Исчезнувший рейс

      Соленый ветер с океана треплет волосы Сокджина, выглядящие, на его критичный взгляд, уже слишком неприлично и неопрятно для звезды такого масштаба, как он. Но ирония в том, что его в кои-то веке это абсолютно не тревожит, поэтому он совершенно небрежно пропускает их сквозь сухие пальцы и откидывает назад, чтобы не лезли в лицо. То, как выглядят его волосы — последнее, что его сейчас волнует. Он стоит в проеме их с Чжиын покосившейся хижины — которую, на самом-то деле, и хижиной назвать смешно — и смотрит, как вдалеке, у самого берега, сидит Намджун, то ли перенявший моду на одиночные и весьма поэтичные посиделки у Ноа, то ли просто пытающийся ото всех изолироваться. Что, к слову, Джину не нравится. Очень сильно не нравится.       Дурацкое чувство, будто Намджун все еще держит его на расстоянии, даже несмотря на то, что между ними происходит, не дает ему покоя. И ужасно ранит, на самом деле. Джину неспокойно. Иногда ему просто хочется кричать оттого, что он не понимает, что творится в голове Намджуна. Ну, или не понимает отчасти, ведь тот момент, что капитан переживает крушение его самолета, ему ясен. Ему не ясно всё остальное, куда как раз входят их отношения.       — На что смотришь? — Чжиын, скинувшая с себя футболку, в которой спала, поворачивается к нему спиной и завязывает на спине бретельки от верхней части купальника.       — Ни на что, — вздыхает он и бросает на нее короткий взгляд через плечо.       Прошуршав шортами, она подходит сзади и выглядывает из-за его плеча:       — А, понятно, — хмыкает она почти по-доброму.       — Что тебе понятно?       — Все страдаешь по капитану.       — Я не страдаю. Меня просто бесит.       — Бесит что?       — У него семь пятниц на неделе: мы то друг другу дрочим на водопаде, то он шарахается от меня как от чумы или сидит, вот, ждет с моря погоды. В прямом и переносном. Мы, вроде, разговариваем, а я всё равно не понимаю его. О чем он думает, что в его мыслях. Как кого он меня воспринимает?       Чжиын картинно вздыхает, так, словно он ей на плечи возложил все свои проблемы, как частенько бывало раньше.       — Ты знаешь моё мнение о тебе и капитане. Не влюбляйся, Джин.       — А если я уже?       — Ты же понимаешь, что это вообще не вариант? На что ты рассчитываешь? Что нас заберут с острова, вы сбежите в штаты, поженитесь и будете жить счастливо? Никогда такому не бывать. Ты вернешься к работе, а он — к полетам. И ему будет не до тебя. А тебе не до него. Только мучиться будешь ты, а не он. А если ещё всё это в прессе всплывет, Джин…       — Мне не нужен здесь менеджер, Чжи. — Он обрывает её на полуслове. — Мне нужна подруга.       — Я и говорю тебе как твоя подруга.       — В таком случае, следи лучше за своей личной жизнью. Ты-то себе выбрала подходящий вариант, верно?       Чжиын бросает на него обиженный взгляд, какой он видит у нее нечасто. Обычно она не из тех, кто тратит время на глупые обиды, но он понимает, что перегибает. Однако брать свои слова обратно не намерен. Его тоже задевает ее позиция. Ему нужна поддержка. Впервые с ним происходит что-то настолько волнующее, и ему правда нужно ее плечо рядом, как самого близкого человека. Боже, да он же впервые за свои двадцать шесть лет так сильно в кого-то упал. Неужели так сложно его поддержать?       — Кёнсу не такой, каким кажется, — возражает она.       — Да, я это уже слышал, — криво усмехается он. — Но мне не интересно, какой на самом деле этот засранец, извини.       — Сейчас как засранец ведешь себя ты. Я просто пытаюсь уберечь твои чувства.       — Ты не пытаешься их уберечь, ты просто не считаешь их серьезными. Я устал быть один. Ты что, не понимаешь? Когда последний раз у меня были нормальные отношения? Когда последний раз я мог довериться человеку, зная, что он видит во мне просто Джина, а не Ким-Сокджина-мировую-звезду? Когда, Чжи? А я тебе скажу. Никогда. Никогда никто не смотрел на меня так, как смотрит Намджун. Как на обыкновенного человека, с которым можно разговаривать. Просто разговаривать!       Чжиын сочувственно поджимает губы, и Джин замолкает, разглядев в её лице сожаление. Меньше всего ему хочется ранить её своими словами, учитывая, что она самый родной его человек. Здесь, на острове, и во всём мире.       — Извини, — выдыхает все же он. — Я не хотел повышать на тебя голос.       Она кивает, смотря вниз.       — Я понимаю, Джин. Я понимаю твои чувства. Но я переживаю, что это ударит по тебе.       Сокджин надтреснуто выпускает воздух из груди:       — Лучше пусть это по мне ударит, но я хоть ненадолго почувствую себя нормальным человеком, которого можно любить просто так.       Оставив Чжиын в хижине, расстроенную и сникшую, он направляется к океану. Ступни погружаются в сухой горячий песок, всюду раздаются голоса друзей по несчастью, застрявших здесь так же бездарно, как и он. Солнце припекает, заставляя жмурить глаза.       Намджун сидит у кромки воды. Вода задевает его голые ноги, добираясь до самых бедер, не скрытых короткими хлопковыми шортами, уже намокшими по краю. Его спина устало сгорблена, и Джин касается её ладонью, как только подходит ближе. Она напряженная, а Намджун даже не вздрагивает в ответ на его касание. Он проводит по ней ласково, обведя лопатки, двинувшись вниз, а затем поднявшись к шее.       — И почему мне кажется, что ты опять принялся меня избегать? — задумчиво протягивает Джин, проводит напоследок еще раз по его лопаткам, а затем усаживается рядом, вытягивая ноги так, чтобы до них тоже добиралась волна.       — Хотелось просто подумать в одиночестве, — отстраненно звучит тот.       — Надеюсь о том, как здорово я тебе вчера утром сделал минет.       Намджун не оценивает его шутку. Даже не улыбается. Только тихо вздыхает и опускает голову ещё ниже. Джин сдерживает порыв снова начать выяснять, что между ними происходит и когда закончатся эти качели.       — Ладно. И о чем ты думаешь на этот раз?       Ответ звучит не сразу. Намджун на секунду опускает веки, снова набирает в грудь воздух, затем медленно его выпускает, и только потом приподнимает подбородок:       — О семье.       — Семье?       — О сестре и племянниках.       — Слушай, Намджун. Вот ты же сам убеждаешь Чонгука, что все нормально и его мама ждет его домой и ни в коем случае не считает погибшим, а сам? Сам загоняешься об этом же.       — Нет, Джин. Не об этом. Все куда сложнее.       — Чем сложнее?       — Просто сложнее, — ставит точку Намджун. — Не бери в голову.       — Я не могу не брать в голову, потому что ты сам не свой. Сколько бы я тебя не убеждал, что все будет нормально, ты меня не слушаешь и продолжать изображать мученика. Это все сложно, я понимаю, катастрофа, смерти людей, твой экипаж. Я правда все понимаю. Но ты себя изводишь. Мне больно видеть тебя таким. Я не хочу, чтобы ты мучился из-за того, что не мог тогда и не можешь сейчас изменить. Все уже случилось. Ты над этим не властен. И я пытаюсь тебя хоть как-то отвлечь, чтобы ты не загонялся.       — Я знаю.       — Ну, скажи, что у меня хоть немного получается. Получается же? — с надеждой смотрит он.       Намджун пожимает плечами. Джин, закатив глаза, переползает ему на бедра, усаживаясь на них задницей и оказываясь прямо напротив его глаз:       — Послушай. Ты отличный капитан. Ты сделал всё, что мог. Всё произошедшее — не твоя вина. И мы все будем в порядке. Дома тебя ждет семья. С ними тоже все хорошо. Они ждут тебя, они точно верят, что ты вернешься. А сейчас я в сотый раз прошу тебя перестать самого себя мучить. И я не отвяжусь, пока это не проконтролирую.       Ладони Сокджина ложатся на его щеки и мягко отлаживают скулы подушечками больших пальцев. Зрительный контакт долгий, глубокий, поднимающий в нём столько чувств, словно он их всю свою жизнь копил, чтобы выплеснуть на одного человека в какой-нибудь прекрасный момент, вроде этого. Джин, правда, не уверен, насколько именно этот момент прекрасный и подходящий, но никак причин, чтобы этого не сделать, не видит: он льнет к нему грудью, крепко обхватывая за шею, и целует в губы, сначала почти безучастные и напряженные, но расслабляющиеся и поддающиеся его напору.       — Я не могу знать до конца, что у тебя на душе и что в твоей голове, но я точно знаю, что ты не заслужил всех этих терзаний, — шепчет ему Джин, невесомо коснувшись губами его губ, прежде чем отстраниться.       — Как же сильно ты ошибаешься, Джин, — так же тихо отвечает капитан.

***

      Минджи возникает перед Намджуном, Ноа и Хосоком, чистящими рыбу на ужин, пока остальные занимаются другими не менее важными вечерними делами: Ёнгук разводит костер, Тэхён прокалывает кокосы, Джексон и Кёнсу выкапывают припасенные бутыли с питьевой водой из песка. Чимин и Дахён чистят плоды хлебного дерева, а Чонгук несет в подоле футболки фрукты. Уёна нигде не видно. Он особо и не попадается никому на глаза после последнего инцидента с Чонгуком. Приходит иногда на ужин, не более.       Минджи, вернувшаяся с водопада с Кэти и Чжиын, останавливается напротив Хосока, протягивая ему расческу и резинку для волос.       — У меня руки пахнут рыбой, Минджи, — говорит он, переведя взгляд с ее ладоней на неё саму.       — Помой, — предлагает она.       — Может, Чжиын тебя заплетет?       — У нее не получается так. После них все рассыпается сразу же, — машет она в сторону Кэти и Чжиын, усаживающихся рядом с разведенным костром.       — Завяжи хвост, — предлагает ей Тэхён.       — Волосы в хвосте быстро пачкаются, не понимаешь что ли?       — Простите, не сообразил, — усмехается он.       — Так что? Заплетешь? — Минджи снова обращается к Хосоку, переминаясь с ноги на ногу.       — Давай сюда, — кивает он и тянется ко влажной тряпке, чтобы вытереть руки от чешуи, а затем просит Тэхёна полить ему воды на руки, пока он будет мыть их с мылом.       Минджи терпеливо ждет, пока они закончат, а потом усаживается на песок перед Хосоком. Намджун поглядывает на них, отвлекаясь от чистки рыбы. Наблюдает, как Хосок перебирает все еще чуть влажные, не до конца просохшие волосы. Кажется, что он делает это слишком долго, задумчиво, провалившись в свои мысли. Минджи, судя по всему, не против: сидит между его коленей, закрыв глаза, пока ее длинные волосы пропускают сквозь пальцы, позволяя им быстрее высохнуть. После Хосок делит их на пробор ровно посредине и принимается заплетать в тугие косы от самой макушки. Минджи иногда тихо шипит, но заверяет, что все в порядке, когда Хосок останавливается и начинает извиняться.       — Тэ, смотри и учись, как надо заплетать, — приоткрывает один глаз она и косится на своего дядю.       — Уверен, мне это не пригодится.       — Ты мог бы заплетать меня!       — С этим прекрасно справляется Хосок. Будто только этим всю жизнь и занимался.       От внимания Намджуна не ускользает печальная улыбка, тенью прошедшая по губам второго пилота. Он пытается припомнить, упоминал ли тот когда-нибудь о сестрах или племянницах, но ничего такого в его памяти не всплывает. Вдруг он ловит себя на мысли, что несмотря на то, что они вместе работают уже несколько лет, считают друг друга хорошими приятелями, он о Хосоке ничего не знает. Ни о его семье, ни о том, встречается ли он с кем-нибудь, ни как проводит свободное время. В основном, когда они выбираются куда-нибудь вместе во время эстафетных рейсов, они обсуждают работу или какую-нибудь незначительную ерунду и никогда не говорят о личном. Возможно, это его косяк. Он ведь никогда и не интересовался.       — Так где ты научился заплетать? — решается спросить он.       Уголки губ Хосока в замедленной съемке ползут вниз. От дрогнувшей руки в тугой косе образуется выбившаяся прядь. Её он сразу поправляет, приглаживая. Тэхён и Ноа переводят свои взгляды на Хосока.       — Дома, — негромко отвечает он. — Заплетаю дочь.       Все переглядываются. Чимин и Дахён перестают нарезать плоды хлебного дерева и оборачиваются на Хосока.       Намджун растерянно опускает руки, не дочистив очередную рыбешку. Самое маловероятное, что он рассчитывал услышать — это то, что у его коллеги есть ребенок, о котором он ничего не знал. Младшая сестра, племянница, подруга, кто угодно, но только не дочка.       — Дочь? У тебя есть дочь?       — Есть, — ровно говорит Хосок, и больше никто ничего не спрашивает.       Намджун пытается осмыслить, продолжая наблюдать за уверенными, явно привычными движениями рук второго пилота. Смотрит, как быстро длинные пряди волос превращаются в аккуратную прическу.       Хосок заканчивает заплетать волосы Минджи в полной тишине. Тэхён, Чимин, Дахён, Намджун и Ноа продолжают молчать, поглядывая на второго пилота. Некоторые и вовсе оставляют на нем длинные изучающие взгляды. Минджи поворачивается, как только Хосок сообщает, что прическа готова, и трогает руками косы на макушке.       — Здорово, — улыбается она. — А сколько ей лет? Твоей дочке.       — Ей будет десять в этом году. — Черты лица Хосока смягчаются при взгляде на неё. — Поменьше, чем тебе.       — Ого. — Минджи искренне удивляется, принимаясь любопытно рассматривать его. — А я думала, ты не сильно старше Тэхёна.       — Мне тридцать. Не намного старше.       — На семь лет! А как зовут твою дочку?       — Сольджи.       — Красиво! Получается, дома тебя ждет семья? — продолжает забрасывать его вопросами Минджи.       — Получается так, — кивает он.       — А… — хочет спросить она что-то ещё, но её прерывает Тэхён:       — Болтуша, отстань ты от него уже. Салон «У Хосока» закрылся на ночь. Иди лучше с фруктами ребятам помоги.       Минджи показывает дяде язык, поднимается с песка, отряхивается от него и идёт к Чонгуку, который принялся перебирать и мыть принесенные фрукты. Хосок, игнорируя взгляд Намджуна, тянется снова к рыбе. Слышится смех Минджи, присоединившейся к Чонгуку, и он снова грустно улыбается, опустив голову, скрывая эту маленькую улыбку ото всех.       — Не расскажешь? Как так вышло, что у тебя есть семья, о которой никто не знает? — спрашивает Намджун. — Похоже, мне о тебе совсем ничего неизвестно.       — А я о тебе много знаю? Ты все свои тайны выложил на стол? — возвращает Хосок, уставившись прямо на него. О его взгляд можно порезаться, и Намджун почти жалеет о заданном вопросе.       — Я не думал, что семья — это то, что нужно скрывать, — тише отвечает Намджун.       — Я не скрывал. У меня нет семьи. Только дочь. Она — вся моя семья.       — А… извините, что вклиниваюсь, — откашливается Тэхён. — Но с кем она тогда осталась? Где её мама?       — Сольджи с моими родителями. Её мама умерла.       — О, — сконфуженно выдыхает он. — Извини. Спросил, не подумав.       Повисает тишина, разбавляемая только тихим потрескиванием костра неподалеку от них. В голове Намджуна один за другим рождаются вопросы, но ни один из них он не находит больше смелости произнести вслух.       Хосок возвращается к чистке рыбы, тоже не спеша выкладывать всё, что на душе, но под изучающими взглядами спустя время все же сдается.       — Я рано женился, — нарушает он тишину, привлекая внимание своего экипажа и Тэхёна с Ноа. — Мы вместе закончили школу, вместе поступили в университет. Были влюблены как ненормальные. Поженились на втором курсе. Узнали, что у нас будет ребенок.       Сглотнув, он снова затихает. Откладывает рыбешку в сторону на расстеленную ткань. Никто не торопит, ничего не уточняет, все ждут, когда Хосок продолжит сам. Он молчит ещё недолго, разглядывая песок под ногами, после чего вздыхает.       — Когда начались обследования по поводу беременности, обнаружился рак. Из-за беременности он прогрессировал с сумасшедшей скоростью. Знаю, что вы спросите про аборт и всякое такое. Его она не рассматривала. Совсем. Она хотела родить нашу дочь. Потому что… потому что шансов у неё было не очень много. Поздно обнаружили болезнь. Она хотела, чтобы у меня хоть что-то после нее осталось. Ну, кроме дыры в груди. Рак все прогрессировал и прогрессировал. Метастазы были по всему организму. Последние полтора месяца она уже не могла говорить. Не могла даже шептать. Только молчала. Писала в блокноте. И почти не вставала. Лежала рядом с дочкой и гладила её. Её не стало, когда Сольджи было четыре месяца.       — Охренеть… — по слогам протягивает Тэхён. — Сочувствую тебе, парень.       — Как ты справлялся с маленьким ребенком? — Намджун откладывает все в сторону и подается вперед, опираясь локтями о собственные колени и пытаясь уложить в голове услышанное. Вопросов появилось еще больше. Вдруг пришло понимание, что он не знал Хосока даже на крупицу.       — Наши родители помогли. Они и сейчас помогают. Сольджи ночует то у одних, то у других, когда я в рейсах. Сейчас она, думаю, с моими родителями.       — Никогда бы не подумал, что у тебя есть уже такой большой ребенок.       Хосок пожимает плечами. Намджун, Чимин, Дахён и Тэхён расспрашивают ещё: о том, каково быть отцом-одиночкой и как они с дочкой ладят; о том, насколько сложно было остаться с грудным малышом и о том, были ли хоть какие-то варианты с лечением. И только Ноа продолжает молча рассматривать Хосока, едва уловимо сведя у переносицы брови.

***

      Чонгук слоняется по берегу, снова отколовшийся ото всех. Тэхён сказал ему поразмышлять — и это то, что он неустанно делает уже не один день. Думает, думает, думает. Пугается своих мыслей, переживает, накручивает сам себя. И подальше сбегает теперь не только от Уёна, но и от Тэхёна тоже. Потому что неловко. Потому что стоит только его увидеть, как сердце по ощущениям тут же проваливается куда-то в черную дыру, ладони потеют, к щекам приливает кровь, а ворот футболки хочется сделать пошире, для притока воздуха. А если Тэхён ещё и посмотрит на него в ответ, так в голове тут же всплывает их «урок» плавания, когда тот бессовестно касался губами его лица, а Чонгук даже пошевелиться не мог то ли от оцепенения, то ли оттого, что не хотелось спугнуть наваждение. Ведь с ним такое впервые. Первый раз во всей его жизни.       Тэхён, слава богам, за ним не ходит. Не спрашивает, где он опять пропадает, почему так редко присоединяется ко всем за завтраком или вечерним костром. И хорошо, что не спрашивает, потому что нормального ответа у Чонгука на это нет. Только глупые. И ведь наверное не должен он стесняться того, что кто-то целовал его в уже целых семнадцать (почти восемнадцать!) лет, пусть и совсем невинно, но он думает, что все дело в том, что это сделал кто-то его пола. Парень. Мужчина.       Он опять вспоминает Таллулу и думает, что почувствовал, если бы его поцеловала она? Был бы он в таком же замешательстве? Как отреагировал бы? Ему тоже понадобилось бы столько времени на осмысление? Или поцелуй с Таллулой был бы для него более естественным? Почему-то кажется, что вовсе нет. Да и не хочется ему, чтобы его целовала Таллула.       Интересно, если бы его и впрямь по-настоящему поцеловал Тэхён, как это было бы? Ему бы понравилось? Захотел бы он ещё? В голове мелькает дурацкая мысль проверить, но он прогоняет ее, краснея сам перед собой. Дурак.       Лагерь уже, должно быть, готовится к ужину. Скоро закат. Чонгук, распечатав банан от кожуры, переступает через корни деревьев и кустарников, выходя из леса к берегу, и оказывается в противоположной от самолета стороне. Значит, есть еще немного времени, чтобы собрать мысли в кучу, пока бредет до лагеря. Бананы начинают казаться чересчур сладкими. Удивительно, учитывая, что раньше он был тем ещё любителем сладостей. Но или вкусы меняются, или просто вся еда здесь уже давным-давно приелась. Делать нечего, есть хочется, ведь он с утра ничего не ел, поэтому жадно вгрызается в банан. Достать бы ещё воды. Он свою всю выпил за день.       С моря поднимается вечерний свежий бриз. Его любимая часть дня, даже несмотря на то, что именно в это время суток ему по-особенному тоскливо, одиноко и хочется домой. Наверное, ему и правда стоит вернуться в лагерь. Там хотя бы людно и шумно, как будто он вовсе не один. Там Намджун, с ним спокойно. Там Тэхён. С ним чуточку весело. Или просто не так грустно.       Чонгук замечает вдалеке фигуру. Прищуривается, пытаясь разглядеть, но человек слишком далеко. Он сидит на корточках на песке, над чем-то склонившись. Чонгук оглядывается. Вокруг больше никого. До обломков самолета метров двести, до лагеря и того больше — километра полтора как минимум. Решив подойти поближе, но не быть обнаруженным, Чонгук проскальзывает между деревьев и теперь идет не по побережью, а пробирается через кустарники по направлению к самолету. Приблизившись достаточно, он затаивается: на песке сидит Ёнгук. Перед ним лежит открытая спортивная сумка. Та сумка, которую подальше от самолета и лагеря унес Джексон и присыпал песком, обозначив место палкой, чтобы близко никто не подходил.       Чонгук нервно сглатывает.       Что Ёнгук делает? Зачем он её раскопал?       По спине невольно ползет неприятная прохлада. Сердце глухо ударяется о ребра, ускоряясь. Он наблюдает за Ёнгуком ещё недолго, но ничего не происходит: тот просто что-то рассматривает в сумке, что-то трогает. И выглядит это странно. Разве он не должен опасаться, что подлетит на воздух вместе со взрывным устройством?       Или он совсем ничего не боится?       Решив, что должен рассказать о странном поведении Ёнгука Намджуну, Чонгук тихо, но быстро ступает дальше, уходя вглубь леса — так быстрее доберется до лагеря и останется незамеченным Ёнгуком. Сердце продолжает волнительно трепыхаться всю дорогу. Он почти бежит, цепляясь ступнями за торчащие ветки. Только на подходе к лагерю он переходит на спокойный шаг и пытается отдышаться.       — О, ты вовремя, — говорит Минджи, заметив его первой и улыбнувшись. В лагере уже пахнет костром и жареной рыбой.       — Где Намджун? — без приветствий переходит к делу он.       — Намджун? Был где-то здесь. — Минджи крутит головой, ища его взглядом.       Он тоже ищет капитана взглядом, но натыкается только на Тэхёна. Тот, увидев Чонгука, тут же направляется в его сторону. Кажется, они не виделись со вчерашнего дня.       — Привет? — уголком губ улыбается Тэхён.       — Привет, а… Намджуна не видел? — неловко мнется Чонгук.       — Да здесь он. У тебя всё нормально? Ты чего как привидение увидел?       Чонгук снова пробегает взглядом по лагерю, но Намджуна нигде не видит и переводит взгляд на Тэхёна:       — Там Ёнгук, — чуть тише говорит он.       — Где?       — Недалеко от самолета.       — И? Что он там делает?       — Я не знаю, но возможно… возможно он выкопал сумку с бомбой. Ну, той…       — Я понял, с какой. Она, к счастью, у нас вроде одна. — Тэхён выдает ему подобие улыбки, но Чонгук не оценивает. — И что он делает с ней?       — Я не знаю. Я быстро ушел, чтобы рассказать Намджуну.       — Ладно, пошли заглянем к кэпу.       Тэхён перехватывает Чонгука за запястье и ведет в сторону бунгало, которое он делит с капитаном.       — Не хотелось бы, конечно, им мешать, но, думаю, капитан будет не рад, если мы промолчим, — говорит Тэхён, подходя к бунгало.       — В смысле?       — Тук-тук, можно? — громко спрашивает он, прежде чем отодвинуть портьеру, за которой показываются Намджун и Сокджин, сидящие на его кресле и прекращающие целоваться ровно в тот момент, когда в проеме появляются Тэхён и Чонгук. — Дико извиняюсь, но есть разговор.       — Это срочно? — раздраженно интересуется Джин, нехотя сползая с бедер Намджуна и одергивая шорты.       — Боюсь, что да, — улыбается ему Тэхён.       — Что случилось? — Намджун, смущенно откашлявшись поднимается на ноги вслед за Сокджином.       Тэхён оборачивается на застывшего позади него Чонгука:       — Ну? Рассказывай.       — Я… в общем… на той стороне берега, где самолет, я видел Ёнгука. Он раскопал сумку с бомбой, которую Джексон закопал. Это точно была та сумка.       Брови Намджуна моментально поднимаются вверх, в то время как линия челюсти заостряется. Джин обеспокоенно смотрит то на него, то на Чонгука с Тэхёном.       — Когда? — Намджун второпях обувается.       — Только что. Когда возвращался в лагерь.       — Пошли, — решительно бросает капитан Тэхёну и выходит из бунгало.       — Я тоже пойду, — спешит за ними Чонгук. — Это я его увидел.       — Эй, что происходит? — Хосок, судя по полотенцу на плечах, вернувшийся вместе с Ноа с водопада, нахмурившись, подходит к ним и оглядывает по очереди каждого.       — Ёнгук раскопал взрывное, — сквозь зубы говорит Намджун.       — Что? Нахрена? — Хосок, поморщившись, уставляется на капитана. — Оно же подорваться может.       — Это мы и идем выяснить.       Хосок, Ноа и Джин увязываются за ним, Тэхёном и Чонгуком, но далеко уйти не успевают: на горизонте показывается Ёнгук. Один, с пустыми руками. Намджун останавливается, вцепившись в него взглядом.       — Что делать будем? — интересуется Тэхён.       — Сначала выясним, какого хрена происходит и что он делал с бомбой, — сухо отвечает ему капитан, ладони которого сжаты в крепкие кулаки.       — Ты думаешь, что он имеет отношение к этой бомбе? — осторожно, совсем негромко спрашивает Чонгук, остановившийся по левую руку Намджуна. — Думаешь, он что-то о ней знает?       — Ты мне скажи. Это ведь ты его видел.       — Я не знаю. Он просто… просто сидел рядом с ней. Она была открыта. Я не знаю, что он делал с ней. Оттуда, где я стоял, было плохо видно.       Ёнгук подходит к лагерю привычно невозмутимый и расслабленный и окидывает парней взглядом, приподняв брови. Через его шею тоже переброшено полотенце, словно он вернулся с водопада.       — По какому поводу сбор? — безразлично интересуется он.       — Где был? — почти ровно спрашивает у него Хосок, выйдя вперед и остановившись рядом с Намджуном.       — Гулял. Какие-то проблемы?       — Вроде того, — кивает Намджун.       — Похлеще той, в которой у нас все еще не найден загадочным образом исчезнувший трансивер? — На губах Ёнгука возникает полуулыбка, а в глазах появляется интерес. — Слушаю тебя внимательно.       — Тебя видели со взрывным устройством. Объяснить ничего не хочешь? Какого черта ты с ним делал?       Ёнгук, ухмыльнувшись еще шире, скользит взглядом по собравшимся парням, пока не останавливается на Чонгуке:       — Малыш очень глазастый.       Чонгука прошибает потом. Он, стоя рядом с Намджуном, хочет сделать шаг назад, чтобы оказаться за их с Тэхёном спинами, и с трудом сдерживается, оставаясь на месте. Только бы не показать слабину. Он выдерживает долгий внимательный взгляд черных глаз Ёнгука и почти не дышит.       — Мы ждем ответов, — напоминает Хосок, положив конец их гляделкам.       — Так вы спросите у Чонгука. Ему, кажется, есть что нам рассказать, правда?       — Давай без этих комедий, — обрывает его Намджун. — Или ты выкладываешь, какого хера ты там делал, или…       — Или что, КВС?       — Или мы будем разговаривать по-другому.       — Это как же? Пистолет, насколько мне известно, все еще не у тебя.       — Мне не понадобится пистолет, чтобы выбить из тебя ответы на мои вопросы.       — Ого, это угроза, КВС? — откровенно забавляется Ёнгук.       — Так, успокойтесь, — вклинивается Хосок. — Никто пока никого не обвиняет и никому не угрожает.       К этому моменту вокруг них собрались уже практически все, за исключением разве что Дахён, и уставились прямиком на Ёнгука, оказавшегося точно под лупой.       — Ёнгук, объясни нормально, в чем дело, — просит Джексон, остановившийся между ними со сложенными на груди руками.       — Объяснить что? Что я проверил взрывное и получше его закопал? Что-то когда вам нужен был исправный трансивер, объяснений от меня вам не требовалось.       — Конечно нет, у тебя ведь «кружок юного техника» за плечами. К чему нам объяснения? — язвит Намджун.       — «Инженерное образование». Это тебе больше подойдет в качестве объяснений? Которые я тебе, вообще-то, не обязан предоставлять.       — Более чем, я думаю, — хмуро отвечает вместо Намджуна Тэхён, в то время как у капитана еще сильнее сжимается челюсть, очерчивая острые линии.       — Завязывайте эту канитель. Лучше трансивер ищите с такой же прытью. — Кёнсу закатывает глаза.       — К черту, — бросает Намджун, разворачиваясь и уходя обратно в лагерь.       Сокджин, обведя оставшихся взглядом, отправляется следом за ним, нагоняя спустя несколько шагов.       — Спектакль, полагаю, завершен? — Ёнгук стягивает с шеи полотенце и приподнимает брови. Не дожидаясь ответа, он невесело усмехается и разворачивается в сторону своего бунгало.       Чонгук опускает голову вниз, стыдясь посмотреть кому-либо в глаза. Чувство, что он оклеветал Ёнгука, давит на грудь. На плечо опускается ладонь. Тэхён. Он несильно его сжимает, успокаивающе поглаживает, а Чонгуку невозможно гадко и неловко.       — Я не подумал, — тихо говорит он Тэхёну.       Остальные начинают расходиться. Никто на него внимания не обращает, ни единого взгляда, но кажется, будто все осуждают. Он поднимает взгляд на их удаляющиеся спины и сжимает губы.       — Любой бы на твоем месте подумал о чем-нибудь плохом, — говорит Минджи, единственная оставшаяся рядом с ним помимо Тэхёна.       — В самом деле, — в подтверждении ее слов поддакивает Тэхён. — Трансивер до сих пор не нашли, в самолете бомба. О чем тут еще думать, как не о самом плохом? К тому же, судя по всему, капитан твои взгляды разделяет.       Тэхён непривычно для него не язвит и не пытается вывести его на эмоции, не загоняет в краску и не смущает. Говорит что-то поддерживающее, но ему почему-то не легче.       — Пошли к костру, Чонгук. — Он кивает в сторону собирающихся у огня остальных, но Чонгук качает в ответ головой.       — Я хочу посидеть тут. Приду позже.       — Тебе оставить ужин?       Чонгук едва уловимо жмет одним плечом.       — Я посижу с ним, — говорит Минджи.       Тэхён оставляет их вдвоем, возвращаясь к костру и усаживаясь рядом с Кэти. Чонгук хмурит брови и отворачивается. Солнце уже почти село, только ярко-розовая полоса, переходящая в фиолетовое, виднеется над горизонтом. Океан ласкает слух пенным прибоем, и он усаживается на задницу прямо перед ним. Мышцы ног немного тянет от многочасовых хождений по острову, а нос снова болит, сгоревший на солнце. Минджи опускается на песок рядом, и их плечи соприкасаются. Она точно так же вытягивает голые ноги вперед и тихо вздыхает, посмотрев на него.       — Переживаешь теперь из-за этого типа?       — Не только из-за него, — отзывается Чонгук. Волна дотягивается до его стоп, и он наблюдает, как она ласково омывает их, словно успокаивая. Только ему всё равно не спокойно, и вряд ли такая мелочь может заставить его почувствовать себя лучше.       Минджи тактично не лезет, только сидит тихонько рядом, грея его плечо своим, и Чонгуку становится на самую толику лучше от её присутствия. Одиночество и бесконечно вьющиеся в голове мысли надоедают и даются ему все тяжелее день ото дня. В памяти всплывают обрывочные воспоминания того самого дня, когда они все застряли на этом острове. Иногда он просыпается ночью от кошмаров, когда перед глазами огненные клубы и не продохнуть от дыма, тело отца, которое он не видел в действительности, но видит во снах. И голос. Голос, кричащий, что всё здесь подорвет.       — Где ты была, когда мы начали падать? — тихо спрашивает он у Минджи.       Минджи снова переводит взгляд на него и недолго молчит.       — На своем месте. Я задремала. Меня разбудили крики, а потом Тэхён сказал быстро надевать спасательный жилет. Мы сидели по-отдельности, не вместе. Я не успела натянуть жилет. А ты? Где ты был?       Чонгук нервно проводит по губам языком.       — Я был в уборной. Сначала я не понял, что произошло, подумал, что как обычно, турбулентность. Я часто летал к отцу и обратно домой, поэтому мне не показалось это подозрительным. А потом я услышал крики. Рядом с туалетом, в котором я был. Или рядом с кабиной пилотов. Где-то рядом.       — Крики о помощи?       — Нет, — шепчет Чонгук. — Не о помощи. Этот человек, он был там. Террорист. Я думаю, что он был в бизнес-классе. Он кричал, что взорвет самолет.       — Ты его видел?.. — Минджи в ужасе распахивает глаза и прижимает ко рту ладонь.       — Нет. Я слышал только его голос.