Исчезнувший рейс

      — Ты Чонгука не видел? — Тэхён заглядывает в бунгало Хосока, смахивая со лба мокрую челку, лезущую в глаза. Спустя короткий проблеск относительно хорошей погоды снова зарядил дождь, да такой сильный, что за считанные минуты вымочил весь лагерь. Все разошлись по укрытиям.       — Нет, не видел. А что? — Хосок укрепляет изнутри настил из веток на крыше и останавливается, чтобы глянуть на него. Ноа, подающий ему широкие пальмовые листья, тоже оборачивается.       — Ищу его все утро. Как сквозь землю провалился.       — В лес наверное ушел, как обычно, — пожимает плечами второй капитан. — Сейчас промокнет до трусов и прибежит обратно.       Тэхён, поджав губы и ничего не ответив, выходит, снова оказываясь под проливным дождем. В лагере словно никого. Попрятались абсолютно все. А он уже трижды прошел туда и обратно вдоль берега, окликая Чонгука, но тот так и не появился. И аргумент, что он ушел в лес как обычно, не слишком его убеждает. Тэхён знает, как осторожничает Чонгук в последнее время. Какова вероятность, что он и правда ушел далеко, да еще и один? Он не думает, что большая. Даже если бы он пошел в лес, уже вернулся бы.       Океан беспокойный. Ветер пронизывает так сильно, что Тэхёна понемногу начинает потряхивать и накрывать паникой. Он вглядывается в кажущиеся ему почти черными волны и немеет от страха, что очередной такой волной к берегу прибьет тело Чонгука. Он пытается выбросить эту идиотскую, но такую жуткую мысль из головы, успокаивает себя, что утрирует и накручивает, но сам настолько растерян, что не знает, что делать дальше. Где искать Чонгука? Как искать? Идти в лес? Но в какую сторону? Или сидеть и ждать в лагере, надеясь, что он вот-вот вернется? Или… или продолжать вглядываться в бушующую воду?       — Чимин, Дахён, Уён, Джексон, Ёнгук, Кёнсу с Чжиын — никто не видел Чонгука, — докладывает ему незаметно подошедшая Минджи, по виду тоже успевшая продрогнуть.       Тэхён окидывает её хмурым взглядом.       — Никто не видел, — повторяет он едва слышно.       — Что? — Минджи хмурит брови и подходит ближе, пытаясь его расслышать сквозь шум ливня.       — Иди в укрытие, переоденься в сухое.       — А Чонгук?       — Иди, Минджи. Ты ничем тут не поможешь.       — Ладно. — Сникнув, она окидывает его напоследок взглядом, гнетущим и внимательным, и уходит к их бунгало, которое наверняка протекает.       Минджи плетется не торопясь, оглядывается на него, словно у него есть какой-то план, который он мгновенно начнет приводить в исполнение. А он все продолжает вглядываться в океанскую темень, опустив руки как плети.       Простояв так неизвестно сколько времени и промерзнув под ветром до костей, он боковым зрением замечает, что к нему идут ребята. Тэхён напрягается и поворачивается к ним, пытаясь по их лицам что-нибудь различить, но те ничего не выражают. Хороший это знак или плохой — он судить не берется и молча дожидается.       — Тэхён, — обращается Намджун. Он, Сокджин, Чимин, Хосок, Уён и Джексон останавливаются перед ним. — Надо прочесывать лес.       Тэхён кивает. Намджун прав. Сидеть и ждать, сложа руки, нет никакого смысла. Нужно что-то делать, действовать. Все, что они действительно сейчас могут — так это прошерстить территорию. Здесь не так много мест, где можно затеряться. Чонгук либо в лесу, либо… либо в воде.       Он оборачивается на секунду к океану, мысленно прося Вселенную, чтобы Чонгук и правда был в лесу. Не в океане.       — Ты… ты думаешь… — Хосок ловит его взгляд.       — Я ничего не думаю, — сухо бросает он в ответ.       Они выдвигаются в лес всемером. Расходятся в разные стороны, договорившись если что кричать. Другого способа связаться друг с другом в случае находки Чонгука у них нет. На берегу их ждать остались Ноа, от которого особого толку в поисках не будет, и девочки. Кёнсу и Ёнгук не пожелали принять участия в поисках, бросив что-то вроде «нагуляется и вернется, первый раз как будто». Уходя, Тэхён замечает красные влажные глаза Минджи, и становится так невыносимо, что он торопится убраться поскорее.       Пробираться через лес под проливным дождем то еще испытание. Толком ничего не видно, ноги то цепляются за корни деревьев, то скользят по размокшей земле. Тэхён даже не уверен, что они друг друга услышат, если кто-то закричит. Он продолжает звать Чонгука, надеясь, что тот откликнется на свое имя, но все без толку, и в ответ он слышит только шум дождя, который в иной ситуации мог бы успокаивать, но сегодня лишь нагнетает и без того отчаянное настроение. Тэхён готов реветь и с трудом сдерживается, повторяя самому себе, что не время. Он должен найти Чонгука. Он может быть где угодно, ему может быть нужна помощь. Может, он даже ранен. Поэтому все чувства и эмоции — все потом.       Странно, а он ведь и не заметил, как Чонгук вдруг заполнил все его мысли. Просто однажды понял, что да. Да, это его Чонгук. Мальчик, от которого он не желает отходить ни на минуту. Мальчик, который одним своим появлением развернул все оси его координат в другую сторону, сам того не осознавая. Мальчик, которого хочется обнимать, оберегать, целовать, смущать. И ведь не было в Тэхёне никогда такой сентиментальности и чувствительности. Никогда он не был романтичным. Влюбчивым — да. Охочим до внимания — тоже да. А ещё ветреным, непостоянным, несерьезным. Интересно, произошедшее так его изменило, или это всегда было в нем? Может, просто не было нужного человека рядом, чтобы он мог раньше это понять?       Только вот с пониманием пришло еще кое-что. Страх этого человека потерять. И страх этот сегодня навис над ним такой жуткой свинцовой тучей, что он вряд ли простит себе, если с Чонгуком действительно что-то случилось. И больше всего на свете он сейчас хочет, чтобы Чонгук просто как ни в чем не бывало вернулся, чтобы удивился, что его все потеряли. Тэхён тогда обязательно на него накричит, чтобы больше неповадно было так делать, а потом крепко обнимет, потому что все позади и его самые дурные мысли не оправдались. Это то, чего он хочет больше всего на свете.       Кажется, что он бродит по лесу бесконечно долго. Не удивится, если скоро начнет смеркаться. Из-за осадков и так не слишком светло, и это напрягает, ведь в темноте искать будет совсем невозможно и бессмысленно. Придется ждать рассвета. И ведь он же с ума сойдет за ночь, если они не найдут Чонгука до темноты.       Руки и ноги уже жжет от ссадин, оставленных ветками кустарников, но ему настолько все равно, что он не останавливается ни на мгновение. Лишь один раз он выходит из леса, чтобы вернуться в лагерь и узнать, не возвращался ли Чонгук. Девочки сообщают, что нет, Чонгук не возвращался. И Тэхён снова уходит вглубь леса, помрачнев еще больше.       Впервые он слышит крик в момент, когда на секунду останавливается, чтобы посмотреть на небо, которое начинает темнеть сильнее — близится вечер. Голос раздается вдалеке, едва различимый, и он задерживает дыхание, жадно вслушиваясь в звуки и пытаясь среди них вычленить тот самый, нужный. Крик повторяется, еще и еще, и Тэхён делает круг вокруг себя, пытаясь по звуку понять, в какую сторону ему бежать. Определившись, он несется со всех ног, игнорируя бас собственного пульса, отдающего в виски. В мыслях только Чонгук. «Только бы живой», — то и дело стучит в голове.       Чем дольше он бежит, тем отчетливее и ближе становится голос. Он на верном пути. Еще немного. Он надеется, что еще немного.       — Эй! Кто-нибудь! Кто-нибудь! — Голос Уёна уже хрипит. — Эй! Он здесь! Кто-нибудь, сюда!       Тэхён видит Намджуна и Чимина. Они так же, как и он, бегут на голос Уёна с разных сторон.       — Туда, — не останавливаясь, указывает им направление Тэхён.       Остальных еще не видно, но он уверен, что они тоже вот-вот будут здесь.       Впереди обрыв, и Тэхён тормозит, пытаясь отдышаться и понять, куда дальше.       — Эй, вы где? — кричит он, сложив ладони вокруг рта.       — Здесь. Мы здесь, — звучит в ответ словно совсем рядом, но Тэхён никого не видит. Ни Уёна, ни Чонгука.       — Обрыв. — Намджун бежит дальше, к самому краю, и останавливается, замерев. Его плечи опускаются, он весь словно обмякает, прежде чем спросить: — Он… он жив?..       У Тэхёна внутри холодеет. Он перепрыгивает через корни деревьев и в несколько шагов оказывается у обрыва. Там, внизу, среди валунов и сломанных веток безжизненно лежит Чонгук. Его лицо белое, если не считать алых ссадин, губы синюшные, одежда насквозь мокрая и выпачкана в крови и грязи. Уён держит его голову на своих коленях, подложив под нее ладонь, и дрожит от холода.       — Дышит, — тихо выдыхает Уён. — Там, — показывает он в сторону, — там можно обойти. Отсюда вы не спуститесь.       Они бросаются снова в бег, чтобы обойти обрыв и оказаться внизу, с Чонгуком. Тэхён мысленно успокаивает себя этой короткой фразой — «дышит» — и ничего вокруг не замечает, стремясь спуститься как можно быстрее.       — Я один его не подниму, — говорит Уён, когда Тэхён опускается на колени, бегающим взглядом рассматривая Чонгука, который выглядит настолько искалеченным, будто и не живой вовсе. Но да, он дышит, и сейчас это самое главное. Осталось только отнести его в лагерь. — Его нога.       Тэхён опускает взгляд и чувствует подступившую к горлу тошноту: из голени Чонгука торчит край кости. Он на секунду отворачивается, не выдерживая, и пытается совладать с собой. Все еще не время раскисать.       — Дело плохо, — выдыхает Намджун.       — Он приходил в себя? — Чимин усаживается рядом на неострый край валуна и рассматривает ногу Чонгука, выглядящую ужасно.       — Нет. — Уён мотает головой. — Я пытался растормошить его, без толку.       — Голова целая?       Уён молча аккуратно перекладывает голову Чонгука с одной руки на другую и демонстрирует им окровавленную ладонь. Тэхён закрывает рот рукой.       — Так, давайте думать, как нести его в лагерь. — Намджун присаживается на корточки над Чонгуком и осматривает его со всех сторон. — Больше, вроде, ничего. Только нога и голова.       — Но насчет позвоночника или таза нельзя быть уверенными, — тихо говорит Чимин.       — Выбора у нас все равно нет, здесь же мы его не оставим.       — Я думаю, нужно что-то жесткое, на чем его можно вынести. Что-то, что может заменить носилки. — Тэхён трет виски, не в силах оторвать взгляд от Чонгука. Внутри все ноет от ужаса, и кровь на нем только сильнее выводит его из равновесия. Только отчаянное желание хоть как-то помочь Чонгуку порождает в нем трезвые идеи. — Несите сюда закрылки.       — Закрылки? — переспрашивает Чимин.       — Да. Обломки закрылков. Или любой другой подходящий металлический щит. И пледы. И что-то непромокаемое, чтобы укрыть его от дождя.       Подоспевшие к этому моменту Хосок, Сокджин и Джексон отправляются к обломкам самолета вместе с Намджуном и Чимином. Тэхён остается рядом с Чонгуком, как и Уён. — Я думаю, он сорвался с дерева. — Уён поднимает голову и указывает подбородком наверх.       Тэхён прослеживает за его взглядом: раскинутое у обрыва хлебное дерево действительно не выглядит слишком надежно, и если Чонгук на него полез, то вполне мог сорваться и упасть. И Тэхёну бы разозлиться, что тот так по-дурацки подверг себя опасности — и что из этого вышло, но он не может. Он смотрит на Чонгука, неестественно серого в закатном пасмурном свете, и ему все еще страшно. Он ничего не смыслит в медицине, не знает ничего, кроме элементарных навыков сердечно-легочной реанимации, которым обучали на курсах спасателей, и ему никто не может дать гарантий, что с Чонгуком все будет хорошо, что он справится. А если нет? Что им делать? Что ему делать?       Ожидание ребят тянется мучительно долго, и Тэхён занимается самоедством все то время, что сидит возле Чонгука и держит его за холодную руку. Как вообще он мог так крепко спать, что не слышал, что Чонгук проснулся? Насколько рано он вообще ушел? А главное — зачем. Что за нужда была пойти в лес одному ранним утром? Тэхён не понимает.       Блуждая взглядом по Чонгуку, невольно он рассматривает и Уёна, все так же молча сидящего с головой Чонгука на своих коленях. Любящий брат, ей-богу. От этой мысли хочется мерзко усмехнуться, но даже это он не способен сейчас выдавить из себя. Уён выглядит отстраненно, задумчиво. Тэхён прокручивает в мыслях все их стычки с Чонгуком, которым он был свидетелем, и думает, мог ли Чонгук сорваться с дерева не сам? Мог ли ему кто-то помочь? Уён, например. Или все тот же Ёнгук. И если Уён как на ладони, прост и понятен как открытая книга, то что в голове у Ёнгука — загадка для всех.       Тэхён внимательно следит за ним. За мимикой, за едва уловимыми жестами, которыми он старается не сильно тревожить брата, и пытается анализировать. Выглядит ли Уён как человек, который несколькими часами ранее попытался убить человека? Ладно, может убить он его вряд ли пытался, ведь Уён явно не тянет на убийцу, а всю их ненависть друг к другу вполне можно понять и объяснить. Из-за такого точно глупо умывать руки в крови. А Уён не дурак. Вспыльчивый придурок — да. Но не идиот. Но могла ли между ними завязаться, например, драка? Могла, конечно. Тэхён снова изучает его на предмет повреждений или хоть каких-то следов драки и ничего не обнаруживает. Стало быть, это вряд ли Уён.       Парни возвращаются с большим металлическим листом от обшивки самолета, пледами, сухими тряпками, завернутыми в пластиковые пакеты, аптечкой и бутылкой виски, одной из тех двух, что припрятали в первые дни на острове.       — Надо обработать рану, потом как сможем перевяжем и понесем, — говорит Чимин после того, как Чонгука переложили на щит.       Обработку и перевязку доверяют ему. Тэхён вызывается помочь. Запихивает подальше дурноту и склоняется над ногой Чонгука, помогая Чимину залить ее виски.       — В аптечке нет ничего другого? — спрашивает он.       — Только салфетки со спиртом. Мы ими ничего не сделаем. Здесь у него все в грязи.       Тэхён кивает, надеясь, что от поливания виски будет хоть какой-то толк.       — Нельзя допустить заражения.       — Я понимаю, — тихо отвечает Тэхён.       — Что делать с его ногой? — спрашивает Уён, отошедший от Чонгука на шаг.       — Я не думаю, что мы что-то сможем с ней сделать, — обреченно отзывается Намджун.       Все замолкают. Для каждого ясно, что никаких хороших прогнозов, пока Чонгук здесь, на острове, у него быть не может. И самое страшное будет, когда он придет в себя. Если придет.

***

      Чонгук приходит в себя поздним вечером, в то время, как Дахён промывает его раны в очередной раз. Он болезненно морщится, когда она случайно задевает кость, и стонет. Дахён, перепугавшись, замирает, но Чонгук снова проваливается в сон.       — Хочешь, давай я, — предлагает Чимин, сидя по другую сторону от Чонгука в его бунгало, которое срочным образом пришлось расширять так, чтобы влез обломок самолета, на котором они его принесли, и осталось место для них, чтобы ухаживать и следить за его состоянием.       — Не нужно. Все нормально, — отказывается она. — Нужно растолочь обезболивающее и антибиотики, какие есть, и попробовать влить в него.       — На рану тоже можно антибиотиком посыпать, — добавляет Чимин.       — Давайте все, что есть. — Тэхён, так и не отошедший от Чонгука ни на минуту, сидит в изголовье и гладит его по волосам.       В лагере этим вечером тихо. Все обеспокоены сначала исчезновением, затем нахождением, а теперь состоянием Чонгука. Без конца кто-то заходит узнать, как он, не пришел ли в себя, и на все у Тэхёна лишь один ответ — тихое и безнадежное «нет».       Дождь к вечеру закончился, девочки успели даже приготовить рыбу на огне, только аппетита ни у кого не было. Покончив с очередной обработкой раны Чонгука, которая чудом к облегчению всех перестала кровоточить, они усаживаются рядом с его бунгало, оставив открытыми портьеры на входе. Он, Чимин и Дахен, оба капитана, Минджи, Уён, Кэти, Джин и Чжиын усаживаются, чтобы съесть хоть по рыбешке. Кёнсу и Ёнгук приносят немного фруктов.       — Выглядит так, будто Чонгука попытались убрать, — неожиданно говорит Намджун, когда с ужином почти покончено.       Ребята, оживившись, начинают бросать друг на друга беспокойные взгляды.       — Что? Кому и зачем это могло быть нужно? — Чжиын, посмотрев на Кёнсу, обнимающего ее за плечо, вновь глядит на Намджуна. Смотрят на него и все остальные, ожидая, что он продолжит свою мысль.       Намджун задумчиво пожимает плечами:       — Кому-то, может, и нужно было.       — Ну, тогда давайте двигаться методом исключения, — предлагает вдруг тот, от которого этого меньше всего ожидали — Ёнгук.       — Но почему мы исключаем вариант несчастного случая? — спрашивает Кэти. — Вы же сами сказали, что дерево около обрыва, что он мог с него свалиться.       — Я думаю, что если бы он сорвался с дерева сам, то, как минимум, он попытался бы схватиться за ветки дерева, и удар был бы не настолько сильным. Там не такой уж высокий обрыв, чтобы так покалечиться. — Намджун, закончив, тяжело оглядывает Ёнгука, но тот его игнорирует с абсолютной безмятежностью.       Тэхён, сидя ближе всех к бунгало, оглядывается, чтобы убедиться, что Чонгук в порядке. Что он дышит.       — Кто и когда последний раз видел Чонгука? — спрашивает он у остальных.       — Вчера вечером, когда все расходились после вечернего костра, — говорит Намджун. Сокджин, Чимин, Дахён, Минджи, Кэти и Джексон согласно кивают. Они тоже видели там Чонгука последний раз.       — Уён, не хочешь сказать остальным, что ты видел его сегодня? — с усмешкой обращается к нему Ёнгук.       — Да, ты же выходил утром, — говорит Кёнсу.       — И это означает, что вы оба тоже не спали и были на берегу, — ощетинившись, огрызается Уён, тыча в них пальцем.       — У тебя есть мотив, а у меня? — изгибает бровь Кёнсу, на что у Уёна гневно искажается лицо.       — Если бы я хотел его убить, я бы его не вытаскивал из океана, когда он решил утопиться! — шипит Уён, сжимая кулаки.       — Успокойся. — Намджун кладет ладонь на его плечо. — Тебя никто не обвиняет. Расскажи, что ты видел.       — Ничего, — бурчит он. — Просто видел Чонгука на берегу, когда ходил отлить.       — Ты видел, что он пошел в лес?       — Я не смотрел, куда он идет, и не следил за ним.       — Кого-нибудь еще ты видел тем утром?       — Кёнсу. Он заходил в бунгало. Но это было до того, как я увидел Чонгука.       — Ладно. Что насчет тебя? — Намджун кивает Ёнгуку подбородком.       — Меня? — С усмешкой переспрашивает тот. — Почему, например, не насчет Ноа? Он тоже был на берегу сегодня утром.       — Бред, — обрывает его Хосок. — Ноа спит в моем бунгало, и утром я проснулся раньше него.       Тэхён сверлит их взглядом по очереди, не понимая уже совсем ничего.       — Ну-ну, — коротко хмыкает Ёнгук, больше ничего не говоря.       Ноа, непонимающе нахмурившись и сжавшись, выглядит еще меньше, чем обычно. И совершенно не тянет на человека, который мог бы справиться с Чонгуком. В отличие от Ёнгука или Уёна. У Тэхёна начинает кипеть голова.       — Да к черту это все, — выдыхает он, прежде чем встать, развернуться и уйти обратно в бунгало к Чонгуку.

***

      Дахён заходит к Чонгуку утром одна из первых. Она сочувственно оглядывает не сомкнувшего ни на минуту глаз Тэхёна, просидевшего возле Чонгука всю ночь, и присаживается рядом.       — Как он?       — Периодически приходит в себя, но только стонет от боли. Я давал ему обезболивающее четыре раза за ночь.       — Его нужно начать поить. Я подумала, что лучшего всего вода из кокосов пойдет. В ней хоть микроэлементы какие-то есть, может, что-то в организме восполнится.       — Думаешь, он много крови потерял?       — Думаю да, — кивает она.       Чонгук начинает в очередной раз приходить в себя. Сначала его дыхание становится сбивчивым, прерывистым, затем он морщится от боли и тихо стонет. Тэхён подсаживается ближе, ужасно желая чем-то помочь, облегчить его страдания, но не может. Обезболивающее он уже давал, прошло совсем немного времени.       На этот раз Чонгук не отключается так же быстро, как все прошлые разы. Он приоткрывает глаза, и уже от этого в груди Тэхёна легчает. Он надеется, что это хороший знак. На ресницах Чонгука тут же собирается влага, которая застилает ему глаза, и он пытается сморгнуть её.       — Чонгук?.. — Тэхён кладет ладонь на его щеку. — Ты меня слышишь? Это я, Тэхён. Все хорошо. Ты в безопасности.       Слеза скатывается к виску Чонгука.       — Знаю, что больно, малыш, — шепчет ему Тэхён.       — Давай дадим ему попить, — быстро соображает Дахён и подскакивает на ноги. — Я быстро.       Она выбегает из бунгало, и они остаются вдвоем. Тэхён рассматривает изможденное лицо Чонгука и ласково гладит его щеку.       — Только не отключайся, хорошо? Побудь со мной. Тебе нужно попить, хотя бы немного, ладно?       — Нога, — хрипит Чонгук, и ещё несколько слезинок скатываются по направлению к его вискам.       — У тебя перелом. Постарайся не шевелить ногой. Иначе будет только хуже.       Чонгук снова прикрывает глаза. Тэхён пугается, что он вновь отключится, но он открывает их, когда возвращается Дахён.       — Ты с нами? — спрашивает она его. — Молодец. Я принесла тебе кокосовой воды. Хочешь пить?       — Очень, — выдавливает с трудом Чонгук.       Она присаживается рядом с ним, приподнимает его голову, где на затылке запеклась кровь, подкладывает свернутый плед и принимается отпаивать его с ложки, по чуть-чуть. Много выпить у Чонгука не получается. Его снова начинает клонить в сон.

***

      Чонгук не помнит, сколько раз он просыпается, чтобы через несколько непродолжительных мгновений снова отключиться. Всякое такое пробуждение рядом с ним разные люди: иногда это Намджун, иногда Чимин или Дахён, Минджи, Хосок, Джексон. Кажется, однажды он даже видит Уёна, но у него нет сил послать его к черту. Единственный человек, который около него неизменно — это Тэхён. И ему от этого спокойно. Он не боится уйти в забытье, пока он рядом. И это единственный способ хоть немного облегчить собственные мучения.       Нога болит нестерпимо. В разы сильнее, чем раскалывается его голова, которая, по ощущениям, чугунная. Тэхён сказал, что у него перелом, но болит так, будто ему ногу как минимум переехало асфальтоукладчиком и раздробило. У него пока нет сил приподнять плечи и посмотреть на нее, но отчего-то он уверен, что его голень выглядит жутко.       Очнувшись в очередной раз от того, что его ногу кто-то тревожит, он видит рядом Чимина и Дахён.       — Тише, тише. — Прохладная ладонь Дахён ложится на его лоб, покрытый испариной. — Чимин обработает твою рану. Это нужно сделать. Потерпи, хорошо? Я знаю, что очень больно.       Ее голос звучит ласково и успокаивающе, что даже кажется, будто он в маминых руках. Только жгучая боль в ноге отрезвляет. Дахён подносит к его губам кусок чистой ткани, свернутой в несколько раз, и он сжимает ее зубами, пока из глаз брызгают слезы. Когда Чимин заканчивает, она промокает его лицо смоченной в воде салфеткой и дает попить кокосовой воды.       — Где Тэхён? — Его голос звучит тихо и хрипло, непривычно.       — Мы отправили его поспать, — говорит Чимин. — Он сидел рядом с тобой все три дня.       — Три дня?..       — Да. — Он кивает. — Ты был в отключке три дня. Ты помнишь, что просыпался?       — Да. Я помню.       — А еще что-нибудь? Что произошло, ты помнишь?       Чонгук помнит. Помнит короткую вспышку боли в затылке, помнит, как падал в пропасть и видел лицо Ноа перед тем, как отключиться.       Ноа. Разве это мог быть он? Может ли Чонгук доверять своей памяти? Безобидный, молчаливый Ноа, выглядящий едва ли не в два раза более хрупким, чем он сам. Ноа, который всегда к нему хорошо относился. Он ведь Чонгуку самому первому написал свое имя. Его раздирают сомнения. Может, тогда и Уён ему померещился? Тот бы точно не пришел, чтобы посидеть рядом с ним. Наоборот, наверное, радуется, что он теперь покалеченный.       — Я не уверен, — тихо говорит Чонгук, чувствуя, как в горле снова пересохло. Он тянется к воде, и Дахён без слов его понимает, продолжая поить.       Силы Чонгука на этом заканчиваются. Напившись, он прикрывает глаза и снова пытается вспомнить, что случилось. Вот он забирается на дерево, слышит чьи-то шаги. Шаги? Нет, он слышал только хруст веток. А дальше… Он пытается напрячь память, понять, настоящие ли его воспоминания или все же ему привиделось, но от этого лишь сильнее начинает болеть голова. Дахён снова дает ему обезболивающее.       Чонгук решает, сказать ли о Ноа вслух до тех пор, пока его не начинает клонить в сон из-за действия таблеток. Боль, хоть и становится немного легче, но никуда не уходит.       — Я видел Ноа. Кажется. Кажется, это был он, — на грани сна шепчет он. Он хочет рассказать дальше, о том, как встретил его сначала на берегу на рассвете, но веки тяжелеют так стремительно, что он не успевает продолжить мысль.

***

      К концу четвертого дня Чонгука начинает лихорадить. Намджун сидит возле него, стонущего во сне от боли, и трет ладонями свое лицо. Ему снова страшно, как тогда, в первые дни на острове. Словно кровь Чонгука тоже на его руках. Хотя, может, так оно и есть.       Ему с трудом удалось выгнать Тэхёна, для которого сон уже четвертые сутки урывками по паре часов стал привычным. Он долго отказывается, качая головой и моргая красными глазами, но соглашается, когда Намджун обещает позвать его, если Чонгук проснется.       Дела Чонгука становятся совсем плохи. И чем хуже, тем напряженнее атмосфера в лагере. Словно каждый и без слов понимает, чем, вероятно, для мальчишки все это закончится. У Намджуна от этих мыслей дерет в груди.       — Эй. — В бунгало Чонгука заглядывает Чимин. — Намджун, можем поговорить?       — Давай утром, Чимин. Я пообещал Тэхёну посидеть с Чонгуком, пока он спит.       — Сокджин посидит. Это важно. Нам нужно поговорить.       В доказательство его слов в бунгало заглядывает Джин, и Намджун ловит его теплый взгляд.       — Все будет хорошо, я побуду с ним. — Сокджин присаживается рядом и гладит Намджуна по руке. — Иди.       Намджун бросает взгляд на Чонгука, все еще тяжело дышащего и мокрого, и идет следом за Чимином. Возле бунгало их ждет Дахён. Больше в лагере никого не видно — час уже достаточно поздний, все разошлись по своим жилищам, чтобы прожить еще одну тяжелую ночь.       — Давайте пройдемся, — предлагает Дахён. — Подальше от лагеря.       — Вы о Чонгуке хотите поговорить? — тяжело спрашивает Намджун.       — Не совсем, — отвечает Чимин и оглядывается назад, словно убеждаясь, что их никто не видит.       Они уходят на достаточное расстояние от лагеря. Бредут вдоль берега, пока Намджун напряженно гадает, что они вдвоем хотят ему сказать. И Чимин, и Дахён выглядят не менее удрученно и взволнованно, чем он сам.       — В общем, — начинает Чимин, когда они останавливаются неподалеку от обломков самолета. — Тут кое-что выяснилось.       — Так, — медленно кивает Намджун.       — Чонгук, когда приходил в себя, сказал одну вещь, мы с Дахён потом обсуждали это, и, в общем, у нас тут кое-что сложилось в общую картину.       — Ты меня морально готовишь или что? — Намджун, поморщившись, прикрывает глаза.       — Я пытаюсь подобрать слова.       — Давай я, — перенимает инициативу Дахён. — Намджун, помнишь, Чонгук недавно у костра сказал нам, что слышал крики в самолете, когда мы падали? Он уверен, что слышал голос террориста.       — Помню, конечно.       — Так вот, послушай. Все это время я думала, что Ноа из эконом-класса, что он вышел из уборной, и я заставила его сесть на свободное место в бизнес. Я так запомнила. Мне казалось, что все так и было. — Дахён нервно заламывает пальцы на руке.       — Но вчера мы начали это обсуждать, вспоминать, как все было на самом деле, и выяснилось, что все было не так, — продолжает Чимин. — Это Чонгук был в туалете, когда все произошло. Это он вышел из него, и я потащил его к его креслу. Ноа не был в туалете.       — Что ты хочешь этим сказать? — Намджун, чувствуя, как пазлы начинают сходиться и у него в голове, сдвигает брови у переносицы.       — Ноа был у кабины пилотов. Ноа — тот человек, голос которого слышал Чонгук. И… Ноа — тот человек, который попытался Чонгука убрать.

***

      Первое, что отмечает Сокджин — Чонгук выглядит очень, очень плохо. Его лицо влажное от пота, серого цвета, с неестественным румянцем, а губы совсем сухие, приоткрытые. Это выглядит страшно. Он никогда прежде не видел людей в таком состоянии. И Джину тоже страшно, невыносимо. Он подползает на коленях к Чонгуку поближе и протирает его лицо одной из салфеток, лежащих рядом, а потом смачивает его губы, надеясь, что ему станет хоть немного полегче.       Намджуна и ребят нет долго. Джин за это время успевает накрутить себя достаточно, чтобы понять, почему в лагере настолько траурные настроения. И хоть теперь он понимает, видя, насколько все плохо, но думать себе все равно запрещает, хоть и сложно.       Он пугается, когда Чонгук начинает приходить в себя. Сначала его стоны стихают — Джин уже готов подскочить и кричать, зовя на помощь, думая, что это все, конец, но Чонгук медленно облизывает высохшие губы. Его ресницы начинают дрожать, а лоб болезненно хмурится, а потом он приоткрывает глаза.       — Чонгук? Чонгук, ты меня слышишь? Это Джин.       — Я вижу, — сипло отвечает он. — Пить. Дай мне.       Спохватившись, Сокджин тянется к пожелтевшей пластиковой бутылке с перелитой в нее кокосовой водой и подносит горлышко к губам Чонгука, помогая ему не пролить все на себя.       Напившись, Чонгук отворачивается, и Джин убирает бутылку в сторону. Чонгук хочет пошевелиться, но тут же стонет от боли и зажмуривается, а сердце Сокджина пропускает очередной удар от страха. Ему жутко. Он смотрит на Чонгука, который вдруг кажется ему еще совсем ребенком, и у него все внутри леденеет от мыслей, закрадывающихся ему в голову. На глаза наворачиваются слезы, и он отворачивается, чтобы Чонгук ненароком не увидел их. Он тихо шмыгает, быстро вытирает глаза и берет себя в руки, насколько может.       — Чонгук, — тихо зовет он его. Чонгук приоткрывает глаза. — Прости меня, ладно?       Чонгук в ответ долго молчит, смотря на него из-под полуприкрытых ресниц, пока не задает ему вопрос:       — Я умираю, да?