I got you (я держу тебя)

*** Несколько дней Стайлз безвылазно торчит в доме стаи. Дерек отсутствует две трети каждого дня и не покупает ему костыли, чтобы тот мог сходить в магазин или хотя бы обойти здание кругом. На всех дверях замки. У Стайлза начинается клаустрофобия. В среду он находит бутылку какого-то заморского коньяка под названием «Memoire» и опустошает ее, после чего пытается разбить окно. Он понимает, что слишком слаб и пьян, когда падает со стола и чуть не перешибает позвоночник. Дерек приезжает через пятнадцать минут, наверное, думает, что Стайлза убивают. Увидев плачевную картину, Хейл матерится, поднимает его на руки и уносит в гостевую спальню. Он что-то говорит о том, что при весе Стилински одна бутылка на пустой желудок может убить к херам. Стайлз пытается врезать ему. Дерек сваливает его на кровать и обещает, что в следующий раз привяжет веревками и не оставит пожрать. Он хочет уйти, но Стайлз перехватывает его руку. Дерек оглядывается, его зубы плотно стиснуты, рассерженный взгляд сталкивается с пьяным и больным взглядом Стайлза. Стилински говорит раньше, чем думает, в слова формируются еще синтезируемые мозгом нервные импульсы. Он говорит отрывисто, короткими фразами, почти повиснув на руке Хейла. — Мне снятся кошмары. Постоянно. Даже когда не сплю. Тебя где-то носит, Скотта где-то носит, вы все со своими ебаными альфами играете в «Звездные войны», а я торчу тут один и не могу спать. Отправь уже меня в хоспис, сделай всем одолжение. Дерек перехватывает его руку и сжимает. Стайлз закрывает глаза, чувствуя, как кровать прогибается под весом севшего рядом Хейла. Стайлз тут же тянется к нему. Одежда Дерека приятно пахнет. От него веет теплом. — Где мои колеса? — спрашивает Стайлз. Он теряет нить своих слов через пару секунд после того, как говорит. — Ты знаешь, что СДВГ — это та еще хуйня, и не даешь мне «Аддералл», и выйти отсюда не даешь. Ты садист, мерзкий садист, думаю, тебе говорили. Я хочу сдохнуть, Дерек. Это все, чего я хочу. Сдохнуть… и байку. Такую же, как та, которая улика. Папа купил мне ее полгода назад, а эти сволочи ее на лоскуты порвали… Купи мне такую, я деньги… я потом верну тебе деньги. Он подползает ближе, растянувшись на кровати на животе, и со вздохом работника кофейных плантаций укладывает голову Дереку на колени, обхватывая их обеими руками, как он обычно обхватывает во сне подушку. Дерек не шевелится. Сквозь поволоку опьянения аналитический ум Стайлза подчеркивает: он не шевелится. Как чувак в кататоническом ступоре. Странно. Пофиг. Спустя какое-то время Стайлз чувствует, как его гладят по волосам. Это выбивается из нормальной картины мира и, скорее всего, дорисовано его истощенным мозгом. А может, это не Дерек? Лидия? Эллисон? Мама? Прикосновения неторопливые, почти невесомые. Снимающие головную боль, действующие не хуже снотворного. Стайлз приоткрывает слезящиеся глаза и косится вверх, чтобы рассмотреть того, кто его гладит: рукав черного свитера плотно обхватывает расслабленный бицепс, жесткая линия челюсти сглажена густой щетиной, широкая грудь медленно вздымается от дыхания. Дерек, мать его, Хейл. На его лице спокойное, задумчивое выражение. — Ты не такой уж брутальный, чувак. У тебя ласковые руки, у брутальных чуваков не такие, — совсем невнятно бормочет Стайлз. Ему хорошо, ему вечность, как не было так хорошо. Он подтягивается выше и обнимает Дерека за пояс, толком не замечая, что делает это. И какая разница, если это пьяный сон? — Мне нравятся твои руки, не парься на этот счет. О, боже. Я не спал две недели. Это преагональное состояние, и я выпил четыреста пятьдесят сорокаградусных грамм. Ты охуенный, Дерек… честно. Стайлз прекращает бубнить и проваливается в сон. Он спит впервые за несколько дней. Просыпается в какой-то момент, хлопает ресницами опухших глаз, смутно видя, что лежит щекой на груди Дерека, всем телом словно впаянный в его бок, по-прежнему обнимающий за талию, как будто он какая-то долбаная панда. Анализ подсказывает: в комнате холодно, а Дерек теплый, он проявил милосердие к Стайлзу и решил погреть. Еще один благотворительный акт его совести. Ладонь Дерека на плече Стайлза. Он не собирается сбегать, Стайлз убеждается в этом и засыпает. Утром у него болит голова и ломит во всем теле, но он чувствует себя выспавшимся, похмелье оказывается не таким уж сильным. В качестве лекарства хватает пары чашек крепкого чая и куска остывшей пепперони. Электронные часы начинают отсчитывать вторую половину дня. На кресле лежит темно-красная байка с капюшоном и ценником, смартфон с новой сим-картой и упаковка «Аддералла». Записка на тумбе сухим размашистым почерком повествует: «Уехал на два дня. Мой номер забит на единицу». Не сон. Такие дела. «Я оценил твою расстановку приоритетов», — печатает ему Стайлз. После душа он натягивает джинсы и байку, забыв про ценник, выпивает две таблетки и какое-то время топчется в кухне, думая о прошедшей ночи, шмыгая носом и потирая воспаленные усталые глаза. Он звонит Скотту и, наверное, проговаривает все деньги за раз. *** Со среды на четверг Стайлз убеждается в том, что предчувствия — реальная вещь. Иногда стоит остаться дома, если просыпаешься с мыслью, что сегодня, скорее всего, будет дерьмовый день. Или если, надевая тапки, чувствуешь в одном сюрприз от своего черного кота. Возможно, вечером ты увидишь в новостях разбитый автобус, на котором обычно добираешься на работу. Десять погибших. Дороги были скользкими после дождя. Но бывают случаи, когда предчувствие надвигающейся катастрофы вовсе не помогает избежать ее. Ночь воет ветром, шумит листвой и заглядывает в окно бледным светом полной луны. По словам оператора, абонент Скотт МакКолл временно недоступен, поэтому Стайлз говорит по телефону с Дереком. Точнее, он дремлет под гул двигателя «Камаро» и иногда что-то бормочет, а Дерек прижимает трубку к уху свободной рукой и, вроде бы, слушает. Стайлз уверяет, что это помогает засыпать. Стайлз думает, что влез в кредит, пользуясь его поддержкой. Он лежит в постели, с головой укрывшись одеялом, и дышит скапливающимся там теплом. Сходил бы за пледом, но выбираться на холод не хочется. Ему снятся кошмары, когда он пытается заснуть в одиночестве, и постоянно кажется, что в доме кто-то есть. Этого следовало ожидать. Стайлз удивлен только, почему его героическая крыша сдалась так поздно. У него на редкость дурное предчувствие. — Может, выпьешь еще снотворного? — спрашивает Дерек. Стайлз знает, что уже окончательно достал его. Что только зачатки тактичности и излишнее чувство ответственности сдерживают его от того, чтобы послать Стайлза и сбросить звонок. Стилински может принять это, если это будет значить, что Дерек будет просто дышать в трубку и помогать ему заснуть. — Нет, чувак, дальше уже кома, — отвечает Стайлз. — Дерек, — зовет он через минуту, — хотел тебе сказать, спасибо за байку. — Не за что. — Она классная, — настаивает Стайлз. — Угу. — Давай решим, как мне вернуть тебе деньги? Найти сутенера, или продать печень? — Ты сдохнешь без печени. — А ты силен в анатомии. Тогда ладно. Буду торговать задницей. Как оцениваешь перспективы с клиентурой? Дэнни мне ничего не сказал на это. Если, например, предлагать всякий разврат для любителей сломанных ребер… — Стайлз, — Дерек повышает голос, — напиши об этом книгу, а мне не еби мозг. — Да, прости, чувак. Все равно я не наторгую, чтобы вернуть тебе все. — Как-нибудь сочтемся. — Дыши погромче, хорошо? И поспокойнее. Я не могу заснуть под злобное сопение. — Ты однажды довыебываешься. Стайлз снимает с живота пропитавшуюся кровью влажную салфетку и меняет на новую. «Я уже довыебывался, Дерек. Я капитально довыебывался», — он не говорит этого вслух. — Что там за заварушка? — спрашивает Стайлз, поворачиваясь на бок, сгибая ноги в коленях и закрывая глаза. Пытаясь отвлечься от иррационального страха. От «Как-нибудь сочтемся». Потеря крови доконает его, но он не говорит об этом Дереку. — На Крест-авеню засветились двое обращенных. Разбили ночью несколько витрин и разнесли ювелирный бутик. — Прикольно. Видимо, Итан не может управлять своей новоиспеченной стаей. Если их теперь повяжет полиция, в полнолуние всех ждет сюрприз. Собираешься их убить? Дерек молчит какое-то время. Стайлз начинает засыпать и забывает о своем вопросе. — Долго тебе еще ехать? — спрашивает он сквозь зевок. — Где-то полтора часа. — Ты там не мерзнешь, один в ночи? — А ты хочешь меня согреть? У Стайлза сосет под ложечкой. Хрен знает, почему. Он проходится языком по сухим губам и пытается придать голосу веселости. — Я бы согрел. Я такой горячий, у-у. — Волки не мерзнут. Спи уже. — Разбудишь перед тем, как отключиться. Дерек включает громкую связь и кладет телефон на соседнее сидение. *** Стайлз лежит на кровати без подушки. Он спит, открыв рот, байка задралась до самой груди, на кое-как повязанных бинтах темнеют пятна крови. Кто-то смотрит на него из темноты коридора и растягивает жесткие губы в улыбке. Стайлзу снится, что он тонет в озере Тахо. Черт знает, почему именно оно, наверное, из-за Калифорнии, или потому, что это одно из самых глубоких озер в мире. Он медленно тянется вниз вот уже двести метров. Вверху туманно, солнце расплывается и темнеет за толщей воды акварельным разводом. Время тянется медленно или не тянется вообще. Грудь ритмично скручивает спазмами — Стайлз не дышит уже уйму времени, странно, что все еще не захлебнулся. По обеим сторонам от него тонут его родители. Они молчаливые, бледные и раздутые, как мешки, набитые паралоном. Они мертвы с самого начала, и Стайлз вытащил бы их, чтобы похоронить, если бы мог пошевелиться. Стайлз видит плывущего к нему человека, когда уже отчасти растворяется в ледяной воде и становится таким же, как мать и отец. Он не может рассмотреть этого человека, свет бьет ему в спину и слепит Стайлзу глаза. — Я отрава, — говорит Стайлз, когда к нему прикасается чужая ладонь. Изо рта вырываются дрожащие пузыри. Человек игнорирует его фразу, крепко обхватывает поперек груди и устремляется вверх. Проснувшись, Стайлз кривится оттого, как сильно громыхает его сердце. Оно словно увеличилось в размерах и давит на глотку и желудок одновременно. Стайлзу плохо, но это уже естественно, его бы скорее удивило, если бы боль вдруг прошла. Он кое-как садится, включает экран смартфона и видит, что Дерек оборвал звонок два часа назад. — Я же просил разбудить, — беззлобно бормочет Стайлз, поднимаясь. Тело слабое и тяжелое. За ночь из него натекла лужица крови. Стайлз не знает, в чем проблема, просто разошлись швы — словно кто-то поддел их когтем. Он кое-как перевязался, но вялое кровотечение все равно долго не останавливалось. В очередной раз доставать Дерека не хотелось, а звонить в «скорую» он не стал, потому что Хейл прибил бы его, если бы Стайлз покинул «безопасную территорию». Да и вряд ли врачебная машина оснащена болгаркой, чтобы срезать замки. На пути в ванную к его босой ступне прилипает какая-то бумажка. Стайлз поднимает ее, осторожно наклонившись и держась за грудь. Это огрызок газеты. Не просто газеты. Судя по содержанию текста, этот выпуск посвящен смерти шерифа города, и Стайлз его — совершенно точно — не покупал. Он быстро читает каждую оборванную строчку, цепляясь взглядом за отдельные фразы. «Версия о нападении дикого зверя», «город скорбит об утрате», «шестнадцатилетний сын, по слухам, живет у друзей». Некоторые части текста не видны за слоем черного маркера, которым кто-то жирно вывел несколько слов. Стайлз читает, и ему перешибает дыхание. «Пятница, 10:00, Парсонс Парк. Я убил Джона, ты убил Кали. Нам есть, что обсудить». Дом на секунду полностью темнеет. Зажмурившись и вновь открыв глаза, Стайлз перечитывает короткий текст несколько раз подряд, и не может поверить. Сердце снова начинает качать кровь, стуча, как сломанный автоматический насос. «Я убил Джона…» В доме Энис или Итан. Стайлз вскидывает взгляд и нервно осматривает помещение. Дверь в гостиную открыта, там никого, в ванной — тоже, коридор пуст. Стайлз идет к лестнице. Слишком быстро, так, что колени начинают дрожать, он хромает и хватается за перила, едва не кувыркнувшись через них. В просторном освещенном рассветным солнцем холле все так же, как было несколько часов назад. Кроме одной детали. На столе Дерека лежит газета. Кусок заглавной страницы Стайлз сжимает во влажнеющем кулаке. Он по стене доходит до стола и садится в кресло Дерека. Ему удается справиться с панической атакой за минуту. Может быть, это сон. Ему сейчас какая только херня не снится. Когда он поднимает взгляд, газеты уже нет на столе, и он бы убедился в том, что ему все приглючилось, если бы комок бумаги с запиской не остался у него в руке. — Наконец-то мне начали слать любовные письма, — говорит Стайлз пустой комнате. Тишина щерится невидимым оскалом. — В восьмом классе я только об этом и мечтал. Он поднимается и обходит стол, стараясь видеть всю комнату сразу. Сердце отстукивает военный марш. — И чего ты хочешь? — продолжает Стайлз. Голос немного сиплый. — Чтобы я пришел в парк один, с водяным пистолетом? Отличный план. Просто охуенный. Наличие силы явно компенсирует недостаток мозгов. На твоем месте я бы сидел в пятницу в норе и не высовывался. — Водяные пистолеты так опасны? — голос раздается прямо за спиной. Стайлз узнает Эниса. Он поворачивается, тяжело дыша и чувствуя, как из-под бинта по боку и по бедру катятся капли крови. Перед глазами плывет. Каким-то чудом Энис нашел это место, за каким-то хреном проторчал тут до утра, и вместо того, чтобы убить Стайлза, забивает стрелку в одном из городских парков. Это так похоже на бред, что, если бы не видел Эниса своими глазами, Стайлз бы не поверил. У него нет ни аконита, ни бейсбольной биты, ни сил бежать. Энис наступает на него, Стайлз делает по маленькому шагу назад. У Эниса на морде три глубокие полосы шрамов от когтей, одна из них пересекает правую глазницу. Содержимое ее наполовину вытекло. Стайлз зажимает клавишу единицы на смартфоне, не вытаскивая его из кармана, сбрасывает и снова зажимает — два звонка означают просьбу о помощи. Он старается делать это очень незаметно, и это бы прокатило с кем угодно, кроме альфа-оборотня. — Чуть что, звонишь своему бойфренду, а сам за себя постоять не можешь? — Энис делает еще пару неторопливых шагов. Стол заканчивается, Стайлзу приходится стоять на своих двоих, а это сейчас очень ненадежно. — Мог бы и не звать его, малыш, я же всего лишь хотел пригласить тебя на встречу, — говорит Энис. Он ухмыляется и отворачивается, направляясь к двери. Стайлз понимает, что сейчас его жрать не собираются. Энис не идиот и знает, что сильно рискует своей задницей, потому что Дерек уже увидел входящий вызов и развернул «Камаро». Он не постесняется гнать под двести. Стайлз быстро соображает, что нужно делать. Зачем Энис притащился, светится под носом у Хейла? У него уже должна быть хотя бы пара бет. Стайлз пытается представить, что на крыше дома сейчас засели несколько обращенных желтоглазых уродов. Они ждут, когда Энис уйдет, Дерек отправится за ним, а бесплатный обед для всех желающих по имени Стайлз Стилински останется один в доме. Стайлз понимает, что, если хочет пережить этот день, надо заставить Дерека остаться с ним. Вот только это будет значить отпустить Эниса. — Должен сказать, ты меня явно недооцениваешь, а я, знаешь, обидчивый. Все-таки убил двоих ваших и остался жив, — Стайлз пожимает плечами. — Могу завалить и третьего. Энис оборачивается. В его оскале трудно опознать улыбку. Стайлз пытается унять дрожь равномерным глубоким дыханием — говорят, помогает. Какой херни только ни говорят. — И как же ты меня, — Энис дышит в лицо Стайлзу. От него воняет железом и куревом, — завалишь? У тебя даже нет инвалидного кресла, чтобы ты мог мне по ноге проехаться, — он небрежно бьет Стайлза носком ботинка по лодыжке. Стайлз еле удерживается на ногах. — Ну, у меня всегда есть пара тузов в рукаве, — отвечает он. В его голове нервно пульсирует мысль о том, что он идет на верную смерть. То, что он делает — гребаный суицид. И он продолжает: — одного убил динамитом. Вы там как, все куски собрали? Я один забрал себе на память, вон там, в морозильнике, иди глянь, если вдруг ты из тех, кто любит ностальгировать. Энис берет его за отросшие волосы и тянет вверх, заставляя поднять голову и посмотреть на него. Стайлз не пытается отвести взгляд. — Никогда не видел, чтобы так открыто нарывались. Тебе не терпится присоединиться к родителям? Я же натяну тебя в любой момент, когда захочу, а потом до костей обглодаю, и некому будет даже плакать над твоей могилой. — С тех пор, как Дерек размозжил твою рожу, ты не авторитет, прости. Как думаешь, что он сделает в следующий раз? Вырвет тебе второй глаз для симметрии или что-нибудь другое? В доли секунды Стайлз оказывается припечатанным к стене, затылок ноет от удара, а горло намертво сжато шершавой ладонью. Энис заставляет его запрокинуть голову и приближается, втягивая воздух раздутыми ноздрями. Когтистая пятерня задрала на Стайлзе байку и легла на кровоточащую рану, угрожающе давя когтями, словно бритвами. Стайлз смотрит прямо в развороченную глазницу и молится, чтобы Энис не разорвал его новую толстовку. Это все, о чем он думает. — Я буду убивать тебя очень медленно, — шепчет Энис на ухо Стайлзу, — буду отрезать по куску и скармливать своим детям. Я слышу, как ты боишься. Бойся, очень бойся, Стайлз, тебя будут хоронить в герметичных пакетах. — Я очень боюсь, — Стайлз еле шевелит языком, — что меня забрызгает пережеванным трупом, когда твои кишки окажутся на стенах. Энис рычит и толкает пальцы, и Стайлз подавляет крик, хватая его за запястье. Снаружи раздается визг шин тормозящей машины. — Кровь твоего папаши была мерзкой, как у старых алкашей. Но вот твоя мне понравится, я уверен. Из-за передавленной артерии Стайлзу кажется, что голова разбухла и вот-вот лопнет. Энис все еще держит его за горло. Входная дверь распахивается, и мелькает большая черная тень. Энис выпрыгивает в окно, взрывая его стеклянными брызгами и оглушающим звоном, в тот же момент, в который Дерек отшвыривает его, оттащив Стайлза за свою спину. — Давай за ним! — кричит Стайлз, тыча рукой в окно. — Не сейчас, — Дерек толкает его к стене и задирает байку, окидывая взглядом свежие раны. Его глаза блестят алым, дыхание звучит на грани рыка. — Не сейчас? А когда, твою мать? Он же тебя боится, глянь, ссытся от страха, а ты не пойдешь за ним? Ты сам говорил, они полгорода обратят! Дерек, бля, он сейчас уйдет! Альфа, наконец, фокусируется на его глазах, и Стайлз понимает Эниса. Бояться этого страшного взгляда — это нормально. Определенно. Под этим взглядом яйца сжимаются до размера грецких орехов. Руки Дерека все еще на теле Стайлза, и тот пытается уверить: — Порядок, все заживет, просто догони его и убей! — Он этого и добивался, — перебивает Хейл, слова отрывистые, как тугие удары. — Он пришел сюда, чтобы я учуял его запах и пошел за ним. Он выманивает меня из дома, а его прихвостни режут тебя на жаркое. Если я сейчас уйду, ты не проживешь тридцати минут. — Блять, Дерек, ну ты, блин, добрая душа. Мать Тереза просто. Всё, мы проебали его. Выруби свои прожекторы… смотреть больно. Дерек отворачивается, моргая, и красное сияние уходит из его глаз. Стайлз потирает шею и давится кашлем. У него в ушах все еще стоит звон стекла и стук собственной крови. Ему кажется, Энис был здесь ровно секунду назад. — Я тоже это понял, — говорит он хрипло, — что Энис хотел выманить тебя, а меня скормить своим новичкам. Поэтому я пытался его максимально задержать, чтобы ты его прямо здесь грохнул, не отходя от кассы. Его беты не сунулись бы ему на помощь, готов поспорить, они все боятся тебя до усрачки. Если бы ты побыстрее шевелил своей волчьей жопой, наверняка успел бы. — Закрой рот, — приказывает Дерек. Что-то в его голосе сильно пугает. — Заткнись нахрен. Стилински замирает. Дерек останавливается у выбитого окна и опирается на подоконник — не смотрит на Стайлза и держит дистанцию в три шага. Тот, на всякий случай, даже дышит через раз. — Ты идиот, не понимающий, во что ввязываешься, — цедит Хейл, не поворачиваясь. — Когда ты полез на альф один и дал себя покромсать, я мог это понять. Ты пытался спасти отца. Но сейчас я вижу, что у тебя просто к хуям отбито чувство самосохранения. — Не могу согласиться: как раз это чувство заставляет меня сейчас съезжать с катушек от страха, что ты меня прихлопнешь. — Я — не прихлопну, — Дерек оглядывается на него. — А Энис мог в любой момент, пока ты дергал его за яйца. И он еще попытается. — В другой раз у меня при себе будет что-нибудь получше пары подъебок. Я убью этого мудака. — Ты и близко к нему не сунешься. Попробуешь сбежать… — Ты мне зубами вырвешь горло. Да-да. Ладно, похрен. Отдаю тебе шанс замочить его, — Стайлз отмахивается. Он врет, но за запахом его крови Дерек не чувствует вранья. Ничего вообще. Он мажет взглядом по руке Стайлза, болезненно прижатой к свежей ране. Стайлз думает, что Хейл, наконец, пришел в себя и больше не представляет опасности, по крайней мере, клыки вернулись в нормальное состояние, и повисшее молчание звучит довольно спокойно. Стилински отлипает от стены и, морщась, снимает толстовку. Хоть она осталась цела. На мгновение его пронзает иглой надежды, что эта долбаная царапина его обратит. Такое иногда случается. Но Стайлз не чувствует ни жара, ни боли, которая бы отличалась от обычной. Хотя с тем, как он к этой боли привык… — По ходу, меня опять надо перевязать, — Стайлзу тяжело дается дыхание, с каждым новым шагом в диафрагму вонзается десяток невидимых ножей. Помощь Дерека бы не помешала. Стайлз с трудом подходит к нему и становится рядом. Альфа хмуро смотрит в окно — то ли высматривает следы, то ли впал в тяжелую задумчивость. Стайлз прислоняется спиной к стене рядом с ним и, вздыхая, слегка съезжает по ней. Он готов вырубиться прямо здесь. Он думает: «Мне восемьдесят, я ветеран афганской войны, и внукам насрать на меня». — Вызвал бы ты «скорую», — говорит он. — Поеду в больницу к заботливым санитарам. Может, попадется какая-нибудь шикарная сестричка с очень дерьмовым вкусом, даст потрогать грудь из жалости. Заодно и тебе никто не будет ебать мозг. — Энис тебя найдет. — Думаю, постесняется лезть в общественное место. — Ночью в окно. Твоего исчезновения не заметят до утреннего обхода. Хватит пытаться искать пути побега, ты никуда отсюда не уйдешь. — Я же заебал тебя. Я бы сам себя заебал. — Не пори чушь… Стайлз? Стайлз вздыхает опять. Он уже полностью сидит на полу. Голова кружится, как будто он снова пьян. Если бы ему сейчас предложили сдать кровь для больных детей Зимбабве, он не нацедил бы даже полрюмки. Никому бы не смог помочь. Он уже даже не обращает внимания, даже не открывает глаз, когда Дерек наклоняется, чтобы подхватить его на руки. — Господи, Дерек, как же мне перед тобой стыдно за это все, — признается Стайлз. — Просто отвези меня в эту сраную больницу. Я скоро сдохну от ран, честное слово, разве по мне не видно. — Ты не умираешь, — цедит Хейл. — Я чую смерть. Я не смогу защитить тебя вне этих стен. В больнице ты умрешь быстрее. — Лучше я умру быстрее, чувак. История затянулась… пора сменить пластинку. Он чувствует спиной мягкую прохладную постель. Чувствует прикосновения рук и бинтов. Даже когда Дерек касается воспаленной раны и прижигает спиртом, это не больно. Когда это не здоровенные когти и не осколки битого стекла — это совсем не больно. Стайлзу иногда кажется, что у Хейла подрагивают пальцы, но ему сейчас что только не кажется. Он не может открыть глаза. Выпивает лекарства, запивает водой, ни о чем не спорит. Его мысли пусты, плавают от погоды к рукам и дыханию Дерека, к запаху выжженной полуденным солнцем пыли. Он уже не чувствует боли, она превращается в мерный фоновой шум. — Ты, — шепчет Стайлз, стискивая ворот футболки Дерека, — ты не уходи никуда. Останься со мной, пока я не засну. Мне сегодня такая хуйня снилась, когда ты кинул трубку. — Я потеряю след Эниса. Сейчас приедут Питер и Айзек, присмотрят за домом. С тобой ничего не случится. — Блять, Дерек, ты же не тупой. Питер с Айзеком мировые ребята, но если мне сейчас суждено сдохнуть, то пусть лучше рядом будешь ты или Скотт, только мобильник утверждает, что Скотт где-то на Рей-авеню, а это пиздец далеко. И когда я тонул, ты меня вытащил… это был ты. — Ты бредишь, Стайлз. — Мне нужно переливание крови, крепкие нитки и новое бедро, конечно, я слегка не в себе. Но не настолько, чтобы не чувствовать прикосновения. Ладонь Хейла теплая и сухая. Он проводит по волосам Стайлза, коротким движением, и убирает ее. — Засыпай. Стайлз думает, что это не тянет на благотворительность. Бог знает, почему, но это тянет на… «не плевать». Еще он думает: если Дерек свалит сейчас, то он действительно умрет. Просто умрет от того, что дальше тянуть невыносимо. Люди могут умирать и от этого, Стайлз уверен. Он не очень-то хочет умирать, пока по городу разгуливает урод, убивший его отца, и поэтому кладет руку на затылок Дереку и притягивает к себе, обнимая за шею, пытаясь приблизиться, уложить рядом, сделать так, чтобы тот не исчезал. — Стайлз. У меня не железные нервы. — Я прощаю тебя, если ты решишь мне врезать. — Я не об этом. Стайлз приоткрывает глаза. Дерек нависает над ним, опираясь локтем с боку от него, его колено между ног Стайлза. Ворот футболки все также сжат в руке Стилински, не давая Дереку двинуться с места. Стайлз поднимает взгляд. У Хейла темные, стеклянные глаза с расширенными зрачками. Губы плотно сомкнуты. — Боже, чувак, — Стайлз пялится на него, расслабляя хватку, — ты охуенный. Тебе не предлагали сняться на обложку плейбоя? Я бы купил. Он не вполне понимает, что несет. Не так чтобы он вообще понимал что-либо, когда-либо в таких вещах. Дерек так близко, что Стайлз дышит им, может сосчитать его ресницы и рассмотреть зеленые крапинки в оливковых радужках. В этих глазах нет ничего от глаз Лидии. В Дереке ничего нет от девчонки, которую Стайлз любил с детства. Он с кристальной ясностью осознает, что у него едет крыша. — Я сказал, — тихо и хрипло говорит Хейл, — заткнись и засыпай. — А ты куда? Дерек разжимает кулак Стайлза, освобождаясь, и встает с постели. Он берет с тумбы бинты и возвращается, чтобы перевязать Стайлзу бедро, у него плотно стиснуты зубы и блестят глаза. Стайлз думает, что если он сейчас все-таки сдохнет, то судьба все равно была достаточно милостива к нему: увидеть в последние секунды Дерека таким — не так уж плохо. Кровопотеря, усталость и свежие раны берут свое. Стайлз отключается в процессе перевязки — хотя не хочет, хотя хотел бы наблюдать за методичными действиями Хейла, за тенью от ресниц на оливковых радужках и ровной пульсацией едва заметной жилы на шее столько, сколько возможно. Между сном и реальностью он слышит, как закрывается дверь, чувствует, как комната наполняется холодом и пустотой. ***