Пути расходятся, пути пересекаются

      Тревога достигает в ней пре-кульминации, собираясь в прохладное предчувствие.       Предчувствие одёрнуло её от беседы с Молом за отладкой генератора, сверхурочного заказа; Мол на полуслове прервал рассказ о вылазке в местное казино Чёрного Солнца, опустил капюшон тёмного плаща, спрятав яркость татуировок. И Асока увидела их ещё до того, как входной звонок задребезжал под настойчиво вжимавшей ладонью: женщина-викуэй, нетерпеливо заглядывавшая за прилавок, и рабыня, высокая наутоланка, на длинной цепи от запястий и шеи, где мигал электроошейник.       Мастерская Орвакса IV, в которой подрабатывала механиком Асока и Мол, как её подмастерье, закрылась больше часа назад, и, открыв дверь, Асока подобрала одну из самых вежливых улыбок отказа, но викуэй втолкнула рабыню вперёд, отстраняя Асоку, прошелестела безвкусной отделкой синтетическими самоцветами платья в помещение.       — Говорят, дёшево берётесь за любой заказ без лишних слов, — внатяжку придерживав наутоланку за цепь и один из головных отростков, проговорила викуэй, неприязненно ухмыльнувшись, — эта паршивка снова сломала ошейник или что-то ещё, чтоб не проходили шоковые заряды, а перед аукционом следует её подготовить в лучшем виде.       Обыденная ситуация, когда, обеднев, продают в качестве лёгкой выручки рабов: женщина выставляла напоказ богатый вид, но рабыня была в рваном, выцветшем костюме, ошейнике старой модели, а не с передатчиком; Асока невольно поправила головной убор из зубов акула, дань далёкому прошлому и способ слиться с окружающими, как свободная, независимая тогрута с Шили.       — Не бесплатно, но за фактическую цену, — не выпроводив вон только из-за ненужного внимания к мастерской, Асока осмотрела поломку, кивнула в сторону кресла для посетителей, — прошу подождать, работа займёт некоторое время.       Дёрнувшись от хозяйки, наутоланка подняла подбородок, когда Асока приблизилась, чтоб снять ошейник, впилась взглядом в неё, открытым, с металлическим блеском за беспроглядным, буйствующим морем, как в помеху, очередного поработителя.       Асока не отвернулась, чуть поморщилась от запаха дорогого ароматического масла, растёртого на сухой коже викуэй, и просчитанной уловки с ошейником, — "паршивка" закоротила обе панели маленькими винтами, — и вычитала Силой в наутоланке, ненамного старше Мола, запущенный нажитым страданием механизм взрыва замедленного действия.       — Мастер, подготовить необходимые инструменты? — с громким хлопком отставив генератор, показательно-вежливо обратился к Асоке Мол из-за спины, подорвав возникшую паузу.       В словах — двусмысленность, на которую Асока, отведя снятый ошейник от сожжённой полоски кожи наутоланки и сняв цепь, покачала головой, ответила в тон:       — Нет, я разберусь сама, пока что как следует подготовь прошлый заказ.       Тревога не покидала её, пока годы облетали стороной. Сменялись дни цветения демократизма Республики, в то время как они с Молом выживали на её бедных краях. Они стали тенями, но не могли оставаться в стороне, вмешивались, если рядом гражданский гнёт становился раскалённым до крайней несправедливости. Безликие не-джедаи без официальных полномочий — только два световых меча Асоки и раскиданные по мирам преступники, — и исчезали с планеты до распознания. С течением лет менялся Мол из беспокоящего ученика в трудного подростка, всё ещё несущего дисбаланс Силы в поисках момента, ступени, что ведёт к новому этапу обучения. Испытанию, которое раскроет слух, где сокрыты его инструменты-кристаллы к единству с Силой, и видение, каков его предназначенный, берущий начало из жизненных целей и принципов, путь.       В кладовой с приборами тесно и для одного, но Мол прошёл за ней, плотно закрыл дверь и выпалил то, что завуалировал двусмысленностью — желание выхватить мечи, пройти напролом неблагоприятному итогу и разумности:       — Я чувствую, что я, мы должны помочь ей.       Отбросив ошейник на рабочий стол с паяльником, Асока скрестила руки на груди, до скрипа сжав грубую ткань комбинезона, заранее зная, что Мол скажет. Она была согласна с ним, но не с неоправданным риском, когда в кармане от кредитов пусто и вокруг чересчур высок процент попасть в поле зрения, как потенциальные преступники, покусившиеся на чужие права собственности.       — Мол, рабство хоть и нелегально, но конкретно здесь является огромной отраслью, с доходами, потребителями, тем более...       Линия челюсти Мола окаменела, а шёпот горел напротив её лица нуждой донести своё предсказывающее ощущение, перебивая слабые доводы Асоки:       — Если мы можем спасти хоть одного, почему бы этого не сделать, несмотря на все "тем более"?       Мол знал, что Асока не могла не участвовать в помощи слабым или мелочных войнах, он тоже напитал с годами эту черту, иногда не следуя предостережениям Асоки с интонациями "я руководствуюсь своим личным, верным для меня мнением", самовольный, независимый настолько, что Асока перестаёт закатывать глаза, игнорирует юношеский максимализм поступков.       — Хорошо, хорошо, я и сама... почувствовала что-то в ней, губительное для неё самой, потому действовать нужно быстрее, чем предпримет что-либо она, — отступив от нависшего Мола, Асока сдалась, помня те часы в звериной клетке над пропастью, где оставили её зайгеррианцы, и свирепость взгляда наутоланки, понимая, что если бы не горячность Мола, то и перед ней стала бы та же дилемма со схожим мотивом. — Что ты предлагаешь? Выкупить её? Украсть из рук хозяйки?       — Не совсем, у нас остались несколько чипов-дезактиваторов взрывных устройств, — Мол почти неловко отвернулся к ящикам с деталями, поводил языком по дёснам в задумчивости, остывая до собранного ученика с набросками очевидно ненадёжного плана, — если перепрограммировать на мой комлинк и встроить чип вместо одной из электроимпульсных пластин, то будет неприметно, — он прислушался, передав чип Асоке, уже раскроившей ошейник. — Судя по их разговору, завтра отправятся на орбиту к прогулочной яхте. Придётся украсть в довесок и корабль, иначе не покинуть планету.       За дверью раздалась пощечина. Наутоланка смолчала, викуэй зашипела с нескрываемой забавой: "Не смей мне дерзить, иначе сегодня же окажешься в бойцовой яме на потеху всему Орваксу". Противная резь безучастности прошлась по стиснутым на настроенном ошейнике пальцам Асоки, Мол боролся со своей реакцией, после которой всегда рвался в пекло, взяв шото или вовсе с пустыми руками.       — Что же, оклад труда и клиенты мне всё равно не нравились.       Асока защёлкивает ошейник на наутоланке, чтоб несколько часов спустя, в толпе высшего света космодрома, Мол перерубил цепь, встав с обнажённым шото на пути семьи, владевшей Килинди Матако; он узнает её имя и "Я бы сбежала от них сама, убила бы их всех", закрыв собой под начало зрелища для Орвакса. Телохранители и полиция, брызнув слюной, "Мёртвый джедай будет смотреться лучше...", открыла перестрелку.       Хаос обступил корабль, Асока проходила его насквозь, взмётываясь прыжками, прикрывая мечом Мола и наутоланку, которая лишилась дезактивированных оков, в пылу драки подобрала бластер. Мол отступал по рампе корабля, отражая клинком бластерные выстрелы точно в обратную сторону, в меру грубо, как учила Асока. Белые капли плазмы меча расцвечивали его сосредоточенное лицо из-под слетевшего капюшона, Асока на мгновение оступилась, получив заряд под ребро и удар мысли — как сражался бы Мол с двойным световым мечом — в пробитое адреналином побега сердце, прежде чем проскользнула в закрывавшуюся рампу, воссоединяясь с Молом и Килинди в кабине пилота. Под шум бесцельных выстрелов по корпусу транспортника, втроём, они покинули Орвакс IV. -       Корабль погрузился в атмосферу океанической планеты, координаты которой ввела Килинди, когда, оставив проведшего с ней полёт Мола и кивнув Асоке на прощание, она открыла рампу, впустив солоноватый воздух ласкать ожившие локоны.       — Не приземляйтесь, я так давно хотела этого, — Килинди поджала тонкие, почти раскрывшиеся в предвкушении свободы губы и, поведя нескованными запястьями, добавила через плечо. — Как говорят: да пребудет с вами Сила.       Изящный взмах и её гибкое тело кануло в океане.       Переведя корабль на автопилот, чтоб зависнуть над водой, Асока встала у рампы рядом с Молом, провожающим взглядом след, что пенился за Килинди в океане. Протекли минуты совместного покоя в атмосфере планеты, и Асока отпустила из себя громкие, неоднозначные слова, без цинизма, чтоб показать, что Мол тоже ничем не скован, волен выбирать, куда и с кем пойдёт дальше:       — Жалеешь, что не умеешь плавать?       Всматриваясь в рассветный горизонт, Мол не рассказывал всего, оставив часть остывать в темноте разума, выдохнул то, что тревожило, уязвимо, с предельной серьёзностью:       — Не жалею, но я понял, что мне чего-то… не хватает до цельности, — Мол повернулся к Асоке, понимающей с первых слов о чём он проговаривается после Орвакса, и вложил в её ладонь рукоять шото, одалживаемого для тренировок и боя, цепляясь взглядом, наполненным чем-то необъятным, топящим в нечитаемости.       Тончайший слой в глубоком взгляде и резких движениях: Асока думает, если понять, что и насколько тёмное скрывает Мол от неё, что влечёт за собой её сомнения, то произойдёт нечто непоправимое, влияющее на их стабильность накануне надвигающегося момента.       Но Мол озвучил то, что Асока ждала, заземляясь мыслью, что одной ей не одолеть, нужно сравнять силы перед могуществом ситха, — предпосылку к их решительному шагу, причину выйти из подполья к фронту:       — Далеко, очень далеко от нас я слышу зов, как приглашение и необходимость. -       Тревога не покидала её, накапливаясь в не-спокойствие.       Из-за неконтролируемой ситуации и той необъяснимой, умалчиваемой части Мола Асоке неспокойно. "Неспокойно" заползло в неё холодком ещё четырнадцать лет назад: после побега с Мустафара, последующих путешествий по Внешнему кольцу от тени Сидиуса или его наёмников, — ситх не сумел или не старался их нагнать, — и, парсеки отсюда, на орбите Илума, "Не здесь" Мола, его уверенность при вводе неопределённых координат сектора Дикого пространства.       Погрузиться в Силу не удаётся, Мол зовёт её, застывшую у иллюминатора в течении воспоминаний, из рубки.       У любого мастера-джедая главное испытание — падаван, который может пасть на тёмную сторону. Асока клочками помнит кипящую кровь и текшую сквозь неё мощь, как играючи подчинялась энергия на Мортисе; помнит и так же легко утекающую из неё жизнь. Она гадает остался ли зародыш тьмы Сына в ней. И, поймав в тёмном стекле уходящего из кабины Мола, заглушившего двигатели, Асока провожает его силуэт взглядом до рамки. Силуэт раздваивается в середине на два пугающих, размытых пятна, как и в её сознании — два Мола, тень прошлого и её ученик, похожих почти во всём и во всём диаметрально разных, — думает, сумел ли он обуздать свою дикость или оставил дремать под слоем сдержанности, которую Асока не решилась приручить, которую Мол держит на слишком коротком поводке, чтоб однажды, возможно, спустить; не слишком ли поздно Асока вызволила его с мустафарских дрессировок или не слишком ли рано. Вопросы и "слишком" теснят друг к друга, сбивая её в мнимый озноб.       Взмётывается из-под шасси белёсая пыль; Малакор, что и можно предвидеть от могильника, встречает порывами пронизывающего ветра, шепчет предостережения на умершем языке. Мол ожидает её у рампы, когда Асока неслышно оказывается за его спиной, мягко опускает ладонь на подёрнутое напряжением плечо. Сила скручивается жёстким вихрем вокруг Мола, подсказывая ей ответ, и всё же вопрос разряжает атмосферу:       — Уверен?       — Я ощущаю их.       Она помнит тот день на Илуме, когда впервые услышала песнь кайбер-кристалла, своего, журчащим ручейком Силы ластящимся к ней из жерла холодной пещеры; не страшась, шла на зов, оставив позади юнлингов, и, как только пальцы согрел пульс кристалла, Асока ощутила цельность.       — Вы сомневаетесь? — задерживает ладонь Мол над кнопкой спуска рампы, держась в свойственной решимости, волнение выдают лишь сжатые челюсти.       Прямота его тона не даёт ей смолчать.       — Поиск кристалла — сложный урок, который испытывает твои слабости, достаёт их наружу, — отвечает Асока, его внимание сфокусировано, словно ждёт "но", подлой откровенности, — и, как основа для твоего светового меча, искушает своим могуществом. Я не знаю, что ждёт тебя, а сомневаюсь в том, что дала достаточно знаний.       Они приближаются к высокому монументу, тьма крепнет и душит, вьётся из-под осыпающейся почвы. Асока, сбавив шаг, ищет Мола — туман размывает его фигуру, оставляя только огоньки глаз.       — Вы учили, что кристалл есть проводник или, вернее, пустой сосуд, — голос звучит совсем близко, Мол сочетает серьёзность с нахальностью, — а я наполню его своей Силой.       Внутри на мгновение встрепенулась струна, что-то липкое заструилось вдоль нервов, и Асока резко тряхнула головой, отступая от Мола. В его словах и в том, насколько горячем нетерпении они были произнесены, как с возрастом проявляется шелковистость тембра, было нечто вкрадчиво-опасное, к чему хочется прикоснуться, провести подушечкой пальца по острию и пораниться. Всё стихает с удаляющимся от неё Молом, порывисто рассекшим пыльную завесу. Без привычки к его резким переменам, забавы Мола выматывают Асоку, не сразу вспоминающую как правильно дышать и как изменчив его юношеский пыл; Мол окликает её издалека: "Взгляните, здесь что-то похожее на руны".       — Понятна только часть, — Асока склоняется над испещрённым древним языком камнем, — правило: их может быть только двое — учитель и ученик.       Тьму, чадящую через прорези земли, Мол ощущает не менее ясно, чем Асока, колеблется в отчаянной, возникающей перед неизвестностью, дерзости. Он отводит взгляд от ситхских слов, очевидно, вновь ловит тот тянущий шёпот кайберов, и поднимает руку:        — Звучит, как подсказка.       Под их одновременно приложенными ладонями вспыхивает, как знак старого ритуала, красный оттиск, запуская механизм: земля разверзается, в ней утопает камень, складывается лестничным спуском. Спуск выводит к настоящему источнику Силы Малакора — храму ситхов из легенд, что Асока слышала юнлингом — и опустошённым останкам цивилизации. Мутный багровый свет, излучаемый вершиной храма, заостряет лицо Мола до хищного, взрослого, расставляет грязные тени татуировок в такт движениям; Асока следит за метаморфозами с почти научным, опасливым интересом, представляя, что же обнажится в поисках кристаллов и насколько разрушительно скажется на нём.       — Похоже на поле битвы, — охриплое эхо разбрасывает голос Мола к углам подземной пещеры, когда они равняются с окаменевшими в апогее яростных атак или поверженными статуями, — битвы, где никто не одержал победы.       Малакор обглодан катаклизмами и войной.       — Больше тысячи лет назад орден джедаев напал на ситхов, по легендам, их всех уничтожило некое недооценённое оружие, — остановившись у подножия храма, Асока даёт одному из десятков вариантов напутствий отпустить Мола, который вслушивается в её слова и слова нарастающей песни. — Не отвлекайся от зова кристаллов на какой-либо другой, видения — вид лжи, тем более видения обители ситхов.       Уходящего Мола заволакивает густеющей подле неё тьмой.       Совет звенит в монтралах, предназначенный и для неё. Асоке, оставшейся одной, не по себе в окружении высоких потолков залы, световых мечей с ржавчиной из засохшей крови и давно не посещавшего, призрачного шёпота предсказаний Силы. Закрывать отяжелевшие веки нет нужды, зыбкий обрывок будущего пронзает её, размывая развалины Малакора до каюты корабля.       Её концентрация иссякнет; кнопка с громким хлопком заблокирует дверь; Мол отступит, но в следующий момент панель заскрежещет, подталкиваемая Силой.       Асока не успеет, не пожелает отойти, пошлёт, неосторожно, ответный импульс. Их пылающие взгляды схлестнутся, Сила, как сквозь полярные магниты, будет перетекать между ладонями, протянутыми друг к другу. Теперь равными друг другу.       Говорят, падаван рано или поздно превосходит мастера.       Её преимущества исчерпаются; демонстрация возможностей, прелюдия к грядущему противостоянию, оттолкнёт их в противоположные стороны. Их стянет физически, закружит тела в древнейшем танце сражения. Раздразнивая, круг сузится, Мол приблизиться к ней с тёмной грацией; Асока подавит желание обнажить клыки; его рычание, неуклюжее, неведомым образом раздует её тлеющее пламя.       — Вы не хотите сражаться, — мягко протянет Мол, — зная, что проиграйте.       — Поражение тебе невелико, — цедя сквозь плотно сомкнутые губы, будет парировать Асока, пытаясь сбить его спесь, но отступая всё дальше.       — О, леди Тано, не мне, — воздух перенасыщен тяжестью её чувств, Мол добавляет укора, шагнув вплотную, — себе, вновь сбежав...       Тьма ослабляет давление ровно настолько, чтоб Асока посмаковала горечь собственного страха, изъятого из глубин подкорки, осознала достоверную визуализацию тех мнительных мыслей, проросших сквозь годы ученичества Мола.       Мастер Тано, как забавно и наивно, шипит тьма, вгрызаясь в прошлое, другую сторону её бремени, её затаённых страхов, чему может обучить Асока Тано, когда единственное, в чём падаван Энакина Скайуокера превзошла мастера — дольше удержалась на Светлой стороне?       Нет ни сил, ни смысла прятаться от правды. Правды, которая сквозила на кромке её разума, которую Малакор извлёк наружу; заледенев где-то под рёбрами, Асока оседает на омертвевший пол, слушает и смотрит.       Голос Энакина настигает её, зовёт родным "Шпилька" и срывается вниз, — за её спиной, так близко, почти здесь, — заменяется чудовищным, изъеденным вокодером дыханием с присвистом; лицо изуродованного канцлера наливалось победной, плотоядной ухмылкой: "Встань, Дарт Вейдер"; предательство оттенка магматического океана и секущего джедайского-голубого, ответная лютая ненависть. Не щадя, прокручиваются её ошибки, неправильный выбор разит: "Покинула меня, когда я в тебе нуждался", "...виновна"; упущенная возможность предотвратить грядущее, спасти Энакина от падения. Откололся визор чёрного шлема, под ним синева радужки окислилась в горящую силой желтизну: "Скайуокер слишком слаб, я уничтожил его" и "Ты покинула меня снова".       Нет.       Течение образов ускоряется; Асока надрывает его, оправданием, обещанием: "Не в это время, не в этот раз". Крик царапает, спаивает горло, безмолвный и вобравший всю боль, Асока глотает его — на вкус как горечь и соль, что щиплет широко распахнутые глаза, словно крик отчаянно ищет выход из неё.       Медитируя, Асока не могла найти Энакина и не могла поверить, что он мёртв; она не впутывалась в чернильную пелену вселенной Силы, цеплялась только за исчезающие джедайски-светлые пятна. Она понимает: Энакин погас, не умер, стал совсем иным.       Энакин, её мастер, стал тем беспощадным палачом Императора, учеником Сидиуса.       Асока встаёт с колен, шатаясь под оковами открытой, так поздно и неправильно, правды, её знобит афтершоками. Обещание, её месть за падение Энакина и все потери, остывает в сознании. В высохших глазах проясняется: с победой и незримым изломом под неестественно-спокойным видом Мол встаёт перед ней, раскрывает ладони: его кристаллы истекают пульсирующим, кровавым цветом. -       У неё нет слов против или слов одобрения, Асока просто принимает его; слова-уроки сказаны до Малакора, она роняет одно: "Доверься Силе", и смотрит вскользь, мимо полнящихся чем-то тяжёлым глаз. В нём расползается излом, делит Мола на середине, настораживая Асоку, — не понять, задето ли его самообладание. Мол замыкается глубоко в себе и не тревожит молчание пустыми разговорами, закрываясь в каюте после выбранного курса до первой обитаемой планеты.       Ожидание точит её терпение; время капает, капли-минуты разбиваются о туго натянутые нервы; смеркается, когда Асока, непроницаемая в Силе, покидает корабль, останавливаясь на остывающем песке и закате. Прошедшие годы закалили прежнюю, безудержную, падавана Асоку — джедайские тренировки не проходят зря. Теперь её ожидание вдумчиво, мысли упорядочены, кроме трепещущих воспоминаний о том, что разбил и собрал в цельную картину Малакор. Видения сворачиваются ледяной коркой карбонита на её сердце; она не могла поверить им, но знала, что иногда правда принимает одну из ужасающих форм и остаётся правдой.       Сила облекла страхи в разрозненные осколки прошлого — прошлого Энакина — до болезненного ярко, до знакомого отзвука, и проиграла тот сценарий, что следовал за ней повсюду в оболочке светлого Мола. Мола, средоточия её сомнений, несмотря на построенное доверие. Она не верит, что доверие — ничто, искусная ложь. Не верит и вспоминает канцлера, как безыскусно скрывалась его тьма в сердце Республики, под боком у джедаев. Мог ли быть Свет Мола соткан для фантомного, напускного одурманивания, чтоб... Асока обрывает до нервно дрогнувших уголков рта, до сухого смешка беспочвенную, глупую мысль — не стал бы Мол, который с нетерпением, почти злостью переигрывает мелочные поражения во время тренировок, томится в засаде настолько долго, чтоб расправиться над одним полу-джедаем. И вновь противоречиво щерится из подсознания "канцлер...", его план, растянутая годами войны месть.       Одна аналогия щекочет острыми когтями её разум — насколько её план и включение Мола в него схожи с тактикой канцлера.       Год за годом, ей шепчет мысль, что всё напрасно, — менять неизменное в Моле, предопределённое задолго до её вмешательства. Что так или иначе на заднем плане их тренировок схлёстывающимися мечами, обучения путям Силы кроется немой посыл: однажды, они выйдут из тени, вместе, чтоб довершить обещанное, её настоящую цель из-за которой она осталась здесь. О цели Мола и прочности его убеждений у Асоки остаются только общие черты, скользкие догадки. Асока жмурится от досадливого раскаяния, закладывает ладони за спину, — мечи моментом лягут в них, — сцепляет в замок до сведённых суставов. Световые мечи под рукой, как необходимость для твёрдой почвы, подстраховка с того момента, как хаос стал её средой выживания.       Взлетает песок, осыпается крошками красноватого пепла, пепла сожжённого Мандалора, всего её прошлого, на её опущенные ресницы. Асока считает, что подарила Молу выбор, обманчиво-простой, не воспитывая адептом определённой стороны. В неудачах Мол побеждал не терпением в оттачивании, заучивании до деревянных мышц, а вкладыванием силы вскипающих эмоций, питав их воспоминаниями: Асока повторяла ему и отчасти себе: "Ты — не твоё прошлое. Не только оно", но не всегда Мол слышал её. Асока позволяла ему, не пресекала до определённой черты, утешаясь тем, что кроме чернящей памяти о Мустафаре, в нём преобладает бесцветная нейтральность.       Асока не может подавить предположение: когда — если — Мол изберёт строну тьмы и вернётся к должному учителю, почтит ли он традиции, посчитав её отслужившей переменной, нитью, ведущей к Свету. Тяжестью едва не ломаются рёбра, когда рисуются сокрушающие её кровавые клинки и зреет зерно сожалений.       Её пробуждают щелчки кнопок активации.       Лицо Асоки озаряется гордостью и пением чистых кристаллов. -       Асока называет это интересом.       Крохотный трепет в мыслях — его можно унять, выжигая прицельными ударами; озноб кончиков пальцев — его можно скрыть, сжав рукоятки мечей жёстче; все её реакции на обнажённое тело Мола, с которыми Асока не справляется.       С каждым взмахом меча Асока понимает, что характеристика "интерес" скупа.       Планета покрыта жаром, надвигается песчаная буря; разминка быстро оставила их взмокшими, щурящимися друг на друга сквозь знойную дымку. Мол сбросил тунику ещё перед началом спарринга, и теперь Асока пытается следить за гулом кайберов, а не капельками пота и рисунком татуировок, оборванным тканью брюк.       Это вязнет в солнечном сплетении клубком сладковатого ужаса.       Собственный двухклинковый меч, больше не шото со сбавленной мощностью, скрадывает разницу опыта, Мол переходит к Джар’Каи, закруживается в неотступной атаке, ничем не скованный, воплощённое биение Силы. В Асоке просыпается животный инстинкт, не страх, искажённый азарт, бей или беги, и воспоминания об ином сражении.       Окружающие барханы обрастают тенями тронного зала Мандалора, звенят слова-видение, мягкая поступь теряется в металлическом лязге кибернетики.       Асока оступается, делает кувырок назад, перехватывая шото, — меч выбит небрежным толчком Мола — и не может сконцентрироваться, их тренировка перемежается с той дуэлью, как замкнувшая голозапись, смертельно-красная поволока красит клинок на клинке, марево из искр и едкой белизны.       Оставляя после себя только неуловимое мельтешение кадров, Мол переигрывает её, оглушает быстротой; Асока уклоняется от узнаваемых спустя годы хлёстких, выверенных движений: обучаясь, Мол перенял, подладил под себя многое из её техник, обточил свой почерк, но гипнотически-яростные, резкие и порывистые манеры те же, что и у Дарт Мола, прочувствованные Асокой на осаде Мандалора.       Выдающие бессилие рычания рвутся из горящего горла, Асока начинает уставать под его напором и разбухшим молчанием — Мол сосредоточен, ощутив брешь в её обороне, дразнит ложными выпадами, заставляет отступать, грязнуть в песке и бьющихся в отчаянии воспоминаниях. Танец набирает остроту и темп, Асоке не удаётся отречься от какофонии образов.       Ей тошно от слабости, нефизической, собственного рассудка, зреющего гнева и возросшей, литой силы Мола.       Очередной удар шипит совсем близко к её шее, и, для отвлечения раскрывшись, Асока пускает каплю злости глубже, использует тёмный импульс в свою пользу. Её шото отрывисто режет воздух, Мол отшатывается от неожиданности, и Асока взмывает к нему, вкладывая в рывок всю воспрянувшую силу — давит Мола к земле, опираясь ботинком на его напряжённое бедро и клинки.       Гравитация подводит её.       Песок жжёт под спиной, победа Мола — клинком у сонной артерии.       — Таков твой отвлекающий манёвр? — дыхание скомкано, между монтрал спутано распадаются кричащие мысли, Асока запрятывает угасающий всплеск чувств под ворохом безвкусных фраз.       "Опустим вопросы о том, что безопасней читать в молчании", предлагает Асока игру, вскинув подбородок до шьющей боли в шее, цедящим фальшью жестом побежденного и несломленного. В ореоле солнца, Мол квинтэссенция режущего, яркого света, выключает меч, принимает правила игры, незаданные вопросы глухо звенят в его натянутом, небрежном тоне.       — Ты о тренировочном костюме? — лениво уточняет Мол, смахивает пылинки с влажно блестящих плеч.       Неудобство, неравное положение, и совсем близко, над ней, стоящий Мол мешает Асоке, пытаясь приподняться на локтях, она больше вязнет в песке. Поддразнивая, Асока кривит уголки губ.       — Нет, о неумелых выпадах, лишнем позёрстве... — выдавливает Асока налёт прежней дерзости, прежней Асоки-Шпильки, показывая устрашающие закручивания.       Во взгляде Мола, сверху вниз, всего лишь тлеющие искорки обиды, больше суховатой насмешки над ситуацией, оправданного самодовольства. В неё, распятую и поверженную на раскалённом песке Татуина, ввинчивается осознание Мол так повзрослел.       — Пойдёмте, леди Тано, буря приближается.       Мол протягивает ладонь; жест вежливости, пронизанный колющим подреберье смыслом для Асоки; она вкладывает свою, как никогда уверенная в правильности сделанного выбора, и крепкой хваткой Мол поднимает её с песка.       Их спидер взрезает пыльную завесу; Асока утыкается лицом в спину ведущего Мола, пытаясь не думать, когда её настигнет собственная буря. -       Липкий холод растёкся по её мышцам, Асока не могла обернуться, но чувствовала, что за спиной кто-то есть. Чужое присутствие в Силе, тягучее и опасное, скользило по кромке разума, отчего-то знакомое, словно...       — Асока, вы в порядке?       Асока распахивает глаза, автоматически выбрасывает одну руку вперёд, второй снимая меч с пояса. Её запястья перехватывают, сжимают в горячих ладонях, оттолкнув инстинктивно рвущееся тело назад, и тогда Асока просыпается окончательно, видит напряжённое лицо Мола напротив своего.       — Я.. — хрипло выдыхает Асока и поднимается с койки, расплывчато оглядываясь, — всё в порядке, обычное видение.       Мол легко прищуривается, как всегда, когда не верит её словам, но отпускает, выпрямившись, почти задевает затылком низкий потолок их каюты. Теперь Мол смотрит на неё свысока, его взгляд подсвечивается в темноте мягким золотом, и, на мгновение, оставаясь в поволоке сна, Асоке показалось, что в нём тот следующий за ней во снах яд, ситхская кислота. Дрожь прокатывается по её позвоночнику; она отворачивается, не имея ясности удерживать Мола, не впуская внутрь. Поймав своё отражение в зеркале: мазки тревожных теней мудрости и едва опустившиеся ниже груди лекку, — она должна была быть ростом с Энакина, — Асока думает, что Междумирье сломало её время, забыло там, где в промежутке ещё и не родилась настоящая Асока, где в ней обтираются, растут только грани опыта.       — Мы выйдем из гипера через полчаса, — протягивает Мол, пропуская её в кабину, и, дёрнув уголком рта, добавляет, — думал, что вы медитируете, но, видимо, спарринг вас излишне утомил.       Позволив себе смешок, Асока переключает несколько клавиш к посадке, резко разворачивается на сиденье пилота к поправляющему капюшон плаща, используемого для охоты за информацией, Молу.       — Умерь свою излишнюю самонадеянность, — готовая срезать критикой его зацветающую ухмылку, Асока осекается, уловив отголосок приближающейся беды.       Датчик турбулентности взвизгивает одновременно с грянувшим взрывом технического отсека — корабль вышвыривает из гиперпространства к носу грузового фрегата, ощерившегося пушками. Кабину заполняет едкий дым, Асока, удержавшаяся на месте Силой, откашливается сквозь ругательства — корабль был неплох, ближе к новизне, выигранный Молом в сабакк, сейчас его металлическая обшивка скрипит, как у престарелого дроида, — и мимолётом прощёлкивает показатели ущерба, блокирует циркуляцию воздуха технического отсека. Молу повезло меньше, с шипением растирая затылок, он падает на кресло второго пилота, оценивает напавшее потрёпанное судно с красноватой краской и вмятинами на корме.       — Пираты, пёрргилы их забери, — выносит вердикт Мол, с пренебрежением поджав губы. — Каков план?       Беглое наблюдение сквозь призму Силы: до трепетания кончиков лекку беспокойно бьющаяся мысль вселяется в Асоку; от гражданских она часто слышала о нападениях тогорианцев, сама имела неприятные дела с бандой Онаки, потому замечает, как нетипично обставлена ловушка: пустующий вокруг космос, далеко от орбит. Пираты не действуют точечно, без приманок и боевого подкрепления, стиль больше похож на преследование конкретной цели. Не всматриваясь пристально, Мол может прощупать сгущающиеся подозрения Асоки, рвущиеся наружу, но не высказанные вслух; она вновь переключает клавиши, расстояние между кораблями начинает стремительно сокращаться.       — Без гипердрайва и функционирующих щитов далеко не уйдём, так что сдаёмся.       — Сдаёмся?       Проникновенность осваивается у Мола долго, с запинками; недовольство и гордость за воспитанные принципы вспыхивает в Асоке, и, чувствуя кожей колющий непониманием, заткнутыми возмущением взгляд Мола, она поясняет:       — Выключим всё питание, чтоб казалось, что мы сдаёмся. Большая часть высадится на абордаж, их запечатаем и отправим в свободный полёт...       Обесточенный корабль повисает мёртвым металлом, план Мол заканчивает на ходу к стыковочному шлюзу лёгким тоном:       — Дальше с эффектом неожиданности разберёмся с оставшимися на фрегате и одолжим спасательную капсулу до планеты.       Лёгкости не будет, шепчет нервозное ощущение из уголков разума, Асока гонит его ровным кивком: "Верно". Пол вздрагивает, скрипит под подходящими грузными шагами; она расходится с Молом, скрываясь в погасшем освещении и противоположных нишах. Стыковочный шлюз открывается, разведка из трёх тогорианцев входит с бластерами на изготовку, широкоплечие и разящие свалявшимся мехом, они с трудом перемещаются по узкому коридору.       — Чую двоих, — потягивает ноздрями идущий впереди, оскалив красноватые клыки, — тёплые. Приказано брать живыми.       Не замечают бесшумно проскользнувших из ниш Асоку и Мола: Мол, пропустив её вперёд на пиратское судно, небрежным жестом Силы сталкивает пиратов в распахнутую каюту, под рёв догоняет Асоку, резким ударом меча оплавив панель доступа к стыковочному шлюзу.       Слова вовсе не нужны, они верят друг в друга: Мол сворачивает к хвосту корабля, где расположен грузовой отсек и капсулы, Асока — к месту, где колебания Силы наиболее тревожные, веяние затаившейся опасности. Что или кто бы не сошёлся с ней в бою, она готова подтвердить зыбкую, неприятную догадку, что пираты или вовсе не пираты охотятся именно за ними.       Панель отъезжает; Асоку встречают гостеприимным рикошетом бластерных зарядов от плотоядно скалящегося тогорианца. Оценив обстановку, — огромный, удивительно быстрый тогорианец и скрытый, бесшумный противник сбоку, — Асока перехватывает меч, уклоняется на бегу от замедленных чувством включения в бой выстрелов. Оттолкнувшись от стены, Асока оглушает тогорианца пинком, краем глаза следит за подбирающимся ближе мандалорцем, облачённым в смутно знакомую броню. Рассмотреть лучше не удаётся, когда тогорианец, выплёвывая ругательства, вновь открывает огонь, ослеплённый ударом и злобой; Асока отвлекается, взывая к Силе за помощью. Сила отдаётся воющим беззвучием в монтралах, опасность, нависшая над Молом, затуманивает её зрение.       — Мол, что случилось, Мол? — Асока жмёт кнопку вызова на комлинке, отступает в сторону двери под беспорядочной пальбой тогорианца, получает в ответ — помехи и вонзившийся в неё вибронож мандалорца.       Боль, ожёгшая бедро, смешивается с тревогой, подстёгивая яростно хлестнуть мечом наотмашь, вернув пару выстрелов в тогорианца, отлетевшего на консоль мешком костей и спалённых лёгких. Асока, зажимая рану, успевает восстановить равновесие — и мандалорец отбрасывает её к стенке, выбив меч с воздухом коротким толчком под рёбра, блокирует захватом шеи. Освободившись Силой и сняв шото с пояса, Асока едва уворачивается от струи огня. Клетка небольшого мостика сковывает их, использовать реактивный ранец и широкие замахи трудно; бескар с ловкими уклонениями скрадывает большую часть ударов шото Асоки, которая осознает, что мандалорец берёт её изматыванием, а она давно перешла в оборону, оттягивая исход боя. Выстрел, почти опаливший запястье, отражается в потолок; Асока вкладывает оставшуюся энергию в бросок и подсекает известное слабое место мандалорской брони: полоску незащищённого горла.       Плоть громко шипит под оплавленным краем шлема, грохочет о пол взведённый бластер; облегчение затухает на периферии, когда её комлинк оповещает о вызове Мола, Асока бросает ему короткое: "Капитанская рубка", выключает шото. Обессилено опустившись к мужчине, хрипящем в попытке вздохнуть, она спешно снимает его шлем, больше из необходимости узнать противника и его истину, чем из жеста доброй воли.       Шок бьёт по ссадинам сердца, Асока отшатывается.       Лицо мужчины искажено бороздами шрамов, безразличием воина, отпечатками агонии и близкой смерти, но Асока видит, узнаёт в чертах её мальчиков, узнаёт Рекса, весь свой пятьсот первый. Донор клонов. Джанго Фетт.       Павший от её рук.       — Кто был вашим заказом и заказчиком? Вы бывали в Камино? — притянув за грудную пластину, Асока, в лихорадке, осыпает Фетта вопросами-пустышками, не зная, какой из них важнее, и зная, что говорить что-либо поздно.       Мужчина успевает в отрицании качнуть головой и безвольно оседает.       Асока закрывает его глаза, скрывает застывшую смерть и нераскрытые тайны шлемом. Вспомнив об утраченном корабле, она отщёлкивает наплечники с тёмно-синими узорами, не обращая внимания на тяжёлый привкус металла и соли грызущего, покаянного понимания.       — Подкрепления не будет, капсула осталась одна, — Мол возникает за её спиной спасительным светом, без просьб помогает подняться, подставив плечо и болезненно скрипнув зубами. На её безмолвный вопрос объясняется нехотя, как всегда докладывал о досадных поражениях. — Пытались застать врасплох с оглушающей сетью, но не выбрали достаточную мощность.       От быстрых шагов Асоку мутит, к левой ноге неприятно липнет форма; Мол пахнет остро-шипучими останками электроразрядов и прожжённой тканью, мысль нельзя медлить зацикливается и, судя по тому, как крепко Мол обхватил её обмякшую ладонь и пояс, перенеся на себя весь её вес, она теряет сознание.       В себя Асока приходит уже на отстыковавшейся капсуле; клейкий туман стелется по разуму, спутывает происходящее: Мол опускается на колени, к её ногам, — тёмное сюрреалистичное видение от потери крови, — фиксирует тяжёлой ладонью её бедро и подносит включённый меч, сосредоточенный до нервозности, с поджатыми губами.       — Не двигайтесь, необходимо срочно прижечь, в криффовой аптечке ничего подходящего, — из его голоса можно выжать успокоительное, и Асока подчиняется ему, терпит, отрезвляется шлепком красновато-бурой половины её брюк после аккуратного среза мечом Мола.       Стерев кровь, Мол скупыми, чёткими стежками накладывает синтеплоть, Асока, запрокинув голову и прикрыв глаза от яркого люминесцента капсулы, пытается вспомнить древние практики джедаев, самолечение, где требовалась предельная концентрация. Концентрация ускользала из неё, разбилась окончательно, когда Мол закончил шов, протяжно выдохнув; прозрачно и нежно обвёл отметину на бедре с пересекающим её свежим шрамом, ещё одним уродливым продолжением тогрутских росчерков. Отяжелевший воздух сбивает дыхание, Асока вовсе перестаёт дышать от бегущего касания Мола, с невнятным полушёпотом-полуобъяснением "Проверю", к раздражённой коже.       За его касаниями тянется нестабильная электростатика, снятые перчатки и распоротая брючина не мешают скользить по её бедру, от ноющего колена до тазобедренной косточки, и Асока не может съязвить, что суставы со следом виброножа вовсе не так расположены, ведь...       Её затапливает ощущение, тягучее, неправильное, тесня лёгкие, растекаясь вдоль позвоночника, как пьянящий эфир. Истлевают мысли, недостаточные, чтоб остановить течение жидкого огня, следующего, как по дорожкам разлитого топлива, за воспламеняющей ладонью, всё ближе к срезу брюк, выжигая миллиметр за миллиметром. Асока опасается подобрать ему название; и её крошечный, обличающий выдох дробью мягкого шума подписывает за неё, раскалывая их безмолвно-тактильный вакуум.       Черты Мола искажает растерянность, словно окунулся в нечто ранее недозволенное, ослабил цепь, испробовав через меры, и тень залегает в глубине глаз, золото тускнеет; Асока не верит себе, когда Мол отстраняется спустя мгновение. Маска скрывает всё, кроме прохладного спокойствия. Глаза Мола стекленеют настолько, что в них отражаются две тогруты, с влажно блестящими, раскрытыми губами, у которых потемнели скулы и стыдливо свернулись лекку; Асока не верит ему.       — У вас температура, — Мол отворачивается, достаёт из худой аптечки неподписанные ампулы, — похоже на антибиотик, выпейте, может начать развиваться инфекция.       Асока глотает, без воды, в горле раскрывается привкус осколков незавершённости. Лекарство действует сразу, боль притихает до терпимой, и Асока может осмысленно отвечать.       — Откуда эти шрамы? — Мол смотрит на невидимую точку за её спиной, его голос пуст, пустота, сдерживающая гремящий, разрушительный жар. Не оборачиваясь, Асока представляет, что в дюрастали плавится жжёное отверстие навылет, через которое легко вытечет весь кислород или уже вытек, ведь ей до сих пор тяжело вздохнуть.       — Гражданская война, — отвечает Асока исчерпывающе-кратко, менее всего желая развивать тему, опускает подробности из рода "великий заговор ситхов".       — Мандалорец был знакомым по ту сторону войны? — что-то твёрдое, почти яростное появляется в Моле; Асока, не идентифицирует его "что-то", опоминаясь от лихорадки: на её руках, совсем недавно убивших человека, кровь и вопрос, на который не может ответить до конца честно.       — Не совсем, — перед Асокой Рекс, до хруста сжимающий шлем, рассказывает о расколовшем "Исполнить приказ шестьдесят шесть", о том, как отключалось рациональное, все чувства по щелчку канцлера и каминоанского чипа-ингибитора, — думали, что сражаемся на одной, но ошиблись, и не сражались вовсе, вместе играли роль в политическом фарсе.       Чувствующий болезненность недомолвок, Мол закрывает тему кивком, не понимающим, а оправдавшим её на данный момент.       — Мы мало что потеряли, источник был довольно сомнительным.       — Сомнительным и с неплохим дешифратором, — осеняет скользкая догадка Асоку, резко приподнявшуюся с кресла и со стоном осевшую обратно от стреляющей боли, натягивающихся нитей. — Если не был уверен, почему повёл к нему?       Мол на секунду переводит взгляд на неё, — уже полуостывший, сознательный, очищенный от всполохов, — явно тянется, чтоб помочь разместиться, но больше не касается, только прикладывает лёгкий захват Силой. Асока противится, невольно вздёргивает верхнюю губу, чтоб поставить его на место — выцедить токсичный сгусток недосказанности — и замолкает, когда Мол, сложив что-то в мыслях, ёмко, безапелляционно сообщает:       — Сведения о "джедае с красным световым мечом", — его глаза сужаются до недовольных, собой и крысой с того конца провода, щелочек, — по его словам. Ничего лишнего, представился жертвой, выжившим, голос искажён искусственными помехами и координаты приблизительные — я думал, что предосторожности, всё же закладывает не пиратов, а кое-кого помогущественней, ситха, не зная об истинной сущности.       — Ловушка-приманка именно для нас, — беспокойство шевелится под кожей, замедляет ход мыслей, Асока не выносит поспешные выводы вслух, но соотносит, как и Мол, все детали, от расшифрованного пункта отлёта и вероятности выбора единственного гиперпространственного пути до лучшего охотника за головами, оглядывается на панель навигации, ей зябко и анормально-спокойно из-за притока адреналина. — Кто бы не вынюхал нашу связь, стоит залечь на дно. Каков курс сейчас?       — К другому, доверенному, источнику. У неё интересные слухи о Торговой федерации, которые я счёл менее ценными, — в нём грызётся досада за допущенную ошибку, приглушает шелестом его тембр, Асока не осуждает, зная, что Мол вполне справляется сам. — Топлива не так много, но мы в секторе Пайков. Иногда стоит скрываться, где отчего-либо скрываются все и "всех" достаточно много.       В самой затхлой дыре датомирский забрак и тогрута вдвоём будут приметны, как потенциальные рабы в том числе, но Асока соглашается беззвучным "Хорошо". Её обнажённое колено кусает металлом, Мол отдаёт наплечники Фетта, бегло осмотрев, и добавляет:       — Тем более, легче продать без лишних объяснений, откуда взялось: им неважно бескар, как военный трофей или из собственной мандалорской плавильни.       Молчание, как подготовка сил; Мол заговаривает неожиданно, слова сыплются тяжело, неохотно, рубят то, чем не думал делится, против воли:       — Я видел его, на Малакоре, каким запомнил — холодный человек в тёмном ореоле, оскал под капюшоном, безликий... Только, когда он звал меня, я почувствовал его присутствие в Силе, как склизкие щупальца рафтара перебирали в голове. Раньше он закрывался и ощутима была лишь темнота. Не знаю, действительно меня нашёл Сидиус или видение...       — Твои мысли не были защищены, — в объяснении Асоки кроется "как и наши не защищены друг от друга", в предложении, просьбе, пугающее откровенностью желание не впускать в свои. — Чтоб защитить, нужно научиться блокировать чужое проникновение и контролировать своё. Я помогу тебе.       В его взгляде жжётся понимание двойного дна невысказанного, хроника к просьбе укрыть неприкосновенно-личное, ментальное содержимое; Мол, отвернувшись к иллюминатору, где приближался загрязнённый обод атмосферы, не отвечает вслух, — соглашаться на предложение, которое единственный выход, доступ к спасению от надвигающейся угрозы, от их неосторожности, вовсе не нужно.       Действие таблетки смазывается, Асока, чтоб держаться в сознании, погружается в Силу, внявшую зову импульсами энергии, и ёжится от холодных, ощутимых физически колебаний ситхов, которые истончаются неизвестно откуда опавшим на тело теплом — её оплетает плащ Мола. -       Манипуляции с разумом Мол осваивает легко.       Их дело ещё не окончено; планета, очередной перевалочный пункт, где найдётся новый корабль, сбросятся с хвоста лже-пираты и можно без труда слиться с толпой беженцев, спайс-клиентов, у дымящих кантин, казино. Асока даёт ему первый и последний урок, усадив на жёсткий стул, в полумраке их съёмной комнаты. Неон растекается лужицами, расцвечивает серость стен, тонкую рубашку Мола и то, как беспокойно вздымается его грудь в разрезе. По её просьбе Мол расслабляется, откинувшись на спинку и скрестив за ней руки. Сцена напоминает Асоке допрос имперцев, не хватает звенящих электродами дроидов с фиксаторами; позой и упрямо вздёрнутым подбородком Мол — пойманный повстанец.       — Думай о чём-нибудь отвлечённом, — предупреждает Асока, сделав успокаивающий вдох-выдох и ступив ближе.       Её ладони невесомо, касаясь кончиками пальцев, зависают у его висков; аккуратным толчком Асока входит в чужой разум, неглубоко, ловит только поверхностные образы, ждёт ответной реакции, но защита Мола, как мыльный пузырь, схлопывается, выплёскивая яркий поток, который Асока пропускает через себя, теряясь в знакомых и абсолютно иных, сквозь спектр и конденсат его эмоций, воспоминаниях... -       Их корабль со скрипом обошёл астероид, несколько датчиков предупреждения вспыхнули. У Мола, прокладывавшего маршрут без оглядки на перегоревший компьютер, неуверенно ворочался штурвал и сводило пальцы от напряжения. И, всё же, Асока не приказывала остановиться и не торопила, наблюдав за его пробным полётом с кресла второго пилота, расслабленно и отвлечённо, как на живописном круизе, оживляв найденный датапад с выходом Голонет. Чтоб анализировать ход новостей Ядра, как неопределённо объяснила Асока со смягчающим я посвящу тебя позже. Мол давно отучился задавать лишние вопросы, хоть и в её ответах не прятались обучающие-пыточные иглы дроидов.       — Проверь питание боковых щитов, — бросила ненавязчивый совет Асока, кивнув в сторону нужной панели.       Её безрассудством Мол, в некоторой степени, восхищался: всего несколько минут назад они перешли от беглой теории к практике, когда мастер вывела корабль из гиперпространства, указав на астероидный пояс приглашающим жестом и, уступив ему место, добавила: "Всё равно, на нашем корыте и сарлакку в пасть стыдно". Беспроблемно пройденные глыбы с комьями космического мусора ободрили Мола. Вскоре он вошёл во вкус, прибавил скорости. Полёт — одна из простых форм свободы, понял Мол, Асока дала ему ощутить её вкус сполна; он не знал её мотивов, но благодарностью Мол тихо поделился вслух, встретил понимающее одобрение Асоки.       Урок стрельбы из корабельных лазеров превратился в разрушение небольших астероидов с использованием Силы, как прицела. -       Вскрик вырвался больше от неожиданности, чем от боли; Мол отдёрнулся прочь, прижимая к себе обожжённую током ладонь, пока панель плевалась искрами. Из рубки послышались торопливые шаги, он невольно вытянулся в струнку, опустил рукава короткой туники пониже, предвосхищая минимум укор. Его отношения с мастером в поисках определённости, уже не прохладные и ещё не складные, стадия принятия на основе изучения. Асока лишь бегло окинула его взглядом, остановившись на расстоянии вытянутой руки.       — Только храбрый воин может сражаться с умирающей электроникой, даже не надев перчатки, — бросила ему тюбик с усмешкой Асока, оперившись на проём. В её жесты въелась усталость, которую Мол отметил, смущённо скосив взгляд и вскрыв бакта-гель.       Их вобрал в себя космос, недостаток запасов высосал силы. Дрейфуя полтора стандартных месяца из-за уймы поломок гиперпривода и утечки топлива вдали от гиперпространственных путей, Асока осунулась, — одежда свободно облегала проступившие кости, — глубокая синева её глаз потускнела, как и тёмные полосы лекку. Стойкость же осталась, пропитывая каждое "мы справимся" и "осталось недолго, Мол", когда они делили паёк в начале суток.       Как и всегда, они справились.       Со временем проводка в его пальцах поддавалась быстрее, но, оглядываясь на отстранённую мастера, Мол хотел научиться, как распутать проводки прошлого, временами сдавливающего поперёк её горло ночью: беззвучным рыданием, горечью слёз и молитвой из срывающихся имён, когда она одна и никто, он, не может заметить незаживающие раны. Мол слышал, стиснув зубы, и не спрашивал. -       ...Пока не доходит до тёмного, пульсирующего угла и открывает глаза, понимая, что увлеклась, встречается с тяжёлым взглядом Мола. Пульс грохочет рваным ритмом, её пальцы сплелись вокруг рогов. Сохранять невозмутимость, словно всё так и должно быть, сложно, у Асоки, неудобно склонённой между расставленных ног Мола, исчезает опора.       — Сконцентрируйся, — сухо сглотнув, говорит Асока, и едва сдерживает болезненный стон от кивка Мола и прошедшейся за движением остроты рогов, — на чём-то вещественном, отпусти всё и скрой под заслоном. -       Обняв исцарапанные разминкой коленки, Мол наблюдал за Асокой, которая распотрошила свои световые мечи и собирала заново, чтоб перевести на небольшую, тренировочную, мощность, попутно объясняя устройство. По её словам, созданные в крайней срочности, они были грубой конструкцией, но Мол считал их искусством, которое ему предстоит постичь, повторить для себя. Он видел и другие, у встречавшихся им джедаев, — те не замечали их, как и они не стремились явить себя, — и на голокроне, выторгованном Асокой у контрабандиста, представлял, каким будет собственный. Мол знал, что световой меч джедая — часть жизни, неотъемлемая, переопределяющая роль стража справедливости.       В его ладонь лёг шото, отозвавшись мягкой вибрацией, частицей знакомого отголоска в Силе, согрел знанием, что скоро Мол обучится и обретёт настоящий, поющий его песнь. -       Он прошёл испытание. Вывернувшись наизнанку и остановившись в шаге от сладко, голодно зовущей тьмы, спасённый её страхом, зажёгшимся в непроглядном сумраке ситхской не то кузницы, не то склепа, забрав взращенные, словно для него, кристаллы, отбросив окружившую паутину. Сотканную образами Сидиуса и других ситхов, приказывающих, завлекающих вернуться на истинный путь тьмы.       В его лёгких осела атмосфера Малакора, Мол изгонял её цоканьем оптических линз, отладкой матрицы эммитеров в собранной рукояти, прототипе жабоки, оружия, что являлось традиционным у воинов-забраков Иридонии и, как думал Мол, подходило его характеру боя. Его движения точны, задача трудна, предстоит обуздать щерившуюся тьму, соединить и запитать компоненты верным порядком, доведя до совершенства. Мысленно Мол уже собрал конструкцию, оставалось погрузиться в медитацию и заняться основой светового меча.       Два кристалла, кровоточа, плыли над его ладонями; собрав всю Силу, Мол сконцентрировал её, направил ясностью мысли: им нужно очиститься, стать светлой энергией, для того, с чем он встанет рядом с мастером, чтоб защитить, быть равным. Прикрыв глаза, Мол отрёкся от всего, — звона электроники шаттла, омывающего покоем света Асоки, — стремясь к своему покою, точке, где обретёт гармонию. -       Мол сопротивляется; воспоминание течёт вслед его шагам, Асока не отпускает, её влекут покрывшиеся рябью эмоции, острые на ощупь. -       Асока стояла к нему спиной, заложив ладони, выдавая тяжёлые раздумья, но по её позе нельзя определить степень напряжения. Её лекку трепетали; фальшивая безмятежность вуалью окутывала Асоку. Мол подступил к ней бесшумно. Световой меч оттягивался вниз, и, не колеблясь, Мол нажал кнопки, зная, что нутро тьмы Асоки не рассеет его свет, насколько бы он не желал и не пытался. Мол ошибался.       Слух ласкал мерный гул, два клинка рассекли тень, отливая слепяще-белым. Мол на пробу перехватил двойную рукоять, привыкая к сбалансированному под него весу, и повернулся к Асоке. Она ослепила; её взгляд, — мелькнувшее узнавание, накипь гордости, неоправданных сомнений, — крыл нечто в глубине, но ему не удалось поймать ничего, кроме бликов, разбавивших вечность теней в синеве глаз. Он всматривался пристальнее, и не мог остановится, сияние рассеивалось по её лицу, стекало вниз. Кандалы сбросились, обнажили светлость чувств; Асока принимала его, до конца распахнула навстречу свой Свет. Даже приобретённое равновесие Силы меркло перед раскрытой для него Асокой. Последняя частица паззла собралась воедино, Мол открылся сам — трепет охватил существо, ведь Мол знал, он на своём месте, правильный и, теперь, цельный.       Мол замер в обороняющейся стойке Соресу, впервые впитывая очарование чёрт: мягкость молочных узоров, фантом полуулыбки, топкие радужки, плавные изгибы тела и их ловкость, не замечая, когда её ладони выпорхнули из-за спины; момент обрезали скрестившиеся с искрами и шумом мечи. Поддаваясь, Асока била нарочито, не как естественный для неё смертоносный, кружащий всполох клинков. Выпутываясь из грёз не сразу, Мол реагировал с оттяжкой, перестраивался под шквалом неожиданных выпадов.       Асока вела его в неспешном темпе, давала пространство атакам на пробу; меч Мола пел, отзываясь и резонируя взметнувшейся Силой, как и душащие горячкой мысли, когда Мол отвлекался, теряя инициативу, на гибкость и шалую грацию, взгляд не держался, между каждым ударом цепляясь за Асоку... -       Лёгкий рывок за запястья; Асока меняется с Молом местами, рвано выдохнув и вывернувшись от его хватки, вжимается в спинку стула; Мол возвышается, колюче ухмыльнувшись, как в свидетельство иссякшего терпения. Внутри неё всё переворачивается, когда горящие ядом глаза напротив подтверждают, что она толкнула Мола к тонкой грани и сама теперь ступает по ментальному острию.       — Думайте о чём-нибудь безопасном, — переиначивает её слова почти угрозой Мол.       Опираясь на принципы и хлипкий подлокотник, Асока подаётся вперёд, к обжёгшей монтралы ладони, открываясь, нешироко, дразня уязвлённого Мола. В неясном послушании, он хватает разрозненные осколки образов, вереницу незнакомых лиц: ведущий её за руку Пло Кун, юнлинги у бьющего фонтана храма, широкая спина Энакина с подколками для Шпильки... Короткий нажим Мола; болезненные уколы расширяют вход за возведённые стены: скручивающее разочарование при виде безмолвия магистра Кеноби, всего совета, стеклянная боль с переменившейся неуловимой улыбки Баррисс на леденящую правду; Асока слабнет под эмоциями, Мол уверенно проникает во вскрытые задворки, выхватывая угол измятого, пересмотренного, перечувствованного множество раз воспоминания. -       Шум поселения перестал резонировать, заглушился напитанными влагой плотными витками тропических лиан. Остановив спидер в достаточно широкой для тренировок прогалине и убедившись, что округа пуста от наблюдателей, Асока скинула намокший плащ, вынула из сумки световые мечи, поморщившись от запёкшейся усталости в пальцах, — требовательный клиент с трудным заказом, рассыпающимся транспортником, и мужчина с болезненно знакомым лицом, который промелькнул и растаял в толпе космодрома, всколыхнув со дна воспоминания о похожих карих глазах и походке солдата, — и подкинула один из них Молу, который, по отточенной привычке, перехватил на лету.       — Если помнишь с прошлых уроков теорию, то закрепим на практике, — Асока удовлетворилась его кивком, и, примеряясь к одному мечу, приняла стойку Шиен, — комбинируй формы или бейся в одной, ты волен сам выбирать.       Мяли влажную почву резкостью атак, сходились с глухим гудением кайберов; Мол начал быстро, агрессивно плевками искр резал пряный от дождя воздух. Асока отбила выпад и, опустив на время заслоны, дала скопившейся боли, глодающей скорби — останкам давно проигранной войны — выход, вплетаясь в ритм тренировочного боя, как в настоящий, чтоб выжечь преследующую её тревогу. Рубящим взмахом она пресекала удар и, из-за растущего белого шума, ловила плечом другой, отдававшийся холодным уколом. У Мола вышел слабый блок, шото вылетел из его ладони. Асока отбросила в сторону и свой меч, текуче перешла к обороняющейся позиции, сжав кулаки.       Рукопашные приёмы впитываются в Мола с первых тренировок; юркий, стремительный, ниже Асоки на голову, он ставит подсечки, уклоняется в миллиметрах от касания; Асока кружилась вокруг него, кружилась крошка раздражения по её разуму. Ускорившись, Мол неловко оскользнулся; Асока не упустила возможность, скользнула за его спину, блокировала сгибом локтя, вдавив сонную артерию. Она успела понять, закоснелым предчувствием опасности, что нелепо просчиталась, не учла, что не сточенные рога вопьются под челюсть; Мол рвался и, рыча, всадил зубы в её запястье. Асока вскрикнула, отпрянув от Мола на несколько шагов.       Бремя Асоки гнетёт под прессом неусыпной бдительности, постоянной оглядки, быть наблюдателем к предопределённому: наблюдать, как ненависть к прошлому Мола усмирилась, но дикость проступает наружу. Пока всё, что ей остаётся, следить украдкой, без возможности знать будущее: что в чернильном хаосе Дарт Мола врождённые, собственные черты, что влито его учителем за время становления лордом ситхов.       В нём остывал плеск горячего инстинкта, на губах стыла роса из её крови.       Боль, незначительная, набатом шумела где-то вдали, рядом со следом укуса Сына. Что-то хуже и глубже страха, его леденящий осадок, полз вдоль вен до точки кипения, вился ядом крохотного, вертлявого ожидания под кожей. Ожидание зудом охватывало её тело, стекало багровой струйкой под ногти. Асока не могла дышать ничем, кроме ожидания, что распирало горло карбонитовой плёнкой: когда он — она — сорвётся, когда распробует соль языком и оскалит клыки. Короткое замыкание, — у неё есть, чем укусить в ответ, — которое прервало, освободило ожидание, разбавило до прозрачности настолько, что стал слышен зов темноты из её сердца.       Неосознанно, Асока сделала шаг к нему, замершему, искала зацепку, подтверждение тому, что видела в нём; Мол смотрел исподлобья, отчасти загнанно, и остальное — не разобрать.       В ней эмоций плескались через край. В ней терпение застывало абсолютным нулём.       Асока ждала, ждала и ждала.       Мол вскинул ладонь, сжатую в кулак. Тьма вскинула, оскалила ревущую пасть в жажде добавки.       Мол собрал остывшую кровь тыльной стороной ладони и кристально-разумно, с раскаянием уронил:       — Простите.       Асока сглотнула. Желчно, громко, задыхаясь от собственной слепоты, извращённого восприятия его чувств.       Ни глотка яда, ни капли фальши, ни части поднявшихся в ней инстинктов: один дурящий стерильностью свет в обрамлении серых полутонов и виновато опущенных ресниц; Асока поняла, что это было её чувство. Только её. -       Их мысли осязаются в пространстве между ними, — касаясь лбами в тесном контакте, — можно пощупать, как и дыхание, что смешивается: вязкое, прерывистое, двух охотников или хищников, не разделяющих, кто жертва, не готовых уступить.       Они расходятся.       Разбитые. И, не заметившие за дребезгом осколков, как их настигла буря.