Фанат

      Шклярский долго ворочался в кровати. Из головы не выходил этот блондин, так нагло завоевавший его внимание с первой секунды. И что он себе опять надумывает?.. Но он же видел тепло этих голубых глаз, робко поджатые губы…       Его полупокой нарушило шуршание из темноты соседней комнаты. Эдмунд резко сел в постели.       «Черт…»       Он сонно сполз с кровати и пошел на звук. Ни одна мышца не дернулась на его лице, не пробежало холодка по спине от страха: он знал, что они должны были явится рано или поздно.       — Здравствуй, дорогой.       В комнате было две фигуры: одна сидела в кресле, вторая покачивалась рядом.       — И вам не хворать, — Шклярский прислонился к дверному косяку.       — Остроумно, Эдмунд, учитывая, что я уже мертв. Ладно, сейчас не об этом. Ты же знаешь, что мы просто так в гости не ходим?       — Конечно.       Одна из фигур качнулась сильнее, сделав шаг навстречу Маэстро. В фонарном свете, падающим от окна, показался худощавый мужчина известный всему миру под именем Пола Маккартни.       — Эдмунд, ты не придумывай, время уже подходит. Мы могли понять, когда у вас было полное затишье — мы простили, забыли, но сейчас…       — Дорогой, так дела не делаются, — фигура, оставшаяся сидеть в кресле, привстала, будто готова была к броску, нападению.       — Джо, ну ты-то можешь меня понять, — Шклярского передёрнуло от мысли, что нужно будет попрощаться с тем чудом, которое он только-только обрёл. Он не готов был распрощаться с вновь приобретенной загадочностью и игривостью взгляда, с теплом появляющимся где-то глубоко-глубоко внутри.       — Он не станет членом твоей команды, не станет твоей семьёй, — Маккартни ещё ближе подошёл к фронтмену Пикника. — Пойми, он навсегда останется фанатом, как бы ты его не…       — Хватит!       Шклярский отшатнулся в сторону, проходя к дивану. Он упал на него и вздохнул от бессилия. Он никак не мог отдать душу Марата им.       — У нас завтра концерт. Если я найду кого-то, сможет он заменить Марата?       Фигура в кресле глухо расхохоталась.       Под окнами проехала машина, свет блеснул и густо мазнул по той части комнаты, где сидел второй гость. В этом жёлтом свете Эдмунду показалось искаженное маской усмешки лицо Джона Леннона. Он был бледный, трупного цвета, но его глаза источали мистическое сияние, от которого было бы не по себе всякому, кто взглянет в них. Но не Шклярскому. Он видел эти глаза с двадцати лет и за это время привык к их вечному сумрачному блеску.       — Ты такой забавный, Эдмунд, честное слово! — Леннон откинулся назад, содрагаясь плечами в беззвучном смехе. — Ладно.       — Что «ладно», Джо? — сверкнул глазами Пол.       — Пусть попробует найти кого-нибудь. Если сможешь, оставляй себе этого патлатого, а если нет…       Эта пауза душила. Самое удивительное — в номере стало тихо так, что в ушах звенело. Эдмунд почувствовал, как по телу пробежал рой мурашек. Ему было страшно не за себя, не за утерянную славу, успех и раннюю смерть. Нет. Ему было страшно за молодой, полной силы организм, который только-только вступил в бой с жестоким миром. Он хотел защитить его, уберечь от цепких кривых пальцев старухи судьбы и от них. От этих двух мастодонтов, дарующих пленительные надежды и успех, плата за которые слишком велика.       — Если нет, то мы даже не спросим тебя, милый, — Джон встал из кресла.       Его темная худая фигура проскользила к выходу, рукой подзывая Маккартни. Они остановились у самой двери, обернулись на Шклярского. Мужчина знал, что сейчас произойдет…       — На кону все, Эдмунд, — бросил Пол и властно махнул рукой в магическом жесте.       Фронтмен Пикника ничего не успел подумать или сказать, как его голова коснулась мягкой обивки. Он уснул без снов. Снова.       — Эдик?.. Эдмунд… Эд!       Шклярский дёрнулся, широко распахивая глаза. Над ним стоял Воронин. Клавишник был чем-то сильно обеспокоен.       — Ты задыхался, я не мог тебя растормошить! Что они вчера сказали? Я уж подумал, что Маккартни решил твою душу забрать!..       — Тише ты!       Эдмунд моментально проснулся. Резким движением, бросающейся кобры на добычу, он вцепился в плечи Сергея. В серо-зеленых глазах бушевал ужас.       — Что ты орешь на весь отель? — шипел мужчина в самое лицо друга. — Где Марат? Он приехал уже?       — Боже мой, Эдик, отцепись! — Воронин попытался сбросить с себя Шклярского, но попытка увенчалась неудачей: поляк впился тонкими пальцами не только в его рубашку, но и, кажется, уже царапал кожу.       — Скажи!       Безумные, красные ото сна глаза вдруг блеснули. Клавишник обречённо вздохнул.       — Успокойся. Марат приедет через полчаса, и мы полетим в Питер. Тебе нужно собраться, Эд, и рассказать мне о том, что было ночью.       Эдмунд ослабил хватку и опустился на диван. Что с ним делалось… Ему хотелось завыть волком. Или просто весь день потратить на шатание вдоль Невы.       Сергей отстранился от друга, присаживаясь в то кресло, где в потемках сидел Джон.       — Сереж… Я даже не знаю с чего начать…