Брат за брата

Ледяной норд-вест пробирал до костей, но Люси всё равно предпочитала сидеть на палубе, безуспешно пытаясь согреть негнущиеся замёрзшие пальцы в кармане пуховика, а не в тесной, пропахшей потом и солёной рыбой каюте — там её начинало укачивать. Первая попытка попутешествовать хотя бы с минимальным комфортом закончилась весьма плачевно: она едва успела добраться до борта, чтобы её не вырвало прямо под ноги занимающихся своими делами рыбаков, и пусть от скромного завтрака в желудке уже ничего не осталось, повторно доводить себя до такого же состояния Люси не рискнула, оставшись на палубе. Здесь она долго не могла найти место, чтобы никому не мешать и не рисковать от очередного толчка свалиться за борт, пока не наткнулась на канатную бухту. Сидеть на ней оказалось не очень удобно — довольно высоко и скользко, отчего Люси постоянно сползала, и всё же лучше так, чем в смрадной каюте, не приспособленной для перевозки пассажиров. Вообще-то рыболовецкие суда чужих на борт не брали, даже если порожняком перебирались из порта в порт по личной надобности. Но следующий паром ожидался только через неделю, если опять не разыграется буря. Так долго Нацу ждать не захотел, сумев каким-то невероятным образом договориться с капитаном одного из мелких грязных судёнышек, пришвартованных у острова. Так что уже через пару часов они сойдут на берег и… Что дальше, Люси не знала — Нацу не сказал. Это не было секретом, он просто её игнорировал, обходясь скупыми чёткими приказами, а когда она попыталась выяснить, что происходит, и убедить подождать Зерефа на острове, снова ткнул ей ножом в лицо: «Язык лишний? Могу укоротить». Зато с Анхен был весьма любезен, пригласив на чай. «Я подумал, вы захотите попрощаться перед нашим отъездом, — сверкая улыбкой, пояснил он, разливая кипяток. — Братишку опять где-то носит, совсем о невесте забыл. А мы, считай, родственники почти, вот и присмотрим за ней. Заодно и познакомимся поближе». Потом весь вечер он так и болтал, расспрашивая Анхен про местную жизнь с таким неподдельным интересом, будто приехал на остров исключительно с целью узнать о нём как можно больше. Люси помалкивала, уткнувшись в чашку, и это не укрылось от бдительной соседки. «Ты точно хочешь с ним ехать? — спросила Анхен, когда им посчастливилось на минутку остаться одним. — Не нравится он мне». — «Не волнуйтесь. Он хороший, просто нелюдимый немного. Да и Зереф в последнем письме предупреждал о его приезде», — выдавила из себя Люси, надеясь, что соседка поверит в эту нелепую ложь. Она никогда не была особо смелой, а сейчас приходилось опасаться сразу за три жизни: свою, Анхен и ещё не рождённого ребёнка. С первой минуты появления в её доме Нацу ясно дал понять, что будет, если Люси попробует ослушаться его. Не хотелось проверять, на что он на самом деле способен и останутся ли его угрозы обычным сотрясением воздуха. Поэтому она солгала Анхен и безропотно собрала вещи. Нацу позволил ей взять только самое необходимое — то, что влезло в его потрёпанный рюкзак, остальное пришлось бросить на острове, как бы не было жалко — Люси не рискнула просить и спорить, утешая себя мыслью, что квартирка принадлежит Зерефу, а значит, они смогут сюда вернуться. Катер низко угукнул, начиная швартовку. Люси, вздрогнув, подняла голову, тут же натыкаясь взглядом на своего спутника. Она даже не заметила, когда он подошёл. Это откровенно пугало: Нацу умудрялся двигаться совершенно бесшумно, так, что под ним не скрипела ни одна половица, появляться и исчезать в самые неожиданные моменты. Вот и сейчас он подкрался, как настоящий ниндзя, и стоял, для устойчивости широко расставив ноги, будто давая Люси шанс как следует рассмотреть себя. Братья были совершенно разные. Зереф — аристократичный, холёный, с тонким чертами лица и мраморно-белой кожей, кажущейся ещё светлее от контраста с чёрными, всегда тщательно уложенными волосами и тёмными глубокими глазами. «Смазливый чересчур», — фыркали в его сторону девчонки из кафе, а Люси насмотреться на любимого не могла, искренне сожалея, что не умеет рисовать — она бы обязательно написала его портрет и не один! Нацу в сравнении с братом выглядел как деревянный истукан против греческой статуи: крепкий, жилистый, дочерна загорелый, будто только вчера вернулся с юга. Широкие скулы, короткие пальцы с обломанными ногтями (Зереф никогда не забывал про маникюр!), расчертивший крепкую шею некрасивый шрам — картину довольно непритязательной внешности дополняли зло прищуренные серо-зелёные глаза, всклокоченные, явно никогда не знавшие расчёски отчего-то розовые волосы и заношенная одежда. Люси так до конца и не поверила, что они с Зерефом братья, предполагая самое худшее: Нацу вовсе не Нацу, он просто назвался его именем, чтобы скрыть от всех свои истинные мотивы, судя по его поведению, весьма недружественные. Так что всё, что она могла, это стараться не провоцировать этого страшного человека и попробовать узнать, что ему нужно от Зерефа — наверняка произошло обычное недоразумение. Люси даже мысли не допускала о том, что любимый мог быть замешан в чём-то противозаконном или совершил какой-нибудь с моральной точки зрения неблаговидный поступок. Если у неё получится убедить в этом «Нацу», тогда, вероятно, он отпустит её, и никто не пострадает. Катер гулко стукнулся бортом о пристань. От толчка Люси снова соскользнула с троса, но в этот раз неудачно: нога на скользкой палубе поехала вперёд, заставив, испуганно вскрикнув, инстинктивно замахать руками в поисках так нужной сейчас опоры. В тот же миг кто-то с силой дёрнул её за воротник пуховика, так, что затрещала ткань. Люси задушено хрипнула; на глаза навернулись слёзы, пальцы беспорядочно зашарили по сдавливающей шею ткани, не находя, за что зацепиться и ослабить захват. — На ноги встань! — рявкнули над ухом. Люси заскребла пятками по деревянному настилу. С третьей или четвёртой попытки ей удалось каким-то чудом упереться каблуком в выщерблинку в полу и разогнуть дрожащие колени. — Какого тебе в каюте не сидится, дура? — прорычал Нацу, резко развернув её лицом к себе. — Все мозги в живот стекли? Или у тебя их никогда и не было? Он ещё что-то злобно шипел, брызгая слюной, но Люси не вслушивалась, жадно ловя пересохшим ртом холодный колкий воздух. Поэтому она даже не поняла, куда Нацу, резко замолчав, потянул её, больно сжав локоть. Только едва не ткнувшись носом в обшарпанную дверь старого красного пикапа, с облегчением обнаружила: они на твёрдой земле. — Садись! — приказал Нацу. Люси послушно заняла пассажирское сидение, тут же начав бешено стучать зубами: в промёрзшем насквозь салоне было гораздо холоднее, чем на улице. — Включи, пожалуйста, печку, — рискнула попросить она севшего за руль Нацу. — Я очень замёрзла. Люси и правда совсем закоченела, а при взгляде на своего спутника ей становилось совсем плохо: тот разгуливал только в тонкой, постоянно расстёгнутой куртке, без шапки и перчаток, ничем не прикрывая шею. На острове он ещё поддевал вниз толстовку — скорее всего, для того, чтобы прятать в капюшоне лицо, но на катере решительно стянул её, бесформенным комком запихав в рюкзак. Даже местные кутались в пуховики и шарфы, кляня на чём свет приносящие непогоду северо-западные ветра, а он будто не замечал холода. Люси робко надеялась, что эта странная особенность и не менее странная нелюбовь к брату, которая щедро перепадала и на её долю, не перевесят обычное человеческое участие, но Нацу лишь буркнул раздражённо: «Потерпишь» — и завёл машину. Они тронулись с места только через полчаса, когда мотор немного прогрелся. В салоне было по-прежнему холодно, и только во время движения Люси наконец почувствовала лёгкое тепло: поддувало откуда-то снизу, едва ощутимо, но ей и такая малость показалась невообразимым счастьем. Далеко после полудня Нацу неожиданно свернул к заправке. Они уже успели проехать несколько таких же — сонных, утонувших в грязном снегу, жалобно поскрипывающих ржавыми вывесками на пронзительном зимнем ветру. Возможно, эту Нацу выбрал потому, что рядом с ней приветливо подмигивала разноцветными огнями устроенная в старом трейлере кафешка. Уже давно пора было перекусить: они встали затемно, чтобы успеть на отплывающий катер, так что Люси пришлось ограничиться наспех проглоченной чашкой чая и куском хлеба (Нацу, кажется, и без этого обошёлся), да и с этим её желудок вскоре расстался. Кроме того, давала о себе знать ещё одна потребность организма, которую с каждой минутой становилось всё сложнее игнорировать. Поэтому первым делом она направилась к небольшому строению в стороне от трейлера. Нацу её самостоятельность не понравилась. — Куда направилась? — в привычной уже манере рыкнул он, чувствительно прихватив за локоть. — Мне нужно в туалет, — шёпотом призналась Люси. Вырываться она даже не пыталась, не желая добавлять новые синяки к тем, что Нацу уже успел наставить ей с момента их знакомства. — Поживее давай. — Он нехотя отпустил её руку, всем своим видом показывая, что отходить далеко не намерен. — Жрать хочу. В туалете, на удивление, было чисто, а в кране даже обнаружилась тёплая вода. Люси не смогла отказать себе в удовольствии погреть в ней руки. На улице её ждал злой, как чёрт, Нацу. — Ты, я смотрю, слов совсем не понимаешь, — процедил он сквозь зубы. — Или думаешь, раз ты залетела, все с тобой нянькаться должны? Ошибаешься. Раздвигать ноги перед мужиком — невеликая заслуга. От незаслуженной обиды Люси даже не нашла, что ответить. Нацу постоянно — вернее, в те редкие минуты, когда обращал на неё внимание, — старался унизить, больно задеть словами или тоном, словно лично она была перед ним в чём-то виновата. А ведь она так надеялась, что они подружатся! После смерти родителей родственников у неё не осталось, Зереф же с таким энтузиазмом и теплотой рассказывал о своих, что Люси успела их полюбить. Оттого и слушать подобные выпады в свой адрес было вдвойне неприятно. Нацу, сплюнув себе под ноги, нетерпеливо мотнул головой в сторону кафе: ему явно надоело ждать. Люси ничего не оставалось, как двигаться в указанном направлении — с будущего деверя сталось бы потащить её туда за шиворот. Будто в подтверждении своих слов о сильном голоде Нацу заказал себе двойную порцию блюда дня и проглотил еду быстро, почти не жуя, тщательно собрав хлебом оставшуюся на тарелке подливку. Люси вяло ковырялась в своей тарелке и снова невольно сравнивала его с братом. Зереф был гурманом. Он мог часами рассказывать о необычных блюдах, расписывая особенности той или иной национальной кухни. Знал название и назначение всех тех странных штук, что использовали профессиональные повара в кулинарных шоу (они обязательно смотрели их в пятницу вечером, а если Люси пропускала их из-за работы, то на следующий день в записи, которую обязательно делал Зереф). К еде он относился очень трепетно, наслаждаясь буквально каждым кусочком, который клал в рот. Даже обычный гамбургер Зереф ел с таким видом, будто перед ним на тарелке лежала не зажатая между двумя булочками котлета, а королевский омар, доставленный с личной кухни Её Величества Елизаветы, королевы Англии. На первое свидание он повёл её в самый модный ресторан, и Люси едва не сгорела со стыда, потому что не представляла, что нужно делать всеми этими разномастными ложками и вилками, занимавшими половину стола. К тому же она умудрилась заляпать соусом кофточку и опрокинуть фужер с шампанским и боялась, что Зереф просто сбежит, увидев, какая она невоспитанная неумеха. Но тот просто сделал вид, что ничего не заметил и больше не водил её туда, где она могла бы чувствовать себя неловко. Сам он готовить не любил, при этом всегда нахваливая её стряпню, хотя сама Люси была очень невысокого мнения о своих кулинарных способностях. Однако сейчас было не до пищевых изысков: есть хотелось неимоверно, да и Нацу, судя по всему, не собирался давать ей на еду ни одной лишней минуты. Так что она, в два укуса проглотив свою порцию, поспешила за ним к выходу. И уже на самом пороге случилась весьма досадная неприятность: Люси споткнулась. Она и так была довольно неуклюжа по жизни, умудряясь наставить синяки и шишки буквально на пустом месте, а с беременностью эта её особенность возросла в разы. Чтобы не упасть, пришлось схватиться за ближайшую опору — Нацу. Тот отскочил от неё как ошпаренный. — Не прикасайся ко мне! — сбрасывая её руку, буквально выплюнул он. — Прости, я не специально, — извинилась Люси, снова неприятно задетая его поведением: отчего-то Нацу всеми силами старался избегать физического контакта с ней, будто она была прокажённая, но такой брезгливости на его лице ей пока видеть не приходилось. — Ещё бы ты сделала это нарочно! На меня твои дешёвые фокусы не подействуют, не надейся. Тренируйся на ком-нибудь другом. Я предпочитаю нормальных девушек, а не… — Нацу, пожалуйста, хватит меня оскорблять! — со слезами в голосе попросила Люси. — Что я тебе сделала? — Что сделала?! — Казалось, ещё немного, и он бросится на неё с кулаками. — Ты спала с ним! В кафешке повисла тяжёлая напряжённая тишина. Люси чувствовала на себе взгляды немногочисленных посетителей — осуждающие, презрительные, гневные. Это оказалось даже неприятнее, чем злобные выпады Нацу: перед этими людьми она никогда не сможет оправдаться и останется в их памяти аморальной особой. С трудом найдя на ощупь ручку, Люси открыла дверь и выбежала на улицу. Нацу догнал её у машины. — Зачем? — стирая со щёк слезы, тихо спросила она. — Они ведь теперь будут думать, что я изменила тебе. Это так стыдно! Я ведь не такая, совсем. — Ага, все вы «не такие», — оскалился Нацу. — Воображаете из себя невесть что: «тонкие души», «глубоко чувствующие личности», «эталоны женственности», а на деле — просто дуры с киселём вместо мозгов: «Ах, это же так романтично!» Я только одного не понимаю: что вы все находите в таких, как Зереф? Трахаетесь с ними, замуж выходите, даже детей рожаете! Чем вас так по голове в детстве прикладывало, что вы от нормальных мужиков нос воротите? Адреналинчику по жизни не хватает? Или вы из этих, извращенцев, с цепями и плёткой? Люси, устав слушать сыплющиеся на неё, как горох из рваного мешка, оскорбления, молча села в машину. Нацу, ещё что-то злобно побухтев себе под нос, занял соседнее сидение. До последней вечерней остановки они больше не сказали друг другу ни слова.