Брат за брата

Яркий солнечный свет, раздражающий даже сквозь плотно сомкнутые веки, заставил Люси поморщиться и перекатить голову по подушке в надежде спрятаться от назойливого «будильника». Не помогло — теперь свет, будто издеваясь, бил в глаза под другим углом, да и шея от неудобного положения начала затекать. «Опять Зереф не закрыл окно», — вздохнула про себя Люси и, прикрыв лицо согнутой в локте рукой, попросила собиравшегося на работу жениха: — Любимый, задёрни, пожалуйста, шторы. — «Любимый»? — саркастично хмыкнули в ответ. — Вчера ты называла меня по-другому. Люси подскочила как ужаленная, растерянно хлопая глазами, и с болезненным стоном снова упала на подушку: всё тело ломило так, словно она первую половину ночи таскала на себе мешки с песком, а вторую спала на камнях. К счастью, сегодня им никуда не надо ехать, значит, можно будет поваляться подольше в надежде, что если не к обеду, то к вечеру мышцы при малейшем движении перестанут ныть. — Я тебя вчера никак не называла, — возразила Люси, пряча раскрасневшееся лицо в подушке. Ей всегда было неловко проявлять свои чувства на людях, обсуждать чьи-то отношения или откровенничать самой. Она считала это очень личным и жутко переживала, если случайно переступала невидимые границы, так же свято оберегая собственные секреты. Говорить с Нацу о Зерефе, особенно после страшного признания, и вовсе казалось кощунством. А Люси спросонья ещё и назвала его любимым! Так она обращалась к Зерефу, только когда они оставались наедине. Для неё это было интимнее, чем секс. — Зато думала наверняка, — продолжил препираться Нацу. Люси не ответила, с головой накрывшись одеялом. Спорить и что-то доказывать не хотелось, тем более что Нацу был отчасти прав — мысли в её голове тогда бродили отнюдь не светлые. Даже когда он ворвался к ней в квартиру и принялся размахивать ножом в опасной близости от лица, ей не было так страшно как в этом жутком тёмном лесу, далеко от человеческого жилья. Зачем они приехали сюда? Что Нацу собирается с ней сделать? Он уже выбрался из машины, прихватив с собой нож, и теперь возился у багажника, чем-то бренча. А у неё даже нет возможности позвать на помощь, бежать же по сугробам в её положении… Пассажирская дверца распахнулась. Люси от неожиданности вздрогнула и что есть силы вцепилась дрожащими пальцами в сидение. — Ноги давай, — не замечая её состояния, а может, специально его игнорируя, приказал Нацу, присаживаясь на корточки. — Ты меня убьёшь, да? — с трудом совладав с голосом, прошептала Люси. — Чего? — нахмурился Нацу, подняв на неё глаза. — Приманка, ты сам сказал, — зачастила Люси. — Я тебе нужна как приманка. Анхен скажет Зерефу, что ты меня забрал. И все эти люди в кафе, мотелях, они подтвердят, что я была с тобой. Но я обуза, я тебе не нужна! А ещё я свидетель — ты ведь мне сказал, что собираешься сделать с Зерефом. Поэтому ты привёз меня сюда, чтобы убить, да? Бросишь тело в лесу, и никто не найдёт… — Совсем, что ли, мозги отморозила? Не собираюсь я тебя убивать. Дождёмся Зерефа, и можешь катить на все четыре стороны. Ноги давай! — Я тебе не верю. Нацу молча сцапал её за лодыжку и потянул на себя. Люси дрыгнула ногой, попав ему по лицу. То ли удар получился слишком сильным, то ли Нацу просто на рефлексах дёрнулся в сторону, но он упал на спину, умудрившись при этом стукнуться головой о дверцу машины. В лесной тишине звук от удара показался особенно громким. — Дура! — Нацу медленно поднялся на ноги, одновременно прикрывая ладонью щёку и потирая затылок. — Сказал же: не буду я тебя убивать! Мы приехали к нам домой. — Куда — домой? — всхлипнула Люси. — В лес? — Отец был лесничим, поэтому — да, мы жили в лесу! — рявкнул Нацу. — Дорогу снегом засыпало, и если бы кое-кто не продрых до обеда, мы бы успели найти грейдер и расчистить её до темноты, а теперь придётся машину бросить здесь и ножками идти. — Я тебе не верю, — упрямо насупилась Люси. — Ну и сиди здесь до утра, — неожиданно успокоился Нацу, подхватывая рюкзак и только сейчас замеченные ею лыжные палки. — Задницу только смотри не отморозь! И… пошёл в лес. Люси испуганно смотрела ему в спину: он что, так и бросит её — одну, ночью, посреди леса, в холодной машине? От этих мыслей стало настолько жутко, что она пискнула — голос от страха пропал, удалось выдавить из себя только несколько слов: — Нацу, не уходи! Я хочу с тобой… Он остановился, но возвращаться не спешил, мучая её неопределённостью. И тогда Люси заплакала. Нацу громко выдохнул, повернулся и медленно побрёл обратно. — Если снова начнёшь пинаться… — угрожающе процедил он, присаживаясь на корточки. — Не буду, — замотала головой Люси, торопливо стирая с щёк слёзы — те от мороза уже начали подмерзать. — А что это? — спросила она, наблюдая, как Нацу сноровисто прилаживает ей на ноги нечто, напоминающее короткие широкие лыжи. — Снегоступы. Без них по снегу не пройдёшь, а на лыжах в лесу неудобно — длинные слишком. Ни разу не видела, что ли? — Нет. Я и на лыжах раньше никогда не каталась. Нацу неопределённо угукнул и помог выбраться из машины, но в этот раз в лес не спешил: покопался в рюкзаке, чем-то бренча и чертыхаясь в полголоса, достал из бардачка фонарик, заставил пройтись пару раз вдоль пикапа туда-сюда и сделал ещё много, по мнению Люси, ненужных и непонятных вещей. К тому моменту, когда они наконец тронулись в путь, она уже успела закоченеть так, что зуб на зуб не попадал. Зато совсем скоро стало жарко. Идти с непривычки было тяжело: ноги на подмёрзшем к ночи снегу разъезжались, палки так и норовили выскользнуть из рук, толстый колючий шарф, которым Нацу замотал ей половину лица, не давал нормально дышать. — Я… больше не могу… — прохрипела она во время очередной остановки. — Долго нам?.. — Вон до той кривой сосны, — махнул куда-то в темноту Нацу. На взгляд Люси, все деревья в лесу были кривыми, а уж выделить среди них сосну она бы и днём не смогла, потому что всю жизнь прожила в городе и знала только ёлку и канадский клён. Первую традиционно наряжали на Рождество, второй рос во дворе приюта, по осени забрасывая детскую площадку разлапистыми бордово-оранжевыми листьями. Мальчишки крутили из них «розочки» и подбрасывали девочкам, приглашая на «свидание», которые устраивали после отбоя на крыше спального корпуса. Люси тоже однажды нашла в своих вещах такую «розочку», но отправителя так и не узнала — на «свидание» никто не явился, хотя она прождала на крыше почти до самого утра. Возможно, это была просто чья-то глупая шутка или обидное недоразумение, потому что больше подобных предложений ей не делали, а вскоре дверь на крышу основательно закрыли. — На, сделай пару глотков. — Нацу протянул ей термос с почти остывшим чаем и, дождавшись, пока она попьёт, снова закутал лицо. — Не раскрывайся, а то нос отморозишь. — И что будет? — пытаясь выторговать еще хоть минутку отдыха, спросила Люси. — Отвалится, — холодно бросил Нацу, поворачиваясь к ней спиной. Пришлось отложить разговоры до лучших времен и снова налечь на лыжные палки. Её спутник с упорством танка пёр вперёд, ориентируясь на одному ему видимые вешки. Это вызывало у Люси почти благоговейный ужас: она уже даже примерно не представляла, в какой стороне осталась машина, и реши вдруг Нацу бросить её в лесу, просто села бы под ближайшее дерево, не в силах сделать и шага от страха и усталости. А пути всё не было конца. Ещё трижды они миновали «ту кривую сосну», один раз, видимо, для разнообразия ставшую осиной. На четвёртый Люси не выдержала. — Хватит меня обманывать, как маленького ребёнка! — обиженно пропыхтела она, едва сдерживаясь, чтобы не запустить в Нацу палками. — Мне отец так всегда говорил, когда брал меня с собой на обход в лес, а я уставал, капризничал и не хотел идти, — с неожиданной теплотой в голосе сказал Нацу. — То белку показывал, то смешную корягу, то… — Он резко замолчал, мотнул головой, будто отмахиваясь от ненужных сейчас воспоминаний, и совсем другим тоном добавил: — Осталось километра полтора, максимум два. Через полчаса будем на месте. Люси показалось, что прошло гораздо больше времени, когда наконец впереди мрачным пятном проступила угловатая тень дома. Свет в окнах не горел — их здесь явно никто не ждал. Войти внутрь оказалось большой проблемой: дом едва ли не по окна занесло снегом. Нацу кое-как расчистил дверь выуженной из его бездонного рюкзака небольшой деревянной лопаткой со съёмной ручкой — ровно столько, чтобы они с трудом смогли протиснуться в образовавшийся узкий проём. Люси вслепую сделала несколько шагов и тут же сдавленно охнула, наткнувшись животом на что-то твёрдое и массивное, судя по тому, что предмет даже не шевельнулся. — Стой на месте, — скомандовал Нацу. — Сейчас хоть свечи зажгу. — Свечи? — переспросила Люси, ощупывая препятствие. — Здесь нет электричества? — Есть, — чиркая спичкой, ответил Нацу. — Завтра проверю генератор, заберу из машины канистру с дизелем, может, лампочки придётся поменять. А пока так. Да разгорайся же… Тёплый огонёк свечи робко осветил комнату. Люси, обойдя стол, на который наткнулась, опустилась на стул, с наслаждением вытянув ноги — больше она и шагу не сделает, даже спать готова так. Только надо стянуть этот ненавистный шарф и расстегнуть хотя бы пару пуговиц. — Не раздевайся, — остановил её Нацу. — Надо немного дом протопить. У неё даже не нашлось сил ответить. Она отрешённо смотрела, с трудом удерживая глаза открытыми, как Нацу возится с печкой, на жадно лижущий дрова огонь, бросающий на стены золотисто-красные блики, но в конце концов всё же, кажется, задремала, потому что испуганно вздрогнула, когда тело само собой неожиданно взмыло в воздух. — Да тихо ты, не дёргайся! — прохрипел над ухом Нацу. — Я тебя на кровать отнесу, а то свалишься ещё со стула. — Я сама, — попробовала выбраться из его объятий Люси, но он стиснул её до боли, заставив сдавленно охнуть. Она безропотно позволила сгрузить себя на постель, рассеянно кивнула на предостережение Нацу о холодной ночи и не прогретом доме и, стянув сапоги с курткой, забралась под тяжёлое одеяло. Однако сон не шёл; повертевшись с боку на бок, Люси медленно, стараясь снова ни с чем не столкнуться, побрела на свет одинокой свечки. Нацу сидел за столом, опустив голову на сцепленные в замок пальцы. Сейчас он не выглядел угрожающим или злым; от всей его фигуры — обтянутой тонким трикотажным свитшотом сгорбленной спины, напряжённых рук, даже скатавшихся в колтун, будто ни разу не знавших расчёски кудрей веяло такой обречённой усталостью, что в любое другое время Люси оставила бы его в покое. Только организм требовал своё, и уговорить его подождать до утра не вышло бы. Она не успела позвать Нацу или как-то иначе привлечь его внимание — он вдруг резко вскинул голову и хрипло каркнул: — Чего тебе? — В туалет… Нацу растерянно, как после глубокого сна, моргнул, с силой растёр лицо ладонями и, поднявшись, коротко бросил: — Да, минуту. Снова пришлось ждать, потом неуклюже примащиваться над холодным железным ведром и, краснея от смущения, смотреть, как Нацу выносит его на улицу. При свете дня эта ситуация показалась ещё более неловкой, особенно после того, как Люси заметила на щеке Нацу продолговатый, налившимся фиолетовым синяк. Ударь она чуть выше — и могла бы оставить его без глаза. — Очень болит? — сочувственно поинтересовалась Люси. — Жить буду, — равнодушно буркнул Нацу, натягивая куртку. Он уже успел сменить городскую, местами поношенную одежду на тёплые штаны и свитер домашней вязки, сделавшие его и без того по-деревенски коренастую фигуру ещё массивнее. Высокий тонкокостный Зереф теперь смотрел бы на его фоне толкиенским эльфом. — Печь я растопил. Приготовь что-нибудь, а я пойду снег во дворе покидаю. Когда за ним, тихо скрипнув, захлопнулась входная дверь, Люси подавила тяжёлый вздох и медленно сползла с кровати: она тоже не отказалась бы от завтрака, но здесь, в лесной глуши, его приготовлением, кроме неё, заниматься некому.