13
2 октября 2020 г. в 13:07
Чонгук вливается в команду медленно, совершенно не привыкший к тому, чтобы считаться с чужим мнением или вставать на место кого-то другого. Раньше, постоянно обдумывающий каждое своё слово и действие, быстро выматывающийся из-за напряжения, сейчас он чувствует себя абсолютно свободно.
Он помогает Чимину и Юнги с разработкой вируса, чистит оружие с Намджуном и учится у него приёмам, часто разговаривает с Хосоком, пока все вокруг заняты, чтобы тот не чувствовал себя одиноким. В общем, никто не жалуется. У них складывается новый порядок, обновлённая система, в которой Чонгук становится чем-то неотъемлемым.
Сначала Чонгук чувствовал себя чертовски неуверенно. Он ощущал себя тем самым багом, из-за которого портится вся работа. Но парни быстро дали ему понять, что это не так. Что они принимают его со всеми демонами. Просто им нужно время на адаптацию, а Чонгуку нужно им помочь, пойти навстречу, понять, что никто не желает ему зла.
Но всё меняется так быстро. Чонгук кажется, словно его собственная орбита начала вращаться в другую сторону с невероятной силой, и его прижало к стене.
За окном ливень, из-за которого в наступившей стеклянной тишине капли, бьющиеся о крышу, слышно особенно сильно. Звуки бега по клавишам и переговоров стихают. Всё вокруг будто замирает, время останавливается. Точно так же, как и сердцебиение Чонгука, когда он видит перед собой Тэхёна. Живого и невредимого, который даже не смотрит на него в ответ.
Словно призрак сошёл со старой газетной вырезки, весь бледный и какой-то нереальный. Сразу плохо верится в рассказы о том, что он мёртв, потому что сложно верить в подобное, когда он стоит перед тобой. Непонятно, каким образом он оказался здесь, как ему удалось выжить. Было ли это спланировано.
Никто не находит слов. В абсолютной тишине происходит постепенное осознание происходящего, в котором Ким Тэхён восстал из мёртвых прямо на их глазах, вернувшись в их мир словно из ниоткуда. Завеса дождя смыкается за его спиной, отрезая пути обратно. Один такой он уже отыскал, но почему-то не спешит к тому, кто ждал его больше всех.
Юнги немного отодвигает ошарашенного, обездвиженного Чона в сторону, а кажется, что сдвигает скалу. Он проводит Тэхёна в дом, не нуждаясь в чьих-то разрешениях или обсуждении происходящего. У них будет на это время. Да и, в любом случае, даже если Ким и опасен, у них есть Намджун.
Он только ловит взгляд Хосока поверх чужого плеча, растерянный и непонимающий, и надеется на то, что старший Чон возьмёт на себя тяжёлую часть — с зависшим Чонгуком, выпавшим из мира, нужно что-то делать. Никто не справится лучше Хосока.
Волосы Тэхёна, уже перекрашенные в чёрный, прилипли ко лбу. Одежда насквозь мокрая. Юнги едва качает головой и осторожно касается худого плеча пальцами. Ким всё ещё не поднял голову, не посмотрел на них. Наверное, он хочет остаться с Чонгуком один на один, объяснить всё и попросить помощи, но молчит, лишь поджав губы.
Хосок, несмотря на ожидания и молчаливые просьбы, подходит к ним. Он укутывает Тэхёна в большое махровое полотенце и уводит в ванную, перекинувшись с Юнги взглядами в очередной раз. Вроде бы говорит, что он справится лучше, но в то же время они все понимают, что любые разговоры и объяснения подождут.
Чонгук так и остался бы стоять в ступоре, если бы всё же не Юнги, который осторожно берёт его за руку и уводит вглубь дома, усаживая рядом с Чимином. Чон чувствует, как сжимаются его лёгкие в немой панике, как дрожат руки, как сердце бьётся где-то в глотке. Ему кажется, что это просто очередной кошмар, попытка разума свести его с ума.
Тэхён умер. Он видел тело, сжимал его ледяную ладонь с чуть синеватыми ногтями в своих, когда был в морге. Он сам накрыл труп белой простынёй — попрощался навсегда.
Чонгук отпустил Тэхёна.
Но если тогда, в морге, был Тэхён, тогда кто этот незнакомец, что прошлёпал в комнату босыми ногами, стряхивая высушенные заботливым Хосоком пряди с лица? Или кто был тогда в морге, с кем Чонгук прощался?
На Чонгука нападает внезапная злость, которую он не в состоянии контролировать. И только вечно холодная ладонь Чимина, сжавшая его руку, останавливает от того, чтобы он кинулся на Кима.
Тэхён выглядит немного потерянным, заметно, но оттого не более понятно, почему, виноватым.
— Я могу всё объяснить. Пожалуйста, выслушайте меня, — наконец начинает говорить Тэхён. Всё в нём свидетельствует о том, насколько ему непросто сейчас, несмотря на напускное спокойствие.
Чонгука разрывает изнутри, и кажется, что снаружи он вот-вот затрещит. Красивое лицо посыпется, оставив после себя пустоту, что сейчас зияет огромной дырой где-то там, где должно находиться его покалеченное сердце. Голос Тэхёна совершенно такой же, каким он его помнит, низкий и грудной, разве что ровный и какой-то тусклый. Обессиленный, как и сам Тэ, что сидит на краю дивана и поджимает пальцы на босых ступнях.
— Мой Ким Тэхён мёртв! — слёзы предательски скатываются по щекам Чонгука, когда он выкрикивает это прямо в лицо сидящего напротив. В нём столько отчаяния и боли, что дышать для него становится чем-то из разряда невыполнимого. Он больше не может ничего сказать, потому что спазм сковывает горло. Он может только смотреть на красивое лицо того, кого он не смог сберечь.
— Помнишь, когда нам пришлось расстаться, ты подарил мне кольцо? — на лице Тэхёна появляется слабая улыбка, оттенённая грустью. — Я снял его и положил в карман твоего пиджака ещё в машине. Потому что знал, что ты сохранишь его.
Чонгук не отвечает. Лишь стирает слёзы с лица. Он никогда не позволял себе быть настолько разбитым в присутствии других парней, никогда не показывал, насколько ему больно дышать, наблюдать за тем, как течёт жизнь вокруг. Больно, потому что его собственная оборвалась тогда, вместе с жизнью Тэхёна, который молча подходит сейчас и осторожно обнимает Чонгука. Это аккуратное, пробное прикосновение самыми кончиками пальцев, ощущающееся ледяной щекоткой на самой грани чувствительности. Чонгук не отвечает на него, но и не отстраняется — смотрит, выжидает, что будет дальше.
Парень с лицом и голосом Тэхёна чувствует его настороженность, может, читает язык тела, как делал это его мальчик, и не спешит. Мягко водит пальцами по его кисти, поднимается по предплечью, усиливая нажим. И спустя совсем немного времени запускает пальцы в его немного отросшие волосы. Так делал только он.
Чонгуку хочется сорваться, но он не понимает, для чего. Чтобы вцепиться в горло самозванца и выпотрошить его? Или чтобы раздробить кости ударами кулаков, так, чтобы он почувствовал, каково это, быть им? Существовать с разбитым сердцем, ходить с раскрошившимся костяком?
Вместо этого он осторожно, с настороженностью, но всё же крепко сжимает Тэхёна в своих руках, боясь отпустить, если это вдруг всё же он. Что, если это его очередной сон? Всё это мало похоже на реальность, в которой подобное могло бы произойти. В таком случае он хочет максимально насладиться теплом родного тела, вдохнуть его запах, провести кончиком носа по длинной шее и никогда не просыпаться.
Тэхён никуда не девается. Утыкается носом Чонгуку в макушку и слабо улыбается. Его объятия тоже становятся крепче, обретают вес на плечах Гука.
Когда Чонгук открывает глаза в следующий раз, никого, кроме них с Тэхёном, в комнате нет.
— Я всё объясню, но позже, — обещает Тэ. — Всё хорошо, Гук-и, — а затем тише, — всё обязательно будет хорошо.
И Чонгук… почему-то ему верит. Этому незнакомцу с лицом того, кому он отдал своё сердце, которому нельзя верить. Нельзя просто пустить его и сделать вид, что всё так и должно быть. Они не в сказке, тут так не бывает. За всё в этой больной реальности нужно платить, и цены кусаются настолько сильно, что лишают жизни.
Но он кивает и сильнее сжимает Тэхёна — ли? — боясь отпустить хоть на секунду. Он так устал от всего. Волны боли, что бесконечными потоками постоянно сбивали его с ног и не давали подняться, наконец стихают. А может, он просто позволяет себе поверить в эту иллюзию, дать этому махинатору себя обмануть. Он рад обмануться им. Он устал и ослаб, больше так не может.
Они не обсуждают ничего, не сговариваясь решая, что все разговоры могут подождать до утра. Так же молча расходятся по комнатам. Чонгуку следовало бы обернуться на Чимина, что остановился напротив своей двери, почувствовать его напряжение и опаску, увидеть это у него на лице, в каждом изгибе тела. Но он игнорирует всё, потому что устал бороться и везде искать какой-то скрытый умысел, потайное дно, о которое разобьётся, если просто не будет достаточно внимательно смотреть под ноги. Ничего больше не имеет для него сейчас значения, кроме парня рядом.
Чонгук чувствует себя обновлённым на следующее утро. Может быть, ему это всё просто приснилось, но даже если так, это то, что ему было необходимо. Почувствовать себя не одиноким, увидеть, что жизнь умеет не только брать. Он готов насытиться этой иллюзией, послевкусием нереальности. Да только просыпается в руках Тэхёна настоящего, а не вымышленного, и безумием не пахнет ни капли.
Жизнь растекается по венам. Делать вдохи и выдохи становится не так трудно, как в последние месяцы. Мир больше не кажется чёрно-белым, не кусается по ночам за обнажённые раны. Чонгук оживает.
Когда все жильцы дома собираются внизу, Чонгук даже не думает отпускать Тэхёна. Тот не против, лишь слегка смущается вниманию к его персоне и тяжёлым взглядам и сжимает ладонь старшего в своей крепче.
Чимин, как негласный лидер, начинает первым, как бы сильно ему ни хотелось портить всю эту атмосферу мнимого спокойствия. Возможно, боится услышать правду по каким-то причинам. А может, он и не хочет знать, но, тем не менее, всё же говорит:
— Расскажи, что случилось, — и хрустальное утро рассыпается.
Он выглядит мрачным и напряжённым, цепким, опасным, но его тон мягкий, что даёт понять, что он не настроен враждебно. Пальцы привычно сцеплены в замок. Он смотрит прямо в глаза Тэхёна с типичной для него жёсткостью, словно видит насквозь, пытается проникнуть как можно глубже, узнать все мысли, скрытые за радужками.
Чонгук за всё это время, проведённое вместе с ними всеми, всё же научился понимать Чимина, его чрезмерную закрытость и её причины. Вся его броня постепенно слезает, и Чон может разглядеть за серьёзностью и пассивной агрессией настоящего, мягкого и заботливого Пака, не скрывающегося за бесконечными баррикадами и навесами. Он видит тот момент, когда этот парень обращается в слух, стоит Тэ открыть рот:
— В тот вечер меня привезли к отцу Чонгука и поставили ультиматум: или я работаю на него и позже возвращаюсь, или он убивает меня на самом деле. В морге моё тело подменили. Нашли очень похожего человека, привезли в Корею и показали Чонгуку. Позже, после того, как я отработал, меня, как и обещали, отпустили. И теперь я здесь, — ровный голос Тэхёна затихает.
Чимин кивает и опускает плечи. Только теперь вопросов стало ещё больше. Тэхён явно не похож на качка, значит точно не телохранитель. Но он работал на господина Чона. Возможных вариантов не так много, но Пак собирается сделать этого пока что незнакомого парня абсолютно прозрачным для себя. Так намного удобнее, когда знаешь, чего ждать или хотя бы мотивы.
Чимин немного склоняет голову к плечу, незаметно для Кима изучая того с ног до головы, подмечает детали и жесты. Намджун, сидящий рядом, делает то же самое, лишь поджимает губы и немного хмурится. Тэ им не нравится. В этом парне есть определённое количество тьмы, что не притягивает к себе, а угрожающе гонит прочь. Есть двойное дно, до которого не достать так просто.
Никто не спрашивает у Тэхёна напрямую, кем он работал у господина Чона, потому что им это не надо. Если Ким шпион или информатор, то это станет очевидно как минимум для трёх из них. Нельзя исключать опыт Намджуна и Хосока. Но и полагаться только на свои догадки и предчувствия глупо. Нужно какое-то весомое доказательство, время, проведённое в изучении и сборе информации.
Чонгук молча провожает Чимина взглядом, понимая, что тому нужно немного больше времени на адаптацию к новым людям, чем им. Он не знает, примет ли Пак Тэхёна, начнёт ли доверять. И, откровенно говоря , ему плевать на это. Точно так же, как если другие тоже не примут его.
Между кем-либо и Тэхёном Чонгук всегда выберет Тэхёна. Если задуматься, он и начал это всё только из-за него.
Юнги садится работать, не особо заинтересованный в переменах вокруг него. Его не оставляет дурное предчувствие, когда он находится рядом с новым человеком, о котором говорили, что он мёртв, о котором говорили, что из-за него затеяли месть, из-за которого они все оказались тут, как пешки в чужой игре. Они как троянский конь. Ему кажется странным и ненормальным так доверять незнакомцу, но Чонгук делает это, потому что нуждался в этом, а остальных он не заставляет. И Юнги выбирает пока держаться в стороне, наблюдать наряду с остальными и изучать.
К тому же, пока рядом с ним Хосок, он чувствует себя спокойно.
Чон же привычно садится рядом с ним, кладёт голову на острое плечо и прикрывает глаза. Его тело расслаблено, ничто не нарушает покой, пока он что-то негромко бормочет под нос, чтобы только Юнги его мог услышать. Между ними происходит незримое общение, концентрируется промеж ладоней, основывается на случайных и трепетных прикосновениях, говорящих намного больше, чем слова.
Он тоже не выглядит так, будто в их дом пришёл человек, работавший на J.I. Это подозрительно, но Чонгук, когда дело касается Хосока, просто умывает руки. Ему этот кадр непонятен совершенно, и он не пытается ломать голову, пытаясь этот факт изменить.
Ему хочется поговорить с Тэхёном наедине, а может, просто полежать в тишине, наслаждаясь его присутствием. Он слишком сильно скучал, и, если это правда Тэхён, он больше не собирается упускать время.
Намджун не привлекает к себе ничьего внимания, когда выходит на улицу и заходит за дом. Его излюбленное место — небольшой гараж, куда Хосок пригнал свой мотоцикл, и где стоит машина Чонгука. Он закуривает, смотря перед собой в бетонную стену. Теперь, будучи наедине с собой, он может позволить себе немного расслабиться, отпустить себя и образ крутого парня, стать тем, кем является на самом деле.
Он скучает по Сокджину и Черён. Разговоров по телефону оказывается слишком мало, и Намджун уже не чувствует ничего, кроме тоски и постоянной тяги, словно между ним и квартирой, хранящей запахи и тепло любимых ему людей, натягивается острой леской нужда, что не даёт дышать без боли в грудине на каждый вдох. Он хочет крепко обнять своего мужа, зарыться лицом в его волосы, почувствовать защиту и любовь. Каким бы сильным он ни был, без Джина рядом он никто.
Его разъедает желание прямо сейчас сорваться с места и поехать в город, к ним. Останавливает только понимание, что нельзя. Он может привести в их дом хвост. Если с его семьёй что-то случится, он совершенно точно это не вынесет. Каким бы нерушимым Намджун ни выглядел, каким бы ни хотел казаться, на самом деле он обыкновенный человек, иногда слабый и беспомощный. Прямо как сейчас, когда одиночество в нём сильнее всего прочего.
Он закрывает глаза, прогоняет раз за разом воспоминания в своей голове, от которых каждый раз становится и больнее и легче одновременно. Если бы Намджун был таким же эмоциональным, как Хосок или Чонгук, он бы заплакал. Но выдержка и воспитание не позволяют ему этого.
Намджун чувствует, как кто-то садится рядом, как его обнимают за плечи почти по-детски. Он улыбается уголками губ, но глаза не открывает.
Невероятная чувствительность Чимина и его эмпатия не перестают поражать Намджуна. Несмотря на всё пережитое, он каким-то образом умудрился сохранить в себе столько доброты, что у Джуна щемит сердце. Сам он на такое не способен, хотя ему самому помочь кинулся, да и с Юнги промолчать почему-то не смог.
— У Хосока научился? — Джун теребит волосы Чимина, на которых бликуют отсветы с улицы.
Чимин не отвечает, потому что знает, что Намджуну в такие моменты нужно просто чьё-то присутствие рядом. Чтобы забыть хотя бы на пару минут, что ты бодигард, что на тебе лежит огромная ответственность, что ты оставил свою семью где-то там, далеко, чтобы им ничего не угрожало.
Здесь, в темноте гаража, они сидят молча, пока Хосок не зовёт их на завтрак. Подниматься совсем не хочется. Хочется посидеть так ещё, насладиться тишиной и уютом. Именно поэтому Намджун и не встаёт с насиженного места. Заверяет Чимина, что с ним всё хорошо, благодарит и провожает взглядом удаляющуюся спину, кажущуюся такой худой, но оказавшуюся невероятно крепкой.
У самого на душе гадко и погано.
Хочется позвонить Сокджину, рассказать о плохих мыслях, получить поддержку, которую тот несомненно окажет. Но он сразу поймёт, что Намджун переживает чуть больше обычного, а напрягать своего мужа Джуну не хочется. Ему, в конце концов, тоже не просто.
За ним так никто больше и не приходит. Видимо, решают оставить в покое, и Намджун за это только благодарен. Намного сложнее быть одиноким в толпе, чем наедине с тишиной.
Когда на кухне собираются все, кроме Намджуна, Хосок не удивляется. Для него прочитать поведение человека, его жесты или мимику так же естественно и легко, как заварить чай. Это стало рутиной, чем-то обыденным и неотъемлемым. Так что то, что один из них поник, для него лишь плюс к работе со стороны психолога и плюс к заботе со стороны друга.
Намджун не из тех, кто легко принимают помощь и идут навстречу. К нему нужен особый подход, который Хосок долго искал, подбирал различные варианты, полагался и на логику, и на интуицию, чтобы ничего не упустить. Его расспросы и доводы причин апатии Джуна вызовут со стороны второго только усиленное сопротивление.
К сожалению, Намджун не привык, чтобы о нём заботились. Хотя, казалось бы, рядом с ним всегда был Сокджин, который никогда не оставлял Джуна в подавленном состоянии. Просто старшего так воспитывали, вкладывали в его голову долгие годы, укрепляли установки, которые так и не рухнули со временем. Лишь стали крепче из-за работы и ряда обстоятельств, требующих максимального отдаления от своих настоящих эмоций и чувств.
Именно поэтому Намджун не может открыто засмеяться при них, не может заплакать даже наедине с собой. И это давит на него со всех сторон, ведь длится несколько лет. Любой бы свихнулся или впал в депрессию, но Джун пока держится, ограничиваясь апатией.
Хосок думает об этом без конца, прогоняет в своей голове. Катает этот ком из мыслей из одного угла черепной коробки в другой и никак не может прийти к окончательному решению, что ему делать и как помочь. Единственный выход — чтобы старший увиделся с Сокджином и Черён, но Намджун ни за что на это не пойдёт. Попросить самого Джина приехать сюда? Чонгук не должен знать даже о его существовании, и Чимин чётко дал им это понять, а Юнги поддержал.
Ради эффективной работы они жертвуют многим, но, объективно, Намджун больше всех. Конечно же, он не жалуется, разговаривая перед сном с Сокджином и Черён, пока девочка не пойдёт спать. После этого они с Джином переписываются до рассвета. Только вот им этого недостаточно. И все это понимают, но ничего не могут сделать, молчаливо тоскуя вместе с Джуном, которому не знают, как помочь. У них тут война, но его троянский конь заключается как раз в том, что он ведёт свою собственную.
Хосок, который по своей натуре очень осторожен и не склонен к риску, решается. Другого варианта нет. Он понимает, насколько его замысел опрометчив, но все они тут немного бунтари и плохие парни, и если уже один раз взломали систему и пошли против течения, почему бы не сделать это ещё раз?
После того, как все завтракают, обсуждают планы на день и расходятся, Хосок мило улыбается Тэхёну, что смотрит недовольно, но внешне не выражает свои чувства никак, предпочитая оставаться равнодушным. Хосок пользуется этим, притворяется, что ничего не видел, и уводит Чонгука за собой на улицу. Младший Чон сопротивляется лишь поначалу — ему явно не хочется оставлять своего парня после такого долгого воссоединения, — но смиряется и плетётся следом.
— У парней кончаются лекарства, — начинает Хосок сразу, не давая Чонгуку сказать первым. — Их так просто не достать.
Хосок врёт, и делает это со всем своим профессионализмом. Ему просто надо выбраться в город и побыть там какое-то время, чтобы не вызвать подозрений.
Чонгук кусает щёку изнутри, что не ускользает от цепкого взгляда Хосока. Его повышенная нервозность означает, что он знает чуть больше, чем говорит. Но Хосок делает вид, что не замечает этого тоже. Лишь щурится едва заметно, оставляет у себя в голове заметку и решает поговорить с ним об этом позже, когда воплотит мысль в реальность, и один Ким Намджун перестанет грустить.
— Вам бы лучше не соваться в город сейчас, — отстранённо тянет Чонгук. — Здесь безопасно, но там вам всем, скорее всего, наступит крышка. Я могу заказать, просто скажи мне, у кого, и...
— Всё будет хорошо. Я возьму с собой Намджуна, — перебивает его Хосок. Что-то в его тоне заставляет Чонгука сбавить напор, сдаться и позволить ему делать, что тот хочет. Может, в дело вступает авторитет или что-то подобное, потому что других причин он не видит. Поэтому он просто кивает, понимая, что спорить бесполезно. Да и, если честно, не особо ему хочется.
— Мы поедем завтра вечером, на мотоцикле, — Хосок позволяет себе лёгкую улыбку, чтобы выразить благодарность, — вернёмся как получится. Если у Чимина или Юнги будет приступ, просто не трогайте их. Они знают, что делать, и смогут справиться сами.
Чонгук снова кивает, и Хосок возвращается в дом. Тэхён выглядит так, словно ему очень неуютно. Неестественная поза, слишком ровная для него спина, поджатые губы. Когда он замечает вошедшего Чона, то сразу же становится таким, каким его привыкли видеть за это короткое время. Небольшая улыбка трогает губы, но не глаза. Те остаются пустыми и равнодушными.
Хосок подмечает это для себя, но не даёт никаких видимых знаков о том, что он анализирует в данный момент. Он — хищник. И сейчас Тэхён его главная цель. В его стиле накопить энергию, чтобы одним выстрелом прикончить жертву прямо в лоб.
Юнги ждёт его в комнате. Он протягивает к нему худые руки с тропинками вен под тонкой бледной кожей, притягивает к себе ближе, пока не оказывается с ним на кровати, и целует. Хосоку ничего не остаётся, кроме как отвлечься на него. Мин редко отрывается от работы, но и вместе с тем как-то умудряется сделать так, чтобы его парень ни за что не чувствовал себя брошенным или одиноким.
Юнги изменился. Это заметно всем, кто хоть как-то, даже косвенно, был знаком с ним. До этого зажатый и скрытный, сейчас он без труда говорит то, что думает. Бред, над устранением которого они не переставали работать всё это время, начал сходить на нет, и приступы стали проходить гораздо легче. Но Юнги ещё не здоров, это надо учитывать.
И знал бы кто, насколько страшно Хосоку оставлять его одного, с Чонгуком.
Хосок сам тянется к нему, сам целует его в ответ, но не мешает брать инициативу. Он сражается за неё лишь шутливо, играюче прикусывает чужие губы и не может стереть улыбку, растягивающую его собственные. Потому что, даже несмотря на происходящее за пределами комнаты, в которой они спят вдвоём, ютясь под тёплым одеялом в объятьях друг друга, он счастлив.
В его руках мальчик со сломанной психикой, но не с искалеченной душой. Именно её Юнги предлагает ему, протягивает вместе с живым, бьющимся сердцем в ледяных ладонях. Именно в этом маленьком куске плоти Хосок находит наконец своё место в этом мире, огромном и холодном, и прижимается к чужой груди ближе.
У него кружится голова, когда Юнги прижимается к его горлу губами. Рот у него горячий и мокрый, и он касается пульса под Хосоковой кожей языком так правильно, будто знает всё, что может сделать Хосока жаждущим и откровенным в своих желаниях, обнажённым больше, чем физически. Будто так он скинет кожу и оплетёт его сетью нервных окончаний, запутается вокруг длинных пальцев и сожмёт покрепче, чтобы ловить каждое движение грудной клетки или кадыка.
Тот же Юнги выгибается в его руках, когда Хосок включается в их маленькую игру. Он ловит ртом воздух, стоит Хосоку, расположившись промеж его ног, двинуть бёдрами вперёд. Он чувствует свою власть, когда Юнги смотрит на него с вожделением в блестящих глазах, затянутых тьмой и чёрных от желания, и шепчет низким шёпотом его имя. Словно заклинание, дающее ему всё, что нужно.
И Хосок даёт. Стягивает с него одежду и жадно сжимает пальцами светлую кожу, пятная её отпечатками поверх уже имеющихся. Прижимается ртом к открывшемуся горлу, выцеловывает ребристый путь трахеи, уводящий вверх, к подбородку, и накрывает губы, чтобы украсть дыхание. Юнги задыхается, но не пытается вырваться — наоборот, подаётся ближе, тянется навстречу, цепляется ладонями и изгибается волной. Хосоку сносит башню так, будто это не он тут бог манипуляций.
Внутри у Юнги мокро и всё ещё немного свободно после последнего раза этим утром. Всё пульсирует и мягко сжимается вокруг пальцев, которыми Хосок его ощупывает, проверяет на готовность и трепетно успокаивает, трогает так, как не ласкают цветы. Юнги зовёт его, призывает демонов, скрывающихся под его кожей, и его ресницы трепещут. Хосок ловит сбитое дыхание губами, прижимается к ним своими в коротком поцелуе и входит в несколько толчков до самого конца.
Юнги принимает его. Это происходит не так легко, как хотелось бы, но так же естественно, насколько вообще возможно. Он трепещет вокруг, сжимается неконтролируемо и хрипло постанывает. Стискивает пальцами простыни, сбитые вокруг них и смятые, и подмахивает бёдрами, не давая себе времени для того, чтобы привыкнуть. Хосок накрывает его тазовые косточки ладонями, и от первого настоящего стона, сорвавшегося у Юнги с губ, его накрывает тоже.
Заниматься сексом с Юнги иногда бывает по-настоящему дико. Встретив его впервые, ни за что не подумаешь, что в постели он может отдаваться так же сильно и страстно, как работе, но вот Хосок держит его, прижимает к постели и втрахивает его в неё, и они оба стонут от удовольствия, пока Юнги извивается и задыхается, выгибается в пояснице так гибко и сладко, что у Хосока сжимается внутри всё, а в горле суше, чем в пустыне. Он поражён и восхищён, и любовь плещется в нём с каждым новым взглядом, что Юнги ему дарит из-под чёрных ресниц, слипшихся от слёз.
И то, как нежно Хосок проводит по его щекам пальцами, навалившись на него всем телом, наверное, больно трогает что-то внутри него. Потому что в следующее мгновение Юнги сам переворачивает их, перекатывается, обхватив ногами его талию, и седлает. А потом, не дав им передохнуть, начинает двигаться сам. Его темп быстрее, чем ранее задавал Хосок, он берёт то, что хочет, так, как именно он хочет, и в том, как изгибается линия его тела в удовольствии, столько искреннего и настоящего, что Хосок не выдерживает.
Он сжимает чужие бёдра, в очередной раз помечает их лунками от ногтей и синяками от слишком сильной хватки. Рычит и видит, как Юнги содрогается на нём, вокруг него, как быстро дышит, кусая красные опухшие губы. Его глаза сверкают из-под растрёпанной чёлки, частично налипшей на мокрый лоб, кончик носа раскраснелся вместе с острыми скулами. Никто из них не отводит взгляда. Они смотрят друг другу в глаза так жадно и цепко, с кусками мяса только вырвать можно.
Хосок ухмыляется, пробегается по губам языком — ему видно, с каким голодом блондин провожает его глазами — и двигает бёдрами быстрее, жёстче, так, как, он знает, Юнги нравится, так, как ему этого хочется. От того, как он на нём сжимается, стонет сам и ускоряется ещё сильнее. Они оба слишком близки к этой скользкой грани.
Юнги кончает с его именем, стекающим с языка хрипло и надтреснуто.
Ему нужно не так много времени, чтобы прийти в себя. Он лениво целует Хосока в губы, мешает вкус его пота и слюны на языке и урчит что-то, а после скрывается в крошечной душевой за дверью. А когда возвращается, только насмешливо сверкает глазами из-под чёлки и возвращается к работе.
Хосок ещё какое-то время лежит звездой на их постели, расслабленный, с приятно стонущими мышцами. В ушах всё ещё голос Юнги, надорванный, непривычно высокий, пробирающий до самых сокровенных мест внутри. Проникновенный шёпот прямо в мокрую от пота кожу, когда он склоняется и отпускает себя, давая себе эту свободу, когда заклинает каждым словом и крепче привязывает к себе каждым новым признанием.
Хосок влюблён по самые уши, и не может скрыть широкую улыбку. Юнги её, конечно же, ловит и насмешливо фырчит. От кинутой в лицо подушки Хосок всё же смеётся.
Он видит то, какие изменения происходят с этим человеком, ставшим ему таким нужным. Из загнанного в угол зверёныша Юнги уверенно превращается в того, на кого Хосок может положиться; в кого-то, без кого уже не видит себя самого. Рядом с ним, он чувствует, меняется тоже. Какие-то взгляды на мир переключились на другие важные вещи под чутким наставлением мудрых мыслей, скрытых в светловолосой голове хакера, о котором Хосок бы не подумал в таком плане ещё какое-то время назад.
Юнги доверчиво прижимается к его плечу и подставляет шею, когда Хосок её целует.
Оставшись в комнате в коротком полном одиночестве, он думает о том, что где-то там, в доме, сейчас находится Чимин — один, — который может хотеть близости тоже, но всё равно ещё боится. Перед ним длинная дорога, сложная, ведущая вверх по холмам и поваленным деревьям, сквозь пропасти и горные реки. Но он пройдёт её, а они помогут ему, пока он хочет этого.
Чимин тоже меняется, и Хосок этому неимоверно рад. Бывали моменты, когда казалось, что он никогда не начнёт развиваться дальше, так и застряв в тюрьме. Были опасения, что он просто вернётся туда, так как не сможет привыкнуть к новой жизни, более-менее приближенной к нормальной с их образом существования. Так устроена психика некоторых людей. И Чон сделал всё возможное, и даже больше, чтобы это не произошло с Чимином по итогу.
Их с Юнги план также начал давать свои, пускай пока что почти не заметные, результаты. Вопросы доверия, близости, раскрытия своих же чувств даже перед самим собой для Чимина так и остаются основной проблемой. Но, несмотря на все трудности, он пытается работать над этим, и Хосок с Юнги ещё ни разу не упустили возможность, чтобы похвалить его и подбодрить.
Хосок вспоминает, насколько сильно Чимин был зажатым перед ними. Как он дёргался ещё неделю назад от каждого прикосновения или крошечного поцелуя в висок или край скулы. И дело не в смущении или каких-то принципах, а в том, что тот отказывался принимать самого себя. Избегание главного триггера с именем “Илан” не могло длиться вечно, поэтому Чон мягко подвёл его к обсуждению самой болезненной темы ещё раз — более смело и уверенно.
На терапии Чимин, с трудом выдавливая из себя слова, впервые говорил о том, насколько сильно ненавидит собственное тело. До такой степени, что даже не смотрит на себя в зеркало лишний раз и переодевается с закрытыми глазами, только чтобы не натыкаться взглядом на шрамы. Как сильно хочет содрать с себя кожу или поджечь себя заживо. Хосок не был удивлён, он видел это, но то, что Чимин признал вслух, уже было частичным решением проблемы.
Со временем Чимин стал как-то проще относиться к их вниманию в свою сторону. Привык, думает Хосок. Возможно, доверился окончательно, поэтому и сам теперь периодически может попросить, чтобы с ним побыли, как-то его приласкали. Ему это даётся с огромным трудом, Чон понимает, но и застревать на одном месте не даёт. Поднимает постепенно планку, в один из дней всё же позволяя себе поцеловать младшего в уголок рта.
Чимин неуверенно улыбнулся, но не стал отталкивать. Его глаза приятно сверкали.
Вопреки всему, это не ощущалось неправильным, а как раз таки наоборот. Будто все пазлы сложились, картина обрела цельность. Хосоку в очередной раз до невозможности захотелось показать Чимину, что близость может приносить не только боль, но и быть приятной, не нарушать зону комфорта.
Мысли о Чимине плавно перетекают к другим менее приятным вещам. Счастье сконцентрировалось в одной точке дома, но есть и другие. Хосок решает рассказать Намджуну о своих планах ночью, чтобы тот обдумал всё хорошенько, а наутро дал бы ответ. Чон не может не думать о плохом исходе: например, что Джун не согласится. И он поймёт и примет его отказ. У Кима никого роднее, чем Сокджин и Черён, нет.
Хосок поджимает губы, хмурится и смотрит в потолок, пока Юнги на перекуре. С ним хочется поговорить о своих переживаниях, рассказать о тревоге, которая расплавляет его кости и сжигает внутренности. У него уже было такое перед тем, как на Чимина напал Чонхун. Сейчас рядом будет Намджун. Но кто позаботится обо всех остальных? Смогут ли они за себя постоять? Можно ли доверять Чонгуку и Тэхёну?
Хосоку не по себе от мысли, что Чимин и Юнги останутся одни, без защиты. Но он не намерен отступать. Иногда ради чьего-то маленького счастья стоит рискнуть. И Намджун заслуживает того, чтобы хотя бы ненадолго встретиться с семьёй.
Он рассказывает Юнги и ждёт отрицательной реакции почему-то. Но Мин лишь стряхивает отросшую чёлку со лба и поднимает лицо Хосока, чтобы тот смотрел прямо ему в глаза. Проводит тонкими пальцами по выпирающим скулам и целует в аккуратный, немного вздёрнутый нос.
— Я тебе полностью доверяю. Но, пожалуйста, — Юнги опускает взгляд на губы Хосока и коротко целует в уголок, — будьте осторожнее. Это всё, о чём я прошу. Просто… — он снова делает паузу, мягко беря руки Чона в свои, — возвращайтесь живыми и невредимыми.
У Хосока так много вопросов к нему, например, откуда такие мрачные мысли, но ему и так всё очевидно. Поэтому он просто кивает, накрывает чужие ладони своими и тепло улыбается в ответ на серьёзный, мрачный взгляд.
Намджун воспринимает новость со стальным спокойствием. Ни одна мышца не дёргается на его лице. Он пожимает плечами, опускает взгляд и ни о чём не расспрашивает. Естественно, Хосок всё знает. Он вообще всё знает обо всех, даже больше, чем они сами о себе. И это пугает и восхищает одновременно. И Ким бы немного поворчал, но, на своё удивление, не находит в себе сил даже на это.
Хосок ободряюще хлопает его по широкой, сильной спине и уходит в дом, оставляя мужчину одного, чтобы тот обдумал всё как следует.
Ночью Хосока мучает кошмар, который он не может вспомнить наутро. Он с трудом вспоминает скрежет металла и силу удара, что вызывает у него жуткую головную боль, которая так и не проходит в течение дня, но перекрывается парой таблеток обезболивающего.
Намджуну он об этом не говорит.