Exhausted

      Прохладный ночной воздух, ветер, что пробирается под шлем и дует прямо в лицо, звук мотора — это то, что Хосок называет свободой. Он мастерски управляет байком, иногда позволяя нарушать себе правила, чем вызывает недовольные возгласы водителей в спину. Намджуну это тоже нравится, он в этом уверен.       Они с Джуном останавливаются около небольшого здания, заходят за угол, чтобы не привлекать к себе внимание. Мужчина даёт ему оружие, берёт новый телефон и молча уходит. Хосок провожает его взглядом и облокачивается спиной о шершавую стену.       После проверки Джун даёт ему понять, что хвоста нет. Хосок даже выдыхает с облегчением, растирая холодные из-за нервов ладони в кожаных перчатках. Несмотря на то, что он хотел этого, какая-то характерная нарушителю нервозность скручивает конечности и морозит кончики пальцев. Они курят одну сигарету на двоих и выходят из своеобразного укрытия, ни на секунду не позволяя себе сбавить бдительность. Они живут не в том мире, где могут отпустить себя и быть, как все.       Ехать до Сокджина страшно. Они могли легко что-то упустить, не продумать, не заметить. Хосок смотрит на держащегося за специальные крепления позади Намджуна в зеркало бокового вида и просит непонятно у кого, чтобы в этот раз всё было хорошо. Могут они хотя бы раз в жизни почувствовать себя счастливыми? Не бояться лишний раз за сохранность своих близких?       Сокджин встречает их с пистолетом в руках и взглядом исподлобья. Вены на его предплечьях и шее вздулись, на поясе закреплена кобура с ещё одним пистолетом. Внешне он спокоен и собран, как натянутая тетива, но прямо на глазах меняется, когда видит, кто к нему пришёл. Из подготовленного бойца с многолетней практикой он становится немного растерянным и сбитым с толку мужчиной.       Он не опускает оружие, жестом показывая, чтобы прошли внутрь дома. Он не сводит с них прицел, запирает дверь и низким голосом задаёт контрольный вопрос — Чимин ещё в самом начале зашифровал подобные для них всех. Необходимость, мера предосторожности, если вдруг кому-то из них грозит опасность. У каждого свой, чтобы не было возможности что-либо подстроить, если за ними всё же следили или на пороге находится самозванец.       Хосок и Намджун отвечают такими же закодированными фразами. Может, со стороны выглядит глупо, но зато это эффективный способ узнать, ждать ли им нападения. Чтобы убедиться, что всё действительно в порядке.       Сокджин опускает пистолет и одним профессиональным движением убирает его за пояс — Хосок на секунду мрачнеет, думая о том, сколько им пришлось пережить, чтобы эти движения стали такими же естественными, как вдохи и выдохи, как моргание или глотание. Он старается не думать об этом, когда Сокджин, издав вздох облегчения, обнимает парней по очереди.       — Какого чёрта вы здесь? Совсем уже? — в его голосе столько недоумения, что Хосок даже улыбается.       — Мы ненадолго.       Сокджин отстраняется и кивает со всё ещё серьёзным выражением на лице. В том, как сжаты его губы, есть что-то горькое, со вкусом бетонной крошки и крови, что-то о сражениях и потерях, о знании цены, которую нужно платить за жизнь и счастье в стенах дома. Его внимание привлекает Черён, которая проснулась из-за громких звуков и спустилась вниз. Намджун, до этого весь словно на иголках от предвкушения, меняется на глазах, когда она с громким смехом подбегает к нему.       Хосок никогда не перестанет умирать где-то внутри, когда видит их воссоединение. Они крайне редко расстаются на такое длительное время. А если и расстаются, то Намджун потом не уходит от них ещё несколько дней, позволяет себе погрузиться в иллюзию абсолютно нормальной семьи. В иллюзию того, что он счастлив.       Хосок наблюдает за тем, как оттаивает Сокджин, как расцветает всё более яркая улыбка у Намджуна на лице, и чувствует, что поступает правильно. Он уходит, оставляя семью. Ему ещё надо доехать до посредника и вернуться обратно. На всё у них есть пара часов. Рисковать ещё больше — последнее, что им сейчас следует делать.       Сокджин обнимает Намджуна и Черён, закрывает их собой. Позже, когда девочка засыпает на руках старшего, и он относит её в спальню, младший из Кимов позволяет себе поцеловать Джуна. Они стоят, прижавшись друг к другу долго, просто наслаждаясь теплом и поддержкой. Ощущением плотности под пальцами, тепла в ладони, дыхания напротив.       Намджун проводит носом по длинной шее Сокджина, целует почти невесомо в угол челюсти и висок и показывает только ему, насколько он ослаб за это время. Джин обнимает ещё крепче, обещая никогда не оставлять, показывая, что он рядом, что принимает его даже таким, что готов дать ему все свои силы, если будет нужно. Для них обоих понятие роскоши совершенно отличается от того, за что обычно её принято считать.       Они долго разговаривают обо всём подряд, постоянно сбиваясь с тем. Вроде и так каждый день общаются, но ощущается так, будто были в изоляции друг от друга целую вечность. В том, как крепко сжимаются их переплетённые ладони, откровенного намного больше, чем можно позволить сказать себе вслух.       Сокджин не отпускает руку Джуна, крутя кольцо на безымянном. Водит по сбитым костяшкам подушечками пальцев, наслаждается голосом старшего. Понимает, насколько сильно скучал, и сжимает ещё крепче. Смотрит в глаза и говорит такое очевидное, но редкое для них:       — Я люблю тебя.       Джин смеётся, когда его муж смущается, но получает то же самое в ответ. Это похоже на одно из их первых свиданий. Уже всё друг о друге знают, но всё равно как будто почти не знакомы. Вот только их любовь — нечто иное. Им не нужно говорить это вслух. Всё и так понятно, стоит только присмотреться или прислушаться к тишине, в которой говорят не ртами.       Как Намджун обращается с Сокджином, словно тот не боец и бодигард, а самая хрупкая и ценная вещь на Земле. Как Джин за несколько считанных секунд из хмурого и напряжённого становится мягким и домашним. Как угнетающая аура опасности рассеивается, оставляя вместо себя лишь тепло и сокровенное.       Любовь и забота читаются в каждом их движении по отношению друг к другу, в каждом взгляде или улыбке. И Сокджин даже думать не хочет о том, что всё это могут отнять. Это всё, чем он живёт и дышит. Его муж и дочь — это и есть он.       — Хэй, — Намджун заглядывает в глаза Джина, немного пересаживаясь, чтобы было удобнее, — всё будет хорошо. Осталось чуть-чуть. Больше половины пути пройдено.       Сокджин кивает, но обратно улыбку не натягивает. Смысла в этом не видит никакого — потому что не хочет врать Намджуну о том, что он беспрекословно верит в это. Сейчас, когда впереди только неизвестность, когда они все слепы и потеряны, он чувствует себя беспомощным и слабым. У них был чёткий план, в который не вписывался отпрыск Чонов, но теперь они должны прогибаться под это обстоятельство, чтобы выжить и сохранить то, что у них есть.       Когда Намджун обнимает его, прижимает к себе и утыкается носом в шею, становится спокойнее. Джину так чертовски этого не хватало. Он ловит каждое мгновение, впитывает в себя, запоминает. Ощущение, словно этого больше не будет. Что они видятся в последний раз.       У Сокджина такого ещё не было. Он был с Намджуном, когда того сильно ранили, выхаживал его; был рядом, когда тот был при смерти. Джин как никто другой знает, насколько это страшно — видеть, как твой самый близкий и любимый человек умирает. Он всегда готовит себя, мыслит рационально и учитывает каждую мелочь. Издержки профессии, знание того, на что он шёл, когда соглашался стать мужем и отцом, подразумевали нечто подобное. Но и игнорировать внезапную тревогу у него не получается. Всё же, в отличие от Намджуна, он иногда живёт чувствами, а не логикой.       Сокджину невыносимо думать о том, что Намджун вынужден пропускать так много связанного с их дочерью. Первые шаги, первые слова и предложения, то, как она помогает с завтраком или ужином, её рисунки и истории, которые она выдумывает и рассказывает своим плюшевым друзьям. Она уже начинает чаще спрашивать о нём, потому что скучает. Черён не хватает Джуна, который обнял бы, поцеловал в щёку, успокоил, когда ей это необходимо. Джин справляется с этим, но девочке нужны оба.       — Хён, — после недолгой тишины говорит Сокджин негромко, — иди, посиди с Черён. Если проснётся, ничего страшного.       Джуну не нужно ничего объяснять, не нужно говорить о причинах такой резкой просьбы. Он всё понимает, просто скрывает всю свою тоску по близким за маской сильного и уверенного. Иногда Сокджину хочется разломать её к чертям. Но он осознаёт, что, если сломает эти баррикады, сломает и самого Намджуна.       Старший хочет быть для всех опорой, нерушимой защитой. Но в то же время не признаёт и всячески отвергает по каким-то своим причинам, что он и так их главный оберег. Что без него их всех убьют одного за другим. Что он уже делает немало для них.       Намджун отстраняется от него, целует в губы и поднимается наверх. Джин проводит пальцами по тому месту, где была рука мужчины несколько минут назад. Ему хочется сохранить это тепло подольше. Через какое-то время, проведённое в тишине, сквозь которую до него доносятся слабые отзвуки сверху, он тоже поднимается наверх и глубоко вздыхает, прежде чем зайти в комнату.       Почему-то картина с Черён в сильных руках Намджуна, его улыбка с ямочками и слабый свет от ночника, который делает эту и так тёплую атмосферу ещё более уютной, не касается Сокджина так, как ему это необходимо. Всё это — и его близкие рядом, и это внезапное воссоединение отца и дочери — что-то ломают внутри, хотя должны только укреплять.       Внезапно Сокджину хочется заплакать, потому что ему становится так грустно и больно, что дышать невозможно. Он тихо выходит из комнаты, съезжает по стене и поджимает колени к груди. Ему это несвойственно, но он не может по-другому. Он всё же человек прежде всего, не машина для убийств и защиты.       Он закрывает глаза и утыкается лбом в колени. Смех Черён, доносящийся из комнаты, бьёт по чему-то больному, нарывающему, воспалённому внутри так сильно. А когда девочка обнимает его и спрашивает: «Что с папой?», — Сокджин начинает разрушаться прямо у Намджуна в руках, но не ломается до конца.       Ему невыносимо думать о том, что снова придётся отпустить Намджуна непонятно куда. Что старший не успеет насладиться этим спокойствием и умиротворением. Что Джун снова не сможет видеться с Черён какое-то долгое время, не сможет прикоснуться ни к кому из них. Что он снова будет где-то там, в самом центре событий, нацеленных на то, чтобы повернуть историю в иное русло. Будет защищать кого-то, подставляя спину под пули и плечи, когда в этом нуждаются больше всего. У Намджуна там друзья, которых он не оставит.       — Папа устал, — говорит Джин дрожащим голосом и гладит девочку по голове. У него даже получается выдавить слабую улыбку — детей обманывать всегда намного легче.       Черён смотрит удивлённо из-за незнакомой ей интонации, невинно и так по-детски. Джин много раз думал, что она не заслуживает такую судьбу. Пока она ничего не понимает, но позже ей придётся научиться драться, обращаться с оружием и жить в режиме постоянной обороны. Потому что по-другому они с Намджуном не смогли. Не хватило времени, чтобы полностью обезопасить её.       Эта солнечная девчонка, впитавшая в себя всё самое светлое и яркое, всю доброту мира, которой он лишён, садится рядом с ним, вытягивая ноги и сжимая в руках любимую игрушку, которую когда-то ему подарил Намджун. Она досталась ему после одного из их первых свиданий, где старший выиграл её в парке аттракционов.       Джун садится с другой стороны и укладывает голову мужа к себе на плечо. Он переплетает их пальцы и молчит какое-то время вместе с ним, и каждый сохраняет тишину о своём, по-своему, пока Черён что-то тихо-тихо щебечет себе под нос.       — Мне тоже неспокойно, — признаётся он, делится своими переживаниями, что бывает крайне редко. — Расставь ловушки по периметру, я попрошу Чимина и Юнги придумать что-нибудь, чтобы было безопаснее. Нас в ближайшее время не жди, мы больше не будем так рисковать.       Сокджин кивает и улыбается Черён, положившей голову ему на бёдра. И снова эта иллюзия счастья, от которой их всех уже тошнит. Они так стараются, чтобы выдумка стала явью, но бьются в пустоту. Нет никакого результата. Смысл постепенно теряется, и они действуют на автомате. Жить становится почти невыносимо, и Джин уже сомневается, что всё это удачная затея.       Он ни в коем случае не винит Чимина, который предложил им это. Сокджин сам согласился. J.I. чуть не отняла у него Намджуна. А у самого Джуна она забрала сестру, которую тот безмерно любил. Джин старается не вспоминать, как старший, сидя в темноте просторной комнаты, тихо содрогался в рыданиях и цеплялся за него.       Он ни за что не хочет переживать этого снова, и поэтому всеми силами будет бороться, он не отступит. Слишком поздно, и он далеко не трус, даже близко не слабак. Ему просто нужно немного времени на адаптацию и заталкивание своих чувств поглубже. Но всему есть предел, и Сокджин его почти достиг.       Оба вздрагивают, когда им одновременно приходят сообщение.       Намджун тут же подскакивает на ноги и велит Джину запереться в доме и никого не пускать, что бы ни произошло. Младший подхватывает Черён на руки, вынужденно игнорируя её вопросы о том, куда побежал папа, и что происходит. Это уже не первая тревога, с их образом жизни такие моменты становятся нормой. Может, именно поэтому девочка не плачет в этот раз, только тянет ладошку за Намджуном вслед.       Джин усаживает дочь на кровать, включает сигнализацию и даёт ребёнку пульт.       — Милая, — он смотрит в её большие блестящие глаза серьёзно, но не может скрыть нежность и лёгкую тень страха, — если увидишь кого-то незнакомого, или услышишь кого-то, то нажми на кнопку, хорошо?       Черён кивает, и Джин целует её в лоб. Запирает дверь их небольшого тайного убежища, спрятанного глубоко в доме, и спускается вниз. Он держит пистолет наготове, вслушивается в каждый шорох, всматривается в каждую тень. Мысли о том, что за парнями всё же был хвост, заменяют собой все остальные.       Он не допустит, чтобы с его семьёй что-то случилось. Не может быть так, что время вышло. Он не согласен с той реальностью, где он готовит обеды на двоих, пока Намджун что-то урчит из динамика, а Черён звенит каждым словом своих историй за стенкой. Не может принять действительность, которую навязывает мир, ту самую, где он один, и никакой семьи больше не будет, потому что это именно та самая причина, по которой люди их профессии не обзаводятся семьёй — страх потерять.       Он не допустит этого. В этот момент нежный и заботливый папуля Джин уходит, оставляя вместо себя опасного и хладнокровного Сокджина.       Тем временем Намджун, пониже натянув капюшон, мчится на нужное место. Код, пришедший в сообщении, может свидетельствовать только о том, что отправивший его в опасности — не просто ранен, а действительно нуждается в помощи. Он автоматически приходит, когда пропадает сигнал чьего-то из их датчиков, вживлённых в разные части тел Хосоком. У него самого датчик был в левой руке.       Намджун издалека видит разбившийся мотоцикл, но пока не видит самого Хосока. Ким делает счёт на каждый шаг, чтобы остудить мозг и вернуть хладнокровное спокойствие. Он боится подходить ближе, боится увидеть, что Хосок мёртв. Боится увидеть, что Хосок умирает.       Чон лежит на боку. Вокруг его головы растянулась лужа крови, на которой бликует свет разбитых фар мотоцикла. Намджун осторожно переворачивает Хосока на спину, замирает, успевает впасть в начальную стадию паники, прежде чем замечает дыхание. Становится очевидно, что правый глаз сильно пострадал. Скорее всего, в него попал осколок, который тот вытащил ещё до прихода Джуна — он видит часть разбившегося забрала рядом с бледной рукой.       Хосок тяжело сглатывает и что-то хрипит, из чего Намджун разбирает только «повязку». Вскрыть побитый багажник байка не сложно, когда он уже покорёжен, а у тебя вены гудят от адреналина. В нём Намджун находит моток бинтов и мысленно несколько раз подряд благодарит Хосока за подготовку, и наспех накладывает на рану марлю.       У младшего также сломана рука, так что становится ясно и то, почему его передатчик перестал работать. Намджун вынужденно игнорирует сообщение Юнги и Чимина, перебирает успокаивающе волосы Чона и соображает, как ему лучше поступить. Он не может просто повезти его в больницу, не может и перенести в другое место, не убедившись в том, что у Хосока нет повреждений шеи или позвоночника. Судя по травмам, удар был достаточной силы, и Намджун впервые, наверное, благодарен небесам, что его друг выжил.       Чонгук слишком далеко, чтобы тот смог приехать на машине. Рисковать Сокджином не хочется совершенно. Остаётся только один выход, тоже рискованный, но единственный — вернуться в их старую квартиру. Она может быть под прицелом, и тогда проблем будет ещё больше. Но разве есть у него какой-то иной выбор?       Намджун набирает Юнги, думая, что Хосоку станет хотя бы немного не так страшно, если он услышит голос своего парня. Он быстро предупреждает, что собирается отвезти Чона в их бывшую квартиру, и слышит сбитое одобрение с той стороны. Теперь хакеры будут в курсе, где они, и что пока что они живы.       — Шея и спина не пострадали? — спрашивает он быстро, тараторя и путаясь в языке. Хосок мигает поплывшими глазами и всхлипывает, но когда Намджун сжимает его ногу ниже колена, больно вонзая пальцы в икру, дёргается и шипит сквозь зубы. Окровавленная слюна срывается с губ. — Хорошо, это хорошо, — он вздыхает с облегчением и просовывает руку под голову Хосока. — Я собираюсь поднять тебя, ладно? Это будет быстро, я положу тебя сразу же.       Ему на самом деле не обязательно слушать ответ, потому что в данной ситуации время может быть ограничено. Хосок явно ещё в шоке, вряд ли достаточно чётко осознаёт происходящее, но способен реагировать на боль. Намджун только надеется на то, что внутренних кровотечений у него нет, и что кровь, струящаяся у младшего по подбородку, идёт не из желудка, а из разбитых губ и носа, вокруг которого расползается пугающая тень синяка.       Тем не менее, Хосок, должно быть, понимает его, потому что согласно мычит. Намджун осторожно поднимает его и быстро оглядывается в поисках свидетелей или хотя бы машины какой-нибудь свободной, но находит только горящие красными глазками камеры наблюдения, направленные на них. Хочется послать всех их к чёрту, тех, кто сидят по ту сторону и смотрят на это хладнокровно, давая человеку умирать.       С этого момента Намджун осознаёт одну простую вещь: у них нет машины. Их квартира не так далеко, можно добраться ногами, но нужно торопиться по максимуму, чтобы Чон не потерял ещё больше крови.       Он нервно посмеивается, когда видит знакомый автомобиль в следующем же квартале. Сегодня удача явно на стороне Хосока, раз мир устраивает всё так, чтобы он смог выжить. Даже если видимых повреждений нет, Намджун не может быть уверен в том, что внутри всё хорошо — он не медик, но владеет кое-какой информацией, необходимой, чтобы выжить. Что-то, чему обучают в армии и на курсах спецподготовки, прежде чем выпустить бодигардов на работу.       Сокджин ловит его взгляд сквозь темноту, и Намджун едва сдерживается, чтобы не кивнуть ему в знак благодарности. Никто не должен увидеть.       На машине путь проносится незаметно. Хосок дышит поверхностно и хрипло, держит правой рукой рёбра и терпит. Об этом говорит глубокая морщина между его бровями и плотно закрытые глаза, пульсирующие в висках вены и поджатые губы. Ему больно, но он не торопит и не разводит панику. Сложно описать, что Намджун испытывает, осознавая это.       Внутри квартиры непривычно пусто и холодно. Вещи разбросаны, что не удивительно. Небольшая скрытая камера, оставленная здесь для контроля ситуации и продумывания безопасных ходов, записала пришедших людей J.I.       Намджун укладывает Хосока на кровать, находит аптечку и даёт ему обезболивающее. Делает нормальную перевязку на глазу и фиксирует руку. Датчик можно будет снова привести в годность, заменив на новый и подключив его через ноутбук. Они предусмотрели, что подобное может произойти, поэтому были готовы.       — За нами заедет Чонгук, — он не может убрать эти дурацкие нервные нотки из голоса, не может перестать тревожно хмуриться, пока Хосок пытается справиться с дыханием и болью. Но он его слышит, склоняет голову, показывая это, но держит глаза закрытыми. — Мне попросить завезти тебя в больницу?       Хосок кивает и облизывает испачканные в крови губы. Намджун решает не расспрашивать его сейчас, уточнит все детали позже. Хакеры уже сейчас взламывают сеть, чтобы просмотреть записи с камер наблюдения, если ещё этого не сделали. Напряжение постепенно сходит.       Ким закуривает и думает, что байк Чона придётся ремонтировать как минимум неделю. Он заберёт его позже, когда ситуация немного устаканится. А пока он присаживается на пол возле кровати и просовывает ладонь под голову Хосока, ощупывает затылок, зарывшись в волосы, слипшиеся и мокрые от крови.       — Как ты себя чувствуешь?       Хосок отвечает не сразу, будто и вовсе не знает, что сказать. Он выглядит сосредоточенным, и это хорошо, потому что это значит, что он борется. Хосок лучше них всех знает, что нужно делать при таких ранениях, и очень хорошо, что не приходится ему напоминать.       Сквозь хрипы и странный скрежет голосовых связок до Намджуна доносится слабое и напряжённое:       — Всё кружится.       Он ощупывает Хосокову шею, осторожно проверяет позвонки. В грудине, когда он приподнимает футболку, всё выглядит более-менее нормально, ничто не выпирает сильнее, чем обычно, хоть и эта худоба Намджуна напрягает. Он не думал о том, что Хосок тоже сильно переживает. Чон всегда казался ему спокойным и уравновешенным, тем самым человеком, который твёрдо стоит на ногах при любой погоде и в любых обстоятельствах.       Справился ли я с ролью хорошего друга? — думает он, но вслух говорит лишь:       — Ничего, главное не засыпай.       Хосок устало фыркает и растягивает губы в усмешке, выглядящей чертовски жутко в этих обстоятельствах, с потёками и корками крови.       — Кому ты говоришь.       В самом деле.