Exhausted

      Юнги проработал на Чонхёна всего неделю, но этого времени более чем хватило для того, чтобы понять — долго он так не протянет.       Доказательством служит рука, которая впилась в шею сзади, и сухие губы прижавшиеся к его рту. Юнги пытается дёргаться, но хватка становится только сильнее. Чонхён в этот раз не пытается протолкнуть язык, заставить Мина отвечать на поцелуй. Он отстраняется, грубо встряхивает его, даёт ещё ряд указаний и уходит. Хакер тут же трёт губы. Он хочет стереть с них кожу, только чтобы избавиться от мерзкого ощущения.       Охранник, высокий и мощный мужчина, сложенный крепким и с виду надёжным, смотрит на него с какой-то насмешкой. Будто издевается. На лице и голове много шрамов, полученных, скорее всего, в драках. Юнги кивает ему, мол, тебе что-то надо? — и получает в ответ только ещё одну ухмылку. И всё. Потом он отвлекается на телефон и больше не обращает на Юнги никакого внимания. Это напрягает и сбивает с толку.       Мин довольно быстро делает свою работу, но не рискует что-то публиковать от лица Агуст Ди. Он и так не в самой лучшей ситуации, и события явно не играют ему на пользу. Скорее, он в полнейшем проигрыше. На то, что ему светит хоть что-то хорошее, надеяться точно не стоит. Единственное, что как-то успокаивает и отвлекает от неприятных мыслей — что Хосок точно не знает, что здесь происходит на самом деле. Пускай он думает, что максимум, что он здесь терпит — скотское отношение и побои. Юнги сам всё ему расскажет, но позже.       Чонхён возвращается с ноутбуком в сумке, перекинутой через плечо, и Юнги не может оставить это без внимания. Обычно тот не берёт работу на дом, потому что это категорически запрещено в J.I. Но младший из Чонов, как показала эта неделя, явно не научился думать, не обзавёлся даже намёком на критическое мышление и способности к анализу, поэтому Мин уже продумывает, что ему следует сделать, чтобы влезть в этот ноутбук.       — Готов? Можешь доработать потом, не проблема.       В глазах Чонхёна, в его поведении, жестах и мимике читается странное, не совсем понятное для Юнги сочетание грубости и ласковости, которые он демонстрирует в отношении только Мина. На всех остальных своих подчинённых он постоянно срывается, и зачастую можно услышать, как тот снова орёт на кого-то. Юнги то и дело невольно проводит параллели в голове и осознаёт, насколько Чонгук в этом плане превосходит родного брата. Насколько они, оказывается, разные.       Когда просто наблюдаешь со стороны, это не очень заметно. Но когда работаешь с ними бок о бок какое-то время, разница ощущается всё сильнее. Юнги не может сказать, ждёт ли он чего-то от Чонгука, но точно уверен, что тот их не предаст. Если бы он действовал против них, то уже точно попался бы или сознался бы сам, потому что не в силах врать Мину. Считает его одним из самых близких людей, и Юнги это знает.       К сожалению, он не может того же сказать о Тэхёне. Не может быть настолько же уверен в нём, как в Чонгуке или остальных парнях из команды. Он знает Чона много лет, и примерно столько же Тэ, и всё же… Что-то в нём есть такое, почему Юнги не может полностью ему доверять. Один случай с Хосоком чего стоит, а смерть Черён и вовсе ставит жирную точку. Это пошатнёт любые взаимоотношения, и их это не обойдёт стороной.       Чонхён мягко пихает его в спину, чтобы тот прошёл внутрь дома. Охранник остаётся стоять у входа, чему Юнги внутренне даже радуется. Если в течение рабочего дня он успевает хоть как-то отдохнуть от Чона, то рожа этого качка его уже достала.       — Сейчас мы поедим, а потом делай, что хочешь. Мне нужно поработать.       Юнги кивает и морщится, когда тот целует его в щёку. Он даже не пытается скрыть отвращение. Не боится каких-то наказаний или чего-то подобного. Он вытерпит всё, но не опустится до того, чтобы становиться любовником младшего сынка директора J.I. Об этом даже думать мерзко. Чонхён одаривает его многозначительным взглядом и молча уходит вглубь кухни, на ходу распоряжаясь, чтобы накрывали на стол.       Мин совсем не голоден. Тревога тугим узлом скручивается у него в животе, будто вот-вот что-то должно произойти. Ему кажется, что его еду отравили, что повсюду скрыты камеры и прослушки, что все вокруг давно знают, кто он на самом деле, и просто издеваются. В ушах звенит от наплыва неприятных мыслей, в горле ком. Он уходит из-за стола, так ничего и не съев.       Юнги не спал нормально всю эту неделю, позволяя себе отключаться максимум на пару часов в сутки, когда был в ванной или совсем один. Несмотря на усталость, его сон становился только более чутким, и любой шорох способен был его из этого состояния вырвать.       Конечно, весь этот стресс, тревога и недосып сказались на нём не самым лучшим образом: скулы заострились, кожа стала ещё бледнее, он сильно похудел. Сосредоточиться хоть на чём-то, даже на элементарных вещах, стало почти невозможно. Поддерживало только очень редкое общение с кем-то из парней, очередное “Хосок скучает, не представляешь как” и “он просит передать, чтобы ты не забывал кушать”.       Но он всё-таки живой человек, а не робот, как упрямо талдычат голоса в голове. От голода крутит желудок, но еда не лезет в горло. Поэтому Мин даже не способен соображать, когда валится на большую кровать. Ему уже плевать, чья она. Он просто проваливается в долгожданный сон, позволяя обессиленному организму получить своё, наконец.       Долго спать ему не дают. Он просыпается из-за того, что его шею мокро целуют. Моментально проснувшись, он отпихивает Чонхёна от себя, но не успевает спрыгнуть с кровати, чтобы выбежать прочь. Тот заваливает его обратно, нависая над ним и крепко сжимая его тощие запястья у головы. Улыбается своей фирменной улыбкой и целует в сжатые губы, а кажется, что пытается съесть их. Мин дёргается, хочет оттолкнуть снова, сделать хоть что-нибудь, чтобы попрепятствовать этому.       — Перестань дёргаться, — скользко и мерзко-щекотно звучит в шею, — тебе же хуже будет.       Юнги даже не думает подчиняться. Это не в его стиле. Он только крепче сжимает челюсти, выдёргивает руку из хватки и крепко сжатым кулаком заряжает в наглое Чоново лицо. Тот шипит, наконец-то отстраняясь, чтобы вытереть кровь из разбитого носа. Мин надеется, что раздробил его на мелкие кусочки, чтобы задохнулся прямо здесь, захлебнулся в собственной крови и соплях.       Этого хватает, чтобы всё же соскочить с кровати и ринуться к двери. Он дёргает её, но та оказывается запертой. Сука.       — С той стороны охрана, — преувеличенно спокойно гнусавит Чонхён со стороны кровати. — Конечно, если ты хочешь, чтобы они присоединились, я позову их. Я не против экспериментов.       Юнги исподлобья смотрит на него, попутно пытаясь найти хоть что-нибудь, чем он может обороняться. Ключ блестит в запачканных кровью пальцах младшего братишки Чонгука — его единственная возможность выбраться.       Мин кидает быстрый взгляд в сторону окна, но не успевает даже двинуться к нему.       — Я отдам тебе этот ключ, если будешь себя хорошо вести, — издевается Чонхён, посмеиваясь, а потом ругается, и от вскрика Юнги мелко вздрагивает: — Чёрт, ты мне нос разбил! Как я завтра на встречу выйду? Вот же…       — Какого хрена ты пытался сделать? — рычит в ответ, скалясь и вжимаясь в дверь спиной. — Шлюх мало?       Чон переводит взгляд на него и убирает руки от лица. Кровь заливает его белоснежную рубашку, но единственное, что может сделать этого человека красивым, это пуля во лбу. От его ровного, спокойного голоса пробирает до костей:       — Мне не нужны шлюхи, Юнги. Мне нужен ты, и я, кажется, уже озвучивал это. Конечно, если тебе плевать на Хосока, — тон меняется на скучающий, совсем какой-то небрежный, будто между делом, — то ты можешь и дальше строить из себя недотрогу. Но согласись, лучше будет, если ты просто отдашься мне, и всё. Это же не сложно. Тем более, — он поднимает ключ повыше, чтобы свет играл на резных гранях металла, — ты же хочешь выбраться?       Хакер на это не отвечает. Естественно, он помнит о Хосоке, но Чонгук дал ему понять, что тот точно в безопасности, а угрозы со стороны Чонхёна — не более чем пустой звук и блеф. И всё же, нельзя не принимать это в расчёт. Этот человек безумен, явно не в себе. Слишком избалованный, он по-настоящему опасен, может, даже больше, чем остальные из четы Чон.       Чонхён садится в кресло, прижимая к носу салфетки.       — Я не собираюсь долго возиться с тобой, — совсем холодно кидает он и вытирает руки. — Не хочешь по-хорошему, я покажу, что значит по-плохому. И, если ты не уяснишь урок, станет ещё хуже, можешь в этом не сомневаться.       От имени, которое выкрикивает Чонхён, у Юнги по всему телу будто разливается жидкий лёд. Конечности словно парализует. Он знает этого человека.       Илан заходит тут же, оттесняя его от двери. Юнги с ещё большим ужасом понимает, что она была открыта.       — Вы меня звали?       — Покажи ему, что значит не подчиняться мне, — машет в сторону Юнги Чонхён, запрокидывая голову так, чтобы ему было отлично видно всё происходящее. Место он выбрал явно в первом ряду.       Юнги цепенеет от страха, когда на него надвигается мужчина. Тот не церемонится, берёт за волосы и закидывает обратно на кровать. Мин даже опомниться не успевает, как его тут же оглушают ударом кулаком под рёбра. Хакер не может сконцентрировать взгляд, от боли всё плывёт, и он скрючивается, защищая органы. Фигура Илана растворяется перед ним будто в тумане, но парень всё равно понимает, что тот снимает сначала пиджак, а затем и галстук, которым перевязывает худые запястья с тёмно-синими венами. На смуглом лице, усыпанном татуировками, он видит наглую кособокую ухмылку.       Илан вгрызается в тонкую бледную шею Юнги, прокусывая кожу. Мин вскрикивает от внезапной боли, которая приводит его в себя, и пытается убрать мужчину подальше, упершись руками ему в грудь. И к своему ужасу, не перестающему расти, слышит со стороны кресла одобрительное: "Продолжай".       — Нет!       — Это ведь ты новый дружок Чимина, я прав? — ухмыляется Илан прямо ему в лицо, склонившись так низко, что не отстраниться. Он тут же отклоняется от него, стоит Юнги попытаться ударить в нос лбом, и в следующую секунду резким рывком переворачивает его на живот. Подушка глушит звуки и не даёт дышать, а Юнги и не может: Илан вжимаеся в его зад пахом, давит сильно, почти до боли, и выдыхает в макушку запахом съеденного на обед. — Думаю, он рассказал тебе, как нам было хорошо вместе…       — Иди к чёрту! — рычит Юнги, дёргаясь в попытках вырваться, хоть и понимает их тщетность. Крупная ладонь с силой проводит по его боку, несмотря на то, что Мин всеми силами старается ускользнуть от неё, от любого прикосновения этого страшного человека.       Он понимает, в какой ловушке оказывается. У него нет выбора, выход закрыт, и что он может один против двоих крупных мужчин, которым ничего не стоит просто переломить ему хребет? Безысходность ситуации лупит по мозгам безжалостно, будто хищная тварь вонзается в оголённую спину клыкастой пастью. Осознание простого разводит руки в стороны: ему не выбраться отсюда целым.       Сильным рукам, которые должны защищать, не сложно удержать его. Он мелкий и хилый, и даже пройденный ускоренный курс самообороны от Джина не помогает. От резкого рывка пояс джинсов больно врезается в тазовые кости, давит на низ живота, но пальцы Илана не церемонятся с пуговицей — вырывают с корнем. Юнги сжимается всем телом и извивается в попытке выбраться, да хоть что-то сделать. От паники дышать не получается, подушка совсем ни причём.       Лучше бы он просто сдох, мать его.       — Покажи, — звучит из-за спины голос Чонхёна, что подходит к кровати оценивает открывшийся ему вид. Он касается бледных ягодиц поочерёдно и скользит пальцами по пояснице, давит на крестец, изучает ямочки. — Разве он не прекрасен?       Илан согласно хмыкает и, дождавшись команды «дальше», словно верный пёс, следует приказу. Он грубо отводит худое бедро Юнги в сторону, помогает себе ногой, другой упираясь в кровать, и занимает место между разведённых ног блондина. Ширинка давит на ягодицы, царапая нежную кожу.       — Эй, — возмущается Чон, — осторожнее. Без следов.       — Прошу прощения, — сквозь зубы цедит Илан и всё равно дёргает Юнги на себя, вжимаясь в промежность пахом. Под его вскрик вплетает пальцы в волосы и сильно тянет назад, заставляя подняться на четвереньки и выгнуться, хватая ртом воздух жадно и отчаянно.       — Думаю, Чимин не рассказывал ему, — ухмыляется Чонхён. — Покажи ему, что ты умеешь. Пусть посмотрит, раз дружок не посвятил его в тайну.       Юнги буквально чувствует кожей, как довольный оскал растягивает губы Илана за его спиной. Голодное шипение раздаётся позади.       — С радостью.       — Отпусти, — Юнги выдыхает со страхом, не скрывая его, и дёргается, но за это внезапно чувствует ощутимый удар по бедру. Второй такой же ложится поверх кожи с другой стороны, вырывая из него вскрик, но до него быстро доходит, что любые звуки доставляют насильникам удовольствие. Лучше откусить себе язык, чем удовлетворить их.       — О, он отпустит тебя, как только ты станешь послушным, — елейным тоном заявляет Чонхён, — а потом ты попадёшь ко мне в руки, и лучше бы тебе не вести себя подобным образом. — Он наклоняется к красному от стыда уху блондина и понижает голос. — Только когда я с тобой наиграюсь, ты будешь свободен, — усмешка виснет в воздухе, — до следующего раза.       Пальцы Илана вонзаются в ягодицы с силой, от которой глаза наполняются слезами. Он груб и жесток, и совершенно точно знает, что ему делать, как добиться желаемого. Когда Юнги дёргается, мужчина грубо утыкает его в подушку лицом, и именно в неё парень кричит, стоит шершавому пальцу почти на сухую проникнуть внутрь.       Это больно, чертовски неприятно, а из-за ужаса, сковавшего мышцы, не получается расслабиться. Чудовищно, что в такой ситуации именно это ему и остаётся делать, чтобы хотя бы выйти из комнаты с минимальными потерями. Слёзы щиплют ранки на губах, да жаль только, вытереть их некому.       Юнги старается дышать ровно, чтобы расслабиться хотя бы немного, но у него не получается. Каждый раз, стоит Илану толкнуть палец внутрь, всё сжимается только туже, и становится ещё хуже. Унизительнее ситуации никогда ещё не было.       — Я редко его растягивал, — ухмыляется Илан, наблюдая за тем, как пляшут мышцы у Юнги на спине, как напрягаются и дрожат бёдра, как натягиваются жилы и пытаются выбраться из пут руки. Мину плохо от этого откровения. — Обычно брал сразу, он уже приходил ко мне готовый и мокрый. Не знаю, откуда он брал смазку и за какие коврижки она ему доставалась, но, думаю, у меня будет шанс спросить.       — Не трогай!... — Юнги взбрыкивает, а в следующую секунду воет от боли и содрогается, стискивая уже два пальца внутри так сильно, что страшно. — Н-не трогай… Чимина… Су-ка…       — У этого котёнка есть зубки, — одобрительно хмыкает Чонхён, — какой милый.       Юнги хватает на то, чтобы смачно послать его на хуй, прежде чем Илан начинает быстро двигать рукой, безжалостно беря его пальцами. От третьего пальца у него начинается истерика, которая не даёт соображать, он только матерится и умоляет остановиться, не думая о том, что это слишком низко, опуститься до мольбы перед двумя моральными уродами, которые не собираются прислушиваться. Он знает, что им доставляет удовольствие причинять ему боль, видеть, как он ломается, как крошится его маска сильного и невозмутимого. Он не может удержать её, его руки слишком дрожат, и она падает, разбиваясь.       Юнги чувствует себя обнажённым, когда его рассматривают вот так пристально и жадно. Будто он кусок мяса, который не терпится сожрать, но прежде, чем это сделать, его истычут ножами и вилками.       — Ты бы слышал, как он кричал, — доносится до него сквозь туман в голове и пульс в ушах голос Илана, трахающего его пальцами грубо и безжалостно, преодолевая сопротивление мышц и зажатость. — Тебе бы понравилось.       Единственное, чего Юнги хочется больше, чем сдохнуть, это перекусить уроду горло, чтобы захлебнулся в собственной гнилой крови и отправился к праотцам в ад. Такой ненависти, как к нему, он никогда не ощущал, и это тот самый момент, который даёт ему силы на сопротивление.       Тело болит, скованное и не подготовленное должным образом. Совсем не так, как было с Хосоком, совсем не так, как было даже с самым неумелым его любовником. Илан точно знает, как сделать больно, и пользуется своим умением, этими своими знаниями, чтобы доканать его. Чтобы порадовать пропащую душонку господина, которому готов ботинки целовать за то, что с того света достал, вытащил из канавы и приютил на коврике у входа.       Развернувшись, Юнги плюёт этому отбросу в лицо, за что получает удар кулаком в скулу и особо болезненный — по заднице, которая уже мало что чувствует от того, как Илан её накачивает.       — Вижу, он уже готов, — ухмыляется Чонхён, поглаживая себя сквозь рабочие брюки, испачканные кровью. — Думаю, будет лучше, если ты останешься и поможешь мне, м?       Внутренности Юнги леденеют, скручивается тугим узлом. Он надеялся какой-то частью себя, верил в то, что его не коснётся это, что в этот раз обойдётся, а там он бы как-то справился. Но Илан предсказуемо усмехается и пихает в промеж лопаток, давит резко, нещадно, заставляя выпятить задницу. А когда снова пытается как-то помешать, отбрыкаться ногами, свалившись на бок, внезапно слышит холодное и хлёсткое:       — Я прикажу привести Чимина сюда, если ты не успокоишься, — Чонхён смотрит свысока, как на какой-то мусор, устав играться в эти игры и наблюдать за строптивым мальчишкой, которого не ломает физическая сила. Прямо сейчас он находит рычаг давления, которым пользуется, и его превосходство искрит в воздухе скопившимся электричеством. Поэтому Чон склоняется ниже, пристраиваясь сзади и прижимаясь к нему пахом, членом прямо между ягодиц, и двигает бёдрами вперед медленно, давя так, чтобы он почувствовал весь рельеф ствола и уздечки. — Отдадим его Илану. Посмотрим, как это было.       И он успокаивается. Он знает, что Хосоку ничто не грозит, что Намджун и Сокджин скорее костьми лягут, чем дадут лучшего друга, крёстного покойной дочери, в обиду. Знает, что Чонгука и Тэхёна не тронут, родственники всё же. Но Чимин… Он ничего не знает о том, насколько хорошо этот парень спрятался в этот раз, не знает, насколько легко его оттуда достать, но уверен, что Чимин откинет в сторону всё это, пустит под откос весь план, стоит только пустить клич о том, что с Юнги тут делают.       Это меньшее, чем он может обеспечить старшему защиту.       Осыпаясь острыми кусками битого фарфора, Юнги позволяет Чонхёну получить желаемое.       На сухую входить сложно и больно, кожу тянет и жжёт, внутри режет. Протяжный, полный боли стон срывается с губ Юнги, а сам он пытается сжаться снова, но получает увесистый, ощутимый удар раскрытой ладонью по ягодице и кусает язык. Расслабиться, повторяет себе, нужно расслабиться, его надолго не хватит, он быстро закончит…       Это чертовски больно, никогда не было так, даже первый раз был не настолько болезненным. Юнги пытается думать о чём угодно, о руках Хосока или улыбке в форме сердца, о мягком голосе Чимина, когда он рассказывал истории из детства одной из ночей, когда работа совсем не шла из-за того, что они были уставшие, но не могли уснуть. О первом взломе, которым он гордился, об ощущении клавиш под пальцами, когда распаковываешь новую клавиатуру.       У него не получается сосредоточиться, в голове полнейший сумбур. Он не слышит пыхтения сзади, не разбирает слова, знает лишь, что Чон что-то говорит, а Илан отвечает. Боль растягивается на всё тело, как вторая кожа под первой, затягивает нервы и затапливает мышцы, как формалином, нагретым до 100 градусов, или кипящей смолой, липкой и вязкой.       Он страдает.       А потом Чонхён вдруг сильно и резко толкается вперёд, входя полностью, и Юнги кричит, срывая голос и срываясь в пропасть. Кровь бежит по внутренней стороне бедра, но Чон выдыхает «наконец-то» и начинает двигаться.       В том, чтобы плакать, есть что-то стыдное и позорное, сколько бы Хосок ни убеждал в обратном. Сейчас, плача в голос, Юнги молит только о том, чтобы всё закончилось поскорее, потому что он не может. Кровать поскрипывает под быстрыми и не очень глубокими толчками Чонхёна, шумно дышащего в лопатки, а кожа в тех местах, где её касаются мокрые пальцы, будто стынет.       Это так мерзко. Юнги чувствует себя мерзким, грязным с головы до ног. Страха уже нет, есть только затягивающая в самые пучины, всё глубже и глубже вниз, боль, что спиралью закручивается и не даёт выбраться.       Чонхён ускоряется ещё и тянет его на себя на плечи, приподнимая, входя глубже, раня сильнее. Юнги хрипло протяжно стонет, кусая губы до крови, и думает, что всё, наконец-то кончилось, когда толчки останавливаются. Но слышит только:       — Переверни его, — и умирает снова. Чон добивает похотливым и отвратительным: — Хочу видеть это сладкое личико.       И всего пару секунд спустя видит перед собой лицо, которое будет сниться в кошмарах, от которого будет блевать, скрючившись над унитазом. Чонхён ухмыляется и вдалбливается в него, пока Илан держит обе ноги Юнги на весу и усмехается сверху. На него Мину вообще плевать, главное, чтобы Чимина не трогал. Это не такая большая цена за его свободу.       — Сделай лицо попроще, — комментирует Чон. Собравшись с силами, Юнги сгибает пальцы и оттопыривает оба средних, тыча ими ему в лицо.       — Отсоси, ублюдок…       Пощёчина получается такой силы, что голова кружится и в ушах звенит. Чужие руки сжимаются вокруг его горла и давят на трахею, перекрывают доступ к кислороду, безжалостно душат. Юнги жмурит глаза, утопая в красно-чёрном мареве под веками, но прекрасно чувствует ещё несколько пощёчин, разбивающих щёки изнутри о зубы.       Ладонь Илана разжимается, давая дышать, и чёрт бы его побрал за это. Юнги кашляет надсадно, будто пытается лёгкие выплюнуть, а заодно и всё остальное, и вскрикивает хрипло раз за разом от более размашистых, добивающих толчков, нацеленных только на то, чтобы одному из них было хорошо. Эту лотерею излишне удачливый Юнги проигрывает со слезами, заливающими лицо, и кровью, стекающей по подбородку из разбитого рта и носа.       — Как ты не поймёшь, — тянет слоги Чонхён, задыхаясь от темпа, — чем больше сопротивляешься... тем больнее.       — Пошёл… — хрипит Юнги, поджимая пальцы на ногах, которые Илан сильнее прижимает к его же плечам, складывая почти совсем пополам. — На хуй!       Оставив последний удар на лице, Чонхён кончает. Это ощущается по тому, как он дёргается и замирает в наивысшей точке удовольствия, отвратительно закатив глаза. Внутри у Юнги всё горит адским пламенем.       Становится тихо. Ноги падают безвольно на кровать по обе стороны от взявшего его насильно парня, и Юнги хочет свернуть ему ими шею, но не может даже просто согнуть их в коленях. Тело будто и не его вовсе, совсем чужое. Сквозь туман в глазах и приопущенные ресницы он смотрит на то, как Чонхён выпрямляется, зачёсывает волосы назад каким-то совсем киношным жестом и поднимается. Он шлёпает Мина по усеянному синяками бедру дважды.       — Давай в следующий раз поактивнее.       Он натягивает брюки и застегивается, звенит пряжка ремня. Чон кидает Юнги что-то, посмеиваясь, и указывает Илану идти следом, когда идёт на выход.       — Найдите мальчишку. Пора повеселиться по-настоящему.       Юнги нащупывает онемевшими пальцами брошенный ему ключ.