***
Такого возбуждения Рутгер не испытывал даже когда он обездвиженный наблюдал за тем, что проделывал Эннем с Тейсом прямо у него под носом. Если он сейчас же не войдёт в этого парня, он свихнётся. Альфа с трудом вырывается из плена губ Тейса и требует освободить его. — Накажешь, если я этого не сделаю? — кокетливо мурлычет омега. — Угу. Вырвусь сам. А потом выпорю, — шутливо угрожает Рутгер. — А если развяжу, то что? — Изнасилую. Жёстко. Омега похотливо смотрит на возлюбленного, отвязывая его. И моментом оказывается лежащим на спине. Альфа застёгивает на его изящной шее широкую полоску чёрной кожи. — Думаешь, ты один можешь сводить с ума? — говорит Рутгер, любуясь раскрытым омегой и готовым принять его всего, любого. — Как же я люблю тебя, маленький развратник, — он слегка расслабленной ладонью шлёпает Тейса по стройному бедру. И отдаётся своему желанию зацеловать и заласкать его всего. Тейс уже в голос скулит, вымаливая, чтобы, наконец, оказаться на плоти любимого. Его собственное омежье естество едва не вспыхивает в развратных губах альфы, когда тот решает, что пора. Рутгер разводит ноги омеги ещё шире, прикрепляет за лодыжки к верёвкам, свисающим с потолка, и приникает губами к его дырке. Тейс требовательно скулит, насаживаясь на язык альфы. — Потерпи немного, — просит тот, похотливо глядя на парня и аккуратно проникает пальцем в горячий анус. — Бля-я-я, какой же ты там горячий! Омега закусывает губу, извивается от этой сладкой му́ки. Сразу четыре пальца альфы ласкают его изнутри. С настойчивым стоном Тейс насаживается на пальцы Рутгера, задыхается от этого кайфа. — Сильнее! Ещё! — кричит он, чувствуя руку любимого под ошейником на своей шее. — Да, так! Ещё! Но альфа только переворачивает омегу на живот, поправляет верёвки и сменяет пальцы на дилдо. Одна его часть повторяет очертания фаллоса самого альфы, другая параллельная члену, заканчивается чем-то наподобие ладони. Чтобы ласкать член и яички «жертвы». — Специально для тебя заказал, — говорит Рутгер, хватает сзади за ошейник и потихоньку вставляет игрушку в анус Тейса. Начинает размашисто трахать парня этим эксклюзивом. Тот стонет, принимая эксклюзив, который жёстко ласкает его изнутри клоном плоти любимого, а «пальчиками» поглаживает его плоть. Властная рука тянет за ошейник, Тейс задыхается. Это заводит ещё больше! А когда хватка слабеет и губы Рутгера нежно целуют аккуратную головку его члена, вообще заходится диким криком. Странно, но он полюбил такие игры. Более того, ему нравится меняться ролями с этим альфой. С ним даже такое извращение кажется совершенством. Тейс стонет громче, чувствуя приближение оргазма. — Сильнее!..- кричит он, — Ещё! Вот так! — и подмахивает, насаживаясь на игрушку. Альфа медленно вынимает из хлюпающего ануса дилдо. И по́шло смотрит на Тейса. — Маленький, я хочу видеть твои глаза, — говорит альфа и выпускает на свободу ноги хорошо растянутого любовника. — Оседлаешь меня? — он ложится на спину. Омегу потрясывает от накрывшего возбуждения. По телу разливаются волны жара, в заду горит, член стоит, как каменный. Тейс с негромким стоном опускается на плоть призовых размеров и неторопливо вбирает её в себя, целуя своими упругими ягодицами светлую поросль в паху альфы. — Самый красивый омега на свете, — пристанывает Рутгер, поглаживая любимого по бёдрам, словно облегчая его первую боль от принятия себя. — И такой горячий, такой узкий… Омега упирается тонкими ладонями в накаченный пресс альфы, шумно дышит, начинает свою скачку. Он то привстаёт, то опускается до конца. Оба наслаждаются этим действом, таинством для двоих. Обоих сжигает одна общая страсть. Оба словно растворяются один в другом и плывут в невесомости своей любви, подпевая ей своими сладкими стонами. Рутгер притягивает к себе Тейса за ошейник, жадно целует его припухшие губы. Затем подхватывает под ягодицы и начинает чуть ли не подбрасывать на себе, от чего яички омеги похабно шлёпают о промежность альфы, когда он полностью вбирает в себя огромный фаллос, а его собственный возбуждённый член дико пляшет, сверкая глянцем на раскрытой головке. Но прикоснуться к нему Тейс не рискует, опасается, что кончит, так и не насладившись любовником. Но этого и не требуется. Альфа и омега переплетают свои взгляды в одну цепь, что связывает их ещё больше. Их стоны сливаются в один. Хитросплетение рук и ног похожи на готовый вырваться наружу вулкан. Тейса мелко трясёт, он запрокидывает голову назад, чуть замирает, кричит, и его пляшущее естество выстреливает жемчужно-белыми фонтанчиками, забрызгивая обоим животы и грудь, капли достают до самого лица. — Ох ты ж ни хера себе! — Рутгер даже останавливается, снова наблюдая, как его омега может кончить, не прикоснувшись к члену. Тейс ошалело смотрит на забрызганного Рутгера, оглядывает свой живот в белёсых бусинках спермы и тихонько поскуливает, приходя в себя. Альфа подминает парня под себя. Чуть ли не душит, хватаясь за полоску кожи на шее. Делает несколько глубоких движений внутри него, шлёпает по крепко сжимающимся ягодицам, разводит их для более полного погружения и кончает, рыча и воя. А потом неожиданно впивается клыками в шею Тейса под ошейником. Тот выгибается и кричит, дрейфуя между сладкой болью от метки альфы и спазмом от его раздувающегося узла внутри себя. — Тейс, ты выйдешь за меня? — хрипло спрашивает альфа, поняв, что он только что сделал. — Рутгер, ты настоящий извращенец! — стонет омега. — Ты залез мне в душу, подсадил на себя, как на наркотик. Довёл до того, что я кончил без всего, пометил. А сейчас на своём узле о таком спрашиваешь? — Прости. Я не смог сдержаться, — говорит Рутгер, утыкаясь мокрым от пота лбом в плечо Тейса и балдея от того, как тот двигает стройными бёдрами на узле, лаская его своей жарко пульсирующей дыркой, то почти выпуская на свободу, то полностью натягиваясь, и болезненно хрипя. — Я хотел это сделать уже давно. Ты будешь моим? — он зализывает ранку на изящной шее. — Ну конечно, любовь моя…- выстанывает омега. — И тоже пометишь меня? — крупные ладони оглаживают бока и вздымающийся живот парня. — Если хочешь… Второй заход, когда уже Тейс, связав Рутгера по всем правилам шибари, нежно входит в него, и горячая узкая дырка альфы принимает его плоть, а сам альфа наслаждается поглаживаниями, заканчивается скреплением связи. На излёте яркого оргазма омега ставит Рутгеру метку. — Вот и всё, — говорит довольный альфа, после этого лёжа на спине и поглаживая мурлычащего на его могучей груди омегу. — Теперь мы с тобой одно целое. — Одно, любовь моя…- отзывается Тейс и ласково вылизывает метку, только что оставленную на крепкой шее Рутгера. — Ты свадьбу хочешь традиционную или тихо-скромно? — интересуется альфа. — Мне всё равно, — выдыхает омежка. — Я просто хочу каждое утро просыпаться с тобой, любимый. — Люблю тебя, маленький…***
Почему-то Эннем был единственным здоровенным альфой, которому Вальгест не хочет причинять боль. Этого самого огромного альфу с самой зверской рожей, что встречал бета, и так жизнь отшлёпала, отхлестала и выдрала. Уж что у него там произошло, рыжеволосый Дом толком не знает. Четыре года назад, когда он появился в клубе, этот мускулистый гигант уже был словно атлант, придавленный небесной твердью. — Я не спрашиваю, он не рассказывает, — Гейрина устраивает партнёрство на сессиях с обладателем Дракона без перехода на личное. Для Вальгеста Эннем всегда остаётся загадкой. Бета очень хочет, но безумно боится узнать его тайну. А потому лишь ещё жёстче отрабатывает свои сессии при участии альфы. Внутри зудит желание влезть в мозг гиганта и узнать, по какой причине он стал таким. Не Дом, не свитч и не саб… Лишь великолепная прекрасная игрушка, которой на некоторых сессиях Вальгест обихаживает клиентов. Потому как Дракон — эксклюзив! От одного вида неестественно громадного фаллоса с откровенно устрашающим, но развратно притягательным «принцем Альбертом», многие клиенты буквально чувствуют физическую боль. Но какие мысли заполняют его лысую башку и что заставляет его, без сомнения, громадное сердце стучать? Фойру и Гейрину на это откровенно положить. Но Флориана занимает, как изучение далёких звёзд — астронома. И что сподвигло самого Эннема спровоцировать бету на новые исследования своего космоса? Почему этот мрачный великан с таким рвением взялся отстаивать любовь братьев Вальгеста, а его самого взял в союзники? И что за работа, какую помимо сессий, выполняет этот человек-загадка? И на кого он вообще работает? Зажать бы его здоровенную голову в колодки, вставить расширитель в блестяще выбритую макушку и спринцовкой достать мозг. А потом подвесить на крюк, покрепче связать и выбить хлыстом суть альфы. Иногда Эннем напоминает бете его отца. Он такой же огромный. В нём чувствуется скрытая агрессия, холодная расчётливость и неконтролируемая жестокость. Даже повадки напоминают Вальгесту того, кто строил его всё детство. С той лишь разницей, что Эннем не пытается сломать бету. Может, как-то выяснить, почему? Чтобы понять, зачем отец сделал из милого рыженького беточки жестокого Дома, огненноволосого Демона Порока, Господина Вальгеста, у которого нет стоп-слова. Может тогда упадёт с души камень его гнева и ненависти. Может тогда он сможет достичь равновесия, гармонии с самим с собой… — Есть у меня одна мыслишка, — с показным равнодушием говорит Вальгест. — Так давай отработаем эту сессию, — так же спокойно предлагает гигант, совсем вжав бету в стену. — А потом, — Вальгест по́шло смотрит на Эннема, — я претендую не только на это, — он провокационно трётся пахом о наливающегося силой Дракона. — Ты интересуешь меня весь. Целиком. Без остатка. Своё согласие Эннем выражает соблазнительно многообещающим и пугающе горячим поцелуем, от которого Вальгест чуть не теряет сознание. Может уже пора перестать контролировать? Может уже время, наконец, отдаться эмоциям?***
Две недели Флориан ходит так, будто его самого оттрахали два законченных Доминанта. — Ты как всегда в своём репертуаре, — говорит рыжеволосому Дому его приятель. — Какая это сбежавшая пара по счёту? — Единственная в своём роде, — отвечает бета и, наконец, решается развернуть свёрток, не так давно подаренный Рутгером и Тейсом. — Уж очень стрёмно подарочки вот такие принимать. Перед его восторженно засиявшими коньячного цвета глазами во всей красе из плотной обёрточной бумаги появляется очень строгий ошейник — широкая цепь с шипами, фиксатором и удавкой. А затем извлекается хлыст. Настоящий, для лошадей. И третьим пунктом бета достаёт натуральные полицейские наручники. — Да, эти единственные такие, — с некоторым сожалением повторяет Флориан, получая искреннее удовольствие от подарка. — Такого мне никто не дарил… — и это он не только про наручники, хлыст и ошейник. — Ну и что думаешь дальше делать? Бета пожимает плечами. — Я сам всё могу. Отец… хм! Отец… — как-то не поворачивается язык называть отцом грозного и недосягаемого Рутгера Лютера ван Дорна, этого холёного альфу с холодными глазами. — Я отказался от его предложения. — Какого? — оживает Брехт. — Старик хотел подарить мне студию для съёмок БДСМ-порно. Я отказался. Собеседник недоумённо смотрит на Дома. — Старый дурак совсем не в Теме! Он не понимает, что это таинство, а не просто ебля после нанесения побоев в экзотической обстановке. Дом — это не просто псих с плёткой. Это режиссёр целого спектакля, дирижёр удивительного оркестра, он контролирует все эмоции, он — боль наслаждения. Саб — главный актёр в этом спектакле, ведущая мелодия, эмоции, наслаждение болью. А свитч — украшение всего действа, то, что уравновешивает эмоциональный контроль Дома и подконтрольные эмоции саба. Эдакий ошейник боли в клетке наслаждения. И поводок между ними. Все трое должны быть на одной волне, должны чувствовать друг друга, доверять. Без духовной связи получается то дерьмо, которое лепят несведующие в Теме! Брехт искренне аплодирует такой проникновенной речи.***
Рутгер тупо смотрит на запотевшую бутылку виски. Сегодня он не хочет быть блистательным и успешным господином ван Дорном, который так ловко ещё до обеда уговорил враждующих между собой режиссёра и исполнителя главной роли принять участие в одном проекте. А потом сходил на сессию, где его вытрахал кудрявый омега. Сейчас он хочет понять, как и когда он превратился в абсолютную копию своего отца. Даже его взгляд всё чаще становится колкой льдинкой, которой он полосует всё вокруг. Альфа глотает огненную воду прямо из горлышка, даже не поморщившись, и ставит бутылку на стол. Перед его глазами встаёт образ отца. Рутгеру было лет пять, когда он, наверное, единственный раз в жизни видел, как глаза его отца засветились чем-то отличным от обычного колкого надменного льда. Всегда напряжённый отец изредка становился немного другим, пугающе мягким и даже позволял Нелье и Хьялти кое-какие вольности. Но не Рутгеру. — Ты — альфа, — говорил ван Дорн-старший. — Ты обязан постоянно всё контролировать. Это сейчас Рутгер понимает, что отец нашёл способ сбросить, хоть на время, гнёт ответственности и тяжесть контроля. У железного альфы появилась тайна, благодаря которой он мог постоянно всё контролировать. Любовник? Вряд ли. Мало кто из омег или бет выдержал бы такого несгибаемого альфу. Шлюхи? Тем более! Слишком публичная личность этот великолепный альфа, чтобы таскаться по борделям и притонам. Кто? Это всегда занимало Рутгера. Но, кажется, он начал понимать это только по прошествии тех двух месяцев, что ходит на сессии, где под руководством строгого Дома его трахает омега. Натягивает, как дешёвую шлюху: бесстыже, откровенно, оттяжно… И так сладко! Этому кудряшке хочется отдаваться. Хочется покоряться его власти, подчиняться его желаниям. Альфа с нетерпением ждёт жаркие встречи, где он может отдавать омеге себя всего. Неужели он влюбился в этого парня? Впервые в жизни Рутгер чувствует себя абсолютно свободным и счастливым под омегой. Первым омегой, который трахает его — ван Дорна-младшего, блистательного альфу, наследника киноимперии! Омежка такой невероятный! И, видимо, испытывает к альфе кое-какие чувства. Вон как нежно оглаживает задницу, когда втрахивает в пол клетки! Так сладко не скулят, если имеют просто послушную куклу. И как омега рвано дышит над ухом после оргазма. А такими жаркими поцелуями в шею не благодарят того, кого просто ебут на потеху своему самолюбию. Мальчишка очень похож на актёра Лассе Ингмара, который исчез с экранов, едва ворвавшись на вершину славы. А если его кудряшки окрасить в огненные всполохи их Дома, то будет вылитый Лассе! Кстати, бета тоже чем-то отдалённо напоминает этого киноактёра. — Блядь! Да ты же спалился по полной! — довольно и цинично ухмыляется Рутгер. Так вот она тайна его отца! Прелестный Лассе Ингмар имел Лютера ван Дорна также, как сейчас Младшего трахает обворожительный Джокер, похожий на того рыжего омегу! — И рогатый меня побери, если это не так! — снова вслух радуется Рутгер, заливая виски из бутылки себе в глотку. Но грёбаная генетика! Неужели он становится похожим на отца настолько, что его привлекает такой же тип омег, как и его родителя? А что будет, если кудрявый омега исчезнет из его жизни? Рутгер прекрасно помнил, каким тяжёлым стал взгляд отца, когда он однажды утром, много лет назад, прочитал в газете о смерти Лассе Ингмара. Определённо, отца и этого рыжего омегу связывало что-то! Потому что несколько лет назад Рутгер видел, как снова засияли глаза родителя, когда тот просматривал какой-то отчёт, и там мелькнула фотография актёра. Чуть позже, молодой альфа невольно услышал разговор, когда собрался зайти к отцу в кабинет, но благоразумно остался за дверью. — Вы уверены, Брехт? — как всегда твёрдым тоном спрашивает отец. — Абсолютно, господин ван Дорн, — отвечает голос, судя по постановке, полицейского. — Этим делом ещё занимался один мой коллега, пока не вышел на пенсию. Кажется, я распутал дело. Это был не несчастный случай на бытовухе. И не убийство по неосторожности. Адвокат у альфы был хороший. Да и в армии не хотели терять такого крутого спеца. — Я так и думал, — выстанывает ван Дорн. — Я требую справедливости. — Какой именно? — Сами понимаете, какой, — вкрадчиво говорит отец. Коп хмыкает. — Но конфиденциально, — добавляет киномагнат. — И гарантированно. Полицейский немного помолчав, выдаёт: — Есть один парень, который всё сделает чисто. Даже несмотря на то, что его клиент — спецназовец. — Доверяете ему? — Более чем, господин ван Дорн, — режет коп. — Эннем — очень надёжный. Слышен мягкий звук — отец встаёт с кресла и совсем тихо говорит: — Я надеюсь, моё имя останется в тайне. — Это даже не обсуждается! Рутгер, понимая, что посетитель скоро покинет кабинет отца, удаляется. По возвращении он мельком видит взгляд отца, который рассматривал фотографию, но резко убирает её, заметив сына. И как леденеют его глаза, только что излучавшие нечто невероятное. Так отец не смотрел ни на кого! Тогда Рутгер сделал вид, что не заметил этого, сразу перешёл к вопросу, который надо решить. Но хорошо запомнил тот взгляд. — Неужели мой отец всё-таки кому-то покорялся? — вслух рассуждает Рутгер и снова глотает виски. — И что же его на это толкнуло? Ёб твоего папу! Это же была любовь! Теперь всё встаёт на свои места. Сын подобрался к тайне отца. Но как же его бесит, что он становится таким же! — Да всё к рогатым! — Рутгер делает ещё глоток. — Если тебя ебёт любимый омега, так гори оно всё синем пламенем! Если отец так хочет, чтобы он стал его копией, то пусть смирится, что его трахает омега. А сам Рутгер влюбился в этого кудряшку, как мальчишка. Он узнает, как на самом деле зовут Джокера. Он и дальше будет отдавать себя всего власти этого парня, у которого чувства к альфе, он абсолютно уверен, взаимны. Не зря же пару часов назад, сразу после сессии, он пригласил омегу сопровождать его на благотворительный банкет, устраиваемый кинокомпанией!***
Флориан просыпается среди ночи в большой спальне. В теле невероятная лёгкость. В заду приятно потягивает. Яички пусты. Член едва живой. И под кожей разливается сладость от обжигающих ударов плётки. Но он не один в постели. Его бесстыже рыжие волосы размётаны по могучей груди Рутгера, который во сне обнимает его рукой и улыбается. В загривок жарко дышит спящий Тейс. Его изящная рука так же обнимает бету. Стройная нога омеги закинута на бедро Флориана. — Что за херня? — тихо бормочет бета, высвобождаясь из любовных объятий братьев. И пунцовеет, как невинный, вспомнив, что вчера учудила эта парочка. Альфа и омега решили узаконить свои отношения. А потом сбежали каждый со своего предсвадебного мальчишника. И явились к нему в клуб, заявив о своих намерениях провести ночь с ним. И уже у Рутгера дома зацеловали, заласкали и залюбили его всего. Но с уклоном в игры, на которые он их сам и подсадил. Он плавился в их страсти. Кажется, что его броня вот-вот даст трещину, потоки любви братьев вольются в него и растопят его гнев и ненависть. Альфа и омега были ещё более искренни в своих ласках, чем в первый раз, когда заявились к нему и нагло утопили в своих чувствах. Словно он был не жёсткий Дом, не Господин Вальгест, а любимый бета в триаде равных. Флориан уже плохо соображал, кого из этих двоих он шлёпал, а потом трахал, а кому жарко отдавался под наказания и горячую страсть. И кто потом сильно овладевал им, а он покорно ласкал другого. Но каждый раз это было так страстно и так сладко! Они и уснули все в обнимку. Бета чувствует себя неловко. Он в некотором смятении. Он не ожидал, что из холодного Господина Вальгеста эти двое так легко достанут страстного рыжеволосого Флориана Ингмара. — Ну уж хуй! — бормочет бета, прячась в свою привычную оболочку и осторожно вылезая из постели. Альфа и омега, не просыпаясь, будто магниты, притягиваются друг к другу и переплетаются руками и ногами в одно целое. Флориан любуется этим хитросплетением красивых тел в причудливо развратной, но прелестной сцепке. Особенно в окружении брошенных повсюду игрушек, с которыми развлекалась троица. Он перебирается на диван в гостиной, сворачивается клубочком и засыпает. Утром его будят сладострастные стоны, доносящиеся из спальни. Их перекрывает окрик Тейса, взвизгивание хлыста, пошлый шлепок и всхлипывание Рутгера. Ведомый любопытством бета безумно хочет вторгнуться к любовникам. Но он лишь воровато поглядывает в чуть приоткрытую дверь.