Ангельская болезнь

      Только около десяти всё это и без того затянутое действие разрешилось. Гнилая лазурь океана выплюнула корабли, прибив их к заранее приготовленному пирсу. Из кают последовал уставший экипаж, а затем и вереница чёрных людей, обтянутых старыми цветными тряпками.       Люцифер стоял на северной части берега и наблюдал за происходящим с видом крупье, увидевшего разорение уже тысяч людей и совершенно потерявшего интерес к подобным событиям. Он не ухмылялся, хотя так хотел обозначить происходящее своим привычным способом протеста — протеста его собственного, адресованного разве что самому океану, но в итоге только сложил руки на груди и задумчиво щурился от особенно забавляющих мыслей, словно от ярких лучей вирджинского солнца. Дино и Элайджа, возникшие рядом спустя минуты, стояли по разные стороны, отличаясь от него явной степенью мрачности. Иногда, правда — взволнованные — рядом проходили местные жители, попеременно оглядывая группу наблюдателей — все знали, что отец и шахтёр стали близки, смутно удивляясь такой необычной связи. Дино же, поселившийся в деревне в качестве странствующего торговца, приехавшего в Вирджинию за изделиями из металла и всякой мелкой чепухой, вызывал у местных меньше интереса.       Элайджу было не узнать. Такого пустого взгляда, воткнутого в океаническую даль демон ещё не видал. В какой-то момент Люцифер хотел сказать ему хотя бы что-то, но, правда, совершенно не понимал, что. Отец в смятой от незапланированной стирки рубашке выглядел скорее участником похорон, нежели наблюдателем за выгрузкой живого товара. В Вашингтоне подобное — обычное дело, но священник явно был не здесь — там, в воспоминаниях, отпечатавшихся сутулостью на широкой сильной спине, мелькали многочисленные нелегальные сделки, на которых он присутствовал или устраивал сам.       Очевидно, что и Дино в полураспахнутой рубахе, чуть касавшийся плечом плеча Люцифера в жесте мимолётного доверия, был расстроен. С момента появления первого узника на сыром береге деревни, он не произнёс ни слова, поникше, с безлико опущенными руками, созерцал волнующую всех остальных жителей картину, изредка отворачиваясь в попытках скрыть от Люцифера досаду.       Право, это походило на фарс. Он совершенно не понимал молчаливых собеседников.       — Ну что, любимый народ сегодня радует тебя?— неторопливо, словно наслаждаясь правотой, сказал демон, нагнувшись к уху ангела.— повторю: очень похоже на человечество; ах, да, это же норма. Гармония. Там, где есть приручители, должны быть рабы?       Дино поднял взгляд, в нём было слишком много загнанности и хмурости, чтобы Люцифер продолжал глядеть в ответ. Одного он не выносил в ангеле — пустоту, какую каждый раз видел в своём отражении в водной глади.       — Ты и так всё знаешь.— явно мнимо равнодушно сказал Дино, поправив растрепавшиеся от сильного океанического ветра волосы. Аккуратный пучок развалился, и Люцифер на секунду задумался, что вчера, вчера было также... когда он был с Дино. Сегодня произошедшее казалось фантомом, данным, которое уже не приносит его душе ничего, кроме спокойствия подобно морфиновой настойке. Что-то вспыхнуло вчера искрой, а затем также стремительно погасло, оставив его в столь привычной тьме.       — Конечно, знаю, в сущности свободы у них не меньше, чем у нас всех. Когда ты это поймёшь, жить станет проще.       Собеседники продолжали играть в молчание — ненавистную для демона форму общения. Люциферу хотелось смеяться. Очень хотелось сказать, что он один знает всё — суть людей, а ещё то, как работает эта грёбаная гармония, в общем-то ещё то, что весь мир — сплошная иллюзия. В наказание за эти знания чувства давно покинули его, он редко видел себя живым. Да и, если честно, не хотелось быть таковым, чтобы в подобные дни не ощущать себя мерзко, как двое его спутников. Лица всех троих уже успели повлажнеть от морской влаги, стопы промокли и ощущали неприятный холод. Часто пролетали чайки и кричали, кричали, словно звали кого-то с близ стоящего маяка, кидающего на троицу свою тонкую чёрную тень.       Бесчувственность культивируется. С каждым событием, воспринятым как обыкновение, она уходит, оставляя за собой болезненное равнодушие.       — Тебе ли это говорить с твоей свободой. Всё, что ты говоришь, такой абсурд, — на имени «Этан» Дино осёкся, как только увидел сонный зевок демона. Он вскинул брови, словно не поверил в грубое выражение скуки, а затем протестующе отвернулся. Но плеча своего не отнял, точно все равно оставался поддержкой. Люцифер мог предугадать все его жесты: Дино вновь разочаровывался, разрывался на части между тем, быть рядом или нет. Двоякие ощущения всегда выматывают своей непрерывностью длиною в вечность. Он бы мог подумать, что ангел что-то чувствует к нему, но у бессмертных редко когда находились чувства. Однако ж человек бы умер — Дино жил день за днём в мучительном ожидании, не решаясь доиграть их партию до конца. Жизнь закончилась ещё две сотни лет назад, и у демона оставались силы лишь на игры, продиктованные нуждой демонстрировать хоть какие-то эмоции.       Всё это, конечно, было невыносимо. Гримаса грустной насмешки искривила лицо Люцифера. Он переваливался с ноги на ногу, нетерпение и обида хватали его за суставы, дрожащие на худощавых руках. Не будь тут Элайджа, он бы точно все сказал... Но пока только смог выдать:       — Да уж, мы и рабы, я и ты в сравнение не годятся.       «Либо ты не знаешь меня, либо я себя не знаю, Дино. Не удивлюсь ничему»,— подумал он и вновь прищурился, топя в душе тягучую боль. Если она была, конечно. В уме он мог поклясться, что всё, начиная от рабства у собственного отца, заканчивая бессмысленной божественной службой, и то, как это выпотрошило его до чёрной пустоты, не могло уйти от глаз ангела.       Почему Дино верил в него? Почему думал, что Люцифер мог уцелеть после этого всего?       — Ну а вы, отец, что думаете? — весьма равнодушно обратился он к Элайдже, давно привыкшему к такой манере общения.       Элайджа был потерян. Наверное, такие моменты наталкивали его на море новых размышлений.       — Я, — растерянно начал он,— верю в человечество. Это когда-нибудь кончится.       «Не смейся, Люцифер, не смейся...»       — Иногда вера не полезнее вилки к супу,— в конце концов Люцифер в последний раз качнулся и покинул берег, а за ним последовал и Дино.       Элайджа вопросительно дрогнул правой бровью, на которой красовался бледный шрам. На его лице отобразилось сомнение. Он не обернулся и только произнёс в сторону океана, зная, что Люцифер этого не услышит:       — Нельзя быть в чём-то верующим, а в чём-то нет.       Рабы двигались по деревне похоронной процессией, уводя за собой провожающих зевак. Деревня Сан-Джонс продолжала жить своей скучной человеческой жизнью.