Звук тишины

      Ренгоку-сан умер.       Они вернулись в поместье, а Зеницу не покидало чувство пустоты, словно на их глазах ушёл родной человек. Крепко засело в голове и другое: было в Кёджуро и Шинобу-сан нечто особенное. Речь шла отнюдь не о различии между мужчиной и женщиной или демоном и человеком — в форме звуков столпов таилось что-то более внушительное, но тонкое, а потому ему, Зеницу, не доступное.       Это раздражало и угнетало. Агацума испытывал бесконечный голод по разнообразию, которое давал настоящий, чуткий слух, но приходилось мириться с неизбежным. Впрочем, если он понимал, что слышит не просто формы, шанс научиться точнее считывать звуковые силуэты имел хотя бы слабую жизнеспособеность. А пока следовало подлечиться и отдохнуть.       Незуко проявляла к нему подчёркнуто повышенный интерес. Обыкновенно она была очень апатичной, много спала, а если бодрствовала, то жалась к Танджиро или играла кончиками собственных волос. Теперь же частенько оказывалась поблизости и долго разглядывала его, а пару раз даже тянулась потрогать. Её маленькие когтистые руки, удивительно мягкие, без единого шрама, ласкающе касались макушки, гладили, ерошили, и Зеницу мог поклясться, что Незуко то ли угукает, то ли урчит, потому что глаза у неё щурились, и в их уголках собирались мелкие морщинки. Прямо как у Танджиро.       Не передать, как ёкало сердце и каким близким к эйфории он чувствовал себя в эти минуты. Казалось, маленькая демоница внезапно начинает очеловечиваться, но нет: Незуко не менялась, и вскоре Зеницу пришлось признать, что происходящее лежит за гранью его понимания. А та в один прекрасный день взяла да улеглась головой ему на колено, скребя коготками по татами и подобрав под себя ноги. У Зеницу точно рыбья кость застряла в горле, и он, побелев, резко вспыхнул. Дрожавшая рука застыла над тёмной головой с ленточкой-бантиком и осторожно опустилась ладонью на мягкие волосы. Незуко даже не пошевелилась.       «Может, я ей тоже стал как-то по-особому нравиться?..»       И он поймал себя на невольной мысли, как было бы приятно сейчас услышать даже её пустой, демонический шум...

***

      Новая охота (та, к которой он оказался готов морально, ибо в поезде чуть не отдал концы) состоялась где-то через месяц после смерти Ренгоку-сана. Зеницу, много вынесший из прошлой стычки, ждал ворона уз с периодически накатывавшей паникой. В голове крутилась параноидальное: а если я опять стану лёгкой мишенью?!       Его новый слух не шёл ни в какое сравнение с прежним, когда дело касалось боя. Теперь Зеницу приходилось полагаться исключительно на остроту зрения и выдержку, которой ему, стоит сознаться, значительно не хватало. Даже в вагоне он едва не рубанул с воплем по Незуко, в разгаре битвы спутав её с захватывавшим вагоны Энму. Эта страшная тайна грызла его несколько дней подряд, и, когда девушка снова подобралась к нему ночью, усевшись на одеяло, он похолодел: как? Как после подобного демонический инстинкт не диктовал ей расцарапать ему лицо или хотя бы зашипеть?       Но если Зеницу и было страшно до колик, он прекрасно понимал: без настоящей битвы он застрянет на переходном этапе, в запале и панике то и дело путая мужчин с женщинами, людей с нелюдями и, тем паче, демонов с демонами. Уметь фокусироваться, когда окружение вводит в полнейший ступор, быстро выцеплять необходимое — все эти способности теперь доставались потом, кровью и упорством. И тем не менее Зеницу в перерывах между паническими приступами казалось, что слух его немного, но обострился.       Деревушка, в которой они провели день до вечера, приветливо мигала последними огнями, когда Зеницу с Танджиро обернулись, прежде чем исчезнуть в кустах. Им предстояло перейти жидкий лесок с огромными просветами между стволами и кронами, а потом спуститься к реке, где лет тридцать-сорок назад поставили мост. Демон, по сообщению ворона, облюбовал широкую дорогу сразу за ним, сожрав уже пятого по счёту торговца, а однажды вырезав целую семью переселенцев. Но народ продолжал ходить, обвешиваясь талисманами, ибо другого пути не было, а нечисть привыкли пугать по-старинке.       Их тоже украсили этим добром, хотя Иноске сопротивлялся до последнего, махая руками на почти беззубую старушку. Танджиро же неустанно улыбался и кланялся, слишком благодарный за гостеприимство, а Зеницу следовал его примеру, и таким образом снабжённая на все случаи жизни троица (не считая прятавшейся в коробке Незуко) вскоре отправилась прямиком к мосту.       Кусок пространства за ним (как им рассказали, место недавнего пожарища) напоминал отравленную ядом пустошь. Несколько деревьев на чёрной, голой земле кривили сучья, повсюду на обочине валялись обломки камней, и возле одного из них тухнул труп белки. Зеницу поспешно отвернулся, стараясь не думать, что и его может постичь та же участь, если он сегодня будет практически беспомощен. Но скоро погорелая местность зазеленела свежей травой, и они оказались в окружении молодой поросли. Танджиро резко замер.       Иноске едва не наскочил на коробку, а шедший позади всех Зеницу, который сквозь стук сердца пытался выцепить малейшее изменение шума, обернулся назад, чувствуя, как желудок сплющивается и покрывается льдом сразу от облегчения и ужаса. Облегчения — потому что его ухо распознало приближение нечисти, а вот сама нечисть со скалящейся пастью, неспешно вылезавшая из-за торчавших корней поваленного дерева, внушала откровеннейшее отвращение.       — Р-реб-бят-та-а…       На вспаханном морщинами, землистом лбу торчал толстый рог, большой рот кривился, пуская слюни, и они капали на траву. Демон горбил тощую спину, и Зеницу даже с такого расстояния мог рассмотреть под натянутой кожей острый, непропорциональный скелет. Пальцы на руках были непомерно длинные, с мелкими когтями, а ноги напоминали собачьи. Одежду (если таковое вообще можно назвать одеждой) составляла невообразимая куча драных тряпок, и Зеницу подумалось, что, наверное, чудовище сдирало их с невинных жертв.       У него засосало под ложечкой.       Рядом раздался топот Иноске — кабан, наверняка заорав не своим голосом, ринулся на демона. В воздухе блеснули зубчатые лезвия парных клинков, но тут неказистое, готовое вот-вот развалиться на части нечто подпрыгнуло и высокой дугой махнуло Иноске за спину, приземляясь на все четыре конечности. Зеницу, спешно обнажая клинок, сглотнул, поражённый скоростью и гибкостью тощего существа.       А оно, раззевая пасть, уже кинулось к ним, загребая расстояние мощными махами. Зеницу, стараясь сосредоточиться лишь на противно вибрирующих в голове шагах, встал в защитную позу, готовясь в последний момент увернуться от чудовища и снести ему голову, оказавшись сбоку. И понадеялся, что Танджиро прикроет его в случае промаха.       В нос било мертвецки-болотной вонью. Луна скрылась за тучами, и в почти кромешной тьме демон выглядел до трясучки жутко. Зеницу, с воплем рубя лезвием в прыжке, про себя ругался на чём свет стоит, силясь сохранить хоть каплю трезвого рассудка. По-прежнему непривычная, вибрирующая тишина в голове мешала адекватно воспринимать пространство, и он таки промахнулся, высекая глубокую рану на костлявом плече. Рука отвалилась практически наполовину, и поскользнувшееся чудище бахнулось прямо Танджиро под ноги. В воздухе мутно блеснул клинок. Удар.       Зеницу почувствовал, как свербившее горло внезапно сдавливает от очередного крика: из выгнутого позвоночника демона резко выросла костлявая лапа и ухватила в воздухе чёрное лезвие, блокируя смертельную атаку. Танджиро оказался открыт, а его пальцы по-прежнему стискивали рукоять. Секунда. Две. Три...       Зеницу, сдаваясь перед рефлексами и посылая подальше здравый смысл, кинулся вперёд, видя, как «мешок с костями» перекатывается по земле, а его друг кувырком летит в траву. Думать было некогда: дело рисковало ухнуть в трубу.       Мимо него мелькнул Иноске, определённо готовясь раскрошить противника на куски, но Агацума ещё до атаки понял: не успеет. Демонический кулак, будто стрела на верёвке, вылетел в сторону кабана и попал точно в солнечное сплетение, отбрасывая его назад.       — Танджиро, ложись! — Зеницу захлестнуло страхом напополам с гневом. Не за себя, за Танджиро, потому что мерзкая тварь, намертво держа лезвие, уже повернула худющую морду в его сторону, а он, оглушённый падением, успел только подняться на колено.       Воздух больно трещал, ветер колол кожу, и Зеницу, выдыхая, приготовился ударить напрямик. В темноте на него уставились два жутких водянистых глаза без зрачков, блестевшие, как крошечные луны. Свободная от клинка рука выбросилась в его сторону, целясь костлявой пятернёй прямо в лицо.       Расстояние для уклона было слишком мало — затормозив, он повалится назад или вбок, а Танджиро по-прежнему находился в опасной близости от полусгнивших зубов.       «Бей».       Вся сила, вложенная для удара по шее, разрубила руку, точно нить. Кусок почти не кровившей плоти шлёпнулся в траву, а Зеницу, раздирая глотку, врезался в демона, всаживая в него меч по самую рукоять. Глупое решение, идиотское: они ухнули наземь, и он, сбивая дыхание от мерзкой вони и ощущения костлявой плоти рядом с лицом, оттолкнулся ногами от первой попавшейся точки опоры. Кувыркнулся вперёд, суматошно выныривая из смертельных объятий и проорал на остатках воздуха в лёгких:       — Иноске, чтоб тебя! Кончай прохлаждаться!       В просвете между ног поднявшегося и заревевшего ввысь демона Зеницу увидел Танджиро. Тот, стоя на коленях, спешно пытался сбросить с клинка кусок конвульсивно дёргавшейся руки, а гудёж вдруг разразился чередой знакомых бухающих шагов Иноске. Мгновение, и обезглавленный труп с мечом в теле замер, закачался и медленно повалился вперёд, приминая свежую траву. Правда, последнего Зеницу уже не видел: перед ним на согнутые ноги приземлился Хашибира. И, наверное, хрипел злостное «Да вообще-то я здесь!», потому что кабанья голова припадочно дрожала в пробившемся сквозь тучи лунном свете. А у Зеницу подкосились руки.       Как он по-прежнему находился в сознании, ведомо было одним богам.