They say that I won't dare, won't get under way
Они говорят, что я не посмею, не сойду с места
They tighten heavy rope around my neck
Они затягивают тугую верёвку вокруг моей шеи
They don’t have any name, they’re here to stay
У них нет имени, они здесь, чтобы остаться –
All these fears of mine
Все мои страхи.
But I have to kill ’em
Но я должен убить их
For so many lives that I’ve lost
Ради множества жизней, что упустил*.
(с)
. Улица за стеклянной стеной закуталась в утреннюю пасмурность. Солнце, едва проснувшись, утомилось и спряталось в серых облаках, сквозь которые изредка высовывало короткие лучики. Осадков не предвещалось. И, несмотря на хмурость погоды, город не выглядел мрачным. Его оттеняли городские черепицы, кирпичики, фасады домов, вывески и стрит-арты. Яркий, пёстрый, как стереокартинка, Амстердам. Мия бросала беглые взгляды на сидевшую напротив Софию. Фон Гельц − представилась она полностью немного позже. Новая знакомая притягивала к себе всё внимание. Красивая. Бледное лицо с выраженными скулами. Изящно очерченные губы, прямые брови без ироничных изгибов. Волосы только казались иссиня-чёрными. Собранные в низкий гладкий хвост они отливали на свету глубоким каштановым. София гармонично совмещала в себе тонкость и уверенность. Статная, аристократичная. Фарфоровая статуэтка. «Эстетика» − вот слово, которое приходило на ум при взгляде на неё. Но привлекательная оболочка наверняка скрывала внутри стальной стержень. Эта девушка, невзирая ни на что, не хрупкая беззащитная лань. Она, безусловно, дикая кошка, умеющая нападать, хищничать и охотиться. А внешность − её ведущее оружие. Выражая готовность к беседе, София сложила на столешнице кисти рук. Миндалевидные ногти не были покрыты декоративным лаком. На ней бы это смотрелось вычурно, − успела подумать Мия, прежде чем приказала себе сосредоточиться. Неуёмные мысли в голове всё толкали друг друга. София заговорила первой: − Надолго ты здесь? − Сегодня улетаю, − пробормотала Мия своей чашке кофе. − И Виктор? − Да. − Верно ли я понимаю: вы с ним пара? Запнувшись, Мия кивнула. София вгляделась в её лицо, силясь уловить в нём эмоции. − Вышло вчера неприятно, − продолжила она, растягивая паузы между словами. − Безусловно, я имею представление, в чём дело. Теперь я не вхожу в подходящее Виктору окружение. Так он считает. Догадываюсь, он не предполагал, что встретит меня здесь. Когда Виктор ещё жил в Амстердаме, отель находился на этапе разработки. Но мы всегда знали, какое имя понесёт это место. Для сведущих оно являлось бы отсылкой к Данте Алигьери. Для непросвещённых стало бы рядовым названием, что удобно ложится на слух. Виктор, конечно же, не помнит этого. Иначе бы не пришёл сюда. Помнит. Услышав вчера название отеля, он забеспокоился, но старался не подать вида. Мия отметила особенность речи своей собеседницы, немного непривычную для себя расстановку слов во фразах. Плюс европейский акцент. − Я так удивилась. Он здесь. Почти сенсация, целое знамение для нас всех. В своё время Виктор резко уехал отсюда, а теперь так же резко появился тут вновь. Сколько времени прошло? Три года, − сама себе ответила София. − Увидев его вчера, мне вдруг показалось, что всё это происходило только вчера. Что всё? Мия хотелось ухватиться за этот спасительный выступ и вскарабкаться по нему наверх. Она едва не поддалась первому порыву. Нельзя задавать такой обширный вопрос. София производила впечатление человека трезвого расчёта. Она подойдёт к ответам с осторожностью. Нужно вытянуть информацию по частям. Люди охотнее делятся правдой постепенно, а не целиком. Журналист я, в конце концов? − Откуда ты знаешь Виктора? София снисходительно улыбнулась. Как взрослая, у которой ребёнок спрашивает очевидность. − Почти всю жизнь знакомы. В младшей школе вместе учились. Затем в старшей. Мы… дружили, − последнее слово отличилось сомнением. София не была уверена, смеет ли говорить о Викторе как о друге. − А потом он уехал. − Почему? − Хотелось бы мне знать. − Но как он это объяснил? − А ничего он не объяснял. Мы уже тогда жили точно на разных материках. И общались с ним, как с человеком, которого едва знали. Его мать, отчим и мы, его друзья, стали ему почти врагами. Ах да. Он объяснил свой переезд. Сказал, что здесь его время кончилось. Впрочем, это могло значить что угодно. В то время ответы Виктора мы воспринимали... − её губы несколько раз неуверенно приоткрылись: София подбирала правильное слово, − скажем так, философски. Неважно, что он говорил. Поступал он иначе. Новость о том, что он отправляется в Америку, повергла меня в шок. А его семья просто приняла это, невзирая на нестабильное состояние Виктора. Я была уверена, они сделают всё, чтобы остановить его. Но нет. Жаклин просто позволила Виктору уехать. − Что с ним случилось? − не вытерпела Мия, наплевав на обещание себе не набрасываться с вопросами. Размышляя, София гладила кромку своей чашки тонкими пальцами. − Полагаю, всё началось со смерти Аллегры. Она пропустила паузу. Словно отвлекалась на параллельный диалог, что вела с незримым собеседником в своей голове. − Аллегра − это его девушка? София перевела на Мию туманный взгляд, который резко стал осмысленным, точно фигура перед ней приобрела чёткость. − Он даже не называл её имени тебе? − точёный подбородок неодобрительно качнулся из стороны в сторону. − В этом весь Виктор. Молчит, пока к стенке не прижмут. Мия пожалела, что вмешалась в рассказ. София говорила куда активнее сама. Вопросы же вводили её в лёгкий транс. − Они с Аллегрой начали встречаться ещё в юности. Учились вместе, сначала в школе, затем в консерватории. Тебе ведь хотя бы известно, что он учился музыке? − Да. Посмотрев в окно, София улыбнулась сама себе. − У них были общие увлечения. И музыка являлась основным объединяющим их элементом. Они часами сидели за фортепиано и играли, играли. Мне же Аллегра всегда представлялась весьма сомнительной спутницей для Виктора. От этого союза она становилась больше, а Виктор напротив, с каждым годом тускнел и истончался. Конечно же, моего мнения на этот счёт никто не спрашивал. София остановилась, как если бы вдруг поняла, что не хочет больше продолжать. − Её убили. Двое парней из старой школы. Один сидит в тюрьме. Со вторым же вышла странная ситуация. Случай был громкий, даже для такого города − всё же, жестокое убийство молодой девушки. Несмотря на это, дело проходило довольно тихо. А всё потому, что отец второго преступника − человек с большими связями. В ходе разбирательства была проведена одна вполне законная махинация. Суд в один момент просто заменил прокурора и адвоката, а до новых дошли уже не все сведения по делу, а только выборочно выгодные стороне защиты. За разбирательство практически взялись заново, что вышло преступнику на руку. София быстро провела кончиками пальцев по кромке идеально собранных волос − незримо смахнула с себя эту историю. − Знаешь, я старалась в это не вмешиваться. Виктор лучше знает, в чём методика этой процедуры по замене сторон обвинения и защиты. Он практически вёл своё расследование параллельно с официальным следствием. Он был одержим. Он воевал. Но… Тот парень получил условный срок. Для Виктора это стало настоящим ударом. И спусковым крючком. Он… съехал с катушек. Грудь Мии обожгло кипятком накатившей тревоги. − Что значит, съехал? − спросила она сбивчиво − вопросы рвались из неё наперебой. − После убийства Аллегры он стал неуправляемым, дёрганным, − пояснила София. − А после оглашения приговора у него появилось ещё и пристрастие к веществам: наркотики, алкоголь. Это был невообразимый контраст по сравнению с тем Виктором, которого мы все знали. Умный, воспитанный и культурно-образованный, из образцовой семьи. Музыку сочинял, − в голосе Софии проявились нотки обожания. − А потом бросил всё. Учёба мешала ему проводить своё расследование, фортепиано напоминало о потерянной любимой. Виктор не просто стал нервным и грубым, он легко поддавался импульсам и вспышкам агрессии. Отчасти потому, что постоянно находился под таблетками, травой или выпивкой. Он путался с какими-то подозрительными людьми, но это уже нюансы. Все наши попытки вмешаться оказывались напрасными. Он даже лежал в клинике с нервным срывом, стоял на учёте у психиатра. Ему хотели поставить более точное психическое расстройство, но для таких диагнозов нужно наблюдение. А Виктору было не до того. Пару раз казалось, что нам удалось до него достучаться, но он никогда не давал себе до конца помочь. Он сказал, что ему это всё не нужно, что хочет остаться один и дожить то, что ему осталось. А он именно доживал, с его-то выходками и новым разрушающим образом жизни. У него каждый день был как последний. Рано или поздно он нашёл бы неприятности, и те бы его окончательно уничтожили. Ведь если ищешь, обязательно найдёшь, а себя Виктор не щадил. Мы постоянно думали, что можем сделать для него ещё, чего мы до сих пор не сделали. Мы уверяли его, что всегда рядом… Но сложность заключалась в том, что Виктор ненавидел нас так же, как ненавидел убийц Аллегры. Иногда я думала, что нас он ненавидит даже больше. Виктор изводил всех. Он припомнил всё, обвинил каждого, кто хоть как-то однажды высказался об Аллегре плохо. Словно в самом деле думал, что это мы её убили. Кажущаяся твёрдой почва уходила из-под ног Мии. Она боялась даже вздохнуть, чтобы не прервать откровение Софии. − А тот парень остался на свободе и продолжал жить, как прежде. Виктор его преследовал. Однажды выловил в ночном клубе и завязал крупную драку, за которую потом угодил в полицейский участок. Он кричал этому парню в лицо, что тот не проживёт и месяца. Что он обязательно сгниёт в земле за всё, что сделал. Что подрежет тормоза на его машине или сожжёт его. Через три недели того парня нашли мёртвым. Он попал в аварию и сгорел в автомобиле. Экспертиза показала: тормоза были неисправны. Следствие быстро выяснило, кто имел мотив подстроить автокатастрофу. К тому же, в клубе многие слышали, как Виктор рассыпался в угрозах о расправе. Он один из первых попал список подозреваемых. Но ДНК Виктора в пострадавшей машине не нашли. И ничего больше не нашли. В итоге у следствия просто не было достаточно доказательств против него. К горлу Мии подкатила нервная тошнота. Температура в помещении, казалось, упала до нулевой отметки. Виктор сказал, что виновен в смерти человека. Что, если он всегда говорил правду, но подразумевал не смерть своей девушки. Что, если вину он испытывал за смерть её убийцы? − Преступника нашли? − И не найдут, − ответила София. Что она имеет в виду? Отрицание с протестом неуютно заворочались внутри Мии огромными змеями, заплясали сильным обжигающим внутренности пламенем. − Дело приостановлено. Оперативные работы, вероятно, ещё идут, но следственные − точно нет. Мия смотрела на Софию с тупым напористым отрицанием. Вся идеальность её собеседницы вдруг рассыпалась, стала отталкивающей. София в самом деле думает, что Виктор − убийца? Думает. Восседает в своём кресле фараоном, повелевает ситуацией. Уверена, что изучила её со всех светлых и тёмных сторон. − Он ходит на психотерапии? − Что? − Мия растерянно вынырнула из потока рассуждений. Разговор о преступнике и Викторе смешались в одном контексте. Не нарочно ли София намекает? Всё в Мие сжалось в комок под натиском раздражителей, грозясь выплеснуться, взорваться. София убеждена, что знает больше неё. Просто потому, что знакома с Виктором всю жизнь. Брошенное вчера «Что я тебе сделала?» − болезненный упрёк, тянущийся своими липкими лапами в прошлое. София до сих пор обижалась на старого друга. «Я же всегда хотела, как лучше. Что я сделала, раз ты меня спустя три года ненавидишь? Я же добра, честна и справедлива». Злость внутри уже зудела. Ни предосудительная, ни оправданная. А упрямая и твердолобая. Слишком много нападок на Виктора. Слишком много ковыряний в его измученном прошлом. Слишком обширный взгляд со стороны предоставила София. Рассудок Мии заволокло туманом, сбивающим с верной дороги. Но сквозь него восставали первые мысли-протестанты. Тысячи сомнений тянули её назад, но Мия точно знала, что не перейдёт на удобную сторону «правды». София всматривалась в самое дно её глаз, ища поддержки. Но Мие не хотелось ничего говорить. Вопреки трезвому расчёту и в угоду всей иррациональности, она не на её стороне. И никогда на неё не перейдёт. − Я спросила, он ходит на психотерапии? София из тех, кто приказывает казнить или миловать. Никаких полумер. Виктор для неё − малахольный пациент сумасшедшего дома. − Нет, н-не знаю, − бросила Мия. − Не нужны ему психотерапии. − Ох, ошибаешься, − София покачала головой. Такая мудрая до скрипа. − Я рассуждаю прагматично. Ему ещё долго будет необходима помощь. Ещё одна вспышка злости, что едва не прожгла в груди Мии дыру. Вероятно, дело не только в Софие. Мия злилась, потому что не готова перечеркнуть всё, что знала о Викторе и набело написать его портрет. Это казалось жутко неправильным, оскорбительным. В ней барахталась отчаянная вера, что всё было не так, что эта правда − лишь одна сторона медали, поведанная единственным рассказчиком. Вера на грани потребности сохранить придуманный образ Виктора, безупречный и нерушимый. − Думаю, его психическое состояние − это уже не твоё дело, София, − отрубила Мия безжалостно. Безусловно, фон Гельц помогла ей, но теперь она Мие больше не союзник. − Не говори так, будто хоть что-то знаешь о нём сейчас. София захлопала ресницами, довольно посредственно изображая из себя дурочку. Актриса из неё никакая. Как она только могла понравиться Мие? − Не делай поспешных выводов. Чужая душа − потёмки. А я просто волнуюсь за него. Для его девушки тебе слишком мало о нём известно. − Для той, кто о нём волнуется, ты слишком много растрепала. Лицо Софии выбелила маска презрения. Добавила она уже холодно: − Потому что понимаю, каково быть на твоём месте. Ничего не знать и волноваться. Потому что тоже хотела поговорить с тобой о нём. В этой беседе София преследовала свои интересы. Например, как давняя сплетница, хотела разузнать, что с Виктором сейчас творится. Чтобы позже перемывать ему кости. Вместе с теми, кого она весь свой рассказ праведно именовала «мы». Но Мия не собиралась ничего больше обсуждать. И ничего отдавать взамен − тоже. − Что ж, ты ничего не получишь, − так и заявила она. София повела узкими плечами. От разгорающегося конфликта их спас работник с ресепшн. − Простите за моё вторжение, − карие глаза молодого человека заинтересованно скользнули по Мии. − Не сумел придумать предлога, чтобы справедливо вмешаться. Скажу прямо: я имел наглость немного подслушать вас у стойки регистрации. Вы знакомы с Виктором, верно? Мия с трудом отвела сверлящий взгляд от Софии. − Да. − Как он? − спросил парень добродушно и открыто. Будто само упоминание Виктора доставляло ему радость. − В порядке. − Надолго он здесь? − Сегодня мы уезжаем. София мимолётно накрыла его ладонь своей. Они коротко и многозначительно переглянулись. − Быть может, он вновь планирует приехать сюда в скором времени? − спросил он так же открыто. − Я не знаю, простите, − Мия засуетилась, нервно заёрзала, показывая, что ей хочется сбежать. Но молодой человек всё не переставал задумчиво улыбаться уголками губ. − Передайте ему привет, пожалуйста. Ага, обязательно-непременно. Да если он узнает, что она была тут… − От Ксандра. Простите, что не представился сразу. Ксандр. − Мия, − она приветственно протянула ему руку. На автомате, не сообразив сразу, что этот чопорный пижон по своему чопорному этикету должен сделать это первым. Наверное. Ксандр невесомо дотронулся до кончиков её пальцев: чтобы не досадить даже своим прикосновением. София одарила его ожидающей натянутой улыбкой. Кивнув напоследок, Ксандр снова оставил их наедине. София безразлично смотрела на теперь уже нежеланную гостью. Мия и сама не горела желанием задерживаться. Безошибочное наблюдение в начале и попадание в яблочко: фон Гельц − хищная кошка, а не пугливая лань. − Думаю, мне пора, − сказала Мия. − Пожалуй. Выйдя из отеля, она поначалу не заметила, что пошла не в ту сторону. Забитая голова едва вспомнила дорогу назад. Мия мысленно раскладывала по полкам все выводы и факты. Правда. Наконец-то, правда. Вот, что за сложный период прошёл у Виктора в Амстердаме. Вот отчего он решил пожить трезвым. Вот почему он больше не хочет играть на фортепиано… Как мало она знала о человеке, к которому привязалась. Всё это время Мию притягивал ею же созданный образ Виктора. Новая информация стирала весь лоск с его портрета, но, вразрез логике, тот не становился более понятным. Виктор всегда плодил сплошные вопросы. Получив ответ на один, Мия сталкивалась с другими. Она адаптировалась к вечным загадкам. Но то, что она узнала сегодня, так много и так сразу, больше сбивало с толку, чем радовало. Мия не ощущала ничего похожего на ужас или разочарование. Но отрицать было бессмысленно: теперь всё иначе. Не зря Виктор просил время. Не зря он открывал свои тайны дозированно и опасливо, давая время свыкнуться с ними. Но Мия не придержалась этого темпа. Она всегда поступала стихийно, и этот раз не стал исключением. «В этом вся ты», − посмеялся бы Виктор, если бы ситуация располагала к веселью. Почему она не подождала ещё немного? Почему ждать казалось ей всегда недопустимым? Думала ли Мия, когда шла в «Новую жизнь», что пожалеет о своём поступке? Думала ли о том, как Виктор отреагирует, если узнает о цели её вылазки за пределы номера? И что, вообще-то, Виктор может пострадать от её любопытства? Едва. Неужели она так сильно опасалась, что за чужими секретами крылось что-то страшное? «Подстроенное убийство человека», − напомнила себе Мия. Но тут же исправилась: причастность Виктора к преступлению не доказана. Следствие не нашло улик против. И плевать, что подозревает София. Но сколько бы Мия ни придерживалась этих здравых аргументов, её тянуло назад. К необоснованным подозрениям, туда, где фон Гельц лелеяла свои ужасные догадки. Она − голос рассудка, энтимема, напоминающая, что правда лежит глубже, чем Мие того хотелось бы. . Ключ-карта тихо пискнула, и дверь в номер открылась. Виктор в тот же момент проснулся и механично сел в кровати. Как робот, у которого сработала настройка «Подъём!» Мия застыла посреди комнаты. Затем подняла повыше промасленный бумажный пакет, что держала в руках. − Я булочки принесла на завтрак. Виктор смотрел с пугающей проницательностью. По позвонкам Мии поползли мурашки. − Мы собирались позавтракать в городе. − Ах да, вот чёрт, − пролепетала она, ощущая себя странно скомканной. − Они из той лавки, что мы проходили вчера. Оттуда так здорово пахло, мне очень захотелось попробовать их выпечку. − Почему меня не попросила? Я спустился бы за ними для тебя. − Мне несложно. Виктор сократил между ними расстояние. Забрав пакет из рук Мии, он отложил его на кофейный столик. Их пальцы соприкоснулись. Мие показалось, кровь в её венах побежала быстрее. − Это я должен за тобой ухаживать. Она нервно фыркнула, потянулась к волосам. − Я не понимаю эти твои штучки. − Лучшая женщина на свете заслуживает лучшего обращения. Да уж, лучшая. Лёгкие Мии расширились и судорожно опали. Она отводила глаза, стараясь не смотреть на Виктора. Её смятение наверняка читалось по лицу. Внутри всё предательски дрожало. − Можно мне первой в душ? − она не дождалась ответа и сбежала в ванную. . Опустив голову, Мия подставила под струи затылок − там особенно пульсировало. Хотелось верить, вода смоет её боль, выбьет её по разрушающимся с каждой секундой кускам своим тугим потоком. Какой странный набор ощущений. Отрицание, злость, обида, отчаяние. Изнанка оказалось настолько противоречивой, что никак не хотела улечься в голове. Мия не знала, как относиться ко всему, что она выяснила. Она ничего не чувствовала. Словно к этому невозможно ничего испытывать. Мия прислушивалась к рассудку, пытаясь описать существующими внятными словами своё отношение к новой информации. Не выходило… Раньше, когда она думала о Викторе и вела долгие внутренние монологи, суть ускользала от неё, оставляя лёгкую неудовлетворённость. Потому что всегда чего-то не хватало, не доставало ответов, которые бы заполнили пробелы. Теперь картина и вовсе стала ещё больше пустой. Новые и старые факты резонировали, не накладывались друг на друга. Образы Виктора, два разных близнеца − как бы абсурдно это ни звучало − отделились друг от друга. Умом Мия понимала, нельзя игнорировать чужой прошлый опыт. Нельзя занимать удобную позицию: «Это меня не касается». Но ничего не могла поделать − она ощущала лишь растерянность. Как если бы была равнодушна к Виктору и ко всему, что связано с ним. Хотя это совсем не так. Всего оказалось слишком много и, в то же время, недостаточно. Недосказанность всё ещё смыкалась плотным кольцом. Потому что Мия просто отказывалась верить. Это как ловушка, зыбучий песок, куда лезешь проверить глубину. И чем больше суёшься, тем больше увязаешь. Было ещё кое-что, приставшее к Мие после разговора с Софией. Аллегра. Она просочилась в её мозг и стала ощутимее. Раньше Мия почти не думала о ней. Бывшая любовь Виктора была для неё просто образом, размытым контуром. Тенью, потерявшей человеческий облик, а заодно и своё влияние на Виктора. Далёкая, бестелесная, эфирная выдумка. Теперь же, когда Мия прикоснулась к её истории так близко, Аллегра почти приобрела материальность. Мия вдруг осознала, что эта девушка существовала, ходила по земле, а Виктор любил её, и возможно, всё ещё любит. Она оставила ощутимый отпечаток на нём. Её смерть чуть не свела его с ума. Значение этой девушки уже нельзя игнорировать, хотя Мия никогда не делала этого нарочно. Возможно, этот призрак только сегодня пробрался в их с Виктором отношения. А, может, он присутствовал между ними всегда. Незримо обнимал Виктора со спины, тянулся за ним целые годы, как навязчивая невидимка, никак не отпуская его в объятия другой женщины. Мия испытала внезапный страх от чужого присутствия. Она вспомнила сегодняшнюю ночь и кошмар Виктора. Спящая Мия показалась ему холодной. Неподвижной и неживой. Как мертвец. Бр-р. Мию пробила крупная дрожь. Она выкрутила вентиль на всю, сделав воду погорячее. Нельзя считать человека мёртвым до тех пор, пока он приносит в чью-то жизнь такое большое влияние. Стеклянная створка позади открылась, впуская в душевую кабину немного прохладного воздуха. К спине Мие прислонилось гладкое обнажённое тело. Крепкие объятия оплели её попрёк груди, на шею опустился поцелуй. − Я уже закончила, − выскользнув из рук Виктора, Мия покинула ванную. Она завернулась в прихваченное полотенце и забилась в угол кровати. Ей хотелось вырвать из лёгких эту паршивую и мешающую дышать ответственность. Вот бы повернуть время вспять и дать Виктору возможность самому всё рассказать. Как он того и хотел. Ей больше не нужна вся эта информация или даже правда. Что теперь с ней делать? И почему Мия не оказалась достаточно терпеливой? Вернувшись из душа, Виктор сел на край кровати. Он натянул по очереди штанины брюк и, приподнявшись, застегнул пояс. Если бы ты только знал, как тяжело − гадать, сомневаться и думать самое худшее. Если бы Мия была уверена, что он поймёт её, то призналась бы во всём. Невзирая на страхи. Подобравшись ближе, она дотронулась до его руки. С обречённо опущенными плечами она наверняка выглядела потухшей и измученной. Виктор раскрыл навстречу её прикосновению ладонь, не догадываясь, что от него хотят, но следуя за этой просьбой. Забравшись ему на колени, Мия уткнулась лбом в его плечо. − Я очень, очень глупая. − Почему ты так говоришь? − Я забыла, что мы собирались завтракать в городе. Виктор ласково провёл рукой по её голове. − Ерунда. − Я принесла дурацкие булочки и всё испортила. − Это просто булочки. Не расстраивайся. Мие нестерпимо хотелось рассказать ему о сегодняшнем утре. Но едва признание сорвётся с её губ, Виктор задаст вопрос: почему она так поступила. А этого Мия и сама не знала. Подозревала ли она Виктора в чём-то непростительно чудовищном? Не совсем. Опасалась ли она его? Нет. Устала ли биться в стену, которую он возвел вокруг себя? Впрочем, тоже нет. Она ждала разговора с ним, болезненного, оголённого и честного. Она хотела подготовиться к нему в случае, если её помощь действительно понадобится. И, не ври себе, ты не хотела обманываться и гадать. Мелкая, но отравляющая мысль, что ей надоело ждать, всегда сидела внутри. Навязчивой мухой кружила над её мозгом. Теперь же она уступила место другой. И Мия пыталась запихнуть её подальше. Где-то там, на задворках сознания, эта мысль пульсировала свежей раной: она предала Виктора. Я ничего плохого не сделала. Не сделала же? Мия обняла Виктора, пряча целую агонию в глазах. Крепко. Открыто, так простосердечно. − Прости меня, − сдавленно проговорила она. Узкая ладонь провела по её лопаткам, губы с нежностью опустились на лоб. − За что ты извиняешься? − За глупости. За все-все глупости. − Иногда мы делаем глупости. Это нестрашно. Виктор гладил её невинно, чисто, как ребёнка. Мия не смела больше этого выносить. Она обрушилась на него океаном неодолимой мольбы. Пожалуйста, сделай что-нибудь. Переместившись на кровать, она утягивала Виктора на себя, хваталась за него, оплетая конечностями. Закрывалась им, как щитом. Её потрясённое сердце разгонялось всё быстрее. Перевернувшись на живот, Мия выставляла назад бёдра, врезалась ими в чужое упругое тело. Полотенце сбилось под ней в неудобный комок. Нависая сверху, Виктор провёл пальцами по её ребрам. − Нравится? − лизнул ухо его шёпот. − Покажи своё сокровенное местечко. Ты обещала. Мия убрала волосы на плечо и ткнула пальцем в точку на затылке. Провела подушечкой по позвонкам вниз, обозначая зону для ласк. Виктор проложил дорожку поцелуев от самой макушки до ягодиц и обратно. Мия подавалась навстречу, выгибалась до дрожащих рук, пока мышцы не начали ныть от напряжения. Она отвечала на каждое прикосновение чувством. Она раздаст им всем имена позже. Сейчас ей просто хотелось их, хотелось убедиться, что они ещё властны над ней, а она − над ними. . Амстердам был Виктору к лицу. Или Виктор − к лицу Амстердаму. В своём неизменном твидовом пальто-шинели до щиколоток он выражал собой романтичную беззаботность, ненарочный «fashion statement». Будто сошёл с обложки глянца 60-х. Хотя он бы неплохо смотрелся и на седле брутального харлея. Мия знала, Виктор ничего специально не делал, чтобы выглядеть так искусно и гармонично. Всему причина − обстановка вокруг. Виктор − продолжение Амстердама, его памятник, старинная улочка. Он сливался с обликом города, с его чертами, мимикой и потоком жизни. Он являлся его олицетворением, его истинным представителем, дыханием и сердца стуком. Его творческой жилой и талантом. Амстердам был совсем не похожим на американский мегаполис. Он выделялся футуристичными зданиями и необычными фасадами. Всюду стояли пряничные домики с узкими дверьми и большими окнами. Они жались впритирку друг другу, «гуляли» в разные стороны, точно пьяные. Первые этажи находились на уровне с улицей. Постройки вдоль канала держались на массивных деревянных сваях. По берегам каналов повсюду пришвартовались лодки, некоторые из которых выглядели как дома наплаву. Город переплёл старое и новое, разные стили, цвета, формы и материалы. Перетасовал между собой исторические эпохи и культуры. Амстердам выглядел счастливым, развращал своей независимостью и сластолюбием. Он был жаден до воли, словно сам всевышний дохнул на него и велел: «Живи. Празднуй свободу». − Многие люди поселились в лодках. Жилищную проблему таким образом начали решать после Второй мировой войны, когда не хватало домов. В шестидесятых эти баржи давали приют хиппи. Сейчас на каналах есть деревянные, металлические и бетонные жилые плавучие дома. Они официально зарегистрированы и имеют закреплённое место стоянки. Тебе интересно? Прогулка на свежем воздухе едва заряжала энергией. Мию, бодрствующую почти всю ночь, понемногу клонило в сон. − Конечно. Ты отличный экскурсовод. Виктор мимолётно коснулся её талии. − Ты кажешься задумчивой и отстранённой. Тебе грустно? − Нет. − Это из-за меня? − Нет же! − Мия усмехнулась на выдохе. − Это не из-за тебя. Я просто… слишком много всего происходит. А ещё и двух дней не прошло. Он с сомнением посмотрел на неё, но всё же улыбнулся. Покупать кофе в ближайшей кофейне Виктор напрочь отказался. За бодрящим напитком пришлось пройти квартал. Но это того стоило. − Как тебе Амстердам? − Не очень. На лицо Виктора легла тень досады, но лишь на неуловимый миг. − Что ж. Право твоего сердца, к чему прикипать. Мы дети своей эпохи. Урбанисты, любящие современные города, их огни и неспящую жизнь… − Виктор, остановись, я же пошутила, − Мия захихикала, едва не подавившись кофе. − Конечно же, мне нравится Амстердам. Что тут может не нравиться? К тому же, это дорогое тебе место, разве было бы хорошо с моей стороны не полюбить его? − Просто хотелось понять тебя лучше. Мия громко цокнула. − Ох уж эти твои маньяческие расспросы. − В самом деле? − «Тебе нравится тут?». «А что тебе нравится?». «Какая у тебя любимая еда?». «Что думаешь об этой книге?». «Полагаешь, глобальное потепление случится в этом половине века?». Как будто тебе тайны мира поведают в ответ, − склоняя голову к плечу, она вглядывалась в Виктора с прищуром. − Вылитый маньяк. Собираешь факты для моего психологического портрета. − И зачем мне это? − Чтобы отметить мои болевые точки, разумеется. − Но зачем? − Понятия не имею! Чтобы потом воплощать свои маньяческие дела? Виктор очарованно удивлялся, но не стал больше комментировать. − Что бы ты хотела посмотреть ещё? − Не знаю. Веди. − У нас не так много времени… В следующий раз исследуем город полностью. Итак. Музей мадам Тюссо. Музей Ван Гога. Королевский дворец. Плавучий цветочный рынок. Площадь Дам. − Вот, площадь Дам я знаю. И ещё Квартал красных фонарей. − Ах, Квартал красных фонарей, конечно, − Виктор улыбнулся. − Это старая Голландия. Всех отчего-то тянет смотреть именно её. − Эти «все» просто в курсе, что здесь активно процветает проституция и легализована марихуана. Вот и рвутся увидеть места воплощения свободы, а не заурядные гранитные памятники и центральные аллеи, которых в каждом городе куча найдётся… Опустив голову, Виктор усмехнулся. − Не помню, кто сказал: «Приезжие считают Амстердам городом грехов, но на самом деле это город свободы. Просто в свободе большинство видит грех». Они прогулялись по знаковым точкам города. Мия вдыхала новый для её лёгких воздух. Города всегда пахнут по-разному. Их кислород по-разному упругий и насыщенный, где-то накрывает целым куполом, а где-то кажется почти неразличимым и безвкусным. − Всё это очень интересно. Но я бы хотела увидеть твои места. С которыми связаны именно твои воспоминания и твоя жизнь. Виктор остановился посреди тротуара. Недолго подумав, сказал: − Хорошо. Поехали. . Большое стеклянное здание Амстердамской консерватории выглядело впечатляюще. Мия полагала, это учебное заведение расположилось в старинном историческом здании. Но архитектура консерватории оказалась на редкость современной. − Почему ты долгое время не говорил, что бросил учёбу? − Мия задела ребром ладони пальцы Виктора. Она хотела взять его за руку, но передумала. К публичному проявлению нежных чувств он относился неоднозначно. Либо холодно, либо активно, но в этом случае инициатива всегда принадлежала ему. − А почему ты не сразу сказала, что занималась художественной гимнастикой? − Почти сразу же я тебе об этом и сказала. И вообще, мог бы сам и заметить, − проворчала Мия с шутливой обидой. − Как это? Встав напротив Виктора, она взялась за него для равновесия и поднялась на цыпочки. Джинсы немного сковывали движения, но не должны были серьёзно помешать. Секунда, и её щиколотка лежала на его плече. Виктор пошатнулся, но, быстро сориентировавшись, зачем-то придержал Мию под колено. − Впечатляет, − восхитился он то ли её растяжкой, то ли смелостью выходки. − Чаще всего меня в твоём присутствии сковывало, и продемонстрировать все навыки не выходило. Да и эта растяжка − совсем не то, на что была способна раньше. Практики не хватает, чтобы поддерживать навык. Мия осторожно опустила ногу на землю. Вскоре они устроились на скамейке недалеко от велостоянки между консерваторией и каналом. Виктор с нечитаемым выражением смотрел на здание своего бывшего учебного заведения. − Раньше я писал музыку. Потом бросил. Но тяга сочинять победила, и я взялся за рассказы. Один раз попробуешь поведать о чувствах через творчество, и всегда будешь к этому возвращаться. − Ты бы хотел продолжить сочинять музыку? − Я любил это. Получалось лучше, чем с текстами. Ты и сама говорила, они у меня путанные. Музыкой мне всегда было легче выразиться. Мия слушала, не перебивая, всё, что он мог ей сказать сейчас. Ей казалось, именно здесь Виктор звучал особенно искреннее. Только в Амстердаме он позволил увидеть в нём человека, который никак не перешагнёт через болезненные воспоминания. Иногда, в Штатах, он открывался, но лишь на короткие секунды. Там маска равнодушия почти всегда плотно прилегала к его лицу. Но в любой рай однажды прокрадутся старые демоны. Пора было перестать избегать их. Мия косилась на профиль Виктора. Склоняла голову то под одним углом, то под другим. Присматривалась, как к незнакомцу. Она прививала себе мысль, что Виктор − хороший человек, не способный причинить кому-то вред. Что он понимал: последствия за жестокие решения чьей-то судьбы испортят ему жизнь гораздо сильнее, чем медленно зарубцовывающаяся рана от утраты любимой. − Я повёл себя неразумно вчера, − вдруг произнёс он. − Что именно ты имеешь в виду? − Мия вложила в свой голос веселье, ей хотелось увести внимание в сторону. − Твоё внезапное решение познакомиться с моими родителями? Или твоя неиссякаемая энергия этой ночью?.. − Я имею в виду игнорирование девушки в отеле, − перебил Виктор, пропустив шпильку. − Это была София, моя подруга. Я знал, кому принадлежит отель. Но вероятность встретить знакомых именно в ту минуту, пока я снимаю номер, казалось мне мизерной. Я рискнул, только бы не объяснять тебе, почему нам следует выбрать другой отель. Вчера Мия наверняка захотела бы услышать продолжение этой истории. Не исключено, что она бы настояла на нём. Но сегодня всё было иначе. − Не думай об этом, − она коснулась щеки Виктора. Он с нежностью посмотрел ей в глаза. Прохладный кончик его носа очертил висок Мии. Затем Виктор легонько задел её волосы, заколотые авторучкой из отеля. − Ты открыла шейку. Очень соблазнительно. − Конечно же, я ведь убрала волосы в пучок для твоего зрительного удовольствия, а не для своего удобства. Женщины всегда всё делают только для соблазнения мужчин. − Нет. Просто иногда находит настроение, когда хочется быть соблазнённой. В твоём случае − нарваться на наказание. Внутри Мии сладко всё заныло. − А мне нравится нарываться, − её подбородок дёрнулся. − И это в корне неверно. Ты должна хотеть мне угодить, есть тонкая разница. − Я тебе должна? Интересно. Виктор склонился к её уху, клюнув поцелуем мочку. − Не думай, что я забыл, как непростительно ты вела себя. Ты получишь столько, сколько заслуживаешь. − Когда? − В любое время. Когда я посчитаю нужным. Когда я решу, что пора. Иначе ты почувствуешь необходимость переиграть ситуацию или держать её под контролем. − Почему так категорично? − Потому что ты дразнила меня, перечила мне. Испытывала и выводила из себя. − Простите меня, мой уважаемый, строгий мистер Ван Арт. Могу ли я рассчитывать на смягчение наказания? − Не думаю. От этой игры Мия всегда ловила целые приливы ощущений. Что такого Виктор придумает для неё? Что именно ему нравится? Это испытание для её внутреннего огня, в который плеснули взрывоопасный коктейль из предвкушения, томительной паузы и неприятного, но только на первых порах, волнения. Это её стихия, через которую она каждый раз пробирается на выход и ярче ощущает вкус собственных эмоций. − Хотя бы скажи, когда это произойдёт? − Ты не узнаешь, пока оно не начнётся. − Но а что это будет? − Я ведь уже объяснил: то, что я посчитаю нужным. − Что насчёт воспитательной порки? − подсказала Мия, в надежде, что Виктора эта идея привлечёт, а Мия условится на ожидании чего-то предсказуемого. − Подобное наказание тебе по вкусу. Ты вела себя жестоко по отношению ко мне и рассчитываешь получить то, что нравится тебе? Не будет этого. − Сделай то, что нравится тебе. Просто скажи, что это. Виктор испытал её мучительной паузой, прежде ем ответить. − Просто жди. Это произойдёт в любой момент. И не волнуйся так, ты его не пропустишь, ведь станешь непосредственной участницей процесса. А теперь идём. У нас осталось пару часов на прогулку. . «Пожалуйста, приведите спинку вашего кресла в вертикальное положение, откройте шторку иллюминатора и отключите электронные устройства». Как только шасси самолёта оторвалось от европейской земли, Мию поглотил глубокий сон без сновидений. На организме очень кстати сказалось суточное бодрствование. Она открыла глаза, когда салон самолёта уже освещал рассвет. Шум двигателя был единственным звуком, пробивающимся сквозь вату в ушах. Харизматично помятый Виктор сидел рядом, откинув голову на спинку своего кресла. В подрагивании его ресниц запутались отсветы утреннего рассеянного солнца. Мия не сразу поняла, что он не спит, а наблюдает сквозь полуприкрытые веки за небом в иллюминаторе. Она не шевелилась, стараясь даже контролировать своё сердцебиение. Скоро чуткий Виктор догадается по её изменившемуся дыханию, что она проснулась. Но пока у неё есть пара мгновений наедине с мыслями. Нельзя отрицать, что прошлые испытания серьёзно повлияли на Виктора. Мия всегда знала, существует некая история, оставившая на нём свой след. Она не была знакома с Виктором до трагичных событий. Поэтому не могла сравнивать и рассуждать, насколько он изменился. Но их отношения едва не подкосило его убеждённое: «Сейчас не время». И профессиональные правила были ни при чём. Его с самого начала что-то сдерживало. Но теперь, когда догадки превратились в факты, они спорили в картине мира Мии между собой и никак не хотели ужиться вместе. К тому же, самый важный вопрос оставался нерешённым. Виктор винит себя за чью-то смерть. Словно причастен к ней. Полюса у этой задачи поменялись. Но Мия, как и прежде, спрашивала про себя всё то же самое: «Почему?». − Проснулась? − прервал её мысли Виктор, оставив на макушке Мии поцелуй. − Да. Отлично поспала. Который час? − Почти шесть. Я взял тебе попить, − он подал ей картонный стаканчик, из которого Мия глотнула сока. − Стюардесса больше не приставала? − Она и не флиртовала со мной. Она просто была тактична. − Угу, заговорил моими фразами. Мие не понравилось «вежливость» этой Мэгги. Она почти зашипела на неё, когда бортпроводница стала навязываться исключительно Виктору. Тот же предсказуемо оставался деликатным, что расценивалось Мэгги как ответная симпатия. Пристроив голову на плече Виктора, Мия сунула нос под его подбородок. Взгляд сразу же упал на знакомый кулон. Она обратила на него внимание ещё в тот день, когда Виктор впервые разделся перед ней. − Что это за символ? − пальцы потянули за цепочку, вынимая украшение на свет. − Не знаю. Мия удивлённо уставилась на Виктора. − А если это что-то плохое? − Я не суеверный. − И всё же. Вдруг он означает что ты… говнюк? Приобняв её, Виктор издал что-то похожее на вздох и тихую усмешку. − Хорошая шутка, − ладонь одобрительно потёрла её плечо. − Но я же серьёзно. − Жаклин привезла этот медальон из Индии. А это место, где все символы значимые и возвышенные. − А… − Моя мать. − О, − Мия смутилась. Она уже слышала это имя от Софии. − Но в самом деле. Вдруг он значит, что ты какой-нибудь ублюдок? − Неважно. Я ведь не ублюдок, а законнорожденный ребёнок. − Ох, ну хорошо. «Говнюк» тебе больше по душе? − Ты просто хотела безнаказанно обозвать меня, признай. Мия захихикала. Какое-то время она лежала на груди Виктора, ощущая щекой рокот под его рёбрами. − Почему ты приехал? − Потому что замечательнейшая из женщин ждала меня. И не скрывала этого. Я сидел там, в своём пустом доме, и думал, какого чёрта я здесь из-за каких-то принципов, пока замечательнейшая из женщин зовёт меня, просит, хочет меня. Я вдруг понял, что подходящего момента ждать не стоит. Ведь он никогда не станет достаточно подходящим. Мы сами делаем его таким. − Ты спешишь познакомить меня с отцом. В этом есть какая-то тайная подоплёка или в самом деле просто не терпится? − Просто не терпится. И на днях он улетает по работе на неопределённый срок. Я хотел успеть застать его дома. − О чём вы с Ричардом говорили, когда ушли на причал? Виктор перевёл дыхание, но на допрос жаловаться не стал. − Ни о чём особенном. Не волнуйся. Мы просто болтали, будто давно знаем друг друга. Они с твоей матерью по-настоящему открытые и искренние, с ними не обязательно говорить о чём-то конкретном. Это без преувеличения милые люди. Я редко встречаю тех, кто таковыми являются, а не просто хотят казаться. Он помолчал, сомневаясь, стоит ли откровенничать дальше. − Это не те отношения, которые я привык видеть дома. Но я не могу не отметить, как твои родители очаровательно подшучивают друг над другом. Вот откуда в тебе этот неиссякаемый юмор. − Поверь, это они ещё сдерживались. Папа хотя бы улавливал мои сигналы остановиться. Но мама себя не ограничивала. Хвасталась моими старыми наградами, им миллион лет, боже! Хорошо ещё, что она не нашла рисунки свиней. − Прости? Виктор предсказуемо решил, что это очередная шуточка. − В детстве я придумала историю про то, как одна колдунья превращала свиней в людей. И я рисовала к этой истории картинки. Мораль сей сказочки такова, что в ней имелось место для загадочной теории. Так я объясняла появление на земле неприятных личностей. Всё дело в том, что они просто бывшие свиньи. − Почему не наоборот? Почему не людей превращали в свиней в наказание за свинское поведение? − Это банально. Такая ерунда уже кем-то написана, нет? − Справедливо. − И тебе бы всё да наказания. − Тоже справедливо. − Да, вот ещё послушай. Колдунья оформила своё свино-общество как ферму, чтобы отсчитываться, зачем ей столько свиней. − Будучи ребёнком, ты продумала юридическую сторону вопроса. − Да. − Неплохо. И что же дальше? Я весь внимание. По Виктору было неясно, в самом деле он заинтересовался её детской фантазией или просто поддразнивал. − Это повод считать наши отношения серьёзными? Когда ты рассказываешь свой самый бредовый сон или идею, а он узнаёт подробности. − Это не бред. Это твои мысли. Я психопат, забыла? Я собираю твой психологический портрет, чтобы выучить твои слабые точки. − Справедливо. − Продолжай. − Да ничего особенного. Колдунья просто превращала свиней в людей и внедряла их в общество. Так появлялись злодеи. Конец. Больше ничего. − Чем она мотивировала такую тягу вредить людям? − Не знаю, − простонала Мия, − я же была грёбаным ребёнком! Она просто злая ведьма, старая маразматичка. − Тебе стоило доработать эту идею. Скосив на Мию взгляд, Виктор в медленной улыбке открыл ряд белых зубов. − Так, значит, повелительница свиней? Смею догадываться, в этом кроется твоя замолчанная страсть. − Вот зачем я рассказала? − заворчала она. Губы частыми касаниями припали к шее Виктора, ладонь пропутешествовала по груди вниз и, накрыв ширинку, аккуратно сжала. − Мия. Но Мия была уже восхищена собственным намерением засунуть руку Виктору в штаны посреди переполненного салона. − Мы в самолёте. − Вот именно. Говори потише, уважай чужие границы. − Проказница. Словно только сейчас заметив, что бдительные свидетели в большинстве своём спят, Виктор оставил на шее Мии лёгкий поцелуй. − Тебя так завёл рассказ о свиньях? − шепнул он. Пояс брюк поддавался плохо, поэтому пришлось задействовать обе руки. − Мия, − пальцы Виктора пресекающе сомкнулись на её запястье. − Бандитка. − Давай станем членами клуба «Высокая миля»**? − Нет. − Я зайду в туалет первая. А ты через пару минут. − Это плохая идея. Потом тебе будет некомфортно. Вытолкнув весь воздух из лёгких, Мия сползла по спинке кресла, буквально сдулась, как спущенный гелиевый шарик. − Не обижайся. В первую очередь это неудачная затея для тебя. − Ты жуткий. Ты серьезно отказываешь мне поэтому? − Почему тебя так это удивляет? Потому что любой другой согласился бы. И чей-то комфорт волновал бы его в последнюю очередь. Вслух Мия произнесла: − Это могло бы стать моим наказанием. − Здорово придумала, − сыронизировал Виктор. − Смысл не в наказании, которое нравится тебе. Смысл в том, что я сделаю с тобой то, что сам захочу. А ты примешь это и подчинишься. − Зануда. Виктор сосредоточил на ней удивлённый взгляд. − Хорошо, пойдём, − он взял Мию под локоть. − Только потом не жалуйся. − На что? − На то, что на нас начнут коситься. − Я могу быть очень тихой. − Посмотрим. − Что ты собрался делать? − Узнаешь на месте. − Нет. Не пойду, − Мия захихикала, отодвигая руки Виктора подальше от себя. − Т-с-с. Давай, разбуди ещё больше свидетелей. − Нет, всё-всё, пусти, это я на словах такая смелая. А на деле очень даже трусишка. Остаток полёта Мия хотела проспать, но ей так и не удалось этого сделать. Вопреки её опасениям, она ни о чём больше не думала. Самолёт − отличное место, чтобы разгрузить голову. . прим. автора: Виктора я очень люблю, о чём не устаю повторять. В Викторе из канона я готова принять всё. Но есть вещь, которая вызывает во мне желание отчаянно побиться кулаками о его непрошибаемую грудь. И эта вещь - его молчаливость. И мне всегда казалось, что причина не в замкнутости. Просто он не желал показывать, что его сердце - залатанная мышца в грубых рубцах и серых пятнах омертвевшей бесчувственной ткани. По весьма очевидным обстоятельствам. Я люблю приём лексического повторения (мой давний читатель, я надеюсь, ты знаешь об этом). И не уверена, нарочно ли Шут повторялся, но он часто писал в отношении Мии и Виктора что-то вроде "домой ехали молча", "они молча смотрели на огонь" и т.д. И хоть нередко эта тишина между ними была уютной, моё сердце каждый раз хотело рыдать. Особенно если это касалось моментов, где Мия и Виктор уже близки. Дорога в Бельгию - сцена, открывающаяся при самых близких отношениях. Но и там их трое: Виктор, Мия и госпожа Тишина. Знаю, Виктор и Мия - разные настолько, насколько это вообще возможно. Им понадобится много времени, больше, чем любой другой кр паре (оттого и их история будет всегда казаться мне особенной и привлекательной своей тернистостью). Между ними разница эпох, целая пропасть. Но от моего сердца откалывается кусочек каждый раз, когда я вижу, что даже в их единении есть недосказанность. Когда лучшие моменты всегда притупляет тишина. Хочется вырезать эти режущие глаз, уши и остальные органы чувств строки. Не будьте так близко и так далеко одновременно. Не бойся быть навязчивой, девочка моя (ты - это же я, давай действовать вместе). А ты, мой самый обожаемый, не бойся быть непонятым. Пожалуйста, не молчи. уф, я просто хотела сказать, что молчание может угнетать. И, возможно, моё мнение повлияет на восприятие поступков именно моих героев (в особенности, одной конкретной героини). И вы не будете судить слишком строго. Но в любом случае, ваше мнение всегда вернее. Ведь если вам кажется, значит, так оно и есть :)