But my peace has always depended Но мой покой всегда зависел On all the ashes in my way. От пепла, лежащего предо мной*.
(с)
Амстердам просыпался рано. В семь утра парки уже заполнены бегунами, йогами, велосипедистами и другими ранними пташками. Виктор рассказал, что велосипед в этом городе − основное транспортное средство. Спокойно передвигаться на нём в любую непогоду − обычное дело тут. А умение оставаться невозмутимым под стеной воды и продолжать заниматься своими делами − часть стиля жизни голландцев. Жаклин с Ноэлем не преувеличивали: Амстердам − это про цветы. Здесь они всюду. На рынках, в специализированных лавках и продуктовых магазинчиках. В уличных гастрономах, флористических студиях и на заправках. Прямо на выходах из супермаркетов простирались целые витрины букетов. На разбитых прямо во дворах цветочных ярмарках продавалось много рассады и царство луковичных. Здесь было всё: от роз и тюльпанов до диковинки вроде скабиозы, хелеборуса и магнолии. Не удержавшись, Мия купила «рембрант букет» за 9.99 евро. Чудной Амстердам оказался необычайно гостеприимен. Здесь люди не замурованы в дремучее хроническое желание найти чужого. Здесь ты свой. Это был город с творческим потенциалом. Кажется, что каждый здешний житель − писатель, художник, творческий революционер, а за незанавешенными окнами в эту самую минуту рождаются новые шедевры. Весна по-хозяйски гуляла между пряничными домиками. И вместе с ней по сказочным улицам, мощёным щербатым камнем, по кривым проулкам, под нелепо накренившимися, похожими на комоды, домами брели Мия с Виктором. Они посетили музей Мадам Тюссо и старейшее сооружение города − Ауде керк. Проголодавшись, свернули в ближайший ресторанчик. Изучив меню, Виктор вынес ему неутешительный вердикт. − Это плохое место. Здесь подают фруктовый салат. Давай уйдём? Мия ярко изумилась. − Тебе тут нравится? − деликатно уточнил Виктор. − Не то чтобы… Но уходить из-за салата… − Не из-за салата, а из-за его наличия, как анти-маркера качества заведения. Не хочу, чтобы у тебя остались плохие впечатления от Амстердама. − Жаждешь, чтобы я влюбилась в твой город? − Да, − Виктор подал ей руку, и они покинули ресторан. − Ты же вечно твердишь, что не умеешь готовить. Откуда такие убеждения в том, что есть показатель плохого ресторана? − Может я и готовлю отменные помои, но это не значит, что я не разбираюсь в тонкости кулинарного ремесла. Я же хотел научиться ему. Я много читал. Мия скрестила предплечья на его шее и потянулась за поцелуем. Виктор отклонил голову. Ему явно не хотелось встречаться с её густо покрытыми красной помадой губами. − Нет, Мия! − Да. Одержав победу, она крепко чмокнула его, оставив жирный отпечаток на мужских губах. Виктор взглянул на себя в велосипедное зеркало. Под хихиканье Мии поправил кончиком пальца новоиспечённый макияж. − Мне идёт? − Даже очень. Правда. Сделай так, − она потёрла губы друг о друга. Виктор попытался скопировать жест, но его губы лишь неуклюже столкнулись. − Нет же, − Мия снова продемонстрировала нехитрый манёвр, как выровнять покрытие. Но у Виктора всё равно не вышло повторить. Его попытки заставили Мию заливисто расхохотаться. Воспользовавшись моментом, он вытер помаду и, приподняв Мию за талию, поставил её на скамейку, словно она ничего не весила. Его обращённый снизу вверх взгляд наполнился нежностью. − Твой смех мне нравится гораздо больше. Мия резко посерьёзнела. Они оба думали о её утренней истерике. − Ты меня напугала немного. − Мне жаль. − Не извиняйся. Просто я растерялся. Это очень страшно, когда из-за тебя плачут. − Это не из-за тебя. − Истина наполовину. Но Мия не представляла, как объяснить свои чувства. К счастью, Виктор и не потребовал этого. Перекусив в более достойном ресторане, они продолжили прогулку. Мия хотела взять аудиогид по столице, вовремя не сообразив, что у неё есть живой путеводитель. Оскорблённый Виктор предложил устроить велотур. Велопутешествие началось от главной станции и кончилось в пригороде Амстердама. Сначала они поехали по улице Melkmarktsbrug до пересечения с Prins Hendrikkade. Обогнув их по кругу, отправились вдоль Singel. По плавному повороту минули улицу Stromarkt и Kattengat, а затем − Spuistraat. Виктор настоял на этом маршруте. Он показал, что называется, «местный колорит без банальных достопримечательностей». По пути им встречалось множество местных баров и кафе, а также магазинов и отелей. Мия шустро нажимала на педали. Скатываясь со склонов, поднимала ноги к раме, пока колёса крутились сами. Ветер гудел в ушах. Ей казалось, они с Виктором летели прямо по воздуху, как птицы. Золотые нити солнца тянулись прямо к ним. Переполненная приземлённой детской радостью, Мия улыбалась и вскрикивала. Чудной Амстердам эхом вторил ей. Виктор тоже был необъяснимо всеохватывающе счастлив. Находясь в лучшем моменте, не всегда понимаешь, что это именно он, пока это не закончится. И Мия точно знала, что ещё вспомнит его. . Чтобы сочетаться с весенним Амстердамом, Мия устроила себе «зелёный шопинг». Купила зелёную сумку для своего лаптопа. Зелёный берет, хотя тот не соответствовал её стилю. Летящую юбку из шифона цвета молодой травы и в тон ей − шоппер для покупок. А ещё − книгу в зелёном переплёте. Но не только он стал причиной её выбора. На обложке значилось имя Жана Жене. А Мие очень хотелось познакомиться с творчеством любимого автора миссис Ван Арт. И конечно она приобрела традиционные деревянные башмаки − правда, расписанные преимущественно жёлтой краской. После прогулки Виктор сел за рояль. Он музицировал пару часов. Соскучился. Был момент, когда музыка ушла из его жизни. И вот она снова обрела своё звучание и раскрывалась под его пальцами. Возвращение к ней − всё равно, что прийти домой спустя долгое никчёмное скитание по свету. Всё равно, что вернуться к родному языку. Рядом у ног Виктора дремал Ной. Музыка, волнующая пространство вокруг, лишь иногда смолкала, чтобы уже через считанные мгновения возродиться вновь. − Это был Роберт Шуман, если вам интересно, − пояснил Виктор слушательницам. Жаклин потёрла висок и сказала Мие: − Думаю, в своё время я могла наказывать Виктора, говоря что-то вроде: «… или ты не пойдёшь на уроки фортепиано». Если бы я вообще его наказывала. Новая мелодия вскоре заявила о себе в наступившем молчании. Неправильная, раздробленная, тревожная, сломленная, словно срывающаяся с повреждённых струн. − Красиво, дорогой, − похвалила Жаклин, когда маэстро закончил. − Ты сам сочинил? − Если бы. − О, погоди, я кое-что вспомнила, − Жаклин покинула комнату. Проводив её взглядом, Виктор посмотрел на притаившуюся в кресле Мию. − А тебе понравилось? − Да. Только грустно. − Вас понял, моя леди, − он заискивающе ухмыльнулся. − Хочешь, сыграю что-то повеселее? Эминема не осилю, но… Мия закатила глаза. − Но кое-что другое − вполне, − Виктор достал телефон из кармана и, открыв найденные в интернете ноты, поставил его на пюпитр. Преображённая фортепианным звучанием мелодия заговорила по-новому, но снова грустно**. Кожа Мии пошла мурашками. Даже у духовно-бедного слушателя с чуткостью полена предательски защипали бы глаза. − Узнала? − спросил Виктор. − О господи, − Мия закрыла лицо ладонями. Вернувшаяся Жаклин принесла стопку папок и протянула их сыну. − Я подумала, ты захочешь перебрать. Мне нужно позвонить Ноэлю. Она снова ушла. Виктор бездумно отложил папки на стол. − Ты не против? − спросила Мия, потянувшись к ним. Виктор кивнул и отвернулся к роялю. Под аккомпанемент сплетающихся друг с другом аккордов, Мия изучала содержимое папок. Внутри хранились написанные вручную ноты. Она ничего не понимала в загадочных закорючках, но ей было приятно прикасаться к этой части жизни Виктора. К своего рода таинству. Одна нотная тетрадь особенно привлекла её внимание. В уголке страницы значилось признание: «Посвящение тебе». − Кому? − Мия повернула тетрадь так, чтобы Виктор тоже прочитал. В ответ он осторожно забрал её из рук Мии и отложил в сторону. − Ты вялая. Устала на прогулке? Мия растерялась, не ожидав такого бесхитростного скачка от темы. − Нет. Просто немного мучает джетлаг. − У меня ещё в Штатах начались траблы с совестью за то, что я каждый день вынимаю минимум по четыре часа из твоей жизни. − Нет, что ты. Мне было приятно исследовать твой город. − Ноэль приедет только к ужину, − сообщила возникшая в гостиной Жаклин. − Какие планы на остаток вечера? Виктор поделился после недолгого промедления: − Встретиться с друзьями. . Мию и Виктора ожидали в приватной зоне лобби отеля «Новая жизнь». Здесь господствовала дорогая ампирная обстановка грандиозной пышности. Тяжёлые шторы, бархатные диваны и обивки кресел. Преобладали тёмные, аметистовые и винные оттенки. Мягкий полумрак заигрывал лишь с уличным освещением. Место не просто для особых гостей: ветхозаветно богатых, наглухо застёгнутых и пугающе скучных. Этот угол наверняка бессрочно зарезервирован для владельцев отеля или их дражайших друзей. − Вот он! − воскликнул Артур. Он единственный выказал доброе расположение духа и без лишней скромности заключил Виктора в свои сильные руки. Ксандр и София повели себя куда сдержаннее. Их объятия со старым приятелем были короткие и закрытые. − Это моя девушка − Мия. Мия, это София и Ксандр. С Артуром ты уже знакома. Обменявшись приветствиями, Мия бросила вороватый взгляд на фон Гельц. Та не отреагировала. Ксандр тоже являл лишь дружелюбную вежливость. Оба не подали и намёка на то, что в этом знакомстве не было нужды. Компания устроилась в креслах, разделённых парой круглых столиков. Подошедший официант подал меню. − Мы рады, что вы здесь, − заговорил Ксандр. − Если позволите, я бы порекомендовал вино. Что скажешь, София? − Да, особенное вино особенным гостям по особенному случаю, − она заметно старалась говорить терпеливо и мягко, но интонации стирались под гнётом накала обстановки. Сделав заказ, все синхронно положили на столы карточки меню и в напряжённой рассеянности уставились в разные стороны. − Мия! − Артур повернулся к ней всем корпусом. − Америка! Бруклин! Аризона! Статуя Свободы! Бритни! Голливуд, чтоб его! Эминем! − Точно, − Мия улыбнулась. Этот парень ей определённо нравился. − Оззи Осборн! А нет, он не из ваших. О, Барак Обама! А? А! − Артур начал неумело изображать американский акцент. Затем прибавил: − Мне работу в вашем городе предлагают. − А кто ты по профессии? − Служу во благо здравия народа. − Не поняла. − Я врач. − О, точно, конечно, − Мия неловко прыснула. − Ты крутой. Довольный взгляд Артура обратился к Виктору. − А она мне нравится! Сказала, что я крутой. − Я слышал. Я сижу рядом с вами обоими. − Будь крутым или иди домой. Это моё кредо, − Артур по-свойски похлопал Мию по плечу. − Ну что все такие кислые? Рассказывайте, кто чем занимается. Мы же знакомимся. − Да, нам ведь больше нечего обсудить, − риторически вставила София, тут же скосив бестактный взгляд в сторону. − Просто они с Ксандром бездельники, − Артур улыбался. − Это их отель, они тут всем заправляют. Говорю ж, бездельники. Официант подал заказы. На время в помещении воцарилось обоюдное молчание. − Как ты поживаешь, мой милый друг? − тепло обратился к Виктору Ксандр. − Ничего, − его ответ стал таким же односложным, как и Артуру накануне. Воздух искрил от напряжения. Мия ощущала себя странно. Может, стоит начать хоть о чём-нибудь болтать? Она быстро отказалась от затеи. А больше никто так и не решился взять инициативу с свои руки. Тяжелая атмосфера. Наэлектризованная неопределённость. Недосказанность. Поддержанный официоз и взаимная отстранённость говорили сами за себя − всем плевать друг на друга. Мия невольно вспомнила Искателя (отражение альтер-эго Виктора) и его философию. Людям плевать друг на друга, и это нормально. − Неплохо, − похвалил Артур вино. − Тоскана, − пояснил Ксандр. − Моя любовь. Беседа о вине хранила молчание о важном. Мия глотнула из своего бокала. На языке остался странный ватный привкус. Артур прочистил горло, чтобы вернуть к себе внимание. − Может, закончим уже ломать эту образцово-показательную сцену, больше смахивающую на нелепую комедию? − вдруг вмешалась София. − Зачем? − удивился Артур с наигранной наивностью. − Комедия − это отличный способ быть серьёзным, притворяясь смешным. София скрестила ноги. Поглаживая подлокотники своего кресла, многозначительно посмотрела на Артура. − Не позволяй никому испортить твой день, дорогая, − защитился тот. − Это твой день. Испорти его сама. − Все отлично знают, что нам есть о чём поговорить. Не так ли, Виктор? − объявила София. Пауза растянулась. Прерванный Артур неловко сообразил, что надо продолжить разговор: − Разве мы это уже не прошли? − Нет! − От смятения Софии не осталось и тени. − По-моему, мы в прошлый раз просто не сошлись по идеологическим соображениям. − Артур! Прошу тебя. Сейчас очередь Виктора говорить, − она сделала лёгкий нажим на последнее слово. Артур притих и вместе со всеми уставился на Виктора. Тот бездумно смотрел через стол. Худое остроугольное лицо Софии стало одухотворённым, как у проповедника на воскресной молитве. Она триумфально ждала, но вместе с тем казалась очень задетой. − Что ты хочешь послушать? − с олимпийским спокойствием протянул Виктор. − Хм, много что, − сахарный тон Софии не сулил ничего хорошего. − Например, что ты делал всё это время? Как тебе жилось? Как спалось по ночам? О чём вообще думал, пока мы сходили с ума в догадках, что с тобой творится? − Пожалуйста, добавь в свой злобный клекот информативности, − обманчивая нежность в голосе Виктора на фоне подавленной нервозности Софии мигала красным. Издевательством. − Ах не понимаешь?! От неуютности Мия одним глотком прикончила свой напиток и спрятала сложенные ладони между коленями. − О чём вы вообще? − вмешался Артур с заранее провальной попыткой сгладить острые углы. − Мне нужны транквилизаторы, чтобы переварить эту чушь. Ксандр, друг, у вас они есть в меню? − Артур! − припечатала София. − Не подавляй давно назревшее разногласие неуместными насмешками. Хороня волнение, Артур покосился на Мию. София повторила за ним. − Мия, давай пройдём в северную часть лобби, − предложил Ксандр. − У нас готовят хороший кофе. Ясно. Он внял молчаливому коллективному решению увести лишнего свидетеля назревающего конфликта. Мия посмотрела на присутствующих по очереди. Она задержалась на Викторе, ища какой-то подсказки, но тот тоже отчуждённо застыл в ожидании. − Я останусь. − Думаю, будет лучше, если мы с тобой выпьем кофе и… − Пусть останется, − перебил Виктор. − У меня больше нет секретов. − Это касается только нас, − в нетерпении вставила София. − Может, поговорим вчетвером? Прошлое стояло между ними непрошибаемой стеной, и в то же время укрепляло их союз. Они понимали друг друга даже в молчании. Но эта связь, возведённая годами дружбы, таила в себе какую-то неявную угрозу. Лишь избавившись от этой интоксикации, их отношения снова обретут свою полноту. − Мия останется, если она того хочет, − в голосе Виктора засквозил холод. − Отлично. Пусть, − София изображала из себя драматичную героиню, чьи надломленные интонации удивительно хорошо смотрятся лишь в романах девятнадцатого века. Все ждали её вердикта. Артур теперь выглядел озабоченно. Опираясь локтями на колени, он сложил перед лицом ладони лодочкой. Ксандр, сомкнув руки на груди, слегка опустил голову. Наконец, София заговорила: − Знаешь, я столько раз искала тебе оправдания. Столько раз пыталась понять тебя. Всё говорила, он просто не в себе. Он измучен пережитым потрясением. А за собственными мучениями и вовсе не видит других людей. Он не со зла. Он просто не может отличить заботу от нападок, у него сместился спектр чувств и осознаний, что хорошо, а что плохо. Я пыталась. Подходила к проблеме по-разному. С сочувствием, со снисхождением, с равнодушием. С восхищением. Да, я даже хотела восхищаться тобой, чтобы просто принять. А когда не получалось, я возвращалась в начало. Но чем больше я думала об этом, тем больше убеждалась, что ты просто жестокий. Быть сломанным и ничего с этим не делать − вот что есть жестокость. Ты никогда не просил о помощи. Ты лелеял своё легкомыслие и плачевное состояние. Maar je hebt er nooit aan gedacht er iets tegen me over te zeggen¹? − По-английски, будь добра. − Natuurlijk niet. Je hebt nooit aan ons gedacht²! − София… − Ты уехал. Оборвал все связи. Знаешь, что мы чувствовали? Что чувствовала твоя мама? Сомневаюсь. Тебе было плевать. Тебе и сейчас плевать. Я долго думала обо всём этом, старалась влезть в твою шкуру. И около года назад поняла, что тебе просто нравилось себя жалеть. А как иначе? Ты буквально боготворил собственные неврозы с нежностью матери, убаюкивающей родного ребёнка. Травмы придавали уникальности твоей личности, отличали от некогда внушающего ужас серого большинства. А мы мешали тебе самоутверждаться. Хоть раз ты думал о нас за все эти годы? Хоть раз ты вспоминал нас не в порывах ненависти? Не как о раздражающем факторе? Каждого из нас или хотя бы вместе взятых? Конечно нет. Виктор сидел неподвижно, лишь водя серединой ладони по подлокотнику. Затем философски заговорил: − У тебя осталось ещё немного дерьма, которое ты хотела бы на меня вылить? София оскорблённо поводила плечами. − Я не поборник морали, тебе известно, − вставил Ксандр. − Но София не преувеличивает. Жаклин действительно была разбита из-за твоего отъезда. − Ты хоть иногда звонил ей? − снова напала София. − Делал всё по твоим мудрым наставлениям. − Виктор, давай только без этого демонстративного подобострастия, − ремарка Артура осталась без внимания − Виктор смотрел лишь на Софию. Тон его остался ровным и негромким, но сталь в голосе выражала угрозу: − Ты хоть представляешь, насколько лицемерно звучишь? Знаешь, что я на самом деле думаю о твоей чёртовой заботе, София? Ты не умеешь сопереживать и оказывать даже малейшую поддержку. Потому что в любой проблеме ты всегда говоришь о себе. О том, что чувствовала ты. Тем самым оправдывая собственные импульсивные поступки. София по-детски сжала губы в обиде. Она явно знала, на что Виктор неизящно намекал. − Ты находился в ужасном состоянии. Конечно, я сообщила обо всём твоему психиатру. А что мне ещё оставалось делать? Если бы тебя не забрали в клинику, неизвестно, что бы ещё произошло. Я боялась за тебя. Не делай вид, что у меня не было причин подозревать худшее. Я подозревала, когда никто не верил. И оказалась права. Если бы не Артур. Если бы он не успел… А потом ты ещё и… Ты! Je sprong in het kanaal³. Виктор был раздавлен услышанным. Хаотичная пляска путающихся мыслей сбивала Мию с толку. Она пыталась интуитивно разобрать слова на непонятном ей языке и перевести их. Но тщетно: её голландский словарный запас был пуст. Стиснутые челюсти Виктора медленно разомкнулись: − Я никуда не прыгал. − Ik heb altijd aan jouw kant gestaan. Maar je beschouwde me altijd als je vijand⁴, − в разгаре залепетала София, и Виктор накинулся в ответ: − Wilde je me daarom naar een gekkenhuis brengen⁵? − Rustig aan, mensen⁶! − приказным тоном сказал Ксандр. Поднявшись, София заходила по залу. Какое-то время в помещении звучал лишь мерный изящный стук её каблуков. Блестящие, подобранные в низкий хвост волосы струились между лопатками. Девушка с волнением касалась пальцами своего лба, иногда допуская бессильную болезненную улыбку. С художественной небрежностью София расстегнула на себе жакет и повернулась ко всем. − Психическое здоровье − это ответственность не только перед собой, но и перед окружающими. И если ты придумал, что всю жизнь хочешь страдать, то превращаешь в ад не только своё существование. Но и страшно усложняешь жизнь всем вокруг. Ты не отработал эту ситуацию ни с психологом, ни самостоятельно. Всякий, кто видел тебя в тот период, не усомнился бы, как сильно ты в этом нуждался. Не делай вид, что я это придумала. − И без тебя знаю, − нападающий взгляд Виктора заставил её остановиться. София подавлено нахмурилась. Расчётливость и хладнокровие сменили её временную подавленность. − Если помнишь, я сказала полиции, что ты был у меня в день автокатастрофы, − она наступала ближе. Виктор тоже встал. − Я подменила записи на камерах видеонаблюдения в своём дворе, чтобы обеспечить тебе алиби. Хотя понятия не имела, где тебя носило. − Я просил тебя? Я, блядь, просил тебя помогать мне? − Полегче, − сделал замечание Ксандр. Обескураженная София вяло отшатнулась. На красивом лице застыло несчастное выражение. − Я не жалею, что соврала полиции. Но я думала, что, пойдя на это, заслужу хотя бы объяснений. Я заслужила правду! − Хотела, чтобы я сказал, что я не убийца? Или лучше убийца? Тогда бы ты не стала помогать мне? Совесть бы загрызла? Твоя эмпатия всегда была такой выборочной… − Я делала это и для себя, − сдалась София. − Это ты хочешь услышать? Для тебя, для себя. Для твоей мамы, которая с ума сходила. Виктор неспешно обогнул стол. Поднявшись, Артур заслонил собой Софию, но та вырвалась и продолжила: − И сделала бы это снова. И мне больно слышать от тебя слова об угрызениях моей совести. Я не жалею. Я поступила бы так снова и снова. Потому что я люблю тебя, мне не плевать. − Ах любишь, − Виктор сунулся к самому лицу Софии. − Ты уверяла меня и всех вокруг, что я псих. Это твоя любовь и поддержка? Я и сам понимал, что у меня крыша едет. Но ты никак не помогала. Ты сидела вот тут со своей заботой, − ребром ладони он ткнул под кадык. − Твоя пресловутая забота кого угодно доведёт до ручки. Ты просто кость в горле. − Виктор! − полыхнув взглядом, Ксандр твёрдо повторил: − Полегче. Единственное неприметное слово вибрировало вокруг, звучало всё громче и громче. Плевать. Тебе плевать. − Возможно я и не была тебе хорошим другом. Я была слишком правильной. Слишком растерянной. Неверно расставила приоритеты, паниковала. Где-то даже сводила с ума. Но я не желала никому зла. Я боялась, что ты уничтожишь себя, и будет слишком поздно что-то исправить. Я не могла тебе доверять, не могла просто смотреть на это. Никто не рождается с паттернами поведения для любой сложной ситуации, все действуют наугад. Вот и я поступала так, как подсказывало сердце. Встав, Мия заслонила Виктора собой. Попытка отстоять своё или отчаянный порыв принять на себя обстрел нападок. Она точно не знала, что подтолкнуло её этому решению. Красивое лицо Софии перекосило пренебрежением. − Не вмешивайся, Мия, ты тут вообще ни при чём. Ты ничего знаешь, ты не знаешь его, ясно? − А ты-то откуда знаешь, вы не виделись три года, − обижено швырнула та. Прищурившись, София ядовито улыбнулась Виктору. − Заметно, что твоя пассия. Ты у нас любишь всяких стерв. − Не разговаривай с ней так, − приказал Виктор. − У тебя со мной счёты. Нападай на меня. − Виктор, в самом деле, Ксандр прав, − Артур удержал его за плечо. − Остынь. Думай, что говоришь. София и Виктор сверлили друг друга взглядами. Виктор давил ростом, выглядя угрожающе на фоне миниатюрной девушки. Она вскинула подбородок, с вызовом посмотрела на него в последний раз. И, увидев что-то важное для себя, отступила. Будто оставшись ни с чем, София растрогалась. Она выдала всё, даже прибережённое напоследок и, завершив войну, вывесила белый флаг. Её лицо уткнулась в грудь стоящего позади Артура, а плечи затряслись. Она показалась ещё меньше, ещё беззащитнее. Длинные руки обняли её. Артур любовно утешал вздрагивающую Софию. Так нежат не друзей, а женщин. Своих. До этого момента Мия была уверена, что София в отношениях с Ксандром. Виктор потупил голову. Как никогда Мия понимала его, представив самый трудный отрезок его жизни. Все эти растроганные восклицания и нудные вопросы из рода: «Ты в порядке?». Виктору неоткуда было знать наверняка: близкие успешно делают вид, что заботятся о нём, или этот коллективный тремор ради усмирения совести? Осознание, что он ошибался всё это время, наверное, стало для него новым опытом. Мия даже мысленно посочувствовала Софии. В её обвинениях фигурировали по большому счёту оправдания. Она не только нападала, но осознавала и собственную вину. − В общем так, − огласил Артур с несвойственной себе строгостью. − Разговора не выйдет. − Уже вышел, − Виктор опустился в своё кресло, выразив происходящему уверенное отрешение. − Вы желали высказаться. Мне не жалко. Надеюсь, вам полегчало. София оторвалась от груди Артура. − Я больше не вернусь к этой теме. Никогда. Но я и не могла делать вид, словно ничего не произошло. Словно у меня провал в памяти. Ксандр, по большему счёту проявивший себя за вечер как молчаливый наблюдатель, заговорил глубоко и спокойно: − Виктор. Сегодняшний ситуация возникла не потому, что мы тебя ненавидим. Надеюсь, ты понимаешь это. Кулак Виктора окреп на короткий миг, чтобы тут же разжаться. Линия скул тоже стала мягче. − Знаю. Тишина потеряла свою напряжённость. Артур первый просветлел и заулыбался. − Пс-сть, Ксандр, может, ещё вина? Впрочем, чувство неуместности так и осталось главенствовать вечером, и тот закончился тихо и слишком рано. . На небосводе ночного Амстердама серебрилась полная луна. Мия никогда не видела её такой яркой, большой, искушающей. Она всячески пыталась заинтересовать Виктора, чтобы тот стал инициатором разговора. Но Виктор молча вёл одолженный у Жаклин aston martin. Машинально сворачивал на нужных перекрёстках и не замечал красоты момента. Амстердам не знал, что стряслось у его жителя. Всё осталось в его улицах видимо прежним. За обнажившиеся чувства одного смертного Боги не обрушили на землю катастрофу, на небе не сверкали молнии. Ход времени не прервался тоже. Только остановившись у ворот родного дома и заглушив мотор, Виктор заговорил: − Прости, я не хотел этой ругани, хоть и активно её поддерживал. Мия неловко потёрла кончик замёрзшего носа. − Это же неизбежно, я понимаю. − Не так я себе представлял твоё знакомство с моими друзьями. Вообще не стоило вести тебя туда, пока у меня масса неразрешённых конфликтов. Просто мне так хотелось показать тебя всем. Дом уже спал, когда они тихо прокрались в свои комнаты. У дверей Мия коснулась чужой руки в безмолвной просьбе. Знающий взгляд остановился на ней, и Виктор вошёл в её спальню. − Я думаю, кое в чём они неправы. Тебе не плевать. Ни сейчас, ни тогда. Просто наступает момент, когда ты должен подумать о себе и уйти. Иначе всё это тебя уничтожит. Виктор сел на край кровати. Подавшись корпусом вперёд, сложил сцепленные в замок пальцы между коленями. − Ты даже не знаешь, что я сделал. Но всё равно встала на мою сторону. − Неважно. Виктор смерил её долгим взглядом. Мия пожала плечами. − А кого мне было защищать? Софию? Она мне не так дорога. Вообще не дорога, если уж честно. − Ты должна защищать то, что правильно. − О том и речь. Я защищала. У всех своя правильность. Она опустилась на пол перед ним. Как всегда делал он. Погладила шёлк его рубашки. Виктор воспринял её внимательный взгляд как приглашение к разговору. Вот оно. Он у неё на ладони. Сейчас. Желание Мии вот-вот претворится в жизнь. Душа Виктора долго оставалась для неё неизведанной территорией. Мие казалось, она забыла всё, что знала о нём. Почти правда. Чётких мыслей не осталось, одни фрагменты, в которых уже не отделить правду от домыслов. Внимание выхватило наручные часы, сомкнутые на мужском запястье. Час быка. Время предрассветного сумрака. Самая тревожная часть суток, когда всё живое наименее защищено. Томительный для человека момент на пороге рассвета, когда властвуют демоны зла и смерти. Время, когда человек уязвим. Перед верхней ступенькой эшафота замираешь в первобытном страхе. И Виктор медлил. На прикрытом полутенью лице не проступало эмоций. Так выглядело согласие. Позволь мне тебя понять, Виктор Ван Арт. − Мою девушку звали Аллегра. Мы были вместе с юности. Учились в старшей школе. Затем и в консерватории. Она стала для меня непостижимым идеалом. Я терял голову от любви. В этом весь я − целиком и полностью принадлежу одной-единственной. Но спустя годы между нами появились недопонимания… Голос заложника воспоминаний не дрожал, как Мия того ожидала. Но стал заметно тише. Длинная пауза предвещала большой скачок в истории. Виктор понимал, перед своей девушкой не предстало говорить о бывшей любви, и пропустил часть истории. − Её убили парни из бывшей школы. Один гниёт за решеткой. Второй был сыном важного в городе человека. В ходе судебного разбирательства нарочно допустили нарушения процессуальных норм. В подобном случае сторона защиты просит отменить вердикт. Так иногда хитрят, чтобы дело пересматривали. Не всегда это срабатывает, судьям отлично известна эта лазейка. Но в тот раз адвокаты добились своего. С этого момента началась катастрофа. Присяжные получили уже не те данные по разбирательству. Например, в новых показаниях не фигурировало изнасилование, зато имели место очень очерняющие сведения о жизни Аллегры. В новом деле значилось, что травмы она получила в результате автокатастрофы, а не в ходе насильственных действий… С нарастающим нервным возбуждением он пересказывал всё, как заученную мантру. − Это было откровенное бесчинство, наглая ложь. Я начал своё расследование. Подключил своих людей. Специалисты в голос утверждали, что характер полученных травм на теле жертвы не соответствовал описанию происшествия. Судмедэксперт сказал мне, что никогда не видел такого сочетания повреждений у задних пассажиров. Обширные гематомы на руках часто встречаются, ведь человек при ударе инстинктивно защищает лицо и бьётся руками о переднее сиденье. В приобщённом к делу описании было сказано: «Колесо лопнуло, машину занесло». А получить такие травмы, сидя пристегнутым на заднем сиденье, практически невозможно… В общем, этому уроду, этому убийце и мучителю дали условный срок. За непреднамеренное причинение вреда здоровью, которое повлекло за собой автокатастрофу, в которой якобы и погибла Аллегра. Виктором обуяла настоящая ярость. Предсказуемая, она всё равно резала слух. Мягкие и всегда нежные губы источали настоящий яд. Слушать его становилось физически больно. − Я начал вести себя ужасно ещё во время следствия. Но после оглашения приговора… что-то разрушилось во мне. В мире, полном зла и грязи, произошла невиданная прежде равнодушная жестокость, а никто не заметил, никто не сломался. Всем было наплевать. Я никак не мог взять в толк, почему, чёрт возьми. Почему она? Почему мы? − это прозвучало без чувств, точно он говорил уже не о себе. − Стал отдаляться от семьи и друзей, уверенный: они не способны ощутить то, что ощущал я. Они счастливцы, такие гнусные счастливцы продолжают жить как прежде. Но оставаться в одиночестве я тоже не мог. Эта тишина в голове невыносима. Боль и вина невыносимы. И вскоре я нашёл себе друзей − алкоголь и наркотики. Он бросал беглые взгляды на Мию, чтобы улавливать в её реакции изменения. Мия оцепенела. Её горло душили огненные кольца. Пустые глотки воздуха жгли напряжённую грудную клетку. − Я употреблял очень много. Часто. Я искал в этом искусственном забытье убежище. Искал утешение, свободу. Было ли это пристрастием? Нет. Не думаю, что у меня появилась физическая зависимость. Я был зол. И всем существом, каждой фразой и поступком кричал, как я зол. Я хотел показать это всем. «Смотрите, как я зол». Мне хотелось заглушить эту злую боль внутри, эту обиду, бессилие и особенно вину. Заткнуть их хоть чем-то, хоть ненадолго. Его тон смеялся и каялся − жуткая, мёртвая смесь. − На самом деле я был слишком напуган, чтобы говорить с кем-нибудь об этом. И с ненавистным мне страхом отталкивал любого, кто порывался приблизиться ко мне. Потому что говорить было тоже невыносимо. Что они все знают? Что они могут чувствовать? И чем больше я закрывался от других, тем больше себя уничтожал. Только сбежав за океан, я понял. У меня ушла пара лет, чтобы осознать: я потратил слишком много времени на жалость к себе. На мысли о мести, на пожирающий гнев от несправедливости системы. Вместо того, чтобы поддержать родителей Аллегры, например. Они потеряли дочь, но я не думал об этом. Я с ними даже не виделся после случившегося. Я не был на похоронах. Мне казалось, я чувствую себя в миллион раз хуже. Меня трясло. Я находился в бесконечной лихорадке. От гонки расследования, от боли, от синтетических таблеток. И, конечно же, от злости. Я сожалел о каждом принятом решении в своей жизни. О каждом сказанном слове, о невысказанных извинениях, о каждом сделанном выборе. Но это не мешало мне совершать новые ошибки. Я стремился заткнуть внутри себя голос чувств. Стало ли мне лучше? Нет. Воспалённая боль утихала от слабой анестезии ненадолго. Всему есть предел, и мне казалось, чем больше я к нему стремлюсь, тем быстрее всё кончится. Паузы между фразами затягивались, словно Виктору стало сложнее концентрироваться. Мия боялась потревожить молчание. Боялась спугнуть момент абсолютного взаимопонимания. − А ещё я был зол, потому что мои друзья не любили Аллегру. Они её не любили, а она умерла. Вот как. Моя девушка умерла, потому что я был глупым, я послушал их. Допустил сомнения, которые и стали роковыми. И в отместку я отказался от них. Видел, как они страдали от моего сумасшествия, от собственного бессилия. Иногда я приходил в себя, впадал в блаженное бесчувствие. Но тоже ненадолго. Мне очень жаль мою семью. Мне жаль, что им пришлось проходить через унижение ради заранее проигрышной попытки поддержать меня. Люди жестоки с самыми близкими. Откуда в нас такое стойкое убеждение, что с родными можно вести себя хуже, чем с чужими? С незнакомцами мы вежливы, внимательны и предупредительны. Извинимся, скажем: «пожалуйста» и «спасибо». Придём вовремя, подробно объясним, соблюдём все правила приличия. А с близкими церемониться не надо. Им можно устраивать скандалы и истерики, обижать и не извиняться, забывать о них, игнорировать, срывать на них плохое настроение, опаздывать, припоминать им каждый промах. Зачастую им достаётся самое худшее в нас. Версия без прикрас, которую стыдно предъявить незнакомцу. Близким мы и прощаем куда меньше, чем чужим. − Но за близких, в случае чего, мы готовы глотку перегрызть. Ринуться в огонь и воду, отдать руку, сердце, почку и всего себя. Мия впервые прервала его монолог, чувствуя, что пришёл момент сохранить этим их хрупкую связь. − Ты не делал ничего по-настоящему ужасного. Ты защищался. − Защищался? − с обессиленным сарказмом выплюнул Виктор. − Мия. Моя мама устроила праздник в честь своей ремиссии. Она излечилась от рака, и ей хотелось разделить счастливый момент с самыми дорогими людьми. Но меня там не было. Где был я? Не помню. Шатался в пьяном или наркотическом угаре. И жалел себя. Гордился тем, что убежал от их советов. Просто раздражающего количества советов и наставлений. Люди говорят тебе, что делать, точно их богатый опыт применим к любой ситуации. И если я их послушаю, воздух сразу запахнет слаще, а солнце засияет ярче. Мия как и он опустила голову, изливая откровение своим сложенным на коленях рукам: − Все эти люди хотели помочь тебе, а тебя это больше злило. Потому что они не были в твоей шкуре. Тебе казалось, что им легче, а ты только и думал, почему так несправедливо? Да, порой родным тяжелее. Но когда больно тебе, ты почти не думаешь о чужой боли. − Так я и рассуждал. Моя боль была больше в стократ. Вот чем я оправдывал своё поведение. Я много срывался. Сидел на антидепрессантах, снова срывался. Я перестал доверять человеку, которому всегда доверял − себе. − Виктор. Я не понимаю только одного. Почему ты считаешь, что виноват в её смерти? Стёртый наждачный голос рассёк едва утихомирившуюся атмосферу: − Потому что в тот вечер я выгнал её из нашей квартиры. Она изменяла. Не было прямых доказательств. Я просто знал, что это продолжается уже пару месяцев. Чувствовал. И друзья подтверждали мои догадки. Я впервые послушал их. Я сказал ей: «Проваливай». Я не хотел её видеть, мне было плевать, как она доберётся до родительского дома. В ту ночь всё и произошло. По дороге ей попались парни из бывшей школы. Она поехала с ними. − Если хочешь, мы потом продолжим. − Нет, Мия. Ты хочешь послушать. И ты имеешь право. Его рассказ сдавал позиции. Старые раны вскрывались вместе с незабытой болью. Мия не хотела этого даже ценой знания правды. − А этот урод получил своё. Его машина попала в аварию. Автотехническая и трансологическая экспертизы показали, что тормоза были неисправны. Всё, как я и предрекал. Поэтому и оказался под следствием. Накануне смерти урода я угрожал ему расправой. Я был не в себе, ещё и накаченный. Наговорил всякого. Желал сгореть заживо. Так и произошло. Ему досталась самая мучительнейшая из смертей. И я очень рад этому, − он отчеканил каждое слово как молотком, стирая их в пыль. − А убийцу так и не нашли. Он остановился, что-то мысленно взвешивая в голове. − Но дело снова возобновляют. Наверное, всплыли какие-то улики, не знаю. Следствие подняло архив, конечно же, раскопали имена подозреваемых. На этот раз меня вызывают свидетелем. − Ты приехал сюда поэтому? − Отчасти. Основная причина тебе доподлинно известна. − Разве в случае переезда свидетеля следствие не даёт международное поручение? − Да, меня могли вызвать на допрос через интерпол, в Америке. Но я сам пожелал приехать на допрос сюда. Я хочу оставить эту историю здесь. − Тебе назначили дату? − Через пару дней мне следует прийти в полицейский участок, − Виктор встал, подошёл к распростёртому окну. − После я останусь тут ещё ненадолго. Приведу мысли в порядок… София права. Я не проработал этот эпизод своей жизни. Я просто убежал на другой континент, а это не выход. Я говорил тебе с самого начала, что периодически отыгрываюсь на близких. − Я тоже останусь. Он слегка повернул голову в её сторону, но так и не посмотрел на Мию. − Хорошо. Ей хотелось приникнуть к его спине в нежном сочувствии. Но она не позволяла себе. − Есть ещё кое-что. Я бы предпочёл, чтобы ты никогда об этом не узнала. Но так или иначе ты узнаешь, а я не хочу, чтобы ты услышала этот факт моей биографии от кого-то другого. Свет луны едва выхватывал мужское очертание на фоне окна. − Я пытался покончить с жизнью. «Нет» − чуть не вырвалось из уст Мии. Прозвучало бы осуждающе. А она не хотела осуждать. В ней случился перелом сознания, признание врезалось в её картину мира неровной кровавой кляксой. Суицид − несоразмеримая образу Виктора блажь. Слишком нездорово для него. Он всегда выступал за безопасность, за вменяемость и разумность. − Да, звучит погано. Но в том состоянии я бы решился на всё, лишь бы никогда больше не слышать: «Ты не должен, ты не понимаешь, ты этого не чувствуешь, всё будет в порядке». И конечно же я хотел избавиться от душащего ощущения вины. Я всё перепробовал. Осталось только это. Мия узнала этот тон, полный безысходной тоски по несбыточному. Ей хотелось вынуть из Виктора старую боль и располовинить её. И снова, и снова, пока не исчерпается источник, не затянется опустелая рана. − Я не горжусь этим. Эпизод, который я бы с удовольствием вырезал из своей жизни или хотя бы памяти. Я бы многое отдал, но переиграть историю нельзя. − Почему ты не рассказал мне это всё раньше? − бессильно выпалила Мия. − Почему? − Виктор тихо засмеялся, но в смехе не было ничего открытого, одни сплошные барьеры. − Почему не рассказал о самых гнусных событиях, которых стыжусь? Потому что хотел нравиться тебе. Хотел, чтобы ты видела во мне мужчину. Чтобы ты стремилась ко мне, хотела меня. Попробуй рассказать дорогому человеку о подобном. Человеку, перед которым желаешь всегда оставаться особенным. Попробуй вот так оголиться перед ним. Я не хочу быть таким. Не хочу быть слабаком, который несёт свою вину, как крест. Мне не нравится быть таким. Мне не нравится, что ты можешь увидеть меня таким. − Ты не слаб. И делал не только плохое. Ты нашёл в себе силы всё изменить. Ты сам не понимаешь, насколько сильный. Не каждый на такое способен. Ты хороший человек. − Ты не знала меня. − Зато сейчас знаю. И понимаю, к чему ты ведёшь. Ты предостерегаешь меня. С самого начала предостерегал. Говорил, что будешь отыгрывать на мне непроработанные чувства. А я в это не верю. И никто больше не верит. Никто не станет напоминать тебе об ошибках. А мама простит тебя, уже простила, она же мама. − Мне кажется, такое нельзя простить. Есть вещи, которые оставляют в душе рубцы навсегда. Выжигают на сердце клеймо на всю жизнь… Ты не знаешь, что я говорил, какими словами бросался. Я плохой человек. − Вовсе ты не плохой! Он уже вне сил покачал головой. Неубедительно упрямо. − Я рассказываю всякие ужасы, а ты так реагируешь. − Как? − Сильно. Преданно. Понимающе. − Я могла бы долго препарировать твои поступки. И разбирать тебя на составляющие: «Вот тут осечка, и тут, а ещё здесь…». Но мне это не нужно. Я не чувствую, что за этим придёт облегчение. Эта не та правильность, за которую хочется бороться. Виктор снова сел на кровать. − Мия, если ты захочешь разорвать отношения, я пойму. Может не сейчас, а потом, когда в голове всё уляжется, и придут более взвешенные переосмысления. Мию прошибла злость. − Какие, блядские блядь, переосмысления? − от избытка разных ощущений она раздражённо хохотнула. Привстала на коленях и, коснувшись лбом его лба, зашептала: − Очнись. Я хочу быть с тобой. Беглые поверхностные поцелуи накрыли покорно прикрытые веки Виктора. − Самое смешное, что я бы и не решился на такое благородство. Я слишком ревнив, чтобы отказаться от тебя. Напряжение, гудевшее в воздухе, понемногу покидало комнату вместе с уязвимым временем: час быка уступал своё место новому часу. − Сложно начать с нуля. Бросить пагубные привычки. Понять, что был неправ, признать это, вынести урок и встать на путь исправления. А ты смог. Ты сделал много. И сделаешь ещё. Я в тебя верю. Виктор недоверчиво тихо усмехнулся. − А вот София не верит. − А я не София. Она чересчур правильная. − Её правильность меня косвенно спасла. Она послала Артура ко мне в тот день, когда я перепил своих же антидепрессантов. Мия могла с уверенностью сказать, что в тот момент поняла его ошибочную глупую попытку уйти из жизни. Было от чего лишиться разума. Боль. Кошмарные сны. Страшные уродства, запечатанные в словах, что он бросал в сторону дорогих людей. Сколько ударов можно вынести, прежде чем сдаться? А если удары наносятся одновременно? Мия долго подбиралась к оставшейся мучительной мысли. Мялась. В страхе тронуть её и увидеть, что она не плод её воображения. − Я спрошу лишь раз… Тот сгоревший парень… Ты имеешь к этому отношение? Виктор посмотрел на Мию с долей враждебности, которой был способен её наградить. − Ты всегда твердил о вине, о причастии к смерти человека. Ты имел в виду свою девушку? Или… Повисла тишина, такая абсолютная, что Мия слышала отдающие в грудь толчки пульса. − Я его не убивал. Виктор обладал завидным даром отвечать туманно. Он мог схитрить. Сказать «я не убивал», а на самом деле подразумевать: «не убивал, лишь посодействовал его скорой кончине». Но Мия отчего-то знала, что сейчас он не станет врать. − Хорошо, − прошептала она. Привычно прохладные руки Виктора показались ледяными. Обоюдные прикосновения договорили за них всё остальное, те крохи слов, которые они не высказали. Мия невольно усмехнулась, и тем самым привлекла к себе удивлённое внимание. − София красивая. − Да. Наверное, − согласился Виктор отрывисто. − Ты намного красивее. − Ну да конечно. − Существование чужой красоты не уменьшает твою. К тому же, я необъективен. Она всегда была мне эдакой психологической мамочкой. А я не люблю, когда женщина меня опекает. Не мой типаж. Мия не случайно вспомнила личность Софии. Помимо попытки развеять небольшую ревность к ней, она хотела подвести себя к признанию. Пока уязвима, пока ею управляет несломленное отчаяние. Сейчас или никогда. Сейчас, или он услышит правду от других людей. − Мне тоже нужно кое в чём признаться тебе. Я знала многое из того, что ты рассказал мне сегодня. По Виктору нельзя было понять, удивлён ли он. Мия прокляла свою неспособность читать его в моменты абсолютной необходимости. − Когда мы приезжали в Амстердам в прошлый раз, я ходила к Софии в отель. Я жалею, что не дождалась твоих объяснений. Если бы было возможно повернуть время вспять, я бы поступила иначе. Виктор впечатлённо изучал лицо напротив. Молчал и молчал, пребывая в душевных исканиях. − Я лишь хотела знать. Потому что ты не просто закрытая дверь. Ты глухая стена, через которую приходится просачиваться по молекулам. − Ты прирождённая журналистка, рано или поздно тебе захотелось бы расследований. Тебя тянет в разные стороны, потому что разум никогда не спокоен, он хочет больше и больше. Твоя любознательная натура с глубокой жаждой знаний просто потребовала своё. − Виктор! − Мия смущённо прыснула. − Я не виню тебя. Прости, что так долго ничего не рассказывал. − Нет, ты должен злиться на меня. − Никогда, − он нерешительно улыбнулся. Без злости и боли. Мягко, едва, но всё же это была улыбка. − В глубине души я догадывался, что ты предпримешь что-нибудь. Не знал, но сейчас, после того, как ты всё выложила, я отчего-то не удивлён. Я видел, как ты всегда становилась такой внимательной, едва речь заходила обо мне и моём прошлом. Однажды ты просто начала интересоваться усерднее. Мию сковала необъяснимая потребность сказать что-то обещающее. Протянуть руку помощи. Теперь, когда всё позади, когда она наконец поняла его лучше. − Если я могу что-то сделать для тебя. Что угодно… − Послушай, − Виктор моментально подобрался. − Я всё ещё придерживаюсь своего мнения. Я категорически не хочу, чтобы ты меня спасала. Есть вещи, с которыми я должен справиться сам. И если ты вдруг почувствуешь, что для тебя стало слишком, ты вправе покончить с этим… Мия энергично затрясла головой. Эта болезненная покорность Виктора её убивала. Не говори этого. Не разрешай мне. − Я не буду тебя спасать. Я просто буду рядом. Виктор улыбнулся уже увереннее. Прямо как днём, когда казался абсолютно счастливым. Внезапно сильные руки подхватили Мию под ягодицы, и Виктор усадил её к себе на колени. Порыв диктовало не желание его тела. А потребность души. Мие показалось, она в безопасном коконе, с ней ничего не способно случиться. − Это очень много, − губы Виктора раскрылись у её губ, жарко и честно зашептав: − Спасибо.