По пятницам в девять

Мия не носила глубокие декольте, предпочитая подчёркивать свои стройные ноги или аккуратный круглый зад. В прошлую встречу на ней идеально сидели джинсы. И судя по тому, что ткань без лишней скромности демонстрировала форму бёдер, девушка хотела привлечь к себе внимание. Что ж, очень мило. Виктор поймал подходящий момент, чтобы полностью раздеть её, тем самым погрузив в состояние тотальной уязвимости. Но всё чуть не пошло крахом, когда она, наконец, сняла с себя всю одежду. Мия буквально обрушила на Виктора целую мощь своей телесной красоты. Сама того не осознавая, она создала свою власть, не догадываясь, как и ради чего её применить. В единстве было то, как она выглядела, и то, кем она являлась. До этих пор девушка представала лишь в невинно прекрасном облике, чудном в своей прямолинейности и небольшой суетливости. И только раздевшись целиком, Мия поставила Виктора на место, тем самым твёрдо обозначив, кто тут на самом деле идол, а кто его поклонник. Над Виктором нависло настоящее могущество, вероломная сила чужой безупречной привлекательности. Увидев эту девушку абсолютно нагой, он словно заново подметил все детали её внешности. Даже те, которые всегда оставались на виду. У неё была тонкокостная гибкая фигура. Неширокие ладошки с шелковистой кожей. Полупрозрачные мягкие волоски на теле. Острый кончик носа, ноздри которого всегда начинают нервно трепетать, если что-то шло не по плану Мии. Довольно миниатюрные стопы. А рост при этом − выше среднего, около 5,7 футов. Наверняка позвоночник девушки получает неслабую нагрузку. Интересно, есть ли у неё проблемы со спиной? Небольшая попа в форме перевёрнутого идеального сердечка. Отлично вписывающаяся в конституцию тела грудь. Виктор мог бы целиком захватить всю её поверхность и спрятать ладонями. Великолепная пластика грудных овалов − так и тянуло поласкать пульс кончиком языка. Один взгляд на эти прелестные груди, и из Виктора едва не вышибало дух. Мия почти не пользовалась косметикой. Большие выразительные глаза не нуждались в краске. Хотя и яркий макияж ничего во внешности не испортил бы. На режущем крае её резцов были едва заметные «цветочки»-бугорки − мамелоны, − словно Мия совсем ещё девочка. Они вместе со слегка неправильным прикусом делали улыбку миловидной, открытой, выразительной. И когда Мия улыбалась, на её щеках у самых краешков губ образовывались мягкие тонкие складочки. Очаровательное зрелище. Её безмятежный чаще всего чертовски неуместный смех, точно звук хрустального колокольчика, щекотал слух. Прелестный, обаятельный, как и весь образ девушки в целом. Нежное-нежное создание. Замечательная. Милая. Уязвимая. Забавная. Мия. Она соединила в себе исключительные черты и иную красоту − даже являясь женщиной объективно видной и вписывающейся в общепринятые стандарты привлекательности. Было в ней что-то отличительное. Выгодно соединённые друг с другом мелочи выделяли девушку из толпы красоток. Это любование её безукоризненной женственностью приводило Виктора в полное замешательство. Казалось бы, ничего страшного, он знал, что падок на красоту женственного тела. А перед ним каждый раз предстаёт призывно прекрасное тело. Имея дело с женщиной столь неотразимой и столь уверенной в собственной неотразимости, невольно вспомнишь о низменных инстинктах. Девушка, по её же рассказам, − бывшая спортсменка. Регулярная физическая нагрузка в пору формирования фигуры благоприятно сказалась на ней: Мия пребывала в органичном единстве со своим телом. К тому же она постепенно привыкала к присутствию Виктора и его прикосновениям. С каждой встречей из её движений уходили неловкость и деревянность. Оставались лишь доверие, пронзительная врождённая грация и повиновение. Являясь по своей природе интуитивной и эмоциональной, Мия старалась обуздать собственную натуру. К глубокому бессилию Виктора, она делала это именно так, как ему нравилось. Именно такой он бы предпочёл видеть женщину в пылу его ласк. Ему никогда не приходилось просить Мию о полном погружении в игру. Она всегда делала эта сама. Для него. Обычно клиентки с ним не флиртуют. В большей степени − пытаются умничать, накручивая интеллектуальные обороты в бдсм-теме и демонстрируя, что знают не меньше его. Каждая вторая жаждала показаться отличницей или же представляла себя героиней порно. Но Мия… она хотела, чтобы её оценили. Чтобы Виктор любовался плодами своего труда, как учитель. И в ответ наслаждалась его вниманием. В минувшую пятницу эта девушка, столь полно осознающая свою телесность, приняла соблазнительную позу. Добив Виктора окончательно, Мия в недвусмысленном приглашении выставила навстречу его рукам свои прелестные изгибы. Виктору было не привыкать находиться в присутствии красивых женщин, откровенно предлагающих себя и пытающихся сблизиться. Но именно Мия, предоставившая своё обнажённое тело таким первобытным образом, стала настоящей угрозой его выдержке. Ко всему прочему она коснулась Виктора, и этот интимный жест никак нельзя было назвать случайным. Первые мгновения Виктор ещё пытался найти какое-то положение, отличное от понятия «полная катастрофа». Но Мия всё испортила, приоткрыв свои налитые губы, и, не борясь с искушением, прошептала: − Я хочу тебя. Виктор навсегда запомнил, как обиженно дрогнули брови девушки, когда он сказал, что ей не следует распускать свои нежные ручки без его на то согласия. Ещё в первую встречу он предупредил Мию, что между ними не будет секса. И в дальнейшем не проронил даже намёка, что изменит своё решение. Однако ехидный голосок в голове заставил усомниться: если уж Виктор не подозревал в её поведении умысла перевести их сессии в другую плоскость, тогда чем объяснить этот постоянный вынимающий сердце взгляд распахнутых глаз. Видно, тебе придётся посвятить несколько вечеров глубоким размышлениям, разгадывая, что бы это могло значить… Мия явно всё это время посылала какие-то сигналы. Впрочем, неудивительно, что ей в столь эротичной обстановке захотелось большего. Что кладёт начало к прелюдии, возбуждает интерес к дальнейшему. А Мия расценила их встречи не иначе как нарочно растянутую прелюдию. Она оказалась не так проста. Вовсе не незамутнённая невинность. Женщина-кошка, она действовала сознательно и целеустремлённо. Даже когда вела себя послушно, предано, на самом деле готовилась к броску. Озабоченный наплывом из мыслей и физической реакции, Виктор неожиданно понял, что именно его смущало: эта девушка не уважала его. Она вторгалась в чужие границы, только бы заполучить своё. Хотя во всём случившимся скрывалась и его вина. Сколько бы Виктор ни строил внешнюю ширму, он так и не сумел полностью оставаться отстранённым. Из-за тела Мии у него буквально развилась непостижимая уму фетишизация. Девушка была слишком привлекательная и манящая. Слишком нежная. От Мии оставалось слишком сильное послевкусие. С тех пор, как она разделась полностью, в чувствах Виктора произошла целая химическая реакция. А каждая встреча добавляла всё больше верных ингредиентов, соответствующих цепи взрывоопасного опыта. С ней он мог потерять контроль. А Виктор не любил терять контроль. О, эта девчонка, с красивой грудью и попой в форме идеального перевёрнутого сердечка… Со своей привычкой чрезмерно демонстрировать взволнованность, тогда как другие люди обычно стремятся не дать чувствам стать очевидными окружающим… Такая взвинченная, но безукоризненная в попытках стать идеальной сабой. Интересно, догадывалась ли Мия, сколько он думает о её телесном совершенстве? Пока не подозревая за собой ничего конкретного, Виктор прислушивался к интуиции и смутному беспокойству. Увидев красивую женщину, он всякий раз избирательно слеп, переставая замечать всё остальное. Ему нравились тела. Нравилась женская сексуальность. Но признать неуправляемое влечение к Мие было эквивалентно собственной неполноценности. Он профессионал. Да, она привлекательна, нежна, пленительна. Молода − возраст, который бы позволил Виктору увлечься ею в обычной жизни… Вот оно! Вот почему он идентифицирует её как сексуальный объект. Она по годам подходит ему, она в его вкусе, у неё есть всё, чтобы теоретически быть его девушкой. Вот почему её тело вызывает у Виктора желание делать то, что по своей природе с ним делать естественно. . − Жаль, что это последняя встреча, − расстроенная положением дела Ида вздохнула. − Ты не похож на других топов, с которыми мне доводилось быть. Ты внимательный и терпеливый. И всегда воздействуешь точно на нужную точку. Разрыв отношений с постоянными клиентками Виктора тоже расстраивал, однако сантименты не стали причиной изменить собственное решение. На встречах с Идой он мысленно отстранялся уже довольно продолжительный срок − так обычно гасились в себе малейшие зачатки неуместной привязанности. Не то чтобы девушка заняла большое место в его сердце. Но всё же они знакомы год, а прощаться − это всегда грустно. Поддерживать с ней дружеские отношения Виктор не намерен, а значит, сегодня в самом деле последний раз, когда они видятся. − У меня есть более важная мне работа, − заключил он. − Раньше одно другому не мешало. Что случилось теперь? Виктор подумал над более деликатной формулировкой фразы, однако всё равно прозвучал твёрдо и категорично: − Мне это больше не нужно. − Что именно? − не растерялась Ида. − Женщины тебе не нужны? Уловив тему чужих мыслей раньше, чем закончили фразу, он вставил: − Пусть так. Ида направила на него двусмысленную ухмылку. − Когда мужчина говорит, что не нуждается в женщинах, это значит, что он нуждается в одной конкретной, которую не может заполучить. Остаток дня всё буквально валилось из рук. Память неуёмно возвращала к прошлому вечеру пятницы. Перед взором вставала картина, как Мия, без малейших церемоний предоставив себя, развела в стороны колени. И Виктор покорно внял откровенной немой мольбе и дотронулся, дав Мие кончить. Снова и снова мысленно переживая этот момент, он вёл несвязные споры с самим собой, дорисовывая в воображении всё то, чему нельзя было ни в коем случае произойти. В конце концов, Виктор обнаружил, что сжёг свой ужин − два часа работы насмарку. Сев в кресло успокоиться, он до красноты растёр лицо ладонями. Прекрати, остановись прямо сейчас. Ему больше нельзя продолжать смаковать эти сцены. Его фетишизация чужим телом уже достигла критической точки. Неопытность Мии, которая раньше лишь забавляла, теперь называлась Виктором красивым словом «неискушённость». Образ этой женщины подогревал его фантазии и кровь. Теперь Виктору нравилось вспоминать, как Мия во время их контактов впивалась ноготками в его кожу, поневоле прося помощи и ласки у той же руки, что принесла ей боль. Просто очаровательное в своей бессознательности доверие. Виктор любил уже не только смотреть на тело Мии. Он любил моменты после сессии, когда они, сближая головы, о чём-то тихо переговаривались. От ощущения её голоса у его лица потом ещё несколько часов набатом пульсировало в висках. А от запаха девушки на себе спасал только душ. Все мысли, крутившиеся в сознании последние сутки, наконец, оформились в простое и понятное чувство: Мия больше не была проблемой. Напротив, Виктору хотелось её всему научить, и, слегка продавливая границы, размять, разогреть для себя эту глину. Вдохнуть в неё ещё больше уверенности в собственном теле. Ко всему прочему, теперь Виктор читал её статьи. Беспокоился, добралась ли она домой. Уже откровенно любовался привычкой Мии чуть приподнимать плечо, прижимая его к щеке в трогательном жесте нежности и небольшого кокетства. Смена собственного восприятия этой девушки стала для Виктора настоящим шоком. В дело вступили уже личные интересы, личная страсть. Это непрофессионально. В его превосходно сбалансированную жизнь ворвалась женщина. А Виктор отлично знал, во что выльется эта привязанность. Он вот-вот прикоснётся к чему-то, что захочет заполучить для себя, и уже никогда не сможет отпустить. Если сознание ещё получалось кое-как обуздать, то с телом возникали весомые трудности. Оно вело себя предательски и выдавало свои самые сокровенные желания. Один взгляд на красивое тело, и реакция сознания преобразовывалась в движения быстрее, чем можно было это предотвратить. Таз делал этот короткий еле заметный поступательно-возвратный толчок. Всего один рваный длившийся секунду рывок мог поставить Виктора в невыгодное положение, если бы Мия заметила. Иногда он мысленно спрашивал у своего тела, к чему, собственно, эти бесполезные дёргания. Особенное негодование вызывала реакция конкретного органа, что вёл себя точно наивный герой-любовник. Завидев привлекательную женщину, Виктор буквально физически ощущал в себе этот цепной процесс: мозг посылал сигнал телу, и в паху тут же твердело, как бы отправляя обратный отчёт: «я готов». «Потрясающе», − мысленно раздражался Виктор, − «хоть обготовься, нам ничего не светит». В глубине души он догадывался, что ещё чуть-чуть, и шанс на дорогу назад исчезнет. Эти еженедельные поиски точек соприкосновения с Мией, прохождения по грани, его маленькие ухаживания − всё это подступы к главному. Дань условностям, попытка сублимировать голос похоти в нечто более-менее общественно приемлемое. Так Виктор в повседневной жизни ведёт себя с женщинами, с которыми собирается переспать. Но Мия по его же правилам ему не принадлежит и никогда принадлежать не станет! Так почему, возжаждав эту девушку до подрагивающих пальцев, он просто не оборвёт их связь? Время пришло! Ты её хочешь. И этого уже не исправить, не отменить, не оспорить. Их отношения давно приобрели специфично неоднозначный характер. Это уже не сессии дома и сабы, между которыми исключительно договорённости. Это уже любовные игрища, что зиждятся на обоюдной страсти. Взаимное любопытство было только на поверхности, но интуитивно они оба ощущали в этой тяге некое глубинное измерение. Виктор даже обратился за помощью к психологии. У любого человека есть цикл сексуального отклика. От «разрешения» до «оргазма». «Сексуальное возбуждение» идёт в шкале сразу после «желания» и «сексуального интереса». На стадии «желания» уже можно останавливать свои мысли и не дать желанию перерасти в возбуждение. Да, есть такая вещь, как нонкордантность, когда происходит несовпадение между реакцией тела и либидо. Но это всё касалось физиологического возбуждения. Психическое же всегда можно остановить. Ты не примитивный мужлан с преобладающими над разумом инстинктами. Выход из положения напрашивался сам собой: отказаться от этой девушки. Но одна мысль, что он больше не увидит её, огорчала Виктора до спазмов в грудной клетке. Так смотри. Смотреть можно. Это честный трюк. . В какой-то момент смотреть стало нестерпимо мало. Перед очередной встречей с Мией Виктор принял доступные ему меры предосторожности, сделав всё, чтобы скрыть свою заинтересованность и не реагировать на девушку. Но стоило ей показаться ему на глаза в этой своей бессовестно развратной блузке, и кровь тут же отлила от головы Виктора и устремилась ниже. Нестерпимое до ломоты в нижней челюсти желание взяло вверх над рассудком. Прозрачная ткань едва скрывала очертания обнажённой груди − Мия явно не понимала, насколько велико искушение, чего Виктору стоит держать себя в руках и ограничиваться одними плотоядными взглядами. Он знал, что ему опасно касаться этой девушки, но упрямство − его старая разрушительная привычка. Влекомый плотскими инстинктами, влекомый желанием, чтобы всё вокруг сгорело в их огне, Виктор попрал собственные же правила. У него получилось бы взять под контроль свой чрезмерный натиск, если бы Мия подала хоть малейший сигнал протеста. Но она и не думала обороняться, а отвечала со встречной страстью, и Виктор увязал в ней всё глубже и глубже. Каждый маленький звук, который она издавала, сливался в одну прекрасную симфонию. Как он мог сдержаться? Она же сама нежность во плоти. Виктор думал лишь о том, чтобы поскорее вкусить эту нежность целиком. Он не мог больше просто смотреть, не мог больше отказывать себе. Какие принципы? Какие дистанции? Какие меры предосторожности − он сдался в тот же вечер. Виктор был зол на Мию в той же мере, в которой и хотел её. Хотя злиться было и глупо. Не она руководит правилами. Не Мия отвечает за границы и рамки. Не её вина в том, что она настолько привлекательна для Виктора. Он слишком долго смотрел на неё масляными глазами − неудивительно, что Мия без труда нащупала его слабое место и уложила в постель с левого мизинца. Виктор − сам здравый смысл, сама уравновешенность, само воздержание… Смешно… Его при первой же возможности отделали по полной программе. Почему он настолько примитивен? Девушке было достаточно поманить его видом своего влажного прохода, и он просто уступил примитивной похоти и нужде тут же заполнить его. Быть может она и подставила своё прекрасное тело в приглашении, но и ты не животное, чтобы тобой помыкали инстинкты. Собственная слабость угнетала. Виктор пытался найти в случившемся и положительные стороны. Иногда всё выходит из-под контроля, и не в нашей власти на что-то повлиять. Это сильнее нас. Может, оно и к лучшему. Может, он, разок пропустив её через койку, наконец-то успокоится. Хотя своим срывом Виктор сдал Мие все козыри. У произошедшего, если уж она расценит его как домогательства, были все шансы омрачить Виктору существование. Он снова сказал себе: самое время распрощаться с этой девушкой. Но затем вспомнил, что на смену старым правилам могут прийти новые догмы и новый порядок. Через неделю оговорённые с Мией обязательства оказались прерваны им. Она больше не клиентка. Но и связь с ней, как с остальными женщинами, Виктор не оборвал. Внутренние колокола усиленно грохотали. Пора. Пора. Эта девушка скоро покинет свой инфантильный период, и вместе с ним уйдёт и вся её псевдострасть к БДСМ. Закончится и страсть к тебе. Виктор потребовал с себя новое обещание: больше никогда не переходить границ. И нарушил его на следующей же встрече. Увидев поблёскивающий от естественных соков след на бедре Мии, он без колебаний собрал его кончиком языка. Вдруг стало так важно попробовать эту девушку на вкус. Впрочем, взбудораженный разум отказался как-либо анализировать этот поступок. Усталая злость на себя была перманентной эмоцией, и Виктора она уже едва ли выводила из равновесия. Ты социальное существо. Как у любого социального существа твой разум торжествует над телесностью. Не будь рабом инстинктов и секундных эмоций. Избавься от неё! Скажи ей перестать приходить сюда, и твои мучения кончатся. Просто возведи между вами расстояние, и её флюиды больше до тебя не достанут, а примитивное желание беспрерывно сношаться с этой девушкой исчезнет само собой. . Она влюблена. Так и сказала. Значит, ей нужны отношения. А после стольких лет в безэмоциональной изоляции Виктор утратил тягу к подобному приватному удовольствию. Он не представлял, как объяснить Мие, зачем до сих пор хранит память о бывшей возлюбленной. Зачем цеплялся за неё, чувствуя, что иначе потеряет, а её образ навсегда его покинет. Как объяснить Мие, что это за чувство, когда сердце разбивается, а от ощущения осколков внутри боишься свободно вздохнуть. И ждёшь в полном отшельничестве, когда придёт новая вода и обточит слишком острые края. Как ей рассказать, что несколько лет назад с него содрали кожу, оставив душу открытой и незащищённой, а на месте раны пока ещё не наросла новая плоть. Вопросы чувств друг к другу они прежде не затрагивали. Подобные слова просто не шли с языка в моменты игр. Теперь всё зашло дальше некуда. Мия отказывалась верить, что Виктор всё это время просто работал с ней, а происходящее было для него обезличено. О, как она отреагировала на просьбу уйти. Чуть в глотку ему не вцепилась. Чувство пренебрежения её симпатией явно ей в новинку, а отстранённый голос Виктора она приняла за личное оскорбление. С твёрдой решимостью и отсутствием колебаний девушка не слушала его доводы и почти дошла до упрёков. Виктор признавал, что и сам допустил серьёзные отклонения от дистанцирования. Стоило уничтожить эту связь ещё в зачатке. Выставить Мию за дверь в первый же вечер, когда она пришла и заявила, что понятия не имеет, чего хочет, и в напутствие посоветовать: «Приходи, как узнаешь». Его съедало изнутри беспокойство за эту девушку. Получив отказ, она в оскорблённых чувствах ушла посреди ночи. Ей не следовало в одиночку шататься по изолированному району. Хорошо знакомая дремавшая глубоко внутри Виктора фобия голодно взывала после спячки, требуя помчаться Мие на выручку. Тревога о том, что ей могут навредить, что она обязательно найдёт себе неприятности в таком состоянии, подавила последние сомнения. Конечно, сыграло роль и воспитание. Дама в беде, он обязан помочь. Но всё же Виктор уже не смел отрицать, что ощущение странной, но колоссальной ответственности за эту девушку стало ключевым стимулятором. Мия прошла где-то полмили пешком, затем поймала такси. Следовавшему за ней Виктору пришлось возвращаться домой за машиной. Он сильно рисковал потерять время. Такси высадило её между улицами. Отвлёкшись на поиск места парковки, Виктор упустил Мию из виду. Куда её могло занести прямо сейчас? Что могло прийти в голову обиженной женщине? Открыв карту, Виктор изучил наличие близлежащих заведений. Неподалёку находится клуб, где они впервые встретились. Стоило проверить его. Войдя внутрь, Виктор сразу же отыскал её взглядом. Она сидела за баром. Нетрезва. Рядом скользким хищником ошивался какой-то парень. Виктор приблизился к стойке, чтобы присмотреться к незнакомцу и оценить его намерения. В липком взгляде на Мию угадывалась не только похоть, но и застывший нутряной отблеск неприязни. Не конкретно к её личности, а к ней, как к представительнице женской половины человечества. Парень отпускал сальные шуточки, завуалированно попирая свою собеседницу так, что она даже не улавливала его оскорбительный тон. Но Виктор знал этот мужской язык. Он знал, чего им обычно добиваются. Очевидно, Мия привлекательна, и этот отморозок из кожи вон лезет, только бы она разок заметила его. Ему не добиться её внимания честным путём. Остаётся только опускать людей до своего уровня. Она красива и соблазнительна, и это сводит тебя с ума. Но не нужно из-за этого срываться на ней. За унижением, как за попыткой почувствовать себя крутым, всегда стоит личная уязвимость и неполноценность. Такая девушка не посмотрела бы на подобного ему типа. Она никогда тебе не достанется. Никогда даже головы бы не повернула в твою сторону. А подобные ему берут силой то, что им добровольно не получить. − Приятель, отстань, − в попытке отвоевать единоличное право на свою жертву он отмахнулся от Виктора. − Я к ней первый подошёл. И сегодня я не в настроении делиться. Виктор почувствовал поднимающуюся откуда-то изнутри душную волну злости и с трудом выбросил из головы соткавшуюся картину, как эту нежную девушку разрушают грязные руки. − Что в её напитке? Она бы не выключилась от пары глотков алкоголя. − Тебе какое дело? Ладно, пёс с тобой, её хватит на двоих, можешь присоединиться. Он ударил человека! Проблема заключалась не столько в самой драке, что была несвойственным Виктору способом разрешать конфликт. Врезать иногда − единственный способ коммуникации, и с грубиянами необходимо говорить на их языке, иного они не понимают. Куда больше Виктора поразил мотив пойти с кулаками на этого любителя разрушать всё на своём пути − особенно красоту. − Я тебе скажу, какое мне дело: я презираю таких, как ты. . «Сейчас неподходящее время», − этими словами закончилась сделка с совестью, и та быстренько подкинула вопросов к самому себе. Например, если Виктор просто выполнял работу, почему ему было так важно, чтобы Мия правильно поняла причины его отказа в сексуальных контактах? Почему ему важно, чтобы она ни в коем случае не заподозрила у него проблемы по части секса? Её возможные сомнения были для Виктора буквально покушением на его мужество. Я не немощный, я профессионал. Зачем ему доказать ей свою мужскую силу и оставаться для неё привлекательным? Какая ему, собственно, разница, что она подумает? Тем лучше, начни она его воспринимать как асексуальный объект. Безусловно, для отказа в отношениях послужил не только кодекс профессионала, но и личностные мотивы. Отрекаться от одиночества − это всегда ломка. Но не думал же он, что больше никогда никого не впустит в свою жизнь? На этот вопрос Виктор так себе и не ответил. Он сказал Мие, что разбит на тысячи осколков, которые держались вместе исключительно благодаря усилию воли. Он не позволил дрогнуть ни одной мышце на своём лице, хотя чувствовал, будто что-то острое грубо разворачивает старую рану. Виктор рассчитывал, Мию отпугнёт его бардак в голове, и она, как и всегда бесконечно извиняясь, отступит. Но будучи спасительницей по своей натуре, Мия намерилась разобраться в этом хаосе. Зачем ей помогать ему? Неужели она действительно думала, что это сделает её особенной для Виктора? Нет, глупая. Я возненавижу тебя. За то, что ты увидишь мою боль. И отныне я буду навечно уязвлён перед тобой. Хочешь на себе узнать, что это такое − быть любимой кем-то по-настоящему безумным? Виктор был готов поверить, что действительно нравился Мие, а её чувства − не преувеличение, не обман, не блажь. Нет ничего удивительного в том, что она однажды влюбилась в столь манящий мужской образ − одинокий, глубоко меланхоличный и… немного мрачный. Словно герой со страниц романов Джейн Остин. Но пройдёт её первоначальный восторг, и Виктор снова останется одинок, полностью разбит и опустошён. Мия заберёт с собой всё. Он сам ей отдаст, не умея иначе. Он всегда целиком погружался в любимую женщину. Когда всё зашло так далеко? Совсем недавно Виктор лишь искал с Мией общие интересы, чтобы те вписались в практику. Теперь хочет заботиться о ней. Желание заботиться всегда было языком для выражения его глубоких чувств к человеку… Как он вообще оказался в этой точке? Виктор ошибся, думая, что гармонично закупорен, защищён наращённым за годы панцирем. Едва здесь, в Америке, он снова ощутил себя состоявшимся и свободным, только-только его глубокая зависимость, этот страх ушёл, как над его жизнью снова нависла угроза. Восстановленное эмоциональное равновесие попало под удар. От понимания, чем сулила новая влюблённость на грани помешательства, сердце начинало ныть. Но сигнализирующая об опасности боль ничего не меняла. Мысли о Мие вставали в голове, главенствуя посреди всех остальных, и ничто не было способно сдвинуть их с места. Внутри черепной коробки Виктора молитвой взывал голос рассудка: «Пожалуйста, уходи, оставь меня в покое, мне нельзя никем увлекаться, не сейчас, не теперь, я погибну». Но внушения не работали должным образом. Невзирая на опасения перед зависимостью к Мие, Виктор с неожиданностью для себя понял, что избавился от остатков парализующей апатии. Более того, он будто снова зажил полноценно. Затосковал по себе. По всему, что утратил за потерянные годы. По людям, которых упустил, пока стоял одной ногой в прошлом. По местам, что не посетил. Это было похоже на пробуждение. Внутренний надлом слишком долго не давал Виктору свободы. И вот мир вокруг него снова стал насыщенным, разным, наполненным, не однозначно серым и одинаковым. Удивительно, но благодаря Мие Виктор вновь начал замечать других девушек. Сравнивать и любоваться ими. Он снова смотрел на книги, искусство, картины, цветы − как прежде. Та, которая вернула ему столь яркие ощущения, не могла быть болезненной проблемой. Она − не проблема. . Осознавать, что Мия больше не придёт, что больше не нуждается в нём, стало истинным мучением. Какое-то время назад Виктор полностью научился справляться со многими неприятными вещами. И с физическими болевыми ощущениями, и с эмоциями. Он так напрактиковался в их преодолении, что мог сам кому угодно давать уроки. Это не сложно. Надо лишь помнить, что любое состояние не бесконечно. Что бы ни происходило, даже если кажется, что сил терпеть больше не осталось, не следует забывать − рано или поздно это пройдёт. А значит, всё, что сегодня расценивается им как нечто невыносимое, уже через несколько дней таковым быть перестанет. А через месяцы Виктор и не вспомнит, из-за чего так изводил себя. Но никто не сказал, что делать с этим изнуряющим чувством тоски и бесполезного ожидания сегодня. Сейчас. Мия всё молчала. Ни звонков. Ни сообщений. Виктор приказывал себе не думать о том, что это молчание − направленная на него пытка. Мия не связывалась с ним лишь потому, что он её отверг. Она не сводила его с ума, не учинила расправу над ним, не наносила обиды или оскорбления, не было в её поступке коварства и злобы, даже малейшего желания причинить боль. Мия просто приняла отказ. Смирись же и ты с собственным решением. Позволь ей уйти из твоей головы. А потом она внезапно прислала Виктору электронное письмо. На следующий день Мия вернулась в стены его дома совершенно другим человеком. Словно с новым взглядом, новой внешностью, новой душой. Девушка, которая прежде слишком заботилась обо всём, больше не заботилась вообще. Виктора поразило её умение держаться невозмутимо и намерение так же беспечно исчезнуть из его жизни. Мысль об этом царапала краешек души, а опасение, что Мия действительно это сделает, победили принципность. − Я хочу, чтобы ты осталась. Лицо её замкнулось в деланном бесстрастии. Она стояла у выхода из его дома, не решаясь окончательно хлопнуть дверью. Такая красивая, равнодушная, прямая. Но Виктор знал, что это показушный холод, и на самом деле об её пламенеющее в тот момент сердце можно было зажигать бумагу. Мнимое равнодушие разрушилось с первым касанием губ Виктора. Мия потянулась за его поцелуем, подаваясь всем телом к его телу. Момент, и её стало привычно много, Виктор снова ощутил на себе эту знакомую обожаемую им нежность, тепло, чистый прозрачный аромат, неровные удары чужого сердца. − А как же «сейчас неподходящее время»? − Мия потребовала не просто ответ на вопрос, а гарантию, что Виктор больше не оттолкнёт её. Она пока не знала, что отступать − не в его привычках. Если уж однажды он поддался чему-либо, то отныне увязал в этом с расточительной самоотдачей. − Оно никогда не будет подходящим. . Обоняние зафиксировало запах. Он хранился в складках одеяла, в уголках подушек. На поверхностях мебели, корешках книг, к которым прикасались нежные руки. При совершенно не изменившейся визуально обстановке всё вокруг стало выглядеть иначе, по-другому осязаться. Здесь пахло девушкой. Теперь в его комнате, где до недавних пор ни разу не ночевал посторонний, поселилось стойкое женское присутствие. Не случайное, не проходящее, а уже хроническое, прижившееся. Мия была амбициозной. Имела совершенно другой взгляд на окружающие вещи, чаще всего отличный от взгляда Виктора. Но какая разница. Она всегда пыталась быть смешной, когда у неё заканчивались толковые слова. Она могла вскружить голову. От неё невозможно было оторваться. Ею хотелось наполнить каждую минуту. Мия невероятно упрощала всё вокруг и, сама о том не подозревая, делала Виктора лучше. С ней он перевоспитал ревность. Свойственное себе по натуре чувство не обязательно вытравливать. Отныне ревность больше не разрушала. Скорее, дарила садистское наслаждение. Например, Мия в присутствии мужчин, которым нравилась, казалась Виктору ещё восхитительнее. Её не хотелось спрятать подальше от чужих глаз. Рыжеватые волосы, в которых красиво играли рассветные лучи, пахли солнцем и океаном − любовью. И Виктор был ослеплён этой воистину природной красотой и уникальностью, которая делала женский облик неповторимым. Вся состоящая из особенностей. Всевышний создал тебя по частям из того, что особенно мной ценимо. Говорят, все влюблённые слепы. Не правда. Они просто иначе смотрят на мир. Притяжение к Мие росло с каждым разделяющим их часом и милей, словно те зарождали в Викторе новые особенные чувства. Долгое время он думал, что в его очарованности виноваты женские флюиды. И стоит им оказаться вдалеке, сладостный морок сразу же спадёт. Но пришла разлука, а ничего не поменялось. Между португальской деревушкой и американским мегаполисом тянулась тонкая соединяющая их сердца прочная ниточка. А флюиды, казалось, действовали на Виктора даже по телефонной линии. − Хотела извиниться за последнюю встречу. Я вела себя странно, − голос Мии в трубке вдруг утратил свою игривость, сделался ровным и глухим: − И я хотела сказать… Пока тянулась пауза, Виктор с тревогой перебирал в уме бесконечное количество ситуаций, о которых Мия могла заговорить. − Мне было хорошо. Накануне состоялся самый обычный вечер. Они разделяли последние минуты вдвоём, чувствуя, как эти мгновения сплетались в прочные цепи, сковывая их судьбы. Исход ночи утонул в ласке и нежности, что они дарили друг другу, прощаясь. Не было ничего, что могло сильно отличить вечер от остальных. Но Мия самыми простыми словами наделила самый простой вечер особенностью. Мне было хорошо. И в тот же момент Виктор понял, что готов ради неё на всё. Только бы она повторяла эту фразу снова и снова. Уже спустя несколько дней самолёт нёс его в Европу. . Любить Мию оказалось для Виктора самой лёгкой вещью на свете. Столь множество мелочей убеждали его в чувствах к этой девушке. Собственные части тела, которые он воспринимал всегда как должное, становились чрезвычайно восприимчивыми и сластолюбивыми под её прикосновениями. Когда она скользила своими узкими ладонями по нему. Когда осторожно исследовала его пальцами, отыскивая самые неожиданно чувственные уголки его тела. В эти моменты Виктору всегда хотелось что-то сказать. Но ничто не могло бы выразить всё то, что он испытывал. Слова казались тесными, скупыми, тощими. Любовь − настолько пограничное для него понятие, что описывать его словами − опошлять. Главное всегда было видно, остальное внимания не стоило. Он не мог не влюбиться в девушку, которая так сильно ценила их крошечные моменты наедине. Которая интересовалась прошлым Виктора − как он стал тем, кем являлся сегодня. Которой интересно его будущее: к чему Виктор стремится и как далеко они сумеют зайти вместе. Которая считает, что доверие − непременное условие отношений. И слушает не только потому, что должна, а потому что ей действительно небезразлично всё, что срывается с его губ. Однажды она бы устала от его тайн, от его замолчанной боли. Тень этой мысли, не давая себя ни прогнать, ни словить, всегда металась на грани сознания Виктора. Усталость Мия терпеть не пожелала. Она имела здоровое понимание, что не обязана свыкаться с тем, что ей не нравится. Виктор для неё − не вся жизнь, а лишь её часть. Мия призналась во всём, что ей не хватало. Что давно замечала глубокую печаль Виктора, и невозможность на неё повлиять разбивала ей сердце. Мие хотелось заботиться о его страхах, неуверенности и случайных мыслях. Ей хотелось быть рядом на всём пути, сделать его чуточку легче и светлее. Виктор не дал ей этого, так и оставшись для Мии кем-то недосягаемым. Когда она ушла, он не испытал той силы боль, какую причинила ему Аллегра. Виктор не любил быть к чему-то неготовым, но неожиданное расставание с Мией не уничтожило его. Сердце всё так же рвалось к ней, но сколько бы Виктор к нему ни прислушивался, он с удивлением ощущал себя по-прежнему целым. Виктор глубоко задумался обо всём, что объединяло этих девушек и что так разительно отличало их друг от друга. Когда Аллегра умерла, у него будто отняли свет и смысл существования. Он оказался не в состоянии жить без её взгляда, голоса. И если бы даже Виктор захотел вырвать из себя это чувство, то только вместе с сердцем. Может поэтому он всегда был подвержен разрушительной ревности и необъяснимой тяге быть рядом − едва Аллегра отдалялась, Виктор, теряя часть себя, изнывал от потребности вернуть эту часть и восстановиться. Аллегра была для него всем, в чём он нуждался. Без неё же он забыл вкус счастья. Любовь к Мие была иной. Сильной, горячей, но не уничтожающей. Последние полгода, проведённые с ней, стали его порывом к свободе, а не тюрьмой. Аллегра ушла и оставила после себя боль. Мия ушла и оставила силы. Она дарила уверенность, что нет ничего невозможного. Виктор ощущал её внутри себя, в мыслях, в груди, в дыхании, в новых привычках. Она никогда не покидала его, даже физически находясь далеко. Аллегра и при абсолютной близости к нему была той, до которой порой казалось не дотянуться. . − Ничего, что я вот так нежданно-негаданно приехал? − Ты имеешь полное право, это же твой дом. Цель визита отца не оставляла Виктору сомнений. Он даже не расстроился. Однажды бы этот день всё равно настал. − Я завтра же займусь поиском квартиры. Франсуа явно не уловил суть завязавшегося разговора. Отметив его реакцию, Виктор пояснил: − Разве ты здесь не за тем, чтобы продать дом? − В ближайшие пять лет не планирую никаких махинаций с этой недвижимостью, − Франсуа указал на угол комнаты, где теперь стоял рояль. На глянцевом корпусе того золотилась надпись «Steinway and Sons». − Заметил? − Первым делом. − Курьерская служба привезла, пока тебя не было. С днём рождения. − Он в январе. − Значит, с прошедшим. Я ведь тебе так ничего и не подарил. Надеюсь, инструмент поможет тебе сделать маленькие шажки вперёд, коих ты уже сделал очень много. Виктор хотел вернуться к музыке. Он не умел писать тексты так, как о том мечтал. В писательстве ему хотелось быть здоровым эгоистом − творить, не думая о читателе, создавать без оглядки на чужое мнение и чужое восприятие картины мира. Он мечтал писать исключительно для самовыражения, но так за годы и не понял, действительно ли не думает о читателе или хотел казаться тем, кто не думает. − Я восстановлюсь в консерватории. − Очень рад слышать, − признался Франсуа. − Не будь заложником своего прошлого и ошибок. Это был урок, а не пожизненный приговор. Хватит саботировать собственное счастье. Оценивай не только потери, но и достижения. Оставляй рассудок чистым и просто продолжи с того места, где сбился. − Он чист. Я трезв уже четвёртый год. − Я знаю. И горжусь тобой. − Мия ушла от меня, − вдруг произнёс Виктор, полностью изменив настроение беседы. − Сказала, что между нами всегда был рубеж, который её угнетал. − Ты можешь это исправить? − Наверное. − А хочешь? − Мне пока не следует к ней возвращаться. Сначала хочется разобраться в себе. Возможно, стать другим человеком. − Каким? Виктор не нашёлся с ответом. Он чувствовал правильность собственных суждений, но объяснить её словами не выходило. − В погоне за счастьем мы проводим всю жизнь, пытаясь достичь идеала, добиться целей, купить определённые вещи. Но настоящее счастье − это понять, что никогда не достигнешь совершенства. А если и добьёшься всех целей и купишь все вещи, о которых мечтал, то сразу же захочешь новые. Поэтому счастье должно начинаться сейчас. С того, что у нас есть. Но не торопись с определяющими это счастье факторами. Ты думаешь, что эта девушка − «та самая» только потому, что она вернула тебе ощущение радости. Но если ты встретил её, когда внутри тебя была пустота, неудивительно, что она тебя заполнила. Исключительно своими интересами, своим распланированным будущим, своими эмоциями. Она просто попала в эту пустоту. Ты не станешь счастливым благодаря кому-то. Это нормально только на стадии влюблённости, когда вы надышаться друг другом не можете. Учись быть счастливым даже в одиночестве. Ты будешь счастлив, если выберешь быть счастливым. К этому нужно стремиться. Это работа. Твоя работа, а не этой девушки. − Я знаю. Именно поэтому мне в первую очередь нужно закрыть некоторые пробелы своей жизни. − Если ты вообще спрашиваешь моего совета, я бы рекомендовал тебе взвесить свои чувства и желания прямо сейчас, а не после того, как проведёшь работу над собой. Ты думаешь, что если начать с чистого листа, то и жизнь начнётся заново. И перечеркнув всё, ты обретёшь силы. Нет. Не увлекайся. Не уповай на это. Делай то, что можешь. Живи так, как можешь. Уже сейчас. Франсуа был одним из немногих людей, к кому Виктор прислушивался. Редко выпадал случай, когда отец оказывался не прав. Не было оснований и на этот раз не доверять его суждениям и прогнозивным способностям. Может, Виктору в самом деле не стоило спешить. Он размышлял как старик, внутри которого будто звенел будильник, говоря, что нужно стать счастливым, пока не поздно. Просто тоска по Мие становилась всё сильнее. Часто Виктор вспоминал какие-то совсем пустяковые моменты, связанные с нею. Он помнил и другое. Например, что она была по-настоящему рядом, когда следствие снова распотрошило его прошлое. Мия обладала совершенно чудесной понятливостью. Различала все оттенки и жесты Виктора. Знала, что он чувствовал в трудные минуты, словно была с ним всегда, и потому точно угадывала, каким образом помочь ему, куда именно следует направить свою чудотворную силу. Откуда ты знала, как выглядело моё мёртвое солнце в то утро? − Я давно хотел сказать тебе спасибо. За всё. Слова явно поставили Франсуа в тупик. − Когда жизнь во мне почти угасла, ты предложил то, что меня спасло. Спасибо. Это многое значило для меня. − Виктор… О боже, зачем ты это, я же твой отец! − он всплеснул руками, несколько смутившись. − И всё же. Я благодарен тебе. Виктор вышел на террасу, вдохнув пронизанный запахом зелёной листвы воздух. День постепенно угасал, сочная синь неба уже выцвела, а сумерки незаметно опустились на город. На улице зажигались фонари, появлялись первые звёзды. Я знаю, что ты где-то там, в одном из ночных огоньков. И я думаю о тебе. Ничто не встанет на пути нашего счастья. И сейчас я делаю для этого всё. Даже если человек, с которым нужно разобраться, это я сам. Спустя минуту к Виктору присоединился Ной. Животное чувствовало своим звериным нутром, что их с хозяином скоро ждёт разлука. Ему не нужно было внимание Виктора, только присутствие. Вскоре на террасу вошёл и отец. − Приглядишь за Ноем, пока я съезжу в Амстердам? − Не беспокойся, − согласился Франсуа. − Амстердам − часть твоей терапии? − Да. Отец улыбкой оценил ответ. − Если не знаешь, что делать со своей жизнью, вернись в начало − домой. Нет ничего лучше, чем возвращаться в то место, где ничего не изменилось, чтобы понять, как изменился ты сам. . Когда Аллегра умерла, а суд кончился, первым слепым желанием Виктора было убежать. От себя. От действительности. От помощи и советов. От голоса совести. И только спустя несколько лет, спустя тысячи преодолённых миль пришло понимание бессмысленности этого желания: куда бы он ни бежал, он всегда брал себя с собой. В день трагедии Виктор представить не мог, что после множества дорог судьбой ему уготовлено оказаться снова в исходной точке и сделать то, что не сделал сразу. Всё в жизни происходит в вековечном, раз и навсегда установленном порядке. Годы Виктор избегал родителей Аллегры. Он думал, они не поймут его, начнут говорить не то и не так. Столкнувшись с чужим несчастьем, люди обычно приходят в замешательство и не знают, как себя вести. Но смерть Аллегры всегда была их общим несчастьем. Виктор думал, Хелин и Филипп винят его. И когда жертвой пала эта иллюзия, он оказался на пороге их дома. Они поговорили об Аллегре, о её похоронах, обо всём, что было после. − Священник сказал, что смерть − часть жизни, − вспоминала Хелин. − Печальная её часть, но важная. Ей бы всё это не понравилось, − с грустью подумал Виктор. В тот визит, несколько месяцев назад, он узнал, где Аллегра похоронена, но так и не решился сходить на могилу. С ним в Амстердам приехала Мия, и Виктор посчитал нечестным делать подобные вещи за её спиной. В этот раз он тоже не спешил на кладбище. Вина перед мёртвой ушла на второй план. Стоило начать свой путь с чего-то более весомого, существенного. И − живого. С живых людей, чьё сердце было неоднократно задето Виктором. . София с интересом покрутила в руках свой презент. «Cemeteries», альбом «Barrow» − редкая пластинка, на весь мир выпущено всего сто копий. − Ты помнишь, что я поклонница шугейз? − Конечно. Купил почти год назад. Надеялся, что однажды представится шанс отдать тебе её лично. Это не в качестве извинений. Просто хотел сказать, что помню. Как и помню, как сильно обижал тебя. София отложила пластинку на столик уличного кафе и взяла свой бокал с вином. Прежде чем сделать глоток, она в немом предложении составить ей компанию протянула Виктору свой напиток. Он спокойно качнул подбородком из стороны в сторону. − Я наркоман в ремиссии. Мне нельзя. Фон Гельц замерла, привлечённая словом, которое никак не ожидала услышать. − Ого. Ты начал это вслух говорить. − Называть вещи своими именами. Ты оказалась права. Я должен был обратиться за профессиональной помощью и проработать трагедию, с которой так и не сумел самостоятельно справиться. София подняла бокал на уровень лица, посмотрела сквозь него. − Иногда я могу «видеть» биение сердца в одном из своих глаз. Кажется, что на мгновение зрение затемняется в определённой точке. Это энтоптический феномен синего поля. Явление, которое более заметно при дневном свете и особенно на синем поле, например − яркое летнее небо. На самом деле это мои кровеносные сосуды прокачивают кровь через сетчатку. Виктор улыбнулся её попытке не касаться зыбкой темы. − После стольких твоих попыток достучаться до меня наглость с моей стороны требовать разговора. Но мне очень важно извиниться. Я не могу и дальше сожалеть о поступках. Слишком долго прожил с чувством вины. Хочу двигаться дальше. − Я просто не знаю, что тебе ответить. Я не злюсь на тебя. Никогда по-настоящему не злилась. Знаю, что ты меня не ненавидел, знаю, что жалел о сказанном. Знаю, что сильнее всего от взрывной волны пострадает тот, кто ближе к ней находится. Ты был не в порядке. А я предпочла стоять рядом. К тому же, моей вины тоже не мало. Слишком часто в разговоре с тобой я занимала позицию морального превосходства. Неудивительно, что ты меня не слушал. − И всё же. Прости за боль, что причинил тебе. За грубые слова. С меня бы не сталось быть к тебе чуть добрее. Ты эмоционально вовлекалась в мою трагедию, а я в ответ… вёл себя так, что вряд ли кому-то нравился. − Да, никому ты не нравился. Но мы тебя любили. Виктор кивнул, дав понять, что понял её верно. − Извини за всё, что бросило тень на нашу дружбу. Что-то я ещё могу вернуть, но что-то я утратил навсегда. Я хочу, чтобы ты знала, мне очень жаль. Не смею выдавать свои попытки причинить вам всем боль за что-то другое. Нет, я по-настоящему злился на вас. Меня раздражали все, каждый по-своему. А причина: вы просто были рядом. Никто из вас не потерял дорогого человека, и я думал, что вы не понимаете. − Мы чуть не потеряли дорогого человека, приблизительно понимали. Мы могли потерять тебя. София задумалась, чему-то улыбаясь. − А я последняя в твоём списке «перед кем следует извиниться»? − Ты первая. − Наконец-то! Так всегда было обидно оставаться на скамейках запасных друзей. Если что-то случалось, ты первым делом звонил Ксандру, Артуру, даже Равелю. Но мне − никогда. Предпочитая не посвящать лишних слушателей в разговор, София подошла к недалеко находящемуся парапету. Виктор, последовав за ней, встал рядом. Теперь они смотрели на колышущуюся в канале воду. Солнце лежало на клубящихся облаках, припекая всё больше. − И ещё я знаю, что ты злилась на меня за неожиданный переезд в Америку. Мне потребовалось пространство, ведь здесь, куда бы я ни обернулся, я постоянно видел вас, готовых всё исправить за меня. Такой, как тебе, этот побег сложно понять. − Что значит, такая, как я? − Если кто-то вырывается из-под твоего надзора, ты расцениваешь это как личное оскорбление, удар под дых. Ты горячо опекаешь тех, кто тебе дорог. Тип личности. София иронично свела брови и фыркнула. − Ты всегда такой не к месту проницательный. Но то, что нужно, ты у себя даже под носом не заметишь. С гуляющей по губам усмешкой она покачала головой, мысленно отрицая что-то. Вскоре закончила свою мысль: − Я была по уши влюблена в тебя в середине старшей школы. Виктор перевёл пристальный взгляд на свою собеседницу. − Помнишь, какое прозвище я тебе тогда дала? «Тупица». Никогда не думал, почему? У тебя были отличные оценки, а я всё равно дразнила… Немое мщение за то, что ты не понимал моих чувств. Все вокруг отмечали твой ум, я всё смотрела и думала: «Боже, какой идиот! Когда ты меня уже поцелуешь?» Переварив сказанное, Виктор ровно произнёс: − Я не знал. − Да. Я в курсе, − какое-то время Софию ничего не отвлекало от любования пейзажем. Но неожиданная реакция Виктора всё же привлекла её внимание. − Улыбаешься? − Представил на минуту наш тандем. − О-о, роскошное зрелище. Как думаешь, кто бы кого первым убил? − Ставлю на себя. − А я − на себя. − Вдруг наоборот держали бы друг друга в тонусе? − Да ты оптимист, − к Софии снова вернулась улыбка. − Мне вообще везёт влюбляться в болванов, знаешь? Есть ещё один такой, никак ему не докажу, что мои чувства сильнее, чем ему кажутся. Что у вас с Мией? Обсуждать свои отношения Виктор всё ещё не любил, хотя и старался перевоспитать в себе старые привычки. − Дай угадаю: ты повесил на неё свой эмоциональный багаж? Как прямолинейно точно София уложила суть в одно выражение. − Она ушла, думая, что я этого хочу. Переложила ответственность на себя. − Ну, настоящие чувства − это когда ты делаешь что-то во благо другого и вопреки своим интересам. Виктор обдумывал, как объединить новую информацию с той, что ему удалось собрать самому. Какое-то время он считал, что Мия ушла, сделав здоровый выбор в пользу себя и своих интересов. Ему не пришло в голову, что она в первую очередь хотела избавить от мук выбора его. − Это глупо, если я снова извинюсь? За всё. Ты заслуживаешь моих двойных раскаяний. София коснулась Виктора ощутимым взглядом и вновь увела его в сторону. Её глаза заблестели, подбородок мелко вздрогнул, и собственная растроганность вмиг смутила фон Гельц. Виктор дал ей возможность спрятать слёзы − притянул в объятия. Замаскировав стеснение под удивление, София примкнула к его плечу и тихо шмыгнула. − Кто-нибудь объясните мне, почему я постоянно плачу теперь? Упираясь щекой в макушку Софии, Виктор гладил закаменевшие чуть дрожащие плечи, ощущая, что мрачная эстафета передаётся ему. Постепенно дыхание девушки выровнялось, но она, притихнув, ждала, когда успокоится полостью. − Ну всё, − ласково сказал Виктор, − ты меня ресничками щекочешь. София отстранилась, чтобы не касаться его шеи, и аккуратно убрала с век влагу. − Говоришь, Артур болван? − Редкостный, − с любовью подтвердила София. − Сбежал от меня в Америку, представляешь? Думал, я его не переиграю… . Стены родительского дома уже не приносили того ощущение уюта, как в детстве. Но им никогда не суждено стать для него чужими. Было в них что-то родное, тёплое, дарящее чувство защищённости и чего-то сильного рядом. − Ты это придумала, чтобы меня дразнить… − Нет же! − с силой возразила Жаклин. − Тебе было десять, ты поинтересовался, почему девчонки любят хамов. Я тогда ещё выторговала у тебя целый поцелуй за ответ. − И как именно прозвучал мой вопрос? − Ты спросил, почему девочка не обратит на тебя внимание, пока ты ей не нагрубишь. − Как я мог произнести подобную глупость? − Не будь к себе так строг. Ты опирался на имеющиеся у тебя суждения и десятилетний опыт жизни на земле. В ответ на хихиканья матери Виктор с доброжелательным смирением покачал головой. Придвинувшись ближе к нему, Жаклин слегка коснулась головой его плеча. Долгое время она опасалась, что их примирение принесёт ей лишь горестное облегчение. Жаклин однажды увидела слабость сына, и он этого ей не забудет. Её присутствие станет для него тягостным, словно кто-то каждый раз будет давить на свежую рану. Но теперь она с радостью отмечала, что ничего подобного между ними не произошло. − Люблю наши обсуждения, длинные реплики. Но я догадываюсь об истинной причине твоего возвращения, − вдруг сказала Жаклин. − Ты приехал извиниться. Но мне не за что тебя прощать. Ты мой ребёнок. − Наша кровная связь не давала мне право издеваться над тобой. Я должен извиниться. И хочу. Тебе нелегко пришлось. Ты не жаловалась, но при этом дела у тебя шли не очень. Прости меня. И прости, что однажды пришёл, получил помощь, а затем уехал к отцу в Штаты и пропал на несколько лет. Прости за эгоизм, за безучастие в твоей жизни, за равнодушие. Возможно, объясни я тебе тогда, почему уезжаю, тебе было бы легче отпустить. Ты боялась, что я погибну, если уеду. Но я бы погиб, если бы остался хоть ещё на месяц. − Я знаю, − удивила его Жаклин. − В тот год я могла потерять тебя навсегда, если бы не отпустила. Но мысль, что ты скроешься за океаном, тоже доводила меня до ужаса. Хотя в глубине души я понимала: ты со всем справишься. Что касается полученной помощи… Тебе нужно было ровно столько, сколько ты взял. Остальное − твоя работа. Ты одиночка. Всегда стремился к независимости. Я догадывалась, что как только у тебя появятся силы бежать, ты сбежишь от опеки. Ты всегда таким был. Даже из утробы убежал раньше срока, родился на тридцать седьмой неделе. Сейчас ты хочешь сказать то, чего я по твоему мнению не знаю. Но на самом деле я многое знаю, тебе не нужно произносить это вслух, чтобы заслужить прощение. Мне не за что тебя прощать. Виктор опустил голову, тихо хмыкнув. − Знаменитое родительское «я всегда знаю больше». − Молодой человек! Вообще-то именно я научила тебя держать ложку и всё такое! Шутливо велеречивая речь вызвала у Виктора смех. Жаклин тоже широко улыбалась, пока сформированная в голове мысль не заставила эту улыбку померкнуть: − Я знаю, что вы со своей девушкой теперь не вместе. Это видно, − она в задумчивости поджала губы, а её невидящие устремлённые в никуда глаза потускнели. − Мне жаль. − Она тебе не нравится. Не вопрос, не претензия. Безапелляционная констатация факта, который для Виктора, судя по сухому тону, не имел никакого значения. − Ты никогда не спрашиваешь о ней. Франсуа всегда интересовался чем-то вроде: «А как Мия поживает?» Даже когда они ещё были незнакомы лично, и он знал её лишь по моим рассказам. А ты никогда ничего подобного не спрашивала. Ты даже никогда не называешь её по имени. Всегда «она», «твоя девушка»… − Виктор, я ведь… о боже, − тон Жаклин растеряно подскочил. − Я и не думала, что это причинит тебе боль. − Ты даже сейчас сожалеешь об этом лишь потому, что расстроила меня. − Нет, это не так. Совсем не так! Ну конечно же она мне нравится. Конечно же! Мне не нужно ничего спрашивать, ничего говорить, ведь моё мнение о ней на тебя никак не подействует. Мне в самом деле неважно, какая она. Главное, что твои глаза рядом с ней светятся. И я вижу, с каким трепетом она относится к тебе. Как всегда встаёт на твою сторону. Как она просто смотрит на тебя. Вероятно, мне всё же стоило проявить к ней чуть больше внимания, признаю, моя ошибка. Вот видишь, твоя мама не всё на свете знает. − Как бы там ни было, это уже не важно. − Что у вас случилось, расскажешь? Предложение излить душу Виктор встретил без внутреннего сопротивления. − Она ушла, думая, что тем самым делает лучшее для меня. Но на самом деле она считает, что я её не люблю. Эта довольно нелепая ситуация произошла с моей глупой подачи. Я вовремя не поговорил с Мией о себе. А ей было это важно. Теперь я хочу исправить ошибку с минимальными для нас проблемами. Не выйдет − так не выйдет. Если это была здоровая любовь, во что мне очень хочется верить, я смогу существовать без неё. Если это настоящее зрелое чувство, а не зависимость… Только бы ещё различить их. Умеешь? − Ты рассуждаешь верно: если это здоровая любовь − ты без неё выживешь. В здравой любви мы получаем радость от совместного общества и совместных удовольствий. Даже если мы с человеком расстаёмся, нам придётся перенести боль, тоску по всему хорошему, по утрате связи, но жизнь продолжится. Не верь тому, что в книгах пишут о вечном чувстве. Мы слишком романтизируем ядовитое помешательство. Так быть не должно. − Именно это я и чувствую: что сумею без неё выжить. Она ушла, но у меня нет ощущения, что я не могу дышать, как это уже случалось прежде. Но рядом с ней мне хорошо. Я счастливее. И мне справедливо хочется вернуться туда, где я счастлив, и делать для неё что-то в ответ. − Это хорошее чувство, дорогой. Боясь слишком резко нарушить опустившуюся тишину, Виктор неторопливо продолжил: − В нашем разрыве виноват я, но при этом я не испытываю удушающую вину. Больше нет никакой чёртовой вины, и осознание этого очень приятно. − Это тоже важно. Вина отравляет. Но, знаешь, это ещё не всё. Есть в тебе кое-что, что другими может истолковываться неправильно. Ты сегодня извинился за безучастие в моей жизни, за то, что едва поддерживал наши отношения, уехав в Штаты… Но ты отдалился от меня не только потому, что чувствовал вину за проступки. Ты отдалился, потому что я видела твою слабость. Можешь не отрицать, я отлично знаю эту твою черту, ты это качество взял от меня. Нам кажется, что другие способны любить только лучшую версию нас. Потому свою непривлекательную сторону мы и скрываем от окружающих. В особенности от любимых. Ты не показывал Мие какую-то важную часть себя, а она решила, что не доверяешь. А не доверяешь – значит, не любишь. Любить другого человека следует на его языке любви, иначе он не будет чувствовать себя любимым. Виктор задумчиво еле заметно кивнул, признавая правоту матери. Я вновь проращу в тебе то, что ко мне потянется. Но не хитростями, не стараниями, не обольщением. Не доводами, почему ты должна меня полюбить − нет на свете таких причин и доводов. Основание для любви − любовь. Я не стану пытаться быть таким, каким ты когда-то меня приняла. Такого меня ты не хочешь больше. Иначе была бы по-прежнему со мной. − Хочу быть последовательным, но боюсь сделать слишком мало или слишком поздно. Хотя всё же склоняюсь к варианту окончательно прийти в себя, разобраться со всеми неурядицами, а уже потом встретиться с ней. − Ну а пока ты будешь просчитывать шаги и обретать единство с собой, она надумает такого, что вдвоём потом не разгребёте. − Мне поторопиться? − Немного ускориться следует. Иначе допустишь момент, когда вы будете стоять рядом, а между вами − пропасть. − Забавно. Франсуа посоветовал не спешить с принятием решения. А ты говоришь делать ровно противоположное. − У меня на одну учёную степень больше, чем у твоего отца. Просто для справки. Виктор тихо рассмеялся. Но Жаклин заметила в его взгляде что-то глубокое, важное. Никто не обратил бы внимание на перемену его эмоций. Он прекрасно умел их скрывать. Никто кроме неё. − Она ждёт тебя. Как женщина говорю. Мы всегда ждём. Просто пусть твоя дорога обратно будет не слишком долгой. . Среди паутины качающихся вязов и лип затаилось городское кладбище. Здесь было необычайно спокойно, но застывшая тишина и безжизненность этого места принимались естественно. Следуя описанному Филиппом маршруту, Виктор шагал вдоль живой изгороди и, свернув налево, нашёл то, что искал. Он присел на корточки у небольшой мраморной плиты с выгравированными на камне именем и краткой эпитафией. На землю легли ветки белых лилий − её любимые цветы. Они всегда казались Виктору слишком сладкими и душащими. Возможно, они были немного похожи на неё. Выпрямившись, он коснулся закруглённого края надгробия, чтобы почувствовать его холод. Виктор годы избегал этого места, боясь, что здесь на него навалится страшная правда, полная и неоспоримая. Сегодняшняя встреча с этой правдой − необходимое завершение его пути. Пора полностью принять чужую смерть и важность сказать то, что должно быть произнесено, важность похоронить то, что следует похоронить. Он готов ненадолго шагнуть во тьму. Только на сей раз ему суждено из неё вернуться. Виктор задался вопросом, сможет ли она на самом деле услышать его. Услышит. Узнает, − тут же ответил он себе. Это же Аллегра, они могут откровенно поговорить, даже теперь. Она поймёт, обязательно примет его решение. Отпустит, как только он сам отпустит её, наконец-то осознав окончательно, что волен идти вперёд. Сколько раз он искал дорогу в эту новую, незнакомую реальность без неё, толком не понимая, что делать с этой новообретённой свободой и во имя чего её применить. Виктор мысленно формировал слова. Они имели неприятное свойство в важные моменты становиться слишком громкими, чрезмерными или же абстрактными и бессмысленными. В голове возникли спутанные в клубок чувства, оборванные фразы, а главное всё ускользало. Наверное, стоит просто начать. Просто сначала. Наверное, пришла пора сказать: «Я не виноват в том, что произошло». Долгое время считая иначе, Виктор изничтожал себя, попутно обижая дорогих сердцу людей. Это был манифест. Способ кричать о собственной злости. Наказать себя за ошибку, очистить совесть и искупить возложенную на себя вину − за то, что не защитил любовь всей своей жизни. За то, что унизил её в тот ненавистный последний вечер. «Я не виноват. Я бы никогда не пожелал тебе зла. Решение поссориться с тобой я принял по глупости. Не из жестокости и ненависти, а вопреки здравому смыслу и исходя из того скудного жизненного опыта, который имел на тот момент. И это единственный правильный взгляд на собственный поступок, если я не хочу слететь с катушек. Твоя смерть произошла не из-за меня, и я не виноват в том, что не сумел её предотвратить. Я хотел бы, чтобы ты осталась, и неважно, как бы сложились наши судьбы − вместе или порознь. Но это невозможно. А мне больше нельзя оставаться застрявшим между двумя мирами − живых и мёртвых, − ни одному из них не принадлежа. Ни в одном мне так и не нашлось места. А лишённый места человек сходит с ума. И я сознательно наказал себя этим погружением в сумасшествие. Но теперь мне пора. Скорбь по тебе − слишком разрушительная сила. Я хотел, чтобы ты прожила внутри меня вечно. Я хотел подарить тебе себя, посвятить остаток своей жизни памяти о тебе. Думал, что если сам себя не накажу, то урок будет повторяться, пока не усвоится. Я приговорил себя. За то, что сделал. За то, что сделать не успел. И сам же объявляю себе амнистию». Виктор больше не хотел жалеть о прошлых самоистязаниях − ещё одной ошибке в длинной очереди тех, которые допустил. Он выстрадал слишком много боли, он её банально перерос. Он нужен себе. Виктор долго не верил, что найдёт силы двигаться дальше. Но сделал это, и потому был так необходим себе целиком. Ему посчастливилось встретить на своём пути по-настоящему важного человека − девушку, с которой он хотел провести жизнь. И она тоже нуждалась в нём − полноценном. Она заслуживала получить его до конца. Я люблю. Снова. И не позволю ничему отобрать это чувство. После смерти Аллегры Виктор долго мирился с её присутствием в своей жизни. Но больше не мог безвольно сидеть на пепелище погибшей любви. Он не мог всё время оглядываться назад, ощущая внутри присутствие не угасшей тоски, переломной вины, стерпленной боли и тяги искупить ошибки. «Я счастлив, что встретил тебя. Счастлив, что наши сердца коснулись друг друга, а судьбы пересеклись. Но не могу и дальше ждать чего-то, боясь сдвинуться с мёртвой точки. Мне пора идти». Он хотел закончить этот путь. Признать, что любил. Их история с Аллегрой − красивая, но спетая поэзия. Она закончена. Я хочу оставить тебя здесь. Где ты и должна остаться. Простояв у могилы ещё какое-то время, Виктор вновь скользнул по холодному камню кончиками пальцев − в последний раз прикоснулся к ней, к её ушедшему облику, к её памяти. Затем медленным шагом побрёл к дорожке, что вела к выходу. Где-то там впереди лежало его будущее, и Виктор наконец-то шёл к нему без боли и груза. Обернувшись, он задержался на несколько ровных стуков сердца и обратился вслух к заслонённой от него мраморной плитой душе с прощальной, но очень важной просьбой: − Не ходи за мной. Тихо качнулись кроны деревьев, зашептавшись шелестящей листвой.