Недоразумение

      Корбан смотрит на Флер и видит в ней все самое прекрасное, что только может быть на этом свете.       В белокурых локонах теряются теплые солнечные лучи, нежные поцелуи жизни остаются сладким привкусом на ее розовых губах, в огромных глазах — шторм, буря, а в душе место для него. Для него одного.       Флер смотрит на него с крапинками смешинок и увлечением, ловит каждое движение и кусает щеки изнутри. Все его шутки или замечания в ответ получают ее заливистый смех, движения — молчаливое одобрение, ухаживания — тихое принятие. Флер не говорит ему совершенно ничего, только, гуляя с ним ночами, кладет голову на его руку и постоянно забывает возвращать пиджаки, привычно наброшенные на ее плечи, скрывая от промозглого ветра.       Корбану Яксли сорок четыре года, и он ласковыми движениями убирает невесомые мягкие пряди, падающие на ее миловидное личико. Корбану Яксли сорок четыре, и после встречи с повзрослевшей дочерью он перестал заглядываться на других женщин.       Флер впитывает каждое его слово и выражение, выбегает в легкой кофточке на холод, чтобы забрать принесенный им кофе — уж кому лучше Корбана знать, насколько она любит тыквенный латте из небольшой кофейни на углу. Она со слабыми улыбками следит за его действиями, бросает робкие взгляды из-под пушистых опущенных ресниц, краснеет в ответ на комплименты и ведет себя так наивно и невинно, что он даже изумляется — как такая красивая и кокетливая девочка может быть настолько стеснительной.       Корбан проводит кончиками пальцев по ее нежной коже и целует в шею возле театра. Они только что сбежали сразу же после первого акта, смеясь, потому что Флер захотелось цветов. И он купил ей розы, огромный букет красных роз с нежными лепестками, цветом совпадающие с ее платьем, подаренным им сегодняшним днем, и приятно взору гармонирующие с дорогими украшениями на молочной коже. Все шипы предварительно были убраны, и он жадно оглядывал ее счастливое лицо.       Флер сама похожа на розу — снаружи неприступную, а внутри ласковую и слабую.       Корбану сорок четыре года, и кожа дочери на вкус кажется ему самым сладким угощением, ее отброшенные назад легким движением пушистые волосы щекочут его лоб, а тихий вздох, который он ловит губами, грозится подарить ему необычайное наслаждение. Флер откидывает голову, и руки ее расслабляются.       Цветы вот-вот грозятся выпасть, но он приобнимает ее за талию, придерживая букет, и что-то выдыхает на ухо. Какие-то простые и такие привычные слова, но когда огромные затуманенные глаза, полные искристых огоньков, поднимаются на него, мужчина чувствует новый привкус в них. С Флер они звучат по-особенному.       Корбану Яксли сорок четыре. Он никогда не растил собственного ребенка, никогда не получал дозволения с ней видеться, но сейчас она выбирала именно его. Быть с ним ночью, оставаться на следующее утро и обнимать пропахшую его одеколоном одежду во сне, краснеть от каждого комплимента и обхватывать бледными руками со спины, утыкаясь носом в обнаженный торс.       Сейчас Флер, уже довольно умная и взрослая, делала выбор в его сторону.       Она стонала его имя, царапала его спину ногтями и липла к нему. Она возвращалась к нему домой, привычным движением бросая сумочку на пол и что-то восклицая на родном французском, устраивалась прямо на белоснежной столешнице и, уткнувшись в бумаги и книги, принесенные с работы, забавно хмурила нос, не забывая то и дело отрываться от исписанных страниц, произнося какой-то комплимент его блюдам.       Флер готовить не любила и не умела, а стряпню Корбана уминала за обе щеки.       Ее глаза озорно сверкали, и она не прекращала тараторить о произошедшем за день. Говорила быстро и смазано, часто путаясь в словах и языках, но вместо пренебрежения или раздражения от этого, Корбан ощущал лишь непередаваемое наслаждение от таких ярких реакций и доверия в его сторону. Флер доверяла именно ему.       Растрачивала его деньги, ему, сложив притягивающие взгляд розовые губы бантиком, жаловалась на мелкие проблемы, ему разминала плечи после тяжелого дня и над его шутками смеялась.       Она жила в его доме, хотя Корбан ее даже не звал. После второй или третьей по счету ночи перестала собираться, за неделю перетащила собственные вещи, а на следующий день после этого попросила запасные ключи. Он лишь показал ей слабую улыбку и тут же выполнил эту маленькую просьбу; девушка от радости прямо-таки светилась.       Она поцеловала его в щеку, и Корбан почувствовал сильнейшую нежность к этому маленькому существу.       Ему было сорок четыре года, и он все сильнее путался в сетях, расставленных юной и неосознанной кокеткой.

***

декабрь 1976 года, Франция, Париж.

      — Tu étais en retard cette fois, (В этот раз ты задержалась) — произнес Корбан, не отрывая взгляда от собственного черного кофе в фарфоровой чашке, когда стул напротив со скрипом отодвинулся, и кто-то плюхнулся на него.       Его обдал знакомый легкий аромат духов, в воздухе мелькнули золотистые локоны, и он перевел взгляд на девушку перед собой. Огромные глаза были наполнены слезами, а губы дрожали, раскрасневшееся лицо делало ее похожей на всеми брошенного маленького домового эльфа. Хрупкое тело облегало свадебное платье, объясняя нежным белым цветом тревожное и плаксивое состояние юной любовницы.       — Tu aurais dû m'appeler à ton mariage, chérie, (Ты должна была позвать меня на свою свадьбу, милая) — с явно выделяющимся в голосе укором произнес он, за этим пряча расстройство по поводу замужества Аполлин.       Она была красивой, нежной и ласковой, болтала без умолку о ерунде и обожала обнимать его при каждой встрече, никогда не заявляла, что между ними что-то серьезное, в любой момент могла упорхнуть и больше не вернуться, но такой проступок, как свадьба с кем-то другим, задевал внутреннее достоинство Корбана.       Он поморщился.       Аполлин он не любил. И она его тоже.       Он постоянно исчезал из ее жизни, плевал на ее чувства с высокой башни и просто развлекался. Во Франции он любил отдыхать с бокалом вина в руке и прелестной девочкой на коленях, влюбленно мурлычущей ему что-то на ухо, пока он поощряюще поглаживает ее спину и с азартом позволяет ловкими пальчиками избавляться от ремня на темных штанах.       — Je vous donnerais volontiers mon invitation, (Я бы с радостью отдала тебе свое приглашение) — жалобным голосом произнесла она, шмыгая носом. Слезы мешались с тушью, и невзрачными серыми пятнами расползались по ее щекам.       — Comme c'est mignon! (Как мило!)       Девчушка, вздрогнула, не ожидавшая услышать столько иронии и яда, пропитавших голос мужчины перед собой, и подняла на него недоуменный взгляд. Верхняя губа предательски дрожала. Корбану хотелось закатить глаза. И выпить чего-то. Желательно покрепче.       — Pourquoi es-tu venu? (Зачем ты пришла?) — отворачиваясь, дабы не видеть ее лицо, уже казавшееся ему не таким прелестным, как прежде, произнес он с раздражением. — Je dois remplir mon devoir de mariage au lieu de ton mari? (Я должен выполнить брачный долг вместо твоего муженька?) — фыркнув, с явной насмешкой спросил он.       Аполлин вздернула смешанный взгляд, мазнув им по красивому лицу и светлым кучерявым волосам, спадающим ему на лоб, после чего, словно взвесив все за и против, резко кивнула головой.       — Alors qu'attendons-nous? (Тогда чего мы ждем?) — воскликнул Корбан в притворном удивлении, отворачиваясь, чтобы подозвать официанта, и, не замечая странный блеск, мелькнувший в ее глазах, быстро расплатился.       В ту ночь он совершенно ничего не замечал, срывая с нее дрянное белое платье и прикусывая кожу, вдалбливаясь в ее нежное тело прямо у стены в коридоре. Та ночь была последней, это было молчаливым согласием обоих еще в кофейне.       Аполлин расцарапывала его спину и постоянно перехватывала лидерство.       Наверное, где-то глубоко внутри она ему даже нравилась.

***

1995 год, Лондон, Британия.

      — Пожирательская подстилка! — голос мужчины звенит гневом в воздухе. Слышится глухой удар по лицу.       Корбан, находящийся в коридоре, оборачивается на приглушенные крики из-за закрытой двери одного из кабинетов, непонятливо морщится и отдает отчет о своих счетах обратно гоблину, не дочитав и до половины. Он напряженно вглядывается в двери, узнавая кабинет начальника собственной дочери, и приближается туда.       Они громко ругаются. Он отчетливо может разобрать жесткий и грубый английский Билла, перемешанный с нежным французским Флер, тот ей что-то доказывает, а она бормочет отрицания, не готовая принять сказанного.       Дверь распахивается сама.       Корбан еле успевает отклониться и тут же ловит тонкую кисть дочери, она резко разворачивается к нему и уставляется с ужасом. Итак огромные глаза расширяются еще сильнее, зрачки заполняют радужку почти полностью, и в них он видит свое смазанное отражение. Несколько раз испуганно пытаясь вырвать ладонь из его крепкой хватки, что не венчается успехом, она всхлипывает.       — Я вас боюсь, — на английском произносит она.       Корбан тут же отпускает ее руку и удивленно вздергивает брови, делая шаг навстречу к ней. Флер пятится и машет головой из стороны в сторону, будто заведенный болванчик, не способный самостоятельно мыслить и что-то делать.       Он раздражается.       — Что случилось, тыковка?       — Вы Пожи'атель Сме’ти, — просто отзывается она. — Вы плохой.       Такие наивные, даже детские рассуждения вызывают в нем смех, и Корбан обнажает пугающую улыбку. Его Флер пытается уйти от него? Неужели она настолько глупа, раз думает, что он позволит ей сделать это?       Еще один шаг к ней. Хищник загоняет кролика к стене.       — Прошлой ночью тебя это не волновало, — насмешливо произносит он и взмахивает палочкой, незаметно для остальных редких клиентов банка. Девушка испуганно дергается и подносит пальцы к искусанным и кровоточащим губам, но не может издать ни звука. — Пойдем, милая, нам уже пора домой.       С этими словами Корбан в два шага приближается к ней и забрасывает себе на плечо, бисерная сумочка падает на пол, но он даже не оборачивается.       Своей дочери он купит еще хоть сотню таких.       Корбану Яксли ровно сорок четыре года. Он — верный приспешник Темного Лорда, о чем узнала его женщина, испугавшись. А он терпеть не может терять контроль над ситуацией.