haikyuu!! «волейбол» имейджины с /т.и/

Глаза нещадно печёт, всякий раз, когда ты прилагаешь усилия, чтобы открыть их. Налившиеся, словно свинцом, веки оказываются неподъёмными. Ты чувствуешь повсеместный стерильный запах, преисполненный нотами кислых лекарств и чистоты, абсолютной больничной чистоты. Холод касается твоей шеи, ползёт вверх, огибая подбородок и скулы. Дуновение из-за открывшейся двери быстро прекращается, удаляющиеся шаги эхом вибрируют по стенам, ты больше не слышишь мерное дыхание. Сжимаешь губы в тонкую линию, и это все, на что у тебя хватает сил. Болит все и везде. Вены горят почти невыносимо, разве так должно работать обезболивающие или что там тебе вливают? Удаётся пошевелить пальцами, слабо сжать простынь под собой и выдохнуть резко, почувствовав неприятную, саднящую боль в левой руке. Из коридора доносится шум, громкие голоса, слишком громкие. Ты с трудом поворачиваешь голову, сразу же жалея об этом — в висках начинает гудеть. К горлу подкатывает тошнота, но ты старательно делаешь глубокий вдох, чтобы избавиться от неё хотя бы на секунду. Прислушиваясь, ты напрягаешься слишком сильно, и голова сразу же начинает болеть. — Отойди по-хорошему, — первая из фраз, что звучит вполне отчетливо в какофоническом наборе звуков. — Ты не вправе запрещать мне входить туда! — этот голос ты узнаешь. — Она моя жена! — Она чуть не погибла из-за тебя! Теперь и второй собеседник становится известен. Ты просто никогда прежде не слышала Цукишиму настолько взволнованным и взбешённым. Даже представлять страшно, как он сейчас выглядит. Наверное, пугающе до дрожи в коленях. Проверять ты бы не решилась, зато под раздачу попал Тэйкао. И надо думать, справедливо, потому что последнее твоё воспоминание — испуганное лицо мужа и тянущиеся к тебе руки. — Жди моих юристов завтра, — присущая Кею холодность и надменность снова возвращаются, — урод, — добавляет тише, но даже если Сато и услышит, сейчас он не способен ничего сделать. Цукишима тихо открывает дверь в палату, и ты представляешь, как альфа неодобрительно покачивает головой. Он устал от этого непрекращающегося скандала с Тэйкао, устал смотреть на твою рушащуюся жизнь. У него проблем достаточно: нужно заняться открытием новых филиалов, отсмотреть крупные проекты, привлечь инвесторов к работе, а тут ты, влипающая в очередные истории. Только эта не похожа ни на одну другую. Кей берет стул, видимо, стоящий недалеко, и садится рядом. Он молчит задумчиво и напряженно, ты слышишь только тяжелое дыхание. Мужчина явно сосредоточен на развитии громкого скандала, в который он втягивает не только Тэйкао, но и тебя, обычно державшуюся подальше от всей суеты с репортерами и журналистами. Цукишима представляет, каким стрессом обернётся вся эта ситуация для твоей семьи, конкретно для тебя. И кто знает, возможно, очнувшись, ты потребуешь от него прекратить все юридические нападения в сторону своего мужа. — Лучше бы тебе открыть глаза, — выдыхает судорожно и неспокойно. От беспомощности выть хочется, но ты и этого не можешь. Ты не в силах и слово произнести, горло дерёт от сухости. Видимо, к обезболивающему они добавили успокоительное. Тёплые пальцы Цукишимы касаются руки, его широкие ладони осторожно накрывают твою. И ты не упускаешь представившуюся возможность. Осторожно сжимаешь пальцы Кея, зная, он почувствует. Медсестра сказала альфе, что ты пришла в себя, что жизни ничего не угрожает, но ему надо видеть, чтобы убедиться. — /Т.и/, —голос ломается в имени, буквы дрожат. — Все будет в порядке, солнце, — ты впервые слышишь это от него, но почему-то сердце бьется чаще, и это не укрывается от Кея, смотрящего прямо на монитор с бегущей строкой. — Я не уйду. Это всё, что тебе нужно, чтобы несколько слез скатились по побледневшим щекам, а Цукишима заботливо промокнул их мягкой салфеткой. Ты сперва зажмуриваешься и приоткрываешь глаза. Затылок снова простреливает болью из-за белого света, наполняющего помещение. Влажные ресницы слипаются, но все, что ты видишь — обеспокоенное лицо Кея. Ты не знаешь, сколько сейчас времени, однако, точно знаешь, что альфа очень устал. Под светлыми глазами залегли тени, красные ниточки сосудов отчетливо выделяются на белоснежных яблоках. Ты сглатываешь и осматриваешься: на тумбочке стоит необъемный букет. — Ты же должен быть в Сайтаме, — первое, что говоришь ему, едва шевеля сухими губами. — Я прилетел, как только узнал. — Ты не обязан, — переведя взгляд с букета на Кея, понимаешь, что эти слова совершенно не то, что хочется сказать. — Обязан, — сухо отрезает Цукишима, тебе нечем крыть. Выходя замуж за Тэйкао, могла ли ты предположить, что через несколько лет окажешься в больнице, и совершенно другой альфа будет держать твою руку. Совершенно другой альфа будет вызывать чувство защищенности и тепла. Целуя Кея на той яхте, могла ли ты предвидеть, что Сато узнает об этом, что психанет и в порыве ярости, даже не заметив, толкнет тебя с лестницы. Радуясь положительному результату теста, знала ли ты, что потеряешь его? — /Т.и/, твой ребенок, — мужчина многозначительно замолкает, а твое лицо никак не меняется. Только ссадину на щеке щиплет сильнее обычного, потому что слезы омывают ее снова и снова. — Я знаю. Ты прерываешь его раньше, чем услышишь продолжение. Знаешь, конечно, знаешь. Если бы все было в порядке, из тебя бы не торчало столько проводов, а живот не скручивало бы дикой болью. Сато даже не был в курсе. Три месяца — это незаметно для окружающих, и ты упорно молчала, скрывая от мужа еще одну возможность надавить на тебя. Тебе хотелось увидеть его лице, когда врачи сообщили о выкидыше. Но какое бы удовлетворение не принесла скорбь на лице Тэйкао, потерять ребенка оказалось сложнее, чем потерять себя. Мучительно осознавать, что единственная надежда на долгожданный смысл жизни погибла. — Мне жаль, — Кей знает, как ты хотела обрести хотя бы одну причину не разочаровываться в своей судьбе. — Не надо, — превозмогая отвратительную боль, ты поднимаешь ладонь к его лицу, невесомо касаясь щеки. — Так лучше для всех. Я поняла, что не хочу мучить его здесь. Что подавленная, слабая, пустая мать может предложить своему ребенку? — Не говори так о себе, — Цукишима накрывает твою руку своей, оставляет бархатный поцелуй на внутренней стороне ладони. — Ты сильная и смелая, /Т.и/, ты достойна лучшего. Прошу, позволь мне помочь, — взгляд альфы теплеет, ты теряешься в его глазах, смотрящих с таким обожанием, что сердце щемит. — Я не могу смотреть, как женщина, которую я люблю, страдает каждый день. Подобного признания стоило ожидать. Цукишима не из тех, кто будет мяться и прятаться за элитными ресторанами, дорогими подарками и красивыми словами. Он говорит прямо, как если бы его любовь к тебе — само собой разумеющийся факт. — Что ты с ним сделаешь? — Кей знает, какого ответа ты ждешь. — Уничтожу. Ради короткой, но искренней и счастливой улыбки на твоем лице, Цукишима пойдет на все.