haikyuu!! «волейбол» имейджины с /т.и/

— Сколько? — даже не открыв принесенную заместителем папку, ты хочешь слышать четкий ответ. — Четверо охранников убиты, партия чистых моссбергов пропала, — он точно перечитывал все это ни один раз. — Госпожа /Т.ф/, я знаю, что Вы не хотите развязывать войну, но даже небольшие нападения подрывают авторитет клана. — Допустить эскалацию этого конфликта и выступить против истеричного ребенка, дорвавшегося до власти — самоубийство. Город утонет в крови, клан Ойкава имеет хороших союзников. Мужчина, стоящий перед тобой, прикидывает варианты, прекрасно понимая, что твои слова имеют смысл. — Но на нашей стороне Йокогама. — Я разберусь, Соичи. Он оставил послание. Назначать встречу в дорогом номере роскошного Вестин Сэндай — пошло. Вы не настолько хорошо знакомы и не настолько близки, чтобы провожающий тебя администратор посмел допустить мысль о чем-то кроме бизнеса. Золотая отделка, мрамор, улыбающиеся горничные и дружелюбный швейцар, мгновенно оценивший взглядом стоимость твоих украшений и оригинальность брендовой сумки — ты здесь не в первый раз. Забронировано? Да. Этот номер всегда забронирован на загадочного господина О., которого знают все и не знает никто. Тяжелые двери открывает высокий охранник, сквозь ткань темного костюма угрожающий горой мышц. Тебя обыскали дважды. Сперва на выходе из лифта, теперь здесь. Насколько низко должен пасть босс мафии, чтобы устранять конкурентов лично? Тебе стоило тяжелых усилий не рассмеяться над разочарованным лицом досмотрщика, когда ни стволов, ни ножей обнаружено не было. Ну, что за бред, что за стереотипы. Поправив края пиджака, ты осматриваешься в номере. Мда. Ойкава либо не знают, куда тратить деньги, либо слишком довольны собой. Содержать такой люкс круглый год точно влетает в копеечку. — Выпьете? На другом конце вытянутого деревянного стола с невеселой усмешкой восседает молодой глава. Его волосы растрепаны, под глазами тени. Никакого официоза от юноши, видимо, ждать не стоит. Вместо привычных тебе выглаженных костюмов — помятая белая рубашка с закатанными рукавами, верхние пуговицы расстегнуты. На шее темнеет след от слишком туго затянутого галстука. Разговор обещает быть тяжелым. Нервное раздражение Тоору тяжело скрывать даже от самого себя. Вновь стукнув пальцами по столу, он кивает притаившемуся в углу официанту. Чашка напротив тебя быстро наполняется горячим чаем. Необычно. — Вы хотели увидеться со мной, — напоминаешь, мельком взглянув на дымящийся напиток. Странно обращаться так к мальчику, который в сыновья годится. Но вы на равных позициях. — Я не понимаю, почему Вы не предпринимаете ответных действий, — он смотрит пристально, но заламывает пальцы. Вызывать к себе главу клана /Т.ф/, словно собственную секретаршу, прибегающую по первому зову, очень самонадеянно. Никто не связывается с тобой, если им нечего предложить.  — А я не понимаю, к чему это представление, — отодвинув от себя чашку, ты вскидываешь голову, совершенно не страшась пытливого взгляда карих глаз. — Чего ты добиваешься, раз за разом влезая на мою территорию? Ойкава смеется неожиданно низко и хрипло, его действительно так забавит твой вопрос. Будто и не было последних месяцев, преисполненных кровавыми разборками, порчей имущества, неожиданными облавами и очевидными обращениями через казни напрямую к тебе. — Мне было восемь. Авария на центральной улице. Трое погибли. Ах, точно, тот день. Жаркий июльский полдень, пересечение Хиросе-дори и Бансуи-дори. Вылетевшая на перекресток легковушка почти насквозь протаранила черную Тойоту. О выживших речи и не шло, никакой связи правоохранительные органы не нашли. А искали они тщательно: чета Ойкава не сходила с языков верхушки власти, равно как и фамилия твоей семьи. Если речь тогда зашла бы о войне двух самых влиятельных представителей криминального мира Мияги, никто не ушел бы живым. Информации, хранящейся на дисках в прокуратуре, хватит, чтобы приговорить всех вас к сотне смертных казней. — Убивая несколько моих людей и похищая товар, ты мстишь за аварию десятилетней давности? Тоору сжимает кулаки, его взгляд пылает ненавистью, а ты решаешь попробовать чай. Твое предположение даже звучит смешно. И если оно правдиво, то этот мальчик глупее, чем казалось изначально. Он сглатывает шумно, подается вперед. — Вы убили моих родителей, госпожа /Т.ф/. И если Вы считаете это недостаточным основанием для мести… Момента, когда юноша начнет говорить о чести и достоинстве, ты дожидаться не хочешь. За почти сорок лет существования ты научилась действовать в обход философских изречений, не испытывая мук совести. — Они были якудза. И мы оба понимаем, что с выбранной ими политикой, вряд ли дожили бы до старости, — чай неплохой, ты делаешь еще глоток. — Никто не приемлет того хаоса, в который твои родители собирались повергнуть город. Ойкаву коробит правда. Но отчаявшийся ребенок, лишенный нормального детства, внутри него не хочет принимать действительность. Тоору остро необходимо разобраться с душащим чувством обиды. И ему есть, кого обвинить. Женщину, что искренне соболезновала и улыбалась осиротевшему в момент мальчику. Женщину, что наблюдала за похоронами издалека, не имя и тени сожаления на лице. Женщину, которая, как он позже узнает, составила весь план от начала и до конца, избавилась от следов и свидетелей. Женщину, не понесшую никакого наказания за убийство его родителей. — Вы бессердечная сука, — застывшие в его глазах слезы щемят твоё сердце. Каким бы самоуверенным и наглым Ойкава ни был, какой бы черствой твоя душа ни стала за столько лет, единственное, что хочется сделать — успокоить ребёнка напротив. Ты не видишь в нем руководителя, кровавого босса, способного поставить на колени всех в организации и за её пределами. Тоору не протянет и дня на законной должности, если совет его клана откажется помогать. Он не готов. Слишком рано ему пришлось столкнуться с неподходящими детям проблемами, горечью утраты и взрослой жизнью. — Оставьте нас, — встав со своего места, ты обращаешься к маячащей у дверей охране. Ойкава молчит, прожигая взглядом стол. Удивительно, как он ещё не понял, что настроение босса влияет на сотрудников организации. Они видят, обсуждают, строят предположения. Так случаются перевороты. Дай слабину, и тебя опрокинут с такой силой, что уже никогда не поднимаешься. Как только вы остаётесь наедине, ты делаешь несколько шагов в его сторону. Голова Тоору опущена, плечи едва заметно дрожат. Кажется, молодому главе все равно, в каком уязвимом состоянии ты его видишь. Ему плевать, что ты командуешь его же людьми, плевать, что они подчиняются без вопросов. Он запутался. Несколько прозрачных капель падают на поверхность из темного бука — Тоору плачет. Чувство вины, никогда тебе не присущее мелькает на секунду в сознании, грозясь обрушиться настоящей бурей. Но ты слишком многое прошла, чтобы позволить эмоциям так легко завладеть собой. Остановившись рядом с Ойкавой, протягиваешь руку и неожиданно для вас обоих опускаешь на его плечо, мягко сжимая. Юноша всхлипывает в голос, тут же жалея. Он ненавидит себя и эту ситуацию, ненавидит тебя. Ты ведь могла просто уйти и оставить его здесь одного разбираться со своими проблемами сам. Тоору знает, что тебе ничего не стоит натравить на него его же союзников, подставить членов организации и сдать всех властям, заняв максимально выгодную позицию. Но вместо этого ты подходишь ближе и зарываешься в его волосы. Мягко, ненавязчиво. Впервые со смерти матери Ойкава позволяет кому-то обнимать его так же, как делала она. И отчего-то позабытое тёплое чувство рождается в груди. Неспешные поглаживания ни разу не успокаивают, Тоору эта нежность доводит ещё больше. Он прислушивается к твоему мерному сердцебиению, не сбившемуся даже от неординарности происходящего, и не понимает. Как ты можешь быть такой спокойной? Почему просто стоишь и утешаешь своего соперника, словно тебе небезразлично, что с ним? — /Т.и/, — захлебываясь тихими слезами, Ойкава цепляется за твой пиджак. — Шшш, — приобнимая его за плечи, ты склоняешься и всего на несколько секунд прижимаешься губами к вихрастой макушке. — Расскажи мне. Тоору не думал, что окажется в ситуации, когда единственный друг — это враг. — Я скучаю по ним, — хватаясь за твои руки, как за спасательный круг, он надеется вынырнуть из кошмара, преследующего его. — Я так сильно скучаю по ним, боже. Я не справляюсь, совершенно не подхожу для этой должности. Каждый день я просыпаюсь в страхе, что меня убьют. Ойкава даже не представляет, как много лишнего он сейчас говорит. Сломать психологически его будет проще, чем кого-либо. И ты бы с удовольствием воспользовалась возможностью, если бы не внезапное чувство жалости, вызванное прижавшимся к тебе мальчишкой. Ты молчишь, пока он высказывает все, что так долго носил в себе. С кем ещё Тоору поговорить? Советник? Снайперы огневой группы? Диллеры или проститутки? Это бред. Но замыкаясь в себе, накапливая злость и обиду, Ойкава просто хочет быть услышанным. — Спасибо, — задушенный шёпот возвращает тебя в реальность, ты прослушала большую часть монолога, но юноше, кажется, плевать, — за эти неуместные объятия. Вообще-то, было приятно. Усмехаешься беззлобно. — Кстати, у тебя все равно не вышло бы, — блеснув короткой улыбкой, ты садишься на стул рядом с ним. — Не вышло бы что? — Убить меня прежде, чем я убью тебя. У Ойкавы слишком много вопросов, а ты достаёшь флешку и кладёшь перед ним. — Ты ребёнок. Ты не представляешь, с чем имеешь дело. Излишнее доверие всегда губительно. Зная это, ты много лет хранила информацию обо всем, что привело к гибели родителей Тоору. Рано или поздно он бы начал задавать вопросы. И перенаправить бесконечный гнев новоиспеченного босса организации с хорошим вооружением и надёжными связями будет полезно для тебя. Убрать с дороги многих и занять большую часть Мияги — план, давно вынашиваемый тобой. — Будь умнее родителей. Присмотрись к тем, кто рядом. Ты уходишь, оставляя после себя сладкий запах парфюма и странное чувство облегчения. Ойкава ещё долго пялится на закрывшиеся двери и мечтает снова почувствовать изящные пальцы, перебирающие его волосы.