***
— Какие же вы придурки, у меня самолет утром, — проныла я в подушку уже в номере Саши. — Сейчас только пять утра, — он поставил бутылку пива, — ты сама взяла шприц. — Заткни свой рот, — оторвавшись от подушки, я захватила воздух, и снова уткнулась, буквально ломая себе лицо. Боже, как же мне противно и ужасно. Мое тело все ломит, будто я курила соли, руки омерзительно болели, а недавний укол от шприца пульсировал. Когда эти мучения закончатся? — Встать хоть можешь? — Отис подошел ко мне. Я почувствовала руку у своего тела, чтобы помочь мне подняться. — Я попробую. — Ты всю ночь уже мучаешься, — мой друг тяжело вздохнул, — давай, поднимайся, я отведу тебя домой. Не знаю, как отреагирует Глеб на мой приход. Хотя, может быть, он сейчас сам не в номере. Все-таки поборов свою ломоту в костях, я еле как поднялась и тут же качнулась. Дилема. Саша удержал меня на ногах и повел к выходу. — Тут всего немного. Не выдай свою уколотость, умоляю. — Я уже трезва. — Оно и видно. Отходы, да? После героина не бывает отходов, по крайней мере, раньше у меня не было, да я и не была любительницей вмазаться в вену. Мне всегда нравились курительные препараты, чем такие изощренные. Сегодня я отхожу очень плохо и трудно. — Спасибо, — поблагодарила я сухим голосом и зашла в номер. Глеб не спал. Он писал что-то в блокноте, а его лицо было закрыто длинными блондинистыми волосами. Голубин поднял голову и взглянул на меня. Его губы сомкнулись в ниточку, брови нахмурились. Такое лицо значит, что Глеб отлично видит во мне наличие препаратов. — У меня нет сил. Отстань от меня, — мне показалось, что он что-то сказал, но только спустя несколько секунд я поняла, — точнее… боже, просто не лезь. Слова путались и не выражали особого смысла. Я сразу же упала в постель, в чем и выступала и закрыла глаза, пытаясь поспать хоть немного времени. Глеб не тронулся, как минимум, я не слышала шорохи или какое-то движение около меня. — Ты принимала наркотики, Мария? — Его тон выдал недовольство. — Отстань, — эта фраза вылетает уже по инерции. — Ты принимала наркотики? — Повторил он. — Отстань. Глухой телефон. Или цирк какой-нибудь. — Просто скажи, почему ты бросил меня? Что я сделала тебе? — Конечно, я прямым текстом сказала не трогать меня, но этот вопрос мучал мой разум уже очень давно. — Ты сейчас не в состоянии, чтобы я тебе сказал сущую правду. Все эти секретики раздражают меня. Или сейчас, или никогда. — Покажи свои вены, — Глеб сел на кровать и дернул меня за руку. Я пропищала от боли и хотела оттолкнуть его, но сильная слабость захватила мой разум, — и что это за нахрен? Хочешь сторчаться — прямой путь. — Ты мне не мамочка, чтобы читать нотации, козел, — я пододвинулась ближе к изголовью кровати. — Не забывай, где сейчас твоя «мамочка». Зачем он задевает мою больную тему? Для чего? Чтобы ударить посильнее? — Ты… ты… ублюдок, Голубин. — Я был бы ублюдком, если бы ты знала меня побольше, — Голубин притянул меня за воротник и точно смотрел своими зелеными злобными очами мне в глаза. — Хочешь знать правду? Я не люблю тебя и никогда не любил. Это была игра, Маша, — ему не хватало плюнуть мне в лицо, а его ухмылка так и выражала всю надменность надо мной, — снимай розовый очки. Я заботился о тебе и врал, только чтобы трахнуть. Мне плевать, понимаешь? Я забегала глазками по его лицу, чтобы увидеть хоть каплю розыгрыша или вранья, но ничего не было. Грудь инстинктивно заболела, а в горле появился огромный комок, который вот-вот выйдет. — Ты не тот Глеб. Ты не можешь так говорить, — мой голос предательски задрожал. Дыра в сердце увеличивалась еще больше, а отход после ночи прибавлял стресса. Я закрыла глаза и… расплакалась, как маленькая девочка перед родителями. В голове сразу же появились мутные воспоминания, когда мама била меня и добавляла, что я никчемная и никому не нужна. Похоже, она была права. Мама во многом не глупая. — Теперь ты удовлетворена моим ответом? — Глеб немного успокоился и отпустил меня, и только сейчас я увидела маленькую каплю сожаления на лице. Его подбородок дернулся, а глаза заполнились маленькими капельками слез, однако он пытался держать статное лицо. Я не поверю, что он сейчас лжет мне в глаза. Глеб направился к выходу, но на последней секунде произнес слишком громкие слова: — Ты провалила тур. С завтрашнего дня мы летим в Москву. Поздравляю, Мария. Ты все разрушила. И он вышел с огромным хлопком, оставив плачущую меня одну посреди давящей комнаты на мой пока еще затуманенный разум, с огромной болью где-то в сердце и таким паршивым состоянием, что я готова выпрыгнуть в окно. Он… он использовал меня, как все плохие мальчики в книгах. Я это не заслужила, какая не была бы плохая. Слезы рвались наружу, а руки тряслись от истерики. Прокричав на весь номер, я кинула лампу на тумбочке куда-то в стену, сразу же прикрыв лицо. Тише… спокойно… Он не достоин моих слез. Я по инерции пошла в ванну и достала одноразовый станок. Физическая боль заглушает моральную, как бы это глупо не звучало сейчас. Я развернула бритву и провела вдоль и так еле живых вен, заставляя венозную кровь биться ручьем. Мне было больно, но это приносила удовольствие. Единственное удовольствие, которое я получаю не от Глеба. Черт. Я снова это делаю. Мне не хотелось убивать себя, как мы омерзительно сейчас я себя чувствовала. Стыд обрамил все туловище, а сущие признаки приходили в голову. Я отдалась ему. Доверилась. Влюбилась. Наивно верила в любовь, посвятила ему всю жизнь, даже сдвинула работу на второй план. Раскрылась. И ради чего? Ради куска мяса, который все это время обманывал меня? Ложь — самое гиблое, что я могла почувствовать. Предательство, измены, разрушения, физическая или моральная боль, — все это казалось пустяком на фоне такого ужасного поступка. Ошибка, построенная на вранье, столько мне стоила, а теперь — крах всего придуманного мирка. Да пропади все пропадом. Я скатилась по керамической стенке и обливалась кровью. Рука пульсировала, боль распространялась по всему телу, но мне стало так спокойно, как было с Глебом. Сейчас станок убрал мою истерику. Осталось только собраться с силами и уехать отсюда всеми возможными способами.***
Я нервно крутила чемодан по полу. Отменив билет с Глебом, мне пришлось потратиться на другой. Люди негодуют во всех социальных сетях от такой нашей безответственности, интернет пылает слухами, что что-то случилось. Мои тайные слезы и белый флаг на сцене заставил всех разговаривать, а теперь еще и вдобавок отмененный тур. Это не я все разрушила, а Глеб. Если бы не он, все было бы хорошо и гладко. Смутно помню, что я творила ночью, но теперь моя рука заботливо перебинтована. В аэропорту меня никто не встретил, ни Глеб, ни мама, ни Брэндон, хоть я и не сообщала о своем приезде. Я сидела одна на скамеечке, не зная, куда мне идти дальше. Наша квартира — общая. Танцор теперь непонятно где, а Голубина я видеть не хочу и не желаю, да и он открыто дал понять, что не ожидает меня дома. Я теперь серьезно бездомная. Хорошо хоть, что вещи с собой — это радует. Пока перекантуюсь на студии пару деньков, а дальше придумаю, что делать. Поднявшись с лавочки, я поборола в себе усталость и смятение.***
На студии никого не оказалось. Янграша распалась, а это значит, что многие ребята ушли по разным путям: кто-то сольно, кто-то отказался от карьеры. Я разложила диванчик и постелила свою длинную майку для простыни и хоть какой-то гигиены. Еще и есть хочется. Боже, я будто возвращаюсь на год назад. Спустя поеданий Доширака я услышала, как кто-то открывает дверь в студию. Ладно, гостей я ожидала. — Приветик, — Данил поставил бутылки на стол, — а ты что тут делаешь? — Живу, — скудно ответила я и достала сигарету. — Э?.. Вздохнув, я объяснила, что печально рассталась с Глебом и не знаю куда идти. Данил внимательно меня слушал и кивал головой, переменно попивая пиво. — Ну, хреновенько так-то, — он развернулся к компьютеру, — сейчас парни приедут. Глеб нет. — Почему? — Как собака злой, наорал на меня в трубку, а потом извинился, но опять наорал. Хрен его знает, че с ним. Я вздохнула. Пень с ним. — А Брэндон? — Брэндон? Он никогда не был нашим другом и тем более музыкантом, ты же знаешь. Нас связывали только вы. Ну да, это правда. Брэндон был отдаленнее всех. — Я честно не знаю, где он. Все мои поиски обвенчались провалом, — я легла на диван, — так… безысходно и бессмысленно все вокруг. — Ты просто впадаешь в депрессию. — Бред. Ее не существует. Существует, конечно, просто я не поддаюсь ее уловкам. Не нужно давать себе слабину, как я сделала это прошлой ночью. — Тогда предлагаю тебе покурить недавно купленную мною офигенную сативу и расслабиться от таких мыслей, — Данил протянул мне папиросную бумагу. — Нельзя же вечно употреблять, чтобы сделать жизнь более красочной, — я попыталась отказаться словами, но руки сами потянулись. — Хотя бы на время можно. Давай, не ной мне тут. Мне пришлось скрутить и сделать затяг. В груди начало давить, а горло запершило от сильного действия. Куда я качусь? И что происходит вокруг? Вскоре, как я слышала из бездны, снова открылась дверь и пришел кто-то новый. Мне было сложно разглядеть лица, поэтому я забила и уставилась в потолок. Филоствовать не хочется, но мне сейчас так хреново на душе, что я готова вздернуться на веревке. У меня больше никого не осталось, нет дома, полная бессмыслица в жизни и провал в музыке. Меня сейчас ненавидят, еще и пускают нелепые слухи. Интернет настроен против меня, как, в принципе, и против Глеба, обвиняя во всех таинственных грехах и разрушении Янграши. Да, мы разрушили. Да, мы отменили тур. Да, мы расстались. Но как это влияет на мою музыку? Почему я теперь полный антигерой в русском рэпе? Прикрыв глаза, я задумалась о решении проблем. Шаг первый пройден — сталкивание. Второй — горечь последствий. Третье — осознание. Четвертый — анализ. И пятый, самый завершающий — решение. Шестой можно как результат и победа, но я не добиваюсь этого. Сейчас мне главное разрулить свою жизнь. Увы, но главным способом я вижу прожигание дней и страдания. Вместо того, чтобы перешагнуть через пройденный этап первой любви в своей жизни, я до сих пор пытаюсь найти оправдания сие поступку или еще что-то. — Вы что тут устроили? — Слишком знакомый голос внедрился мне в уши. Я резко открыла глаза и порыскала взглядом по комнате. Посередине стоял Брэндон, злобно рассматривая других. Он заметно изменился. Его привычная майка с градиентом и темно-синими штанишками сменились на черную рубашку и такого же цвета брюки. Волосы теперь гладко приглажены с заметным блеском. Брэндон выглядит достаточно солидно. — Я плачу вам и оплачиваю студию, чтобы вы тут притон устраивали? — Он яро жестикулировал, а позже развернулся ко мне, — а ты что тут делаешь? Что, мать твою, происходит? Сам факт, что Брэндон теперь здесь главный спонсор, меня приятно удивляет. Данил не сообщил мне о такой новости, значит, дело не чистое. Брэндон всегда был нюней, а не хладнокровным. Может быть ему на что-то было и плевать, но в остальных случаях он просто боялся говорить и высказывать свое мнение. Теперь же танцор стоит и размахивает руками, раздавая недовольства. Ну, наверное, у бизнесменов это норма. — У меня больше к тебе вопросов, чем ответов, — спокойно уверила я. — Я отвечу на них после тебя, — Брэндон разместил руки по бокам. — Где ты был и почему являешься как начальник? — Я не стала отвечать на его вопрос. Ведущей разговора будет моя персона. — Маш… — Начал меня перебивать жалкий Артем, но я подняла руку в знак молчания. — Что тут происходит? — Голос донесся из коридора, и в студию зашел Глеб. Еще этого не хватало. С днем спокойствия, Маш. — Брэндон? — Голубин пихнул его в плечо и нанес удар по щеке. Да что, мать твою, творится в этой комнате? Почему он его ударил? — Ты где был, козел? — Глеб ударил его ногой по животу.