***
Вернон Роше набрал эльфа, когда стало понятно, что планирование следующего шага предполагает непосредственное участие оного. Услышав автоответчик, он не удивился — предыдущий опыт показывал, что даже ближайшие соратники-скоя’таэли иногда не в силах достучаться до остроухого, — но для проформы поскрипел зубами. Нужно было ехать за Иорветом в такие ебеня, что врагу не пожелаешь, поэтому лозунги нелюдей казались вполне справедливыми. Гетто — не самая удачная идея. Как ни назови этот район, сама суть оставалась неизменной — почти тюрьма с невозможностью выбраться за ее пределы. Цена за идентичность, которую платили старшие расы, была до того неоправданно большой, что Вернон искренне сочувствовал. Оставалось надеяться, что у эльфов нет сильного похмелья, иначе визит в чудесное гнездышко диванного революционера будет совсем невыносимым. Роше ехал на общественном транспорте, впервые за долгое время с замечательным интересом разглядывая людей. Шарфы до носа, вязаные шапки и значки на портфелях подростков. На одном из них — лицо Саскии. У кого-то — лозунги в защиту всех и вся. За всё хорошее, против всего плохого, и, Мелитэле, как же ему это было знакомо. Какая-то старушка в розовом пальто попросила передать за проезд, и у неё в руке, среди оренов, по ошибке лежал нильфгаардский флорен, и это почему-то не вызывало вопросов. Вернон даже не заметил сначала — и для его душевного здоровья лучше было бы приписать эту заминку слегка севшему зрению, чем тому, что флорены его разум теперь принимал в качестве валюты столь же охотно, сколько принимал он монеты Севера. Люди привыкали слишком быстро. В конце концов, мир переворачивался не в первый раз на веку этой дряхлой дамы. Не в первый раз на веку командира. И не в последний. Роше предусмотрительно надел шляпу, прикрывающую лицо — лицо, которое не раз находило себе почетное место на обложках интернет-журналов скоя’таэлей. С предупреждениями — почти руководство по эксплуатации. Интересно, была ли к Вернону инструкция? Он на самом деле не хотел бы знать о ней. Выходя из автобуса, он неловко задел плечом милую девушку, державшую в руке проездной. Её куртка висела мешком, а ладонь безвольно покоилась на поручне, поэтому фигурку её немножко пошатывало. Из сумки, пересекающей её тело и набитой до отвала, виднелись обыкновенные белые листы и учебники по анатомии. Она посмотрела на командира очень печальными глазами, и внутри у Вернона что-то защемило. Каждая его попутчица напоминала о Темерии — и Роше чувствовал, как глазами этой студентки на него смотрит все страна, как руками этой старушки умирающее государство толкает его на преступление. Но было ли это преступлением, если он планировал спасти свою Родину?***
Иорвет жил около перерабатывающего завода. Запах в этой части города стоял отвратительный, такой, что начинали слезиться глаза, а из носа не переставало течь. Дома были одинаково унылые — деревянные или серые, бетонные; бараки и человейники; и на каждом из них красовалось по метке — «эльфы»; «низушки»; «краснолюды»; и снова те же. Как будто на витрине Новиград демонстрировал всю коллекцию древностей Радовида и Хеммельфарта — все старшие расы были надежно расфасованы по их новым клеткам, по их зоопарку — району нелюдей. Роше трижды постучался в дверь квартиры, и под напором его кулака она открылась, будто бы эльф уже давно его ждал. Не разуваясь, человек прошел в комнату и остановился на пороге. Иорвету было хреново. И это не из-за вчерашней мучильни. Мучильню он устроил себе сам. Роше, без всякого плана действий в удивительно тяжелой голове, склонился над эльфом, упираясь ладонями в спинку дивана, и вкрадчиво спросил какую-то бессмыслицу вроде «ты как?». Иорвет пробурчал что-то про норму. Ситуация принимала странный оборот и становилась куда невероятнее. Вернон чувствовал себя так, будто понял главную философскую проблему всей своей жизни, и подтверждение существования закона Мерфи — и вот, материальное воплощение его лежало в позе эмбриона на диване и жмурилось. Как будто боялось посмотреть на Вернона. Или полумрак для него вдруг стал слишком ярким. Всё, что могло пойти не так, пошло не так. — Ты ел? — Пожалуйста, просто уйди. Иорвет почти рычал и давился словами, но сохранял какую-то вежливость — как бы назло демонстрировал свое нравственное превосходство даже в таких мелочах и в таких абсурдных обстоятельствах. Очень жаль, что никто из них не собирался сдаваться и идти на компромисс с другим: жизнь бы стала легче. Очень жаль, что Иорвет не собирался вставать, а Вернон не собирался уходить. Поэтому он взял телефон эльфа и набрал Киарана, не заботясь ни о каком личном пространстве и своем моральном облике. — Друг? — на громкой связи голос бил по ушам. — Киаран, это Вернон Роше. Я у Иорвета, и ему, кажется, очень плохо. Телефон вздохнул и застонал от обиды. Существо на диване, завернутое в одеяло, один раз дёрнулось. — Я сейчас приеду, ладно? Только не будь с ним груб. Когда Вернон последний раз был с ним груб? Кажется, вчера. Кажется, это был последний раз, потому что глядя на разбитого эльфа, ему больше не хотелось применять агрессию вообще. Ни к кому. Он даже не чувствовал желания посадить его за решётку. Какая-то его часть хотела наорать на Иорвета и пнуть его в бок ногой, но какая-то его иррациональная сторона хотела вообще лечь рядом и позволить себе немного отпустить военную выправку, зажмуриться, сдерживая слезы, и затрястись. Роше прикрыл испуг от своих мыслей за кашлем. Иорвет думал. Кажется, что его голова дымилась от мыслей, которые роились осами внутри черепной коробки: жалили и впускали яд. «Это анафилактический шок, — думал он. — Я не могу встать не потому, что это снова происходит, а просто потому, что у меня аллергия на их токсины, я, должно быть, умираю». Он ничего не замечал, даже того, что он страшно замерз и хотел есть, потому что, на самом деле, он не хотел вообще ничего. Он упивался собственным бессилием как раз тогда, когда Киаран одним рывком привел его в сидячее положение и протянул блестящий блистер таблеток. — Пей, — отрезал. Иорвет, наверное, заслуживал того, чтобы его оставили здесь умирать. Он на долю секунды подумал, что друг принес ему наконец антигистаминное, и нервно засмеялся собственным мыслям. Никто, кроме него, не знал об осах и аллергии на яд, потому что он только что придумал их. Вернон Роше, одетый в обычную, человеческую одежду — даже без галстука, но почему-то в странного вида кепке с козырьком, — залипал в телефон, опираясь на стену, и выглядел так сердито… На него? На себя? На телефон? Так неправильно ощущалась окружающая обстановка. «Неправильно» казалось ему хорошим словом. Он выпил таблетки и чувствовал себя растерянно, потому что у них был не мгновенный эффект, и, просто — зачем? Если сию минуту это не помогало, это могло подождать. Они могли дать ему полежать ещё немного. Ещё немного мыслей. Он не смог поймать ни одну. Роше чувствовал себя так, будто бы находился в пресловутом треугольнике Насильник-Жертва-Спасатель, и теперь ему казалось, что его миссия резко изменилась с «убивать сирых и убогих» до «помогать сирым и убогим». Удивительно, но он легко позволил себе забыть собственные проблемы, когда увидел, что другой нуждается в помощи. Выбить из головы своей всю дурь про вражду оказалось легче, чем ему представлялось до сегодняшнего дня. Это заставляло его чувствовать себя нужным и значимым, но это еще и страшно злило. Потому что не всех утопающих можно вытянуть из болота. Потому что не всех утопающих туда бросила третья сторона. Иорвет — два в одном, просто комплекс «всё включено» и полный пятизвездочный пиздец, который портил ему жизнь. И Роше удивительно легко нырнул в самое болото с разбегу, не раздеваясь, думая, что хотел бы доставить эльфу страдания единолично, и никто, кроме него, не имел на это права. Он присвоил себе всё плохое, что можно было сотворить с Иорветом. Но сейчас он не ненавидел эльфа, он просто предпочел бы держаться подальше от того, чего не понимал, от того, что не хотел постигать ни душой, ни разумом. — Уходите, пожалуйста. Просто оставьте меня, я — О нет, кажется, ненавидел. Возможно, он бы даже посадил его на три столетия. Вернону хотелось назвать эльфа идиотом, но это вряд ли хорошо сказалось бы на состоянии Иорвета. Он беспокоился не о его персоне в целом, а просто о том, что это нечестно — заставлять человека с таким острым недомоганием ощущать себя ничтожеством чуть больше, чем он в принципе уже ощущал. Лежачего не бьют. Он нарушал это правило тысячу раз, но не нарушил бы сейчас. К тому же, он уже устал драться именно с Иорветом. Ему был необходим перерыв, какая-то передышка в их личной войне. Ему нужно было помочь врагу, чтобы нанести удар посильнее — так Вернон себя успокаивал. — Нет. Киаран удостоил Иорвета коротким исчерпывающим ответом, затем обернулся и коротко бросил командиру: — Позвони, пожалуйста, Геральту или Йеннифэр. Опиши, что происходит и что сейчас ему, ну, совершенно точно нельзя быть таким… — он пожал плечами в сторону колыхающегося от дыхания одеяла. — Я его не виню, но сейчас ведь правда не лучший момент, определённо нет, и нам, — он поморщился, переваривая новое для их отношений с Роше местоимение, — нам нужно что-то придумать. Вернон просто вкрадчиво кивнул. Приказы или просьбы — неважно, он был одинаково хорош в исполнении. Иногда он даже творчески подходил к заданию, но сейчас — сейчас он просто написал короткое сообщение Йенне на почту. Йенна отправила ему свой рабочий телефон, решительно отказавшись выносить номер командира из черного списка контактов у себя. Она была недружелюбна, и никто её не осуждал — это была уже вторая за неделю просьба помочь с тем, что не входило в её компетенцию. Съязвив что-то про то, что им стоило обратиться к Филиппе, Йеннифэр с явным раздражением сбросила звонок (Вернон беспокоился, не стала ли она после разбивать телефон об стену — это было бы в её неповторимом стиле) и приехала в кратчайшие сроки. Вместе с мрачным Геральтом. На старом мотоцикле. Кажется, эта пара всегда заботилась о том впечатлении, которое производила. — Покажите его. Так, будто Иорвет действительно был каким-то экспонатом или интересным подвидом редкого зверька. Реликтом. — Зачем вы позвали эту ведьму, — выдохнуло одеяло, практически всхлипывая. Магическая сила обволакивала комнату и давила на присутствующих, и если уж Вернон чувствовал себя некомфортно, то Иорвет, как нетрудно было сделать вывод, терпел мучения, сопоставимые с теми, что описаны в книгах пророков. Чародейка брезгливо зашипела и отодвинула причудливую драпировку, обнажая шрам эльфа. Единственный глаз смотрел с укором, что нисколько её не смутило — и она принялась шептать заклинания и заговоры, водя руками прямо у Иорвета под носом. Убивала ос. Геральт встал рядом с Роше, поигрывая ножом-бабочкой, и нахмурил брови. Сказал: — Вот зараза. Раз восьмой за этот год. Йеннифэр, должно быть, в ярости. Безответственный мудак. — Он не виноват. — Вернон мало что понимал в таких вещах, но чувствовал нужду не показаться невеждой в вопросах тонких, психических. Другая его часть в ту же секунду дала по лицу истинным гениям его души: Внутреннему Псевдоинтеллектуалу и Глубоко Сочувствующему человеку; потому что, по правде говоря, командир в психологии и психиатрии вообще не разбирался, и потому должен был — по своим скромным ощущениям, — держать рот закрытым и внимать тем, кто явно знает побольше него. — Нет, виноват, — к странному облегчению практичной части Вернона в разговор вклинился Киаран, — и я виноват. Не углядел. — Что с ним вообще? — поинтересовался Роше, пытаясь сохранить достоинство. Тон специалиста он попытался убрать с помощью оттенков искренней обеспокоенности здоровьем Иорвета. Внутренний псевдоинтеллектуал был молчалив, пока работал Сочувствующий. Он чудом взял себя в руки, привел разум в порядок — никаких иррациональных мыслей, только логичные, выверенные вопросы. Он ведь умел спрашивать так, чтобы ему ответили. И потому резко переспросил: — Давно это у него? — С момента казни офицеров Врихедд. Ему становилось лучше последние годы, но с переездом в большой город всё усложнилось. Мегаполисы давят на Иорвета, по правде говоря. Просто думает, что он — пустое место. Кажется ему, что эти гетто — пощечина именно ему, как знак того, что он ничего не может сделать. Это неправда, конечно, но внешняя обстановка не меняется, кругом та же серость. Его это убивает. Ведьмак замялся, оценивая рассказ Киарана. Кивнул и нехотя добавил: — Исенгрим сказал ему что-то отвратительное, когда был тут проездом. Иорвет заперся и никого не пускал, пока мы не выбили дверь. Ему выписали какие-то таблетки, но он просто иногда элегантно кладет на них такой огромный болт… Вразумить невозможно. Я думаю, что он просто не хочет от этого лечиться. Слышал, такое бывает, когда человеку, вроде бы, очень комфортно в своих страданиях. Представь, вот веришь ты в то, что ничего из себя не представляешь, и тебе так хорошо живётся в этой мысли, потому что и пытаться незачем, и стабильность есть. И вот тебе говорят, что ты не прав… Киаран энергично закивал, констатируя: — Ему эти таблетки вообще никуда не уперлись. Он со своим расстройством вошел в симбиоз. Его теплый терновый куст: он колется, но за его пределами большой страшный мир. Колючки защищают от окружающего, но причиняют боль и тому, что внутри. Для него этот недуг — дар и проклятье. Момент «родители обсуждают непутевого сына», когда «сын» опережает их на сотню лет, казался таким сюрреалистичным, что Роше перестал понимать, в какой именно они вселенной. Он вполне мог представить, что в голове у существа, которое всеми силами пыталось жить в вечных страданиях. Он чувствовал неведомое родство с этой мыслью: вечная расплата, искупление и зона комфорта. Все вокруг и так было серым — командир поступил бы аналогично тому, как поступил эльф. Загнал бы себя в клетку выученной беспомощности и синдрома самозванца. Йеннифэр устало поднялась с колен и достала из сумки флягу с коньяком. — Мать Мелитэле, как бы я хотела, чтобы такие катастрофические недоразумения решались магией раз и навсегда. Какие идиотки вообще идут в Аретузу, если с этим ничего нельзя сделать? Она сложила на груди руки и оглядела троих мужчин, стоявших в такой же позе у стены. — Перестаньте опекать его, как ребёнка, и не навязывайтесь. Ты, — палец указал на Вернона, — продолжай делать то, что делаешь. Бесить его и ходить с постной миной. Его это успокаивает. Но не вздумай, слышишь меня, не вздумай считать своим долгом вытаскивать его и снова зарывать в это дерьмо. Ты неизбежно его покалечишь и покалечишься сам. Это не твоя война. Ты, — она грозно посмотрела на Киарана, развернувшись вполоборота, — перестань утирать ему сопли и подари уже ежедневник для удовлетворения его жажды контроля. Поставь ему будильники на таблетки и напомни, что в следующий раз я не возьму трубку. А ты, Геральт, просто не отвечай на звонки этих великовозрастных слюнтяев! Это предательство, милый мой, потому что ты прекрасно знаешь, что я хотела весь день провести в постели. — Ну, Йен… — Нет, нет! Я сыта вами по горло, — она выпорхнула в коридор, как обычно, слегка лениво жестикулируя, но ледяные глаза выдавали, насколько она была раздражена всем происходящим, — Вы все так громко думаете! Я за эти десять минут услышала тысячу идиотских идей Иорвета, душевные терзания и нытье возродителя Темерии, безумно интересные внутренние монологи Киарана и твоё, Геральт, урчание в животе. Вези меня домой, я хочу только одного — принять ванну… Великая Мать, как же я хочу просто покоя… Чародейка прикрыла за собой дверь и спустилась по лестнице. Геральт виновато посмотрел на двух мужчин и попрощался. Киаран и Роше обдумывали слова магички еще некоторое время, осознавая, в общем-то, всю бедственность их положения. Они понятия не имели, что делать. Даже зная, что им предстоит, зная способы помочь, они не чувствовали, что им под силу подстроиться под Иорвета. Вернон вдруг четко осознал это своей личной проблемой, взятой теперь на карандаш: эльфа нужно беречь, чтобы он не двинул коньки раньше нужного. И еще — оказалось, он получал удовольствие от страданий Иорвета, только если тот им сопротивлялся. Йеннифэр стояла около подъезда, кутаясь в пальто и натягивая капюшон. Она щурилась от яркого солнца и о чем-то сосредоточенно думала. Геральт приобнял её за плечи и поцеловал в самую макушку, вздыхая. Пахло крыжовником и сиренью. С недавних пор именно этот запах стал ассоциациироваться с домом. На лице чародейки появилась нежная улыбка, но она всё ещё была погружена в себя. — Йен… — Мм? — Ты такая красивая. — Эти неловкие комплименты никогда не спасали тебя от серьёзных разговоров, ты знаешь? — Она посмотрела своими фиолетовыми глазами в его жёлтые и приподняла одну бровь, — что они собираются делать? — Я не знаю. Йеннифер думала, что никто не знал, что им в действительности стоило бы сделать. А им стоило бы бросить всё к чертям и уйти на пенсию ещё несколько лет назад, после приключений во Флотзаме, о которых она знала только понаслышке. Она неуверенно намотала черный локон на указательный палец и закусила губу. — Неудивительно, что вы все без идей, как работать вместе. Один живёт в вечной войне, второй постоянно забывает, что эмоционально нестабилен, ты вообще, по их мнению, бесчувственный сухарь во всём, что не касается Цири. Я бы отправила Роше и Иорвета к семейному психологу. — Поверь мне, не ты одна. Я уже устал читать их расистские сообщения. Он обнял её за талию и аккуратно отвёл к мотоциклу, продолжая говорить о том, что дома их ждёт горячая ванна и ароматические свечи.***
Иорвет скорчился на своем узком диване, кряхтя, как старик, и бросая на своих спасителей гневные взгляды исподлобья. Вернон рассмеялся, глядя на старого врага. — Ты пахнешь, как бомж в новиградском порту. — Это не очень мило с твоей стороны, нордлинг, — шикнул на него Киаран. Роше пожал плечами и достал из кармана завернутый в крафтовую бумагу остывший бургер. — Констатирую факт. Не хочешь воппер, остроухий? — Я не ем мясо. — Вот это жалость! Зато я ем.***
Весь оставшийся день прошёл в каком-то густом, вязком тумане. Вот Киаран готовит обед на троих; вот Иорвет наконец выходит из ванной, посветлевший и с привычным драматичным выражением лица; вот они играют в гвинт, сидя на ковре, и старший из эльфов извиняется перед ними всеми за утренний инцидент. Через некоторое время приезжает Бьянка и раскладывает перед ними карты и стратегические схемы. Она соприкасается с Верноном плечами, по возможности игнорируя полуголого Иорвета и отмечая, что он выглядит не сексуально. Эльф знает, что он выглядит, будто трижды покойник, поэтому только беззлобно смеётся и натягивает наконец футболку с изображением тролля. «Я не ангел и не бес, просто каменный балбес». Бьянка хохочет и просит адрес магазина. Она легко отодвигает все обиды и просто делает работу, потому что, несмотря на всё это ребячество и странные глубокие декольте, она уже очень взрослая. Даже слишком. Дорогу молодым, не закостенелым, не таким идиотам, как Роше и Иорвет, которые слишком преисполнились в своих убеждениях. Они оба не сомневаются в том, что Киаран и Бьянка превзойдут своих наставников и сделают всё лучше — это становится понятно уже сейчас, когда в ответ на абсурдные планы Роше и бессмысленную жестокость Иорвета они предлагают рациональные, действительно логичные варианты. И они способны сработаться. Это действует вдохновляюще — молодые кадры, свежая кровь, новый взгляд. Молодость эльфов, конечно, была эфемерной категорией, по мнению Роше, но в комбинации с человеческой — о, она оказалось способной на многое. Кадры сменяли друг друга в странном вихре: вот Киаран курит и пишет какой-то милой эльфке в тиндере, Бьянка пускает слюни на коллекцию арбалетов хозяина квартиры, Роше строчит в свой твиттер что-то глубокомысленное, но выходит только: враг твоего врага — твой друг. Он постит эту комичную мысль на аудиторию в несколько сотен человек и прикрывает кашлем смешок. Иорвет заглядывает ему через плечо, протягивает пачку чипсов и откровенно веселится, читая текст. — Это про меня? — спрашивает он. — Не весь мир вертится вокруг… — Командир зачерпывает горсть чипсов и отправляет их в рот, крошки разлетаются во все стороны, но никто не обращает на такую неаккуратность внимания, хотя, казалось, стоило бы, потому что в приличном обществе никто так не делает. Вернон думает об этом и заключает, прежде всего для себя, что в приличном обществе вообще не едят такое. — Да. Про тебя. — А если я сам себе враг? Резонный вопрос, думает Роше. Если он сам себе враг, тогда они могут подружиться. Пожалуй, они сколотили бы неплохой союз, но думать об этом сейчас нет никаких сил. Чем меньше они напоминают друг другу о том, что цели теперь общие, тем крепче их нервы. Он молчит, и Иорвет просто отходит в сторону с задумчивым видом. — Я очень устал. Я бы, если честно, сейчас просто уехал. Принял бы какую-то глупую религию, поселился бы в Брокилоне и пил воду, чтобы забыть. — Она разве работает на мужчинах? — от своего ноутбука отвлекается Бьянка, поворачиваясь к эльфу и отмечая вспышку огня в его глазах. Иорвет хватает эту возможность поделиться своими знаниями, потому как Иорвет обожает, когда ему случается заинтересовать чем-то слушателей. Его монологи нуждаются не только в произношении, но и в слушании — и глаза эльфа блестят прекраснее любого металла, и в этот момент кажется, будто бы он никакой не палач, а самый талантливый и искусный рассказчик — так воодушевляет его идея поведать очередную историю давних лет, что все: и Бьянка, и Киаран, и сам Роше попадают под это магнетическое обаяние. Он был рожден для преподавания — так им кажется. Иорвет — это самый красивый и самый острый нож. Иорвет — это хранитель самых опасных и притягательных знаний. И они все оказываются прокляты, как только признают его привлекательность. — Доподлинно неизвестно, как именно она работает: дриады охраняют свои секреты с особенной дотошностью. Вы знаете, наверное, что со времени моего юношества Брокилон остается закрытым для всех, у кого нет приглашения лично от Эитнэ. Тропы, на которые не ступала нога человека, населены множествами опасных видов и усеяны ловушками, еще старыми, архаичными, не теми, что у нас. Никакого минного поля, но, говорят, что минное поле безопаснее дебрей Брокилона. Про воду мы знаем мало. Человек, который побывал в Брокилоне дважды и выжил — Гвинблейдд, но из источника он не пил. Сказал, что не пил. Выпила Цирилла, которая побывала в лесу всего раз и давно уже его позабыла. Вода на дитя предназначения не оказала никакого эффекта, но вот что шепчут старые книги: женщины и девочки прощаются с прошлой жизнью и обращаются после нее в дриад, а мужчины теряют память и становятся безумцами. И если слухи не врут, я с удовольствием бы променял свой разум на возможность забыть. — Я бы стерла из памяти твои голые соски. Жаль, что потом мне пришлось бы начинать новую жизнь в образе зеленой полуголой красавицы в явно враждебно настроенном лесу… Роше подумал, что стер бы он. Такого огромного ластика просто нет в мире, а в Брокилоне нет столько воды. — Я бы стер из памяти Флотзам. У Киарана в голосе было столько грусти, что она внезапно придавила всех. Бьянка неловко улыбнулась и попросила эльфа встать во «флотзамскую очередь». — Я бы стер войну. — Тогда бы от тебя ничего не осталось. Вернон Роше не знал, что на это ответить.***
— Смотрите, там неплохое место для укрытия? — Дерьмовое, на самом деле. Они отклоняли уже десятое предложение Киарана. На выезде из Оксенфурта находились две обособленные деревушки, кафе у заправок и печальные сады. Всё просматривалось слишком хорошо, чтобы спрятать отряд эльфов и странного вида спецназ. Оставалось, конечно, место под мостом, но это было бы первой локацией для проверки реданскими отрядами. Слишком клишированно. Они решили оставить мост за второй группой — мобильной и способной к быстрым перемещениям. Так у них появится шанс окружить короля со всех сторон — идея принадлежала Роше, который был расположен к ближнему бою больше остальных. — Можно снять тут избушку, наверное? Переодеться в нормальную одежду с бронежилетами под ней… Сидеть и давить тараканов, поджидая кортеж Радовида. Разве не романтично? — Бьянка вдохнула холодный осенний воздух, оглядывая пейзаж, который того не стоил. Вернон остановился, услышав предложение девушки, и изо всех сил хлопнул себя по лбу, оборачиваясь к спутникам. — Черт, ты права. Мы с вами кретины. Я в любом случае должен сопровождать Радовида, значит, могу корректировать маршрут в разумных пределах. — У нас должен быть план «Б». Если что-то пойдёт не так. — Сынок, — Вернон устало посмотрел на Киарана и поправил ему воротник рубашки. Эльф округлил глаза, намекая на свой возраст, но ничего не сказал в ответ, наблюдая, как пальцы человека выпрямляют ткань жесткими движениями, — Запомни: всё всегда идет не так. Особенно, когда нужно убить сраного короля. — И чародейку. Обязательно нужно убить чародейку. — Туше, Иорвет, — усмехнулась Бьянка, — Эта женщина тебе не по зубам. Вообще-то, никому из ныне живущих мужчин. А вот я могла бы попробовать, но хочу ещё немного пожить. Она прикусила губу, глядя на ошарашенных эльфов. Вернону давно нужно было привыкнуть к тому, что Бьянка часто делает и редко говорит, но, если она всё-таки открывает рот, происходит что-то странное. Сейчас он наслаждался реакцией на внезапное признание девушки: он, конечно, и так знал, что её не волнует пол человека, но эти двое, очевидно, считали её влюбленной в своего командира. Роше думал, что Бьянка ходит за ним хвостиком только из практических соображений: если её начальник вдруг умрёт, не придётся искать его труп по всему Новиграду и окрестностям. — Я уже ничего не понимаю. — Я тебя удивлю, одноглазый, — протянула Бьянка, — девушек тоже можно хотеть. — Я люблю девушек. Эльфок. — Расист, — сказал Роше и поравнялся с ним, задержавшись на месте. Он, по обыкновению, шел впереди, сканируя местность, но это было необязательным: многозадачный и зоркий Киаран уже давно всё осмотрел и сейчас просто лениво скользил глазами по ровному ряду лиственниц. Работать в команде с эльфами оказалось приятным и немного расслабляющим. — Дерьмо. Я эстет. Эльфосексуал. — Ты просто сумасшедший сноб. — Пахнешь слабостью, человек. — Это от Киарана. Иорвет чуть улыбнулся, а потом больно вдарил локтем в ребра Вернона. Работать с эльфами было только немного расслабляющим и обманчиво безопасным. Удар у одноглазого был поставлен идеально. Оставалось надеяться, что он не прирежет их всех исподтишка. — Тут нормально. Они остановились около милого паба, принадлежащего туристической базе. Неоновая вывеска давала информацию о свободных домиках: ровно один с большой гостиной и кухней и двумя спальнями на втором этаже. Как раз для того, чтобы разделить команды полосок и белок — а не то перегрызут друг другу глотки во внезапном порыве признательности общему делу. Помещения оказались достаточно просторными, чтобы разместиться в них с комфортом, а не как селедки в банке. Вернон поворчал о том, что эльфам хозяйка пожаловала комнату получше из соображений толерантности. Киаран с высокомерием посмотрел в сторону темерца, но в следующую секунду вернул себе дружелюбное выражение лица. Спать они легли в выбранном бунгало, которое сняли на два месяца с учетом всех погрешностей. Источник денег из карманов мятежников оставался неизвестным, и Роше сомневался, что хотел бы о нем знать. — Бьянка, — прошептал он, лежа на кровати, — они кажутся мне неплохими ребятами. — Я знаю, командир. Но не обольщайся слишком сильно и не играй в героя. Только не тут. Не в этот раз. — Я не понимаю. — Слушай, скажу тебе жёстко: они нам не друзья и никогда ими не будут. Мы никогда не поймём их, а они не поймут нас. Мы слишком разные и одновременно сделаны из одного теста. Но результат — он просто другой. Тебе не понравится сближаться с ними — ни перед лицом общего врага, ни для того, чтобы узнать получше. И тем более зря ты сегодня утром туда поехал. Ты увидел то, чего не должен был. Для тебя все дела всегда слишком личные, как бы ты ни отрицал. Я не хотела бы, чтобы это тоже стало таким. — Кажется, уже очень поздно, Бьянка. Кажется, я безнадежен. Я знаю, что я там видел: я видел такое дерьмо, святая Темерия, он в таком говне там валялся, что я просто… — Я знаю. Черт возьми, командир, я знаю тебя лучше, чем кто-либо ещё. Ты просто думаешь, что это твоё дело, раз вы теперь вроде как воюете в одну сторону. Но это, блять, не твоё дело. И никогда, слышишь, никогда им не будет. — Не надо, Бьянка. Не говори так. У меня должен быть шанс сделать хоть что-то в этой жизни, кроме удачного выстрела. Не учи меня жить, это уже упущено. — Зря ты завёл этот разговор, Вернон. Когда он окунет тебя в своё дерьмо, я тебя вытащу. Но только — слышишь? — только если ты сам попросишь. Девушка задвинула полог своей постели и пожелала Роше спокойной ночи. — Киаран. Я склонен думать, что люди бывают неплохими. — Как же вы мне все дороги… Иорвет, милый, люди не бывают неплохими, просто иногда мы видим их в момент, когда они не творят беззаконие и разруху. — Может, мы все одинаково отвратительны? — Мы определённо худшие из нашего рода. Но не нам это менять, ты так не думаешь? — Я бы играл им на флейте марш крысолова, пока у них не потечет кровь из ушей. — Вот уж действительно выражение крайней признательности. Какой тонкий у тебя юмор. Ложись спать, любитель людей. — Я не смогу уснуть. У меня с этим проблемы в последнее время. Я всё думаю про Исенгрима, но, кажется, самое время рассказать тебе о том, что он мне сказал. Я готов. Киаран молчал, глядя остекленелыми глазами на люстру. — Он сказал мне, что я никогда не смогу переступить через ненависть. Что она сожрет меня. Он сказал, что эльф ненавидящий, эльф разрушающий и разрушенный, никогда не будет достоин звания командира. Сказал, что я останусь черным пятном в истории сопротивления и карикатурой на то, чего боятся дети. Сказал, что я никто. И так серьёзно он выглядел, так твердо это говорил, так верил в это, что я поверил сам. Он сказал, что от меня отвернутся все. — Интересно. А сам он чем сейчас занят? — Строит Дол Блатанну и привлекает туда молодых эльфов со всех краев света. Открыл университет. Занимается благотворительностью. — Bloede arse. Срал я на него и на его искупление. На его руках больше крови, чем у всех нас, Иорвет, не ему тебя судить. — Но он прав. На это Киаран не ответил, выразительно уставившись в потолок и сжав кулаки под одеялом. — Ты — это ты, Иорвет. И это всё, что тебе нужно знать. Иорвет не услышал и тяжело, шумно сглотнул. Потом сорвался на шёпот и жалобно спросил: — Как я могу делать что-то, если это бессмысленно? — Это не бессмысленно. Нет на свете дела, которое не несло бы за собой ничего. Иногда даже самые мелкие поступки оборачиваются чем-то большим. Разница только в том, что одни навлекают беду, а другие дают плоды и расцветают, как твои розы. Иорвет задумался, считая до десяти. — Думаешь, они приживутся? Киаран впервые за разговор посмотрел на него и ободряюще улыбнулся. Его волосы блестели в лунном свете, разметавшись по подушке. Он глядел на своего друга, который плакал, не замечая этого, без единого звука. Для него всегда было сложно делиться своей болью, и сейчас это чувствовалось, как освобождение. Выход из клетки. — Конечно. Это ведь твои цветы. Если в них есть что-то от тебя, то они определённо, вопреки всему, будут цвести каждое лето.***
Он цеплялся за каждое слово, пытаясь понять, о чем идёт речь. Кажется, Филиппа превзошла саму себя, потому что от заумности её фраз начинала кружиться голова. Вернон потер переносицу и сгорбился. По правую руку от него Иорвет демонстративно принимал свои таблетки, запивая лимонадом, напротив Геральт увлечённо разглядывал свои ногти. Чародейка что-то уверенно вещала, а Дийкстра участливо кивал. Потом заговорил он, и человек с ужасом заметил, что вернул бы право слова Филиппе. Бывший шпион был куда душнее. Иорвет страшно заерзал на стуле, пнул Роше своей длинной ногой и дернул бровью в сторону барной стойки. Как школьники на задней парте, они переписывались на листе бумаги, чтобы их не засекла классная руководительница. Хотя если бы их классной руководительницей была Филиппа, они бы не отделались замечанием. «Там какие-то всплески магии, у ведьмака медальон ходуном ходит и уши на затылке, что-то мне это не нравится». «Перестань туда смотреть, конспиролог, и попытайся хотя бы немного послушать». «Они скучные, человек, а за баром наверняка кто-то повеселее». Не смотреть в другую сторону было пыткой, но Вернон справлялся. «И у Геральта ничего не ходит ходуном. Просто иногда легко вибрирует. Ничего серьёзного, поэтому прекрати меня грузить этой херней». Иорвет отвернулся и пнул Геральта, указывая пальцем на шею. Филиппа сладко улыбнулась, расплывчатыми образами наблюдая эту картину, и магическим образом заставила лимонад фонтаном брызнуть в лицо эльфа. Надменно качнула прекрасной головой и махнула Дийкстре рукой, мол, можешь продолжить. Эльф поморщился, вытираясь салфеткой, и нехотя стал слушать, смотря на перья в волосах чародейки и причудливую вышивку на её глазной повязке. «Так тебе и надо, циклоп». За баром действительно происходило что-то неладное. Геральт умел такое распознавать. Как только Филиппа с Дийкстрой закончили свою великолепную пламенную речь, насыщенную невероятными подробностями и предостережениями, ведьмак встал, не удостоив их даже прощальным взглядом, и направился прямиком к хозяину этого заведения, что сейчас разливал реданскую желудевую по мутным стаканам. — Чертовщина какая-то, — пробормотал Роше и хрустнул шейными позвонками. — Любопытно-любопытно… — Чего тебе любопытно, выродок? — с какой-то ядовитой нежностью спросил у Иорвета. — Высунь глаза из задницы и погляди сам… Геральт недовольно, практически на грани вежливости, беседовал о чем-то с человеком, который явно принёс с собой магию. Или нечистый дух. Или всё сразу. — Что. сие. есть? — по слогам спросил Белый волк, указывая на мешок, выглядывающий из-за стула, на котором сидел незнакомец. Тот даже стушевался под пристальным взглядом ведьмака. — Подарок. Подписан: «Лично для госпожи Эйльхарт. От поклонника». — Какого, блять, поклонника? — Огромный такой бугай… Лысый… Сказал, что заплатит хорошо, если передам… — Ну ты и идиот. Геральт сделал в воздухе мимолетное движение пальцами — взгляд человека остекленел и он направился к выходу в каком-то полусонном состоянии. Ведьмак приспустил холщовую ткань и сморщился от запаха. Внутри, как всегда в таких подарочках, лежала голова. А в ней копошились личинки. Личинки, которые через некоторое время должны были превратиться в милейших инсектоидов. — Узнаю стиль, — горько усмехнулся сзади Иорвет. — Твою мать, скажите, что я ошибаюсь, — мученически простонал Роше, оседая на барный стул и вглядываясь в пустые глазницы Шеалы де Тансервилль.