***
— Ты должен отнести ему мой перстень. Иначе он не поверит, что вы меня схватили. Терпеть не могу этого клоуна, но он не тролль, обман чует за версту. Этот перстень он видел годами и знает, что я ни за что бы его не сняла. Я ожидаю, что ты не облажаешься.***
Он никогда не писал стихов — был далек от этого так же, как далек от чего-то, кроме одиночества. Сейчас он написал бы элегию. К тому, чего у него никогда не было. Вместо этого он встал, достал из потрепанного рюкзака мутную склянку и выпил, не поморщившись. Мозг утопца. Ласточкина трава. Спирт. Ежедневный ритуал любого ведьмака, который не планирует умирать в ближайшее время. Его элегия выглядела бы, как верлибр. Желательно, только с твердыми согласными. Мягкие он не любил — они были желтого цвета, а желтый он ненавидел. Он не помнил, когда и откуда появились ассоциации с оттенками, запахами и звуками. Он назначил встречу на 3 часа после полудня, и это было продиктовано в большей степени тем, что тройка пахла асфальтом после дождя, была окрашена в цвет морской волны и звучала, как крещендо. Он либо умрет на асфальте красивого синего цвета, либо ему оторвет уши. Не буди лихо, пока оно тихо, — говорили ему в юношестве. Но он предпочитал провоцировать и брать хитростью, нападая на Лихо тогда, когда оно ожидало меньше всего. Он остановился около отражения в мутном зеркале: мужчина со шрамом на лбу и убийственным выражением лица, широкий в плечах, с короткой шеей, в старой серо-зеленой толстовке и грустным, но решительным взглядом. Лето из Гулеты определённо не планировал умирать в три. Может, в четыре. Белый — цвет невест, полнолуний и саванов. Он считал, что это ему подойдёт.***
Небо бушевало. Обрушивалось на них дождем, который не прекращался уже вторую неделю. Высокие армейские ботинки Вернона утопали в грязи, потрепанные сапоги Иорвета неприятно хлюпали, когда он ступал на землю около очередной лужи. Ветер обдувал их со всех сторон, будто они были на каком-нибудь мысе на Скеллиге. Негромко выругавшись, эльф ухватился за край куртки Роше, чтобы не упасть. Тот вежливо подал ему шершавую ладонь, чтобы Иорвет встал и не поскользнулся в этой жиже во второй раз. Тот схватился за запастье человека, избегая прямого контакта с кожей. Эта фобия быстро была отмечена и занесена в особый список странностей, который вёл Вернон. Дойдя до опушки леса, они остановились, слушая, как стонут деревья, исполняя причудливую симфонию. Они звали их, и эльф заметно приободрился: он почувствовал себя, как дома. Его спутник сжал челюсти и нехотя последовал за ним, кинув последний взгляд на чистое небо и машину, оставленную вдалеке на дороге. — Я помню, что пещеру Лето охранял главоглаз. Чем вы его кормили? — Человеческими детенышами, — огрызнулся Иорвет. — Ха-ха. — Мы скармливали ему накеров, — лицо ничего не выражало. Как будто он запер эмоции, связанные с Флотзамом, и оставил только объективные воспоминания. Которые были ничем — черно-белым, удивительно четким и абсолютно бесчувственным ничем, и Роше позавидовал этому. Он никогда не умел просто «не чувствовать». Наверное, у него просто не было стольких лет, чтобы этому научиться. Оставшуюся дорогу они молчали, потому что никто из них не был настроен вести диалог, а выдавливать слова через силу было бы худшим решением и в высшей степени фикцией. Избушка охотников, которая не использовалась по назначению уже черт знает сколько лет, стояла в тени елей. В одном из окон горел свет — скорее всего, от керосиновой лампы. Ведьмак ждал их. — У него интересный разум, — задумчиво произнес Иорвет, — он раскладывает буквы, людей, слова и цифры по цветам. Различает по запаху. Последний раз, когда мы виделись, он сказал, что мой цвет — голубой. Не уверен, что это была не шутка. До этого я всегда был неярким коричневым. — Интересно, какого цвета была Шеала. — Вообще-то, совершенно неинтересно. Вернон пропустил это замечание мимо ушей. Ветви деревьев обреченно покачивались от порывов ветра, который задевал их сверху. — Стучимся? Роше осознал всю бессмысленность этого вопроса и абсурдность ситуации до того, как услышал ответ. — Нет смысла. Он уже знает, что мы здесь, — осмотрелся эльф. Дверь заскрипела. На пороге показался мужчина с мрачной ухмылкой и пистолетом в левой руке. Не проронив ни слова, он жестом приказал переговорщикам зайти внутрь. — Если хотите убить меня, подождите до четырех, будьте добры. Тройка мне не нравится, а дробные типа 3:30 или, не дай Мать, 3:49, совершенно не подходят. Мне будет очень неприятно умирать в это время. — Почему нас это должно волновать? — Резонно. Но, в таком случае, я вообще не понимаю, зачем вы зашли за порог, — насмешливо дернул уголком губ Лето. Создавалось ощущение, что он искренне наслаждался неловкостью и выпивал её, словно она была самым потрясающим пивом в его жизни. В действительности он пил кровь. — Ты всегда потрясающе рассказывал истории. Мы бы с радостью послушали ещё одну. Истории. Это слово определенно было синим. Ведьмак просмаковал его еще некоторое время, перекатывая на языке и вглядываясь в смысл. Что именно они хотели услышать? Как именно они хотели? Изменит ли это исход вечера? Было слишком много вопросов, и их стоило отложить. Лето кивнул и сел за стол, сцепив руки. Начал рассказ: от службы Нильфгаарду и подставы от Ложи чародеек до цепных псов Эмгыра. Он рассказал про месть Шеале, которая пыталась его убить в Лок Муинне, про изящный план с ядом, замедлившим метаболизм, который в итоге помог ему убедить всех в своей смерти. Рассказал про то, что Школа Змеи разрушена, и он, с позволения Геральта, хотел бы поехать в Каэр Морхен. Его голос был глухим, а речь размеренной. Его нельзя было назвать неадекватным психопатом. Роше с неудовольствием отметил, что из Лето получился бы хороший солдат. Еще один генерал без войска. Они трое могли бы устраивать что-то вроде встреч выпускников. — Почему ты хочешь следовать за Геральтом, убийца королей? — Я слышал, что ему нужно убить Эредина. А он, если мне не изменяет память, как раз относится к монархам. Вполне моя компетенция, — со смешком ответил Лето, — Я просто хочу быть с кем-то, кто может говорить. В лесу с этим проблемы. Иорвет согласно закивал, хотя и глубоко сомневался в том, что это на самом деле была веская причина вылезти из норы. Почему-то Вернон был уверен, что эльфу вообще не нужны собеседники: он легко сможет вести диалог с самим собой, доводя до ручки в который раз. — Эредин… Мерзкий тип. Убийца королей против убийцы королей? Отдал бы второй глаз, чтобы взглянуть. — Ты же ничего бы не увидел, — почесал подбородок Лето. — А мне больше нечем платить. — Резонно. Роше перегнулся через стол и приставил к горлу Лето нож. — Ещё нет четырёх. — Если ты хоть попытаешься, хоть подумаешь о том, чтобы как-то вмешаться в нашу операцию, о которой, должно быть, успел пронюхать немногое, я перережу тебе сонную артерию. Выстрелю в висок. И повешу твоё тело на главной площади Новиграда. — Если найдёшь меня, только если найдёшь. Где-то они уже слышали подобную фразу. Она была слишком знакома, чтобы придавать ей значение. Уходя, Вернон намеренно опрокинул чашку с кофе на белоснежную скатерть. Лето непринуждённо смахнул тряпку и бросил в раковину. Кивнул Иорвету. Закрыл за ними дверь. Раздражённо вздохнул. На часах было 3:37. Белый — цвет саванов, невест и полнолуний. Наверное, это всё же было не тем временем.***
Дни превратились в безликие, серые, абсолютно одинаковые. Они встречались для согласования карт, планов, приносили друг другу расписания патрулей, ели очень много еды из доставки и курили гвоздичные сигареты. Бьянка хорошо сработалась с Киараном, Роше перестал гримасничать в присутствии Иорвета, Геральт устроил себе диджитал-детокс, уехал за пропавшим куда-то Талером и практически не выходил на связь. Всё было нормально — но, говоря начистоту, это было худшим из слов. Им всегда описывали что-то недостаточно плохое, но уже очень далекое от хорошего. Последний раз им было хорошо, когда они смотрели глупое реалити «Холостяк» с Лютиком в главной роли, а это было целую вечность (три дня) назад. Плохо им было каждой ночью, полной кошмаров и липкого пота, приковывающего футболку к груди, а простыни — к спине. Иорвет не понимал, что дальше, а ожидание было утомительным; ведьмак всё не возвращался, никаких новостей не было, а восстание перешло в твиттер главным образом из-за начинающихся холодов и дождей. Попасть под водометы в ливень было бы иронично, но никто не хотел, чтобы их плакаты размокли под таким напором воды. Эльф недовольно свел брови к переносице и переключил с новостного канала на научно-популярный. Вернон перехватил пульт и выключил интервью с Маргаритой Ло-Антиль, которая не имела ничего общего с наукой. В конце концов, они нашли какой-то канал о лошадях и наблюдали за тем, как зерриканские кобылы фыркают перед началом скачек. На диване было тесно: трое взрослых внушительных мужчин и обманчиво-хрупкая девушка перебрасывались попкорном и ничего не значащими фразами, глядя на несчастных скакунов из Офира, которые плелись в самом конце. Иорвет неловко потянулся, задевая Роше и Киарана. — Господи, у тебя определённо шило в заднице, потому что ты ворочаешься буквально каждую минуту, — пробормотал Вернон, отодвигаясь, чтобы у эльфа было пространство для стратегического маневра: он пытался сесть, используя позу йога. — У меня хотя бы шило, а не… — Заткнитесь оба, я слушаю, — шикнула Бьянка, и это возымело эффект. Было тяжело наблюдать за растущим влиянием друг на друга. Было тяжело привыкать говорить неловкое «спасибо» за кофе бывшим врагам, извиняться за отдавленную в лифте ногу, пусть сквозь зубы, но извиняться всё-таки, потому что внезапно действительно чувствуешь нужду в этом. Было тяжело осознавать, что похлопывания по плечу не дискомфортны, а улыбки не несут издевку. Было просто тяжело. Они ждали друг от друга ножа в спину. Они могли получить его в любой момент, но поодиночке было бы еще хуже. Иорвету было нужно язвить Роше, Роше было нужно давать подзатыльники Иорвету, и это было обычно — это было нормально. Это больше не было полем боя. Киарану казалось, что он наблюдал апокалипсис, и у Бьянки, на самом деле, были схожие чувства. И они тоже были частью этой катастрофы, возможно, они были самыми большими деталями, организующими этот хаос. Они не могли остановить своих командиров, которые, переступая через гордость, прекратили вымучивать из себя улыбку и стали выглядеть здоровее. Стали напарниками, и, будучи действующими машинами для убийства, могли бы соединиться в единый механизм и стать страшнее, чем сама буря. Что-то кончалось. Что-то начиналось. Что-то, чему не следовало начинаться. Но процесс был уже запущен. И он вряд ли обратим. Лошади всё бежали к финишу, обливаясь потом. Их всё гнали вперед, хотя они вряд ли хотели такой жизни. — Кто-нибудь будет чай? — тихо спросил Киаран, высвобождая свою руку из-под спины товарища. — Если тебя не затруднит, — отозвался Иорвет. Роше кивнул, Бьянка отметила, что не отказалась бы от кофе. Вежливость. Уже не вынужденная, не выдавливаемая под чутким взглядом Геральта, не принудительная. Естественная для людей, которые стали командой. Но они не были командой. И это их беспокоило. Дымящиеся чашки ютились на столе среди важных отчетов Вернона и набросков статей Киарана, натюрмортов Иорвета и книги Бьянки про правовые нормы Редании. Иорвет в который раз сменил положение, вытянул свои ноги и уставился в экран телевизора. Лошади остановились, изможденные, прибыв, наконец, к конечному пункту. Даже не осознавая, что кто-то из них выиграл скачки.***
На следующий день их вызвал Дийкстра, потому что на Новиград волной обрушились отвратительные новости: мафия Ублюдка Младшего вышла из-под контроля в неподходящий момент. Мафия, подконтрольная Радовиду и прикрываемая им. У них был шанс вывести некоторые силы из боя, уменьшив влияние короля. Геральт написал им короткое сообщение про то, что возвращается и ожидает, что они не наделают глупостей. Оказалось, у Киарана был сейф, полный оружия. Вернон пообещал ему обязательно проверить его на наличие лицензий после всего этого, но эльф был уверен, что человек этого не сделает. Хуже всего было то, что Роше и сам был в этом уверен. Если до этого ему в жизни, вроде как, не хватало странностей, у Иорвета для него был сюрприз. У эльфа была куча комплексов, шрамов абсолютно любого вида и миллион идей, которые взрывались внутри его черепной коробки, будто сверхновые. Он сам был такой сверхновой: страшной, далекой, и, возможно, такой же недолговечной. Вернон не мог избавиться от ощущения, что эльф уже догорает. Странность, которую человек заметил самой первой: руки. Руки Иорвета жили своей жизнью, и, казалось, вообще никак не согласовывали свою работу с мозгом, они просто были сами по себе, и остроухий был до смерти тактильным, поэтому его ладони должны были ощущать что-то под собой. Неудивительно, что после звонка Ройвена единственной вещью в пределах досигаемости этих клешней (Вернон удивился, потому что в его сознании это слово больше не звучало ядовито) оказался локоть Роше. Он аккуратно выдернул его и скосил тревожный взгляд на эльфа. Странность, которая была слишком неочевидной, чтобы сразу её заметить: Иорвет волновался. Иорвет, черт его дери, переживал из-за того, что где-то ошибется, он с каменным лицом составлял в заметках на телефоне план действий, как будто и вправду собирался следовать алгоритму. У него не дрожали руки. Он не кусал губы и не дергал ногой. Он весь состоял из огромного клубка нервов, раздраженного до предела. Прямая спина. Твёрдый взгляд. Вернону это было знакомо — такой взгляд он видел в зеркале каждый день. Третья странность: Иорвет оказался командным игроком, когда дело касалось чего-то серьёзного. Он был навязчивой наседкой и находился в шаге от того, чтобы запретить Бьянке пойти, потому что внезапно вспомнил, что её вес меньше семидесяти килограмм. Это можно было найти умилительным, если бы не обстановка. Бьянка готова была вцепиться ему в лицо и выцарапать глаз, если он хоть ещё раз намекнет на то, что ей лучше остаться. Или, не дай Лебеда, застегнуть рубашку на все пуговицы. Четвертая странность, странность с большой буквы, заключалась в том, как Иорвет смотрел на Роше теперь. Вернон чувствовал уважение, которым было пропитано каждое слово эльфа, брошенное в его сторону. Как ни странно, это помогло ему поверить в почти хороший конец рейда на людей ублюдка. Иорвет теперь просто был в его жизни, и это была самая худшая шутка, на которую оказался способен бог. Кем бы он ни был, Вернон Роше был готов его пристрелить. Служебный фургончик не был похож на машину из детективных блокбастеров, потому что был старше, чем сама Земля и нуждался в ремонте с прошлого года. Ароматическая пластинка у зеркала пахла можжевельником и порохом. Иорвет чувствовал предвкушение, относившееся к тому, что их ожидало за последним поворотом на пути к подвалу казино. Кончики пальцев еле заметно подрагивали, ноги казались непослушными пружинами, а в животе, сплетаясь, гудел узел нервных клеток. Он очень давно не был на таких мероприятиях. Светских раутах. Беседах на ножах. Несмотря ни на что, он даже скучал. Справа от него Вернон Роше нервно постукивал по подлокотнику. — Это что, новая песня Лютика? — спросил Киаран, уставившись в зеркало, когда они стояли на перекрёстке, — Звучит отвратительно. — Это гимн Темерии, кретин, — огрызнулась Бьянка с пассажирского места. Иорвет подавился смешком. Роше приподнял брови, выражая презрение, и закончил мелодию особенно громким стуком. Доехали они под грустную песню Эсси Давен, посвященную беловолосому борцу с монстрами.