***
Оказывается, все может перемениться за несколько недель. Как один ураган оказался таким разрушительным, что унес из него всё? Как одно существо могло быть таким вездесущим, что захватило его целиком? Где он оступился и какой приказ он не выполнил? Мысли казались ему неполными. Жизнь его подходила к середине, и на самую середину почему-то пришелся конец. Вернон задевает носом ухо Иорвета и аккуратно снимает с себя его руку. Страшно хочется курить. В голове — такая тишина и пустота, будто его контузило. Он садится. Мысли не идут, но он отчаянно хочет найти ответ на свой главный вопрос: зачем всё это было? Он восстанавливает хронологию своей жизни под мирное дыхание эльфа. Мать не была к нему особенно добра — она его не желала, не хотела, но аборты тогда были под запретом из-за растущего влияния священников. И ей пришлось оставить ребёнка от мужчины, про которого Вернон не знал ничего. Детство было болезненным, но закаляющим. Каждого своего обидчика Роше запомнил с фотографической точностью, и свою мелкую детскую месть тоже. Он рано понял, что люди никогда не бывают равны, что расслоение начинается еще с материнского чрева и не кончается даже после смерти. Он воскрешает в памяти страх его одноклассников. Не каждый способен сохранить штаны сухими при виде главоглаза. Стоило попотеть, чтобы приручить этого монстра, но эффект был впечатляющим. Вернон гордится тем мальчиком из своего прошлого. Учеба в колледже далась ему легче. Матери к тому моменту в живых не было, а отношения между Империей и Севером ухудшались. Вернон уже научился мыслить рационально, чтобы понять, что его склад ума можно применить в борьбе за страну. У него не было рода, не было отца, а вскормила его Темерия. Выбор был очевиден. Вернон тушит окурок и берется за новую сигарету. Иорвет поворачивается на другой бок и сопит. Был ли вообще у него выбор? Теперь Роше сомневается. В партизанском отряде карьерный рост может быть стремительным. Слишком многие умирают, и их места переходят другим — эта пугающая очередность его не смущала. Он преуспел. Бригады Врихедд и отряды Скоятаэлей скоро перестали донимать окрестности его города, и он продолжил путь с командой самых сильных бойцов. Они были самыми сильными, потому что уцелели. Однажды они набрели на разрушенный поселок, в котором засели эльфы. Когда битва закончилась, из складского помещения выбежала девчонка: грязная, в пыли, пепле и в синяках. Так они встретили Бьянку. Вернон Роше стал её опекуном. Он улыбается мыслям о Вэс. В его жизни тогда появилось что-то, кроме войны. Она не хотела поступать в военную академию и рвалась в бой, но он настоял. Бьянка вернулась к ним через несколько лет. Тогда король Фольтест уже дал их отряду название и определил роль Вернона в этой войне. Глава Совета Безопасности — на деле, не более чем спецназовец и палач, преследующий инакомыслие и оппозицию. Он подписал на это всех: жизни его солдат теперь тоже были в руках у Фольтеста. Бьянка нашла их сама — и по её лицу было понятно, что она не отступит от командира ни на шаг. С момента сожжения её дома, с момента выпуска из академии она успела увидеть столько жестокости и несправедливости, что не могла остаться в стороне. Вернон морщится, подходя к невидимой черте. Здесь его биография начинает пестреть интригами и бессмысленными жертвами. Здесь начинается путь, который привел его сюда. После усмирения Махакамских предгорий он впервые познал вкус сомнений. Но они не успели дать ростки в его разуме, потому что вера в короля была гораздо сильнее сочувствия. Война подбиралась к нему вплотную, и он смотрел в её прекрасное, холодное лицо. Фольтест назвал его сыном. Темерия была его матерью. Его дочь сражалась с ним плечом к плечу. Этого было достаточно. А потом умер король. И в его жизнь ворвался Геральт из Ривии, большой поклонник нейтралитетов разной степени ушлости и борец с монстрами и невидимыми мельницами. Дорога привела их во Флотзам, свела Вернона с игроманом краснолюдом и звездой эстрады с манией величия — как они оказались на передовой, никто так и не понял. Геральт уверял, что он здесь ни причем, но его хитрые глаза говорили об обратном. Куда бы ведьмак ни пошел, за ним неизбежно следовали проблемы, и Роше этим даже проникся. Решающим аргументом для того, чтобы подписаться на него в твиттере, был дробовик. Флотзам стал большим кровавым пятном и ноющей гематомой. Флотзам подложил ему бомбу замедленного действия. Вернон оглядывается на Иорвета и кривит губы в ухмылке. У судьбы отвратительное чувство юмора. На все социальные сети и фан-аккаунты эльфа он подписался в тот же вечер после встречи с ним. И жадно выхватывал любой информационный след, в надежде, что это поможет ему узнать слабые стороны врага. У него не было слабых сторон. Вернон скрипел зубами и обходил стороной лес вокруг города. В Вергене от него сбежал Геральт. Сомнения тогда уже плотно обосновались в душе у командира, и растущее уважение к Саскии только укореняло их глубже. Предательство ведьмака было очередным гвоздём в гроб его веры в борьбу. Мирная жизнь без расовой сегрегации? Запишите его. Роше теперь главный поклонник всего прогрессивного и эльфского. Он обхватывает голову руками и беззвучно плачет. Имя каждого побежденного командира белок он хранит у себя в голове. Он смотрел им в глаза. После Лок-Муинне случилось затишье. Они с отрядом решили обосноваться в вольном Новиграде — в городе, где не было войны и ненависти. Но они как будто бы принесли её туда — вольных нравов города хватило на несколько лет. За эти мирные несколько лет случилась одна примечательная вещь: информационная война с участием Скоятаэлей. Слух о том, что Иорвет тоже оставил партизанские замашки и перебрался в район нелюдей, никак не взволновал Роше. Разве что соцсети он стал просматривать чаще, чем раз в день. А вот недавнее прибытие ведьмака в город он встретил с гораздо большим энтузиазмом и нескончаемым потоком обсценной лексики. Если темерский спецназ, несмотря на слово «безопасность» в названии, таскал с собой войну, Геральт приносил целую кучу дурных вестей, запах смерти и склад оружия. И, разумеется, криминал. Хотя Новиград и без него справлялся и генерировал преступность чаще, чем Роше пил кофе, а ведьмачьи друзья — певец и любитель казино — вляпывались в нелегальщину с завидной периодичностью. Геральт снова собрал вокруг себя маргинальную компанию. Вернон даже стал уважать его чуть больше. Иорвет тихо кашляет позади — будто учуяв, что человек закончил структурировать документалистику и готов скатиться в страшную безнадегу. — Думаешь? — он с интересом подбирается ближе и смотрит на Вернона, подпирая голову кулаком. — Пытаюсь. — ответ выходит сухим и холодным. Вернону хочется быть обходительнее, и, возможно, нежнее. Хочется быть лучше, чем он есть, не спугнуть и не оттолкнуть что-то новое. Он в себе не может разобраться, и это рвет на части. — Не можешь себе простить, да? Я имею в виду, это же наверняка предательство. Я тоже об этом думаю. Очень часто. Каждый раз смотрю на тебя и думаю, как один dhoine посмел меня разубедить? Как это возможно, чтобы я был похож на кого-то из людей так сильно, как не был похож ни на одного эльфа? — Что со мной? — жалобно спрашивает Роше, поворачиваясь к Иорвету. У того влажные глаза, и он прикрывает их, стесняясь. — Что же со мной такое? Эльф утыкается лбом в его плечо и шелестит простыней. — Я не знаю, что нам делать с этим, правда не знаю. Всё, что мы годами испытывали, все обещания, которые мы дали на основе чужих убеждений, — он тихо, но твердо складывает слова в предложения, подолгу раздумывая над каждым, — сейчас обесценились. Наша борьба была напрасна, так нам теперь кажется. Но, знаешь что, человек? Это слово впервые звучит так влюблённо. — Что? — Вернон сидит неподвижно, и внутри у него ничего не клокочет. Он внимательно слушает и старается прогнать все гнетущие мысли. — Мы всё можем исправить сейчас, понимаешь? Этот шанс… возможно, он последний, и это будет сродни искуплению. Наши души воспрянут, — Иорвет отдается своему потоку сознания, как это обыкновенно случается при преданных слушателях. С чего он взял, что Роше намерен это терпеть — неясно. Для него сейчас предпочтительнее съехать с темы как можно быстрее, пока у эльфа не проснулся его психотерапевтический талант, который, если честно, ему иногда стоило бы засунуть себе в зад. Но вот беда: он вообще не умел останавливаться. — Херни-то не неси, какие души? Лучше достань свою свистелку… — Флейту. — Свистелку… и сыграй мне. Иорвет повинуется. — Только не гимн Темерии. Сейчас будешь слушать моё авторское. Называется «Смерть диктатора». Вернон хохочет, запрокидывая голову. Звуки флейты поднимают на ноги всех остальных. Сообщение Геральта портит им настроение на ближайшие сутки.***
Шани хмурит тонкие брови и фыркает с недоверием, рассматривая побитого ведьмака: — Тяжёлый денёк, Геральт? — надавливает ему на ребра с садистским удовольствием, видимо, проверяя, держится ли там ещё что-то. Глаза у неё горят каким-то огоньком исследовательского интереса и немного старой обидой. Стоило тогда перед ней извиниться, наверное. — У меня вся жизнь такая, госпожа целительница. Полная лишений и разочарований. — Это заявление вызывает еще одну улыбку и тычок под ребра. Волк недовольно шипит, и Шани примирительно поднимает руки. — Лучше скажи, во что вы опять вляпались, и я, так уж и быть, буду с тобой нежна. — Кончик иглы исчезает под кожей, проникая в вену. — В дела государственной важности. — Геральт равнодушно расстается с, кажется, последними каплями крови. Он просит медичку сделать пометку о том, что вместо любых биологических жидкостей он сейчас напичкан эликсирами, которые могут значительно исказить все результаты лабораторных исследований. Та на это заявление только отмахивается, мол, может отличить клетки тромбоцитов от «Ласточки». — В дела кровавой влажности, — передразнивает Шани, и он слышит в этих словах отголоски манер Талера. Служба штатным военным доктором у «полосок» влияет на неё плохо. — Затащи вашего придурковатого эльфа на плановый осмотр, и я, так уж и быть, прощу тебе гибель Редании. Геральт хмурится, зажимая ватку, и с хрустом отрывает приличный кусок бинта. — Редания ещё жива, женщина. Она растягивает губы в ехидной ухмылке. — Это ненадолго. Ну, по крайней мере, я на тебя надеюсь.***
Йенна смотрит в дверной глазок и тихо вздыхает. Она убеждает себя: все ради Цири, это поможет. Быть вместе с дочерью — большое счастье, и она должна держаться за него из-за всех сил. Дверь гудит новым звонком, и чародейка щелкает засовом. — Филиппа. — она вежлива. Кто не будет вежлив, когда на кону жизнь ребенка? — Йеннифер. — солнцезащитные очки скрывают обезображенное лицо, но каким-то образом Филиппе и без них удается выглядеть безупречно. — Княжна у себя? — Да. — Йен прикусывает губу: позволяет себе слабость, потому что коллега этого не увидит. — Чудесно. Я помогу с Эредином. Научу Цириллу всему, что ей потребуется для исполнения пророчества. Ты знаешь цену, правда? Голос магички звучит сладко; этот момент триумфа над соперницей она готова смаковать вечно. А Йенне ничего не остается, кроме безусловного согласия. Цири потеряла свою бабушку — цинтрийскую львицу, но у её приемной матери тоже есть зубы, хоть их и приходится прятать. — Цена мне известна. Но каждое слово было уловкой. Все фигуры стоят на законных позициях — наконец-то начинается партия. Йеннифер готова защищать свою королеву.***
Уличные протесты достигают определенного апогея именно сегодня, будто подготавливая город к последующим событиям. В изобретательности людям нет равных: кричалки звучат повсюду, неприличные или пафосные, но одинаково запоминающиеся. — Стук ударов и звон мечей! Всех без разбору круши и бей! Ломай пополам хребты королей! Трахни их жен и родных матерей! До дна! До дна! — Пиздец, — Роше допивает первый стакан и тут же просит повторить, внимая крику толпы, веселящейся за окном. Они сидят в баре, по большей части закусывая, а не выпивая, но Вернона пиво давно уже особенно не берет. Расслабленная улыбка то и дело озаряет его лицо: балласт ненависти вдруг был сброшен, и, только избавившись от него, он понял, насколько это было больно. — Ну, про матерей они зря, — Иорвет отрывает себе кусок хлеба. — А так даже ритм есть. Сойдет. — Бьянка, ради всего святого, что в тебе осталось! — Киаран дергается в сотый раз за вечер. — Прекрати меня пинать, пожалуйста. Вэс краснеет и бормочет что-то про стресс. Перед ней разложена пестрая карта города, на которой она крестиком отмечает нужные места. Бумага заляпана кетчупом в трех местах, но это не смущает девушку. — Это че ваще? — Талер тыкает в одну из пометок ломтиком картошки фри. — Один из кругов гада? — Талер… — Геральт скрипит зубами, отрываясь от телефона, — Шани сегодня говорила со мной твоими репликами. Ты с этими каламбурами завязывай. Иорвет смеется в кулак, и ведьмак недовольно смотрит в его сторону. — А тебя зовут на осмотр! — Волк тыкает в эльфа пальцем, и выглядит это ребячливо и странно. — Так что после своих мытарств первым делом отправишься на рентген и сдавать полноценные анализы. — Это карта, — тихо растолковывает Бьянка шпиону. — все варианты возможного отступления Радовида. На крышах домов, отмеченных крестиками, будут сидеть эльфские снайперы. — Ебать мой хуй, дорогуша. Если Радовид после такого выживет, я съем мешок бесова дерьма. У тебя найдется такое, Гера? Ведьмак задумчиво ковыряет щетину, украдкой наблюдая за Верноном и Иорветом. Между ними какое-то парадоксальное, пугающее согласие и понимание. Как будто они успели залезть друг другу в головы, потеряться и найтись. — Угу. У меня найдется. Вернон что-то показывает эльфу, держа перед ним свой старый, потрепанный кошелек. Вряд ли это деньги — денег сейчас ни у кого, кроме Геральта, не водится. Значит, фотография. Ведьмачье чутье ловит почти семейный, умилительный образ — Бьянку, стоящую с огромным тортом посреди старой квартирки Роше. Глаза светятся — ведьмак помнит, как они у неё могут светиться, и полагает, что на фото всё так и есть. Улыбка до ушей. Цири похожа на Бьянку — именно этим, по правде. У них не такая большая разница в возрасте, и обе они еще полны надежд, что смогут изменить мир к лучшему. Это удивительно и приятно, и, несмотря на то, что им удалось пережить, они не потеряли этот внутренний свет. Геральт почти пускает слезу, думая об этом. На экране уведомление от Йенны. «Милый, » — в переписке она всегда формальна, что очень возбуждает, по правде говоря, — «я сделала глупую, но логичную вещь. Я попросила помощи у Филиппы.» Минуту ведьмак просто переваривает прочитанное, перекатывая во рту паршивый отвар, призванный исцелить его внутренние повреждения перед скорой битвой. Потом, наконец, признается себе, что ничего не понял, и отправляет жене вопросительный знак. Ответ приходит незамедлительно, и в нем отчётливо слышится виноватая интонация. «Она поможет Цири не умереть. Только у неё есть необходимые знания и навыки. Я посоветовалась с Трисс…». Геральт не дочитывает, но отхлебывает из кружки Вернона, игнорируя его взволнованный взгляд. «Трисс меня поддержала. Я знаю, что это звучит глупо и на Эйльхарт нельзя полагаться…» — Йенна, как он прекрасно её понимает, не находит слов для объяснения своего поступка. Но ведьмак знает, знает, зачем она это сделала и знает, что поступил бы так же, и неважно, сколько проблем это бы принесло. «Я просто хочу, чтобы Цири осталась жива.» Геральт отправляет ей несколько ободряющих слов и стикер с котенком. Никакое государство не стоит жизни его дочери — это эгоистично, наивно, но это его природа. Волки защищают свою стаю. Он прокашливается и говорит: — Планы изменились. Филиппа нужна нам живой. Я знаю, что Иорвету было приказано её убить. Мне Дийкстра поручил то же самое. Я так же знаю, что мы бы потерпели неудачу в этом нелегком деле. Иорвет осоловело моргает, уставившись на свои ладони. Ему кажется, что их операция теряет один из основных смыслов, и Киаран переспрашивает, беспокоясь за друга: — Прости? Почему? — Цири может умереть, спасая мир от Белого Хлада. Вот так просто. Геральту можно позавидовать. Его игра в нейтралитет делает всё проще, и его действительно не волнует ничего, кроме семьи и утопической картины мира, где все его близкие счастливы. Если бы он мог наблюдать из спокойного места за гибелью государств, он сделал бы это без промедлений и угрызений совести. Куда бы ни пошли его женщины и на что бы они не пошли — он потащится за ними, чтобы защищать, оберегать и грозно смотреть на всех их обидчиков. Он был дерьмовым напарником, если спросить Роше, и удивительным невеждой, если уточнить у Иорвета. Но, на самом деле, он заслуживал уважения. Никто кроме него не плевал на все планы с такой непосредственностью. — И только Филиппа знает, как этого избежать. — Бьянка улыбается с пониманием и горечью. — Мне нравится Цири. И я, кстати, никогда не понимала, почему нам нужно убивать Совунью. Ну, конечно, если то, что она — сука, каких поискать, не считается за причину. Иорвет стукается лбом о плечо Роше и мычит что-то невнятное. — Он хочет сказать, что ты, ебанат, сейчас срешь и не краснеешь. — Спасибо, Талер. — Ведьмак вдумчиво кивает. — Я очень ценю твою честность. — Пиздец. — Вернон чешет затылок и отпивает пива. — Ну ладно. Хуй с ней. — Хуй с ней? — Эльф взрывается от возмущения. — Вы что, шутите? Филиппа не поможет Цири. Да вы же видели, как она обошлась с Саскией! Если она видит что-то мощное и неподвластное её силам — она это подчиняет, bloede arse! — Слушай, — дипломатично бормочет Киаран, — так ведь Геральт спас Саскию. Значит, и Цири спасет. Если кто и справится с магичкой, так это ведьмак. У них… периодически получается убивать людей… Королей, чародеек… ну, ты же знаешь. Бьянка давится смехом, глядя на то, как вытягивается лицо Иорвета. Он смягчается, когда Вернон аккуратно касается его локтя, призывая к тишине. За окном новая процессия завывает: — В вечном огне Радовида портки, И тачка его дорогая! Сожжем короля и пусть весь этот мир Поймет, что такое Редания! — И че такое Редания? — язвит Талер, пиная Геральта под столом. — Да хуйня эта твоя Редания, — ловко парирует Киаран.