Дар и проклятье. Сломанный мир

      Летиция изучает мою персону, слегка наклонив голову набок. Алан тоже с интересом глядит на меня, но не встревает.       — Вот сама у него и спроси, — предлагает девочка после короткой паузы, причем так, словно делает одолжение. — Он объяснительную мне не оставил.       «Ей или вопросы твои не нравятся, или я,» — делюсь с фениксом своими наблюдениями.       «Не выдумывай. Она просто не знает мотивов Зенгу,» — не соглашается Фо.       Однако мнение феникса не успокаивает. Манера общения Шираны со мной и интонации отличаются от тех, с которыми она обращается к Алану. Даже когда говорит ему что-то со злостью, я не слышу тех ноток презрения, появляющихся в ответе мне.       Пересекаюсь взглядом с парнем как раз в тот момент, когда решаю, что еще одна подобная фраза, и терпению придет конец. Он пристально смотрит в глаза, словно пытается считать мысли в моей голове, а потом спрашивает у Шираны:       — Почему тебя так раздражает Клеа? Я буквально ощущаю, как ты бесишься, когда отвечаешь ей.       Бровь чуть дергается вверх. Он что, реально телепат?       — Меня не столько она раздражает, — уточняет Летиция, расправляя плечи и задирая подбородок еще выше, — сколько феникс, посмевший нарушить табу и вернуть ее в мир живых.       А вот теперь хочу провалиться сквозь землю. Знала, конечно, что Ширана видит меня насквозь, но не думала, что настолько. Не так я планировала рассказывать о себе. Честно говоря, совсем не планировала этого делать. Не представляю реакцию Алана на эту новость, поэтому утыкаюсь глазами в квадратные каменные плиты на полу, боясь взглянуть на него.       «Вот кто ее за язык тянул?!» — сморщившись, словно хлебнула лютой горечи, думаю я.       «Он все равно когда-нибудь узнал бы,» — утешает меня Фо.       — И что с того? — равнодушно спрашивает парень.       Изумленно вскидываю голову.       — Врачи и без фениксов возвращают людей фактически с того света, — заканчивает он. Алан вообще не смотрит в мою сторону, и на лице нет ни капли испуга или отвращения.       — Тебя совсем не удивляет, что я уже умирала? — не могу поверить, что он не видит в этом ничего необычного.       — Мне жаль, что это случилось с тобой, — обращается он ко мне с сочувствием. — Но сейчас же ты живая.       Я все еще в замешательстве, но слова парня позволяют мне немного расслабиться.       — Ни один здравомыслящий феникс не станет воскрешать мертвеца, — с укором произносит девочка, кидая на брата воинственный взгляд.       — Почему? Она же не зомби. Вроде, — чуть сомневается Алан, бегло оценивая мой внешний вид, отчего я разочарованно закатываю глаза и делаю глубокий вдох.       — А разве ты сам не видел, как слаба ее жизненная энергия? — вдруг вдохновенно спрашивает Ширана, и до меня вдруг доходит, когда и как она все поняла. — Феникс — единственное, что до сих пор удерживает эту девчонку в мире живых!       «Хочешь, я сам ей все объясню?» — предлагает Фо, но я тоже больше не могу молчать.       — Да, это так, — подтверждаю ее слова, четко и достаточно громко. Оба взгляда немедленно устремляются ко мне. — Без Фо мне долго не протянуть. Но я совершенно точно не оживший труп, а нормальное живое существо со способностью думать и чувствовать. И вообще, разве речь сейчас обо мне? Или, — поворачиваюсь к девочке, — ты сделала с Летицией тоже самое, и теперь не знаешь, как завершить договор, не нарушив его?       — Конечно, нет! Я не совершила бы подобную глупость! — озлобленно шипит на меня Ширана.       — Да что такого ужасного в воскрешении? — подключается к нашему диалогу Алан. — Клеа же почти нормальный человек. В чем проблема?       — Почти? — недовольно смотрю на парня.       — Так ведь оборотень не совсем человек, — чуть заминается тот.       Не успеваю возмутиться по поводу звания оборотня, как Летиция с неподдельной болью в голосе спрашивает:       — Она может и нормальная, но разве стоит ее жалкое существование жизни феникса?       — О чем ты? — не понимаю ее переживаний, ведь фениксы многократно проживают свои жизни с людьми.       — О том, что твоя смерть поставит точку и на его вечности, — словно гром в ясном небе ошеломляет меня Ширана.       «Как это? Фо, о чем она говорит? Это же ложь?» — в панике засыпаю феникса вопросами.       «Нет,» — спокойно отвечает он. — «Это правда. Я больше не смогу переродиться.»       Наверное, шок на моем лице читается слишком явно, потому что я получаю одновременно два вопроса.       — Он не сказал тебе? — картинно удивляется девочка.       — Ты в порядке? — интересуется встревоженный Алан.       Нет. Не в порядке. Всего пару часов назад я злилась на Фо, когда тот отчитывал меня за халатное отношение к собственной жизни, а сейчас чувство вины буквально сгрызает изнутри. Как же беспечна я была. Эгоистично полагала, что рискую лишь собой, и феникс, покинув мое тело, спустя какое-то время переродится вновь.       «Почему… Фо, ты же…» — не могу четко сформулировать фразы, предназначенные фениксу. Кажется, что мысли дрожат, подобно словам на языке, вырываясь невнятными обрывками.       «Вот только не смей винить себя!» — строго велит Фо. — «Сохранить тебе жизнь — обоюдное соглашение между твоей матерью и мной. Мы оба прекрасно знали, на что идем.»       Но я никак не могу успокоиться. Не осознаю, что происходит вокруг, куда смотрю и что вижу. Совсем не разбираю звуки, что доносятся до моих ушей. Кажется, даже пошевелиться не могу. Или не хочу. Не понимаю. Как не понимаю и того, почему феникс променял свою вечность на столь никчемного человека, как я.       — П-почему? — едва слышно бормочу, глядя в пустоту перед собой. Из-за меня не только погибла мама, Фо тоже обречен…       А мир? Что станет с Ярринсталлом, когда он потеряет своего создателя? Вдруг смерть Фо приведет к хаосу в его мире? Или того хуже, к разрушению. Тогда… Я, что действительно, проклятый феникс? Мне что, никак не избежать этой участи? Я ведь не смогу жить вечно…       «Да возьми же себя в руки!» — злится Фо, прогоняя по телу обжигающую волну, и, больно сжав что-то под ребрами, заставляет согнуться пополам в выдохе. Я сразу же начинаю кашлять, захлебнувшись от рефлекторного резко сделанного вдоха.       — Тебе плохо? Что с тобой? — внезапно оглушает Алан. Я жмурюсь и дергаюсь прочь от звука, одновременно ощущая, как крепкие руки удерживают меня на месте, не позволяя отклонится полностью. Сбитое фениксом дыхание, с каждым приступом кашля, подобно эху, разносит этот и без того болезненный звон в ушах по всей голове.       — Клеа, скажи хоть что-нибудь! — взволнованно продолжает громыхать голос где-то надо мной.       Отворачиваюсь и сильнее зажмуриваюсь. Голова гудит невыносимо.       — Не ори… — умоляюще выдавливаю из себя, одновременно щекой и носом прижимаюсь к плечу. Кашель повторяется еще несколько раз, и спустя некоторое время я начинаю дышать ровно. Замираю, наблюдая как ноющая головная боль тонет в неподвижном спокойствии.       «Ну как? Тебе все еще жаль меня?» — глумится феникс.       Вот гаденыш!       Плотно сжимаю челюсти, подавляя свою злобу. Мысли Фо причиняют дискомфорта ничуть не меньше, чем голос Алана, и феникс прекрасно знает об этом. И все же он прав — жалеть его или горевать о том, чего уже не изменить или еще не произошло, не имеет смысла.       «Умолкни, пожалуйста,» — стараюсь ответить сдержанно, но по итогу все равно огрызаюсь.       «Так-то лучше,» — удовлетворенно произносит Фо и затихает.       — Клеа? — тем временем осторожно зовет все тот же голос, но звучит уже в нормальном звуковом диапазоне.       Я плавно поднимаю голову и медленно открываю глаза. Свет кажется непривычно ярким, заставляет щурится, да и фокус ловится не сразу.       Первое, что вижу, встревоженное лицо парня, нависшее сверху. Все же странные у него нравы. Подстригся бы, а то ни длинно, ни коротко — отростки какие-то висят, как сосульки.       Поняв, что я пришла в себя и смотрю на него вполне осознанно, парень выпрямляется. Лицо отдаляется, напряженные хмурые складки над его переносицей разглаживаются, меняя выражение на облегчение, а пряди волос падают обратно на лоб. Рук, сковавших мои предплечья, он так и не разжимает.       — И что это только что было? — интересуется Алан.       — Небольшой внутренний конфликт, — отвечаю я, осознавая, что мы оба почему-то сидим на полу. Парень удивленно приподнимает брови, но меня волнует не он, и я быстро оглядываюсь в поисках девочки.       Летиция перепугано смотрит на меня с высоты своего стула, крепко вцепившись руками в сиденье. Она снова забралась на него с ногами, поджав их под себя. Настоящая маленькая девочка, а не своенравная Ширана, захватившая власть.       — Кажется, я вас немного напугала. Мне жаль. Уже все в порядке, — слабо улыбаюсь ей. Потом вновь поворачиваю голову к недоумевающему Алану и усмехаюсь, — Забавно, вы нервничаете одинаково. Только, в отличие от стула и зомби, я ощущаю боль.       Парень еще с секунду растерянно смотрит, соображая, что я пытаюсь донести, затем разжимает руки и поднимается.       — Ненормальная, — ворчит он. — Если б не знал, что внутри тебя еще одна сущность, не сомневался бы, что крышей поехала. Вечно ведешь себя как припадочная.       — Да ты ничуть не лучше, — обиженно огрызаюсь в ответ, поднимаясь следом и поправляя одежду. — И без разговоров в голове творишь необъяснимую дичь: то набрасываешься, как зверь и душишь, то подмешиваешь всякую дрянь в еду. Ширана явно не прогадала! Отличный дуэт психов из вас выйдет!       От обиды я, конечно, немного приукрасила и преувеличила, но, похоже, мне удалось задеть парня за живое. Он смотрит на меня осудительно, угрюмо опустив брови, потом и вовсе отводит глаза и напряженно дергает уголком рта. Хотелось бы мне знать, найдется ли у него, что сказать в ответ, но наш обмен любезностями прерывает робкий вопрос Летиции:       — А умирать страшно? Это больно?       Я сразу понимаю, что вопрос адресован именно мне, и поворачиваюсь к вопрошающей неохотно. Девочка выглядит взволнованно, продолжает сжимать сиденье стула и сразу же прячет глаза, стоит мне взглянуть на нее.       Возможно, она уже жалеет, что задала такой смелый вопрос. И, вероятно, знание самого ответа страшит ее также сильно, как и незнание.       — Рано тебе думать о таких вещах, — строго заявляет Алан.       Он делает шаг в ее сторону, останавливается перед стулом, а затем приседает на корточки, задирая голову, так, что Летиция смотрит на него сверху.       — Летти, послушай. Никто не причинит тебе вреда, — произносит он медленно, делая четкие паузы меж слов. Он говорит негромко, вкладывая в голос мягкие теплые нотки, которые я никогда не слышала прежде. — Я обещаю, что заберу Ширану, как только буду готов. И с тобой все будет в порядке. Ты веришь мне?       Девочка глядит на брата очень внимательно и ловит каждое его слово. Когда тот задает вопрос, она, чуть помедлив, кивает и наконец-то отпускает обитое сиденье стула.       — Вот и хорошо, — улыбается Алан, и лицо девочки расцветает следом.       Потом Летиция с интересом отводит глаза в сторону. Брови едва заметно приподнимаются, девочка бросает на меня удивленно-задумчивый взгляд и возвращает его к парню, все также, сидящему перед ней.       — А могу я поговорить только с тобой? — спрашивает она.       Я хмурюсь. Эта затея не кажется мне здравой. Даже если Ширана не может сама ускорить срок своего заключения в теле девочки, мне все равно боязно бесконтрольно оставлять их одних. Тем более, эта плутовка, явно что-то сказала Летиции, и хотелось бы знать, что именно.       Алан поворачивает голову. Видя мое неодобрение, он поднимается, отходит от сестры и становится рядом, уперевшись в стол. Теперь они оба выжидательно глядят на меня.       — Ну, уж нет, — не соглашаюсь я, хоть парень не вымолвил еще ни слова, и плюхаюсь обратно на стул, как раз напротив него.       — Ничего плохого не случится, не беспокойся, — произносит Алан.       Закидываю одну ногу на другую, усаживаясь поудобнее, поправляю подол платья и скрещиваю руки под грудью.       — Кто знает, что еще выкинет твоя вторая сущность, — остаюсь непреклонна я.       — Ширана больше не сделает ничего без моего позволения, — пытается убедить меня он.       — С чего это ты взял?       — Сама же сказала, что я главный. Пока ты тут в обмороки падала, я попросил ее скрыться и запретил самовольно высовываться, — также невозмутимо отвечает парень.       Надуваю щеки и с сомнением поглядываю то на уверенно ожидающего Алана, то на совершенно спокойную Летицию. Аргументов, кроме личной неприязни к его фениксу, у меня нет. Но не могу же я перечить сама себе, заявляя, что не стоит верить Ширане, когда так старательно убеждала парня в обратном.       — Хорошо. Подожду в гостиной, — сдаюсь я. Не хотя, поднимаюсь и направляюсь к выходу кухни, всем своим видом показывая, как недовольна их решением.

***

      Нервно убираю челку наверх, словно это действие поможет навести порядок в голове. Но стоит мне опустить руку, как она моментально возвращается обратно на лоб.       — А это не перебор? — спрашиваю, все еще с сомнением глядя на бутылку с так называемой водой перед собой. Я уже и не рад, что подтолкнул Ширану к подобной мысли.       — Сам сказал, что она не согласится, — грустно отвечает сестра. Летти тоже рассматривает бутылку, стоящую посреди стола между нами, силясь узреть, что же происходит внутри, но по разочарованному вздоху понимаю, что у нее ничего не выходит.       Я же, на каком-то совсем ином уровне восприятия, вижу, как частицы воды обволакивают и поглощают искорки энергии феникса, удерживающие в себе расслабляющую настойку Томаса. В конечном итоге жидкость остается прозрачной, и никак, кроме как фантастикой, назвать это явление не могу.       Ширана делает все сама, я только наблюдаю за процессом, запоминая ощущения от окружающих меня потоков энергий. Думаю, что теперь, когда они стали видны мне, вполне могу научиться и осуществлять такое без помощи феникса, заимствуя лишь его силу. Но это в будущем, а сейчас…       Делаю еще один мучительный вдох.       — Мне не нравится эта идея, — все-таки произношу я, когда последние искорки растворяются в водной материи. — Нет, в чем-то Ширана права, мне любопытно, но… Я вижу слишком много «но».       Странно вот так делится соображениями с семилетней сестрой. Каждый раз сомневаюсь, как озвучивать свои мысли, чтобы не ляпнуть лишнего при ребенке, особенно пребывая в полном несогласии с происходящим. Большого труда мне стоило сдержаться, чтобы не выругаться, когда Летти только озвучила предложение Шираны.       По началу ее идея показалась мне совершенно безумной, хоть и не лишенной смысла. Однако еще безбашенней оказался план по привлечению к задуманному Клеа, после того, как я усомнился в непосредственном согласии волчицы участвовать в первоначальном сценарии.       — Ширана просит довериться ей. Говорит, что так быстрее всего. Не волнуйся, Клеарлин же будет с тобой, — большими оленьими глазами глядит на меня Летиция.       — Неужели, нельзя делать все здесь и без нее? — не понимаю я своего феникса. Удивляет эта переменчивость: то не выносит присутствия девочки-волчицы, то она обязательно должна быть рядом во время моей «миссии». Хотя, признаться, при таком раскладе мне будет куда спокойнее, если рядом будет хоть кто-то.       Сестра несогласно мотает головой:       — Ширана считает, что Клеарлин твой ключ к успеху. Она очень любит фениксов и может помочь тебе понять их и полюбить.       Понять? Допускаю. Полюбить? Не уверен, что для меня это в принципе возможно, потому как пока я едва готов смириться даже с фактом.       Что до Клеа, — она так яро защищала права фениксов и настаивала, что я поступаю жестоко, сдерживая свои эмоции, — да, она точно ценит этих существ. И шок, вызванный известием об отказе Фо от бессмертия, был слишком сильным. Похоже, у них и правда крепкая связь.       Хорошо, признаю, толк от Клеа будет. Как минимум потому, что она в ладах со своим фениксом. Да и место ей знакомо. Вот только в этом вся загвоздка…       Обреченно вздыхаю. Беру бутылку со стола и закручиваю крышкой, которую вертел в руке все это время.       — Чувствую, что пожалею об этом, — печально заключаю я и поднимаюсь. Мне стоит поторопиться, пока Лили все еще спит. Она, сто процентов, будет против нашей задумки. А что произойдет после, и думать не хочу. Даже если Летти ей все объяснит, Лил наверняка будет чувствовать себя преданной.       Стоп. Я что, собираюсь поступить также, как моя мать? Просто решу исчезнуть из ее жизни? Как же мерзко… Вдвойне омерзительно после вчерашнего.       — Алан, — робко окликает меня Летиция.       — Что-то еще хочет сказать? — настороженно спрашиваю я.       — Нет… Просто… — девочка беспокойно елозит на стуле, явно на что-то решаясь. Она поджимает губы, надувает щеки, вдавливает и неуклюже крутит пальцами по поверхности стола, а глаза перескакивают то вниз, то в сторону, не находя себе места.       — Можно… взять твою приставку? — наконец произносит она и украдкой посматривает на меня. — Мама не разрешает.       Ее безобидный вопрос с одной стороны дарит облегчение, что Ширана сказала все, что хотела, а с другой — возвращает к еще одной теме, которая меня не на шутку волнует.       — Почему она не разрешает трогать вещи в моей комнате? — хочу понять, насколько мать поехала крышей.       — Мама говорит, что ты не любишь, когда трогают твои вещи, и как только вернешься, сам все разберешь, — объясняет мне сестра и торопливо добавляет:       — Она не считает тебя монстром. Мама очень ждала тебя.       Хорошая попытка надавить на жалость. Не знаю уж, осознанная или нет. Но я по-прежнему не готов простить эту женщину. Сомневаюсь, что вообще смогу. Летиция — другое дело, для нее Элоиза заботливая любящая мама, оберегающая и готовая идти на жертвы ради блага своего ребенка. Вряд ли сестра понимает, как мне больно, от поступка матери. Вот почему, я так не хочу причинять подобную боль Лил.       — Забирай все, что нравится, — равнодушно даю свое разрешение девочке. — И скажи маме, чтобы разобрала весь этот хлам. Он мне не нужен.       — Ура! Ты самый лучший брат! — Летиция расплывается в улыбке и хлопает в ладоши от удовольствия.       — Летти, могу и я кое о чем тебя попросить? — прерываю ее веселье.       — О чем? — девочка прекращает хлопки и заинтересованно вытягивает шею вперед.       — Когда будешь объяснять Лили, что случилось, скажи, что мне жаль. Нет, не так… — спотыкаюсь, пытаясь собраться и облечь в слова рой своих спутанных мыслей. Произнести это намного сложнее, чем кажется. — Скажи, что ее… парень… настоящий… эм… засранец. Но он будет рад остаться им, когда вернется. Если, конечно, все еще будет ей нужен…