***
Было бы наивно полагать, что Том примет происходящее с ним, как нечто само собой разумеющееся. Ни приступ сильного удушья, ни нянечка, случайным образом отлетевшая к стене, ни даже то, как он проснулся. За окном ещё только начало темнеть после заката, а Том вяло просыпался. Это было неприятное пробуждение, мальчик медленно проморгался раскрасневшимися глазами, саднящее горло при вдохе издавало тихое сипение. Одновременно с этим было очень тепло и уютно. Так, как никогда не было в приюте. Ни разу в своей жизни Том не испытывал это ощущение. Его окутало будто большое тёплое одеяло. Только вот оно бы точно не дышало в макушку… Это дыхание он заметил не сразу, может, через пару минут. Мягкое и ровное, как у спящей кошки. Первой ассоциацией была именно кошка, за которой Том наблюдал утром, пока она спала на крыльце. Но, когда почувствовала мальчика, стремительно скрылась за забором приюта, мелькая чёрным хвостом. Правда, будь то, что сейчас дышит ему в растрёпанные кудри, кошкой, её размеры должны были быть немаленькими. В конце концов, кошка это или нет, Тому было приятно, поэтому он провалялся так ещё несколько десятков минут. За окном уже давно стемнело, но из-за облаков звёзд не было видно. Вскоре мальчик всё же выбрался из кольца тёплых невидимых рук. Света с улицы едва ли хватило на то, чтобы осмотреть комнату, и Том лёгкими прикосновениями находил границы этого нечто. Оно было большим. Может раза в два больше. Или ему так казалось… Оно всё ещё спало, опираясь на стену и наполовину закутавшись в одеяло. Выглядело это, как приклеенная к стене ткань и продавленная часть матраса. У Тома всё это не вызывало никакого страха, разве что интерес и n-ное количество вопросов. Например, банальное, что это? Или, поинтересней, как бы священник из воскресной школы отреагировал на такое? Обозвал бы проделками демонов и облил святой водой? Стоит ли опасаться этого?.. Включив свет в комнате, Том ещё раз оглядел место, где оно сидит. Ожидаемо, ничего не видно. А в маленьком тусклом зеркальце, что большую часть времени лежало в шкафу, он заметил одну большую проблему. На шее неровными отметинами расползлись яркие синяки в форме человеческих рук. За такой вид ему бы ещё больше попало от воспитательниц. Мальчик не понимал природу этой ненависти со стороны буквально всех окружающих и то ли не знал, как это изменить, то ли не хотел. Впрочем, просто закрыть синяки было достаточно, чтобы избежать конфликтов. Поэтому Том отыскал поношенный свитер с высоким горлом и поменял рубашку на него. Грубая шерсть на голое тело вызывала небольшое раздражение и желание почесаться. Но ничего лучше у него не было, и он вернулся обратно на кровать, выключив изредка мигающий свет. Том, немного подумав, накрылся одеялом и улёгся обратно на «большую спящую кошку», возвращаясь в тёплые объятия. Положил щёку на что-то мягкое, прикрывая глаза. Всё это вызывало крайне смешанные чувства. На периферии слуха ещё слышался разговор нянечек с детьми, готовящимися ко сну.***
А вот утро и правда было довольно интересным. Том с рьяным непониманием оглядывал свою, только вчера бывшую бесцветной, комнату и кривился. Будто и вовсе это не его комнатка. Мальчик честно не знал, что помещение может быть настолько ярким, порой сомневался, что вообще существуют такие цвета. Конечно, у него были предположения насчёт этого. Возможно он ещё спит, и, видимо, снится ему кошмар. Или он проснулся не у себя в приюте, но там есть такие нюансы, как ещё дополнительные десять вопросов. Но на подоконнике всё ещё лежали его камушки-сувениры с летних поездок к деревушке на берегу океана, и царапинки в углу плитки стены прямо за металлическим бортиком кровати. Даже трещины побелки на потолке всё те же. Да, это без сомнения была комната Тома. Только вся красная и золотая. Мальчик усиленно потер глаза, и — О, Чудо! — комната вновь приобрела прежний цвет. Это удивило мальчика ещё сильнее, потому как в собственные галлюцинации ему не сильно верилось. Том слез с кровати, прошелся по холодному полу в сиреневых носках и остановился у шкафа. Открыв дверцу мальчик вновь увидел своё отражение в зеркале и в недоумении замер. Вся его одежда, та, что была надета, и та, что лежала на полочке, была разных оттенков фиолетового. Но он точно помнил, что всю его жизнь граница расцветки не превышала коричневый, болотный и серый. Риддл не представлял, что нужно сделать с одеждой, чтобы она вернулась к прежнему цвету, поэтому медленно прикрыл шкаф, отыскал раскиданные башмаки под кроватью, что примечательно, они остались обычными. Мальчик направился в соседний коридор, чтобы умыться и привести себя в порядок. Встретившаяся на пути девочка, на пару лет старше Тома, удивлённо и молча оглянулась ему вслед. У неё самой, видимо, точно не было одежды такого оттенка. Почистив зубы и ополоснув лицо, припухшее после сна, мальчик глянул в зеркало. Мог вполне сказать что-то на подобии: «Бывало и лучше», но это и без слов было ясно. Том взъерошил кудри, до этого сбившиеся на одну сторону, и пальцами прочесал их, выправляя по пробору. Когда он в следующий раз поднял глаза к зеркалу, то его свитер был далеко не сиреневый. Изумрудно-зелёный, даже грубый поношенный свитер в таком цвете смотрелся приятно. — Да, ты даже в обычном зелёном смотришься, как потомственный слизеринец… Чисто технически, так оно и есть… — стоящий за его спиной Гарри снова размышлял вслух, — Может всё же красный? — парень щелкнул пальцами, а Том так подозрительно глянул на себя и ещё раз потёр глаза кулачками. За прошедшую ночь перемены интерьера Гарри столько раз произнёс заклинание Колорум, что потом просто поленился, а оно и без слов продолжило прекрасно работать. Утром он вдоволь посмеялся с Риддла. Пожалел, что не захватил с собой из 1997 маггловский фотоаппарат, потому как эмоции мальчика были неподражаемы. Даже, когда Гарри одним Фините Инкантатем вернул почти всей комнате прежний облик, он хохотал над простым детским недоумением. Если бы Риддл тогда вернулся на кровать, однозначно бы почувствовал присутствие смеющегося. В самом деле странно, что такого интересного он в этом занятии нашел. Может для третьекурсника это было смешно, но для того, кто сражался на войне, странно… Правда, разве кто осудит? У него самого как такового детства не было, а вся учёба в школе — это попытаться не умереть от созданий в замке и Лорда вне его стен. Может немного веселья и ребячества ему и не повредят. Как говорится, смех продлевает жизнь… После Авады, видимо, это тоже действенно. Том всё ещё хмурился, глядя на своё отражение. В какой-то момент он стал похож на жестокого убийцу, кровь чьих жертв окрасила ткань. У Гарри пробежались по спине мурашки, когда взгляд Риддла застыл примерно там, где в зеркале должен был отражаться парень. Хотя, как приличный призрак, отражения Гарри не имел… — Или это к вампирам относилось?.. Да не суть, — Гарри вернул свитеру сиреневый оттенок, отменив заклинание на шортах и гольфах, — Замечу, тебе очень это идет… Правда, только маленькому тебе. Не захочу представлять Волан-де-Морта в фиолетовой мантии… Как Дамблдора. Легким движением руки теперь уже вся его одежда вернулась в прежнее состояние, а со следующем заклинанием помутневшее за годы зеркало стало переливаться, как масляное пятно на поверхности воды. Свет, попадающий в него, окрашивал помещение в почти прозрачные цвета радуги. Блики расползались по стенам, маячили на побеленном потолке и вяло двигались с места на место. Гарри мог это сравнить с плёнкой мыльного пузыря, с тем, как при особом освещении простая пена приобретала разноцветные бензиновые переливы. Но всё же во всей этой ситуации парня больше веселило поведение Риддла. Его реакция на странные происшествия. Мальчик и правда отчасти был удивлён, магия всегда завораживала детей, также на его лице присутствовало некое недовольное выражение. Том хмурил бровки, поджимал и кривил губы в основном только оттого, что ему претило осознание его собственного непонимания. Этот маленький будущий тиран с маниакальной тягой к контролю сейчас не хотел мириться с тем, что происходило что-то вне границ его знания. В это время Гарри просто наслаждался тем, как блики, даже в этот несолнечный день, играют в ванной, тем, как вложил небольшую частичку души, пока невербально перекрашивал комнату, тем, как прекрасно это невоенное, мирное время… Да, оставалось достаточно проблем этого времени, чтобы Гарри немного пожалел о своём нахождении тут, например кризисы, голод среди небогатого и многочисленного населения или приближающаяся маггловская мировая война… А парень с каждым часом, проведённым здесь, осознавал, что постепенно камень, прикованный той магической войной к его шее, потихоньку ослабляет хватку, давая глубже дышать. Определённо, он может нетипично реагировать на некоторые вещи. В конце концов, Гарри может просто радоваться мелочам. Сейчас он просто сиял от того, что приводил в недоумение ребёнка, балуясь с цветом его комнаты и одежды. Настолько ему не хватало каких-то несущественных и даже глупых занятий тогда… Настолько он готов сейчас забыть, что только недавно находился на поле боя, что месяцами скрывался в отдалённых местах планеты, что терял друзей и товарищей. Даже сейчас, когда у него и тела то материального нет и друзей поблизости, не просто готов, хотел бы забыть… — Может сильный Обливиэйт? — малость истерическая усмешка сменила беззаботную улыбку, — И не было войны, смертей, одиночества, боли… И меня, наверное, не было. Был просто странный призрак Гарри, а может и не Гарри, может звали бы его по-другому… — парень рвано вздохнул, и взгляд его погрустнел, — И не было бы моих лет в Хогвартсе, друзей, приключений… магии… Видимо, меня тоже не было. На самом деле Гарри бы и не стал стирать себе память, может нашел бы и другой способ забыть… Или забыться. Те счастливые воспоминания, что принесли ему годы, он ещё долго будет трепетно хранить в сердце, оберегать, но не ворошить. Возможно, ему нужны новые воспоминания, приключения, события, чтобы заполнить пустоту от одиночества здесь. — Новые приключения, — задумчиво хмыкнул Гарри, — Я, скорей всего, просто адреналиновый наркоман. Меня убили, а я снова хочу чего-то. Невероятно глупо… — губы вновь растянулись в улыбку, и он вернулся к наблюдению за Риддлом. У Гарри так и не сформировалась чёткая мысль, зачем же ему взаимодействовать с маленьким Темным Лордом. Он просто прицепился к мальчику и ходил хвостиком по всему приюту. Также парень чувствовал вину. Не в его стиле было вести себя обычно с ребёнком, которого накануне пытался задушить. Когда Риддл вернулся в комнату, Гарри виновато укорял себя в случившемся. Пока мальчик достал с полки шкафа старую потрёпанную книгу с закладкой из засохшего листика и уселся читать на кровать, парень тихонько подобрался и пальцами аккуратно отодвинул воротник свитера. Ему предстали коричнево-фиолетовые синяки, обхватывающие всю тонкую шею ребёнка. Гарри чувствовал просто невероятную потребность извиниться перед Риддлом, но тот не мог его услышать. Парень понимал, что извинения не помогут синякам быстрее исчезнуть, но его совесть просто выворачивалась наизнанку, не давая Гарри успокоиться. Он мягко коснулся рукой холодной кожи под свитером и погладил, огибая синяки, чтобы не оставлять больший дискомфорт. Риддл же крупно вздрогнул плечами и резко обернулся. Чужая рука всё ещё ощущалась под воротником, и мальчик положил свою руку так, что ухватил Гарри за запястье. Парень остался неподвижен, а вот Том, осмелев, развернулся и принялся исследовать гостя. С ночных фактов мальчик запомнил только то, что ЭТО что-то большое и тёплое, немного, но на тот момент его больше и не волновало. Для Гарри же дела обстояли немного иначе, в его воображении и восприятии маленький Риддл больше походил на змею, что медленно, но верно пробирается к добыче. Парень не мог двинуться с кровати, так и сидел, пока Том, прощупывая его руку всё выше и выше, приближался к нему. Мальчик мог почувствовать наличие рубашки, но без видимого объекта не мог понять насколько ткань грубая или гладкая. Риддлу пришлось забраться на постель с ногами, когда его ручка дошла до шеи Гарри. Поттер понимал, что существенного вреда ребёнок ему в ответ причинить не сможет, но тот легко перешел на изучение лица. Лицо мальчика озаряла не улыбка, но жгучий интерес в глазах. Каким образом Гарри почувствовал себя зайцем, да, большим зайцем, но перед змеёй, десяток секунд назад он сам понять не мог. Правда Риддл тянул разве что на ужика. Ребёнок не испытывал страха к неизвестному от слова совсем. Возможно, поэтому он так рьяно искал Тайную комнату с огромным смертоносным чудовищем. — Или у тебя просто нет инстинкта самосохранения, — произвёл умозаключение Гарри, мгновенно смутившись следом, — А, черт! У меня ведь тоже… Ладно, один: один. Парень старался не уклоняться от руки ребёнка, пока тот не ткнул ему в правый глаз. Он нахмурился и перехватил пальцы Риддла, уводя их от лица. Мальчик пересел ещё ближе и запустил руки в его гриффиндорскую лохматую гриву. Гарри помнил, что на третьем-четвёртом курсе на голове его постоянно царила инсталляция маггловской картины «Девятый вал», даже Гермиона со своей дотошностью не смогла разобраться в этой задаче. На пятом курсе его хотя бы удачно постригли, но на четвёртом кто-то мягко сравнил его с Хагридом. Том же не мог оторваться от его волос, будто парикмахер, что будет ещё полчаса после стрижки трясти волосами и перекладывать их с одной стороны на другую. Живоглот Гермионы делал точно также, просто сидел и мял своими когтистыми лапками всё, что попадалось рядом. Это, конечно, расслабляло получше любого массажа, и Гарри несколько минут просто ловил приятные ощущения. Но вот в коридоре раздался голос нянечки, которая звала детей на завтрак, и Том с толикой огорчения выпустил гриву Гарри из рук. Потом просто замер на минуту, все так же сидя рядом с парнем, и вскоре слез с кровати. Риддл закрыл книгу, перекладывая листик на другой разворот, и вернул в шкаф, поправил светло-серые гольфы. Перед выходом он ещё раз посмотрел на сидящего на кровати Гарри. Казалось, он может сейчас сказать что-то на подобии: «Подожди здесь» или «Я скоро приду», но Том ушел молча. Гарри одолела скука уже через пару минут и он направился вслед за Риддлом. В столовой утро начиналось с нестройного ряда детских голосов, нашептывающих молитву перед трапезой. Дети прикрывали глаза и старательно произносили слова заученного текста, складывали маленькие ручки в молитвенном жесте. Том едва ли походил на остальных, бормотал себе что-то под нос, косо поглядывал на детей и нянечек, что неодобрительно смотрели на него в ответ. Гарри подозревал, что бормотание Тома однозначно совпадало с текстом какой-нибудь древней книжонки по чёрной магии и призывам демонов. Только сейчас Гарри заметил, насколько дети, живущие в детском доме начала двадцатого века, отличаются от тех же сирот из его времени. Они все выглядели очень бледно и серо, как улица, где находился приют. У них были лохматые, неопрятные волосы с секущимися концами, недостаток чистой воды сказался на них. Ручки их были в трудно отмываемой пыли промышленной Англии, в ссадинах и мозолях у тех, кто постарше. Им уже приходилось работать, чтобы позволить себе что-нибудь, для чего не хватало приютского содержания. В их глазах не читалось даже того порыва к жизни, что Гарри с детстве ощущал у себя. Эти дети просто не знали, что жизнь может быть другой. Из всех них только Том и окажется на другой стороне, на стороне властвующих. Тех, кто устанавливает правила, а не подчиняется правилам других. Он узнает другую жизнь и ни за что не захочет вернуться в этот серый ад. Будь Гарри на его месте, тоже бы когтями цеплялся за магический мир. Голодным детям в это время нянечки разложили кашу по тарелкам. Парень сомневался, что таким количеством еды можно было наесться, но дети не жаловались, больше радовались, что еда вообще есть. Гарри скривился, кашу на завтрак он особенно не любил, во время учёбы в Хогвартсе еда всегда была в достатке, можно было даже сбегать на кухню к эльфам. А к этой каше он и под Авадой не притронулся бы. Гарри сомневался, что она вообще была съедобной. Но Том спокойно поглощал её, небыстро зачерпывая погнутой алюминиевой ложкой. Не отводил взгляд от своей тарелки и не обращал внимание на переговаривающихся за столом детей. Нянечки сидели за отдельным небольшим столом у второго входа в столовую, там дальше находилась кухня. Гарри вскоре подошел к Риддлу, вставая за спинкой деревянного скрипящего стула. Было удивительно смотреть на мир со стороны будущего зла. Парень не мог как-то оправдать зверства, что под предводительством Волан-де-Морта совершат Пожиратели, но мог ощутить, откуда взялась эта сила воли изменить что-то в мире у маленького мальчика из бедного приюта Англии. Ощущение беспомощности сопровождало таких детей непрерывно. Риддл в Хогвартсе осознает, что он совершенно не беспомощен, и вознамерится больше никогда не возвращаться к этому чувству. — Только ли беспомощность в детстве заставила тебя поставить на колени всю магическую Великобританию? — задумчиво спросил Гарри, легко гладя мальчика по волосам. Тот снова замер, поднося ко рту ложку с кашей, а парень недоумевал, — Как же ты сохранил хорошие кудри в таких условиях? Ставлю на магию… Невероятное умение Гарри переключаться с серьёзной темы на какую-то фигню точно бы удивило Тома, если бы он слышал редкие монологи, произносимые вне границ его слухового восприятия. Но вскоре ему пришлось вернуться к каше под недоумённым взглядом девочки, сидящей напротив. Тем временем мальчишки, уже закончившие со своей едой, начали поднимать шум, рассказывали друг другу о чём-то, гнусно шутили. Один из них утащил у Тома булку под шумок. Риддл насупился, склонился ниже к своей тарелке и не предпринял ничего. И так было ясно, что отстаивать свои права перед старшими ребятами в одиночку он не сможет, так ещё и того гляди от воспитательниц получит. Так, на примере простой булки, можно описать значительную часть неправомерных ситуаций, происходящих в стране. Мальчишка предусмотрительно перепрятал хлеб по другую сторону от себя, чтобы Том точно не смог достать. Гарри же перегнулся через плечо Риддла, разглядывая недовольство на его лице. Были подозрения, что, окажись у ребёнка сейчас волшебная палочка, жертв было бы не избежать. Вроде это обычный хлеб, но при этом Гарри точно не мог представить себе эквивалент этой ситуации. Устраивать в школе редкие битвы за едой было чем-то весёлым, можно было не задумываясь кинуть в кого-то пирожные или овсяную кашу, используя ложку как катапульту. Но здесь к еде было совершенно другое отношение, в условиях дефицита людям иначе приходилось расставлять приоритеты. Да при той же жизни у Дурслей Гарри прочувствовал все прекрасные стороны лишений и голодовок. Желания каким-либо образом возвращаться к этому не было. Разве что Гарри понимал, что начинает ощущать сочувствие к Риддлу, у него самого может условия были не люксовый номер, но он не жил во времена перед войной. А ведь скоро начнутся и маггловская и магическая войны. Да и кризис в Англии не лучшее время для существования. Гарри провёл детство в хорошем и аккуратном домике, да, ареалом его обитанием там был чулан, но несравненно лучше, чем серость, холод, обшарпанные постройки и обилие вредных отходов промышленности. С обучением дела у Поттера обстояли куда лучше. Как таковых общеобразовательных школ для детей и подростков в стране ещё не было. Существовали пансионаты для знати и интеллигенции, светские учителя и репетиторы, и, конечно, церковно-приходские учреждения. Уже существовал указ о обязательном образовании детей, но так как церковь имела большое влияние в подобных вопросах последние столетия, то светская форма обучения не приветствовалась. Потому Гарри так и удивился, когда после завтрака детей собрали и начали выводить за ограду приюта. Воскресная школа находилась в минутах двадцати ходьбы, здание выглядело, как худая церквушка с прямоугольным крылом впритык. И всё же стоит сказать, никаких возвышенных чувств она точно не вызывала у Гарри. Он видел и использовал настоящую магию, а не поклонялся какому-то странному невидимому чуваку, придумавшему крайне странную систему оценивания условий содержания людей после смерти… Чем ближе Томас находился к церкви, тем угрюмее становилось его выражение лица. Он шёл позади всех детей, что успевали болтать и задирать друг друга за спиной у няньки. Гарри шагал рядом с ним и вертел головой, Англия 30-х годов была для него неизведанным краем, в который он только начал погружение. Убранство церквушки изнутри выглядело удручающе: голые стены, истёртые деревянные скамьи, скудный угол с иконами. Дети по очереди приветствовали пастора Симона и усаживались, беря в руки потрёпанные библии. На всех не хватало книг, и сироты объединялись в группы. Риддлу достался экземпляр в единоличное пользование. Отец Симон, довольно молодой, не отличавшийся ни ростом, ни телосложением, с сухим благоговением зачитывал строки из святого писания. Дети вместе с ним повторяли знакомые молитвы. Он нередко углублялся в историю появления религии, делая отсылки на некоторых известных личностей той эпохи. Гарри крайне быстро наскучил пастор, и его монотонный голос парень пропускал мимо ушей. Немного подумав, он улизнул на улицу и взобрался на одну из крыш, укрытых черепицей. Сам удивился, насколько легко это ему удалось. Сверху открывался вид на стоящие впритык такие же домики, где-то вдали чернели фабричные трубы с едким дымом. Гарри вдохнул полной грудью и измучено улыбнулся: — Такое отвратное время… И я по своей воле здесь застрял, Мерлин! Лучше и быть не может… А если вернусь? Там война, да и я умер. И времени могло пройти достаточно, — Гарри замер и холодок прошелся по спине от мысли, озарившей его, — А если мы проиграли?! Только потому, что я — трус! — так сложно было отгородиться от мыслей, следовавших за этим выводом. И укоряться он мог бы бесконечно долго, обида на себя резко сменилась здоровым эгоизмом и обидой на всё, что происходило с ним магическом мире. С чего все решили, что только Гарри должен? Почему страшную войну свалили на плечи сироты? Кому он так задолжал, что каждый встречный-поперечный искренне верил в долг Гарри защитить мир от великого зла? Куда затерялась чёртова справедливость, ни разу в жизни не показавшаяся на глаза Гарри? Да, винить всех, кроме себя, было явно приятнее, чем винить себя. Но и это не совсем правильно. Те же Рон и Гермиона проходили испытания судьбы вместе с ним, тот же Снейп, хоть и был всегда тем ещё ублюдком в отношении Гарри, старался помочь по мере возможностей и скверного характера. Дамблдор? А он всю эту кашу и заварил. Сначала настроил Риддла против себя, затем и на Гарри повесил Тёмного Лорда с крестражами. Старый мерзавец. — Отвратно, мне просто напросто отвратительно. Надо идти дальше и навсегда забыть, что я там был должен магической Великобритании. Теперь я сам вполне могу решить, что делать. Прежде, чем что-то ещё на меня повесят, пусть найдут… — Гарри твёрдо вынес себе вердикт и ещё ненадолго остался любоваться всей красотой промышленной Англии. Спускался парень с крыши с лёгким страхом, но всё же спрыгнул запросто и удачно. Будь обычным собой, ноги точно бы переломал. В церкви к тому моменту учебное время подошло к концу, и часть приютских детей суетилась у крыльца. Гарри осторожно обошел их, стараясь не задеть, и стал выискивать кудрявого чертёнка. Как раз вспомнил, что на завтраке, после того, как задира отобрал булку у Тома, Гарри под шумок её уволок прямо у ребёнка из-под носа. Стоило бы её отдать. Но в зале со скамьями Тома не оказалось, были дети, что толпились у икон. Тогда Гарри свернул в коридор, за второй дверью в помещении. Там начиналась более жилая часть здания, стояли шкафы, лежали чьи-то вещи. Комната, за прикрытой дверью которой слышались слова отца Симона. — Отвратное предчувствие, — пробормотал Гарри и быстро направился туда. Дверь не стала скрипеть и беззвучно пропустила парня в комнату священнослужителя. — Ты же понимаешь, мальчик мой, ничего в этой жизни нельзя получить просто так, — пастор сидел рядом с Томом на пыльном, повидавшем жизнь диванчике. Полубоком отец Симон склонился к нему, одной рукой забирая книгу у ребёнка. Гарри просто скривился от этого приторного «мальчик мой», после Дамблдора это приобрело рвотный рефлекс. Том инстинктивно съёжился и сжал челюсти, нервно сглатывая. Гарри матернулся и начал скоро соображать, что лучше сделать. После чего осмотрел комнату в поисках, схватил железный подсвечник, взвесил в руке. Пастор тем временем уже просто в открытую начал лезть к ребёнку. Гарри очень недобро улыбнулся и со всей дури шибанул увесистой подставкой по затылку священника, запустившего руки под одежду Тома. Может тело четырнадцатилетнего было не так хорошо развито, как в 17, но удар получился весьма сильным. Отец Симон просто тихо завалился на подлокотник в неестественной позе, а Том вздрогнул и отпрянул, соскакивая с дивана. Гарри восстанавливал дыхание после всплеска агрессии и глядел на мальчика. Подсвечник вернулся на своё прежнее место, а у отца Симона теперь могут быть серьёзные проблемы с мозгами… Потому как, они медленно вытекали из его головы. — Ну и чего ты лыбишься? — спросил Гарри у Риддла, что хмурил брови и, сжав губы в полоску, умудрялся ухмыляться, — Мерлин, испугайся хоть для вида или разревись, а то слишком счастливый. Священник тихо хрипел и терял много крови. Гарри посчитал, что лучше поскорей убраться с места преступления, иначе на Тома спустят всех собак. Парень ухватил его за руку, чему тот удивился явно сильнее, чем грохнувшемуся рядом трупу, и собирался уводить из помещения через другой выход из церкви. Но Том остановил его и потянулся за книгой, из-за которой началась вся ситуация, Гарри угрюмо вздохнул и последовал за ребёнком. На выходе из комнаты Том утащил ещё пару книг со шкафа. — Мародёрство — это плохо, Томас, — заявил Гарри, закатывая глаза, и вышел на улицу сбоку от крыльца. Рассудив, что книги вызовут вопросы, парень легко забрал их из рук Риддла и припрятал в большой внутренний карман мантии. Том начал оглядываться, ведь книги исчезли прямо на глазах. Но Гарри направил мальчика к группе детей, которую уже собиралась уводить няня. Та сухо глянула на сироту и повела всех обратно в приют. Гарри не стал возвращаться с ними, подложил в карман Тома булку и вернулся в церковь. Наверное, именно сейчас до него начало доходить, что он убил человека. Пришлось затолкать свою совесть куда подальше и оставить гриффиндорские принципы немного позади. Стукнул и стукнул, он не собирался отказываться от поступка, ну пастор сам напросился. Лезть к сиротам? Он бы ещё младенцев насиловал. Да хрен с Риддлом, пофиг, что Тёмный Лорд, он сначала ребёнок с неустойчивой психикой. — Это же каким надо быть ушлёпком, — приговаривал Гарри, заходя в комнату священнослужителя, — Извиняюсь, это каким надо было быть ушлёпком. Беспалочковые заклинания хоть и получались в разы сильнее, чем раньше, но имели целый ряд ограничений. Например, в большинстве случаев Гарри просто не знал, как применить то или иное заклинание без палочки, как сосредоточить магию в руке, какое движение использовать. Раньше Гарри никогда не приходилось возиться с избавлением от трупа. Сначала подумывал просто напросто поджечь всю церквушку, даром что деревянная. Но отказался от идеи, это может нанести вред близстоящим домам и их жильцам. Поэтому оставалось разве что убрать следы преступления и куда-нибудь деть тело. Кровью пропахла вся комната, парня мутило от запаха и осознания, что рядом с ним труп, ставший таким из-за него самого. Но ничего не поделать, и Гарри усиленно накладывал Тергео на стену с брызгами крови, на подсвечник, что прилип к столу на запёкшуюся вязкую мозговую субстанцию, на обивку старого дивана. Парень Левикорпусом перенёс пастора на досчатый пол и разрубил тело несколькими Секо на куски, чтобы испепелить Инсендио. Голову он уничтожил первой, ему становилось не по себе от стеклянного взгляда отца Симона. Ни профессор Квирелл, ни Василиск не смотрели на своего убийцу после смерти. Правда, по вполне объяснимым причинам, один рассыпался, другого ослепили раньше. Да, паинькой Гарри точно не был. В итоге управился он за то время, что сироты возвращались в приют. Ни желания, ни памяти на дорогу не хватало и парень, собрав мозги в кучку, аппарировал. Приземление вышло с непривычки не шибко мягкое, одно счастье — никто не видел его, кувырком свалившегося на пожухлую осеннюю траву на территории детского дома. Гарри доковылял до ванной комнаты, наколдовал себе Агуаменти и довольно долго оттирал руки, они были чисты только физически, а эфемерное ощущение тошнотворной чужой крови, чуть ли не по локоть, не проходило. Когда руки совсем обледенели и стали неприятно зудеть, он движением пальцев остановил поток зачарованной воды и упёрся в раковину, заглядывая в зеркало. И оно исправно показывало убийцу, несостоявшегося Национального героя, труса, беглеца, предателя, идиота и много кого ещё… — Отвратно, — вновь повторил Гарри, видимо, это слоган сегодняшнего дня, или вся его жизнь.