***
Я долго не возвращаюсь домой. Ноги отказываются нести меня туда, где Саске, будто это я виновата в словах своей матери. Я сижу на фонарном столбе, откуда видно весь Скрытый Лист, так когда-то давным-давно сидела ещё маленькой девочкой, ещё генином. Слабой, маленькой и беззащитной, вытирающей беспомощные слезы, выглядывающей в темноте за городскими воротами знакомый, любимый силуэт. Что изменилось с тех пор? В моих руках — невиданная сила, самые великолепные нинджутсу, но всё же я чувствую себя снова той маленькой заплаканной девочкой, которая не может понять — за что?.. Я слишком много брала на себя всю жизнь. Считала себя крутым шиноби, а на деле — пряталась за спинами Саске и Наруто или вовсе валялась в отключке, пока за меня проливали кровь другие люди. Считала, что смогу убить Саске сама, когда казалось, что другого выхода нет. Отравленным кунаем. Отличный план был, нечего сказать!.. Мне казалось, я выросла и избавилась от этого гипертрофированного чувства собственной важности, но... Год назад я взяла на себя ещё более непосильную ношу, и, кажется, мои плечи не выдерживают ее... Я считала, что свет сильнее тьмы. Теперь сомневаюсь в этом все чаще. Звук потревоженного мелкого камешка заставляет меня вздрогнуть, а кунай — полететь. Не привыкшая выходить из дома без оружейного подсумка, я бы в самом красивом платье чувствовала себя голой, если б не закрепила на бедре небольшой кошелек с кунаями на широкой резинке. У меня не было времени посмотреть, кто нарушил мои размышления, но это было и не нужно: я уже стремительно летела вниз, следом за кунаем, готовя сокрушительный удар. Кошка? Мяукнув, испуганное создание, которому я, кажется, вырвала кунаем клок меха, юркнуло в кусты, а я едва успеваю остановить удар. — Не знал, что ты не любишь кошек, Сакура, — слышу я знакомый голос откуда-то сверху. Рука замирает на полпути к подсумку, когда я, наконец, различаю в темноте ещё даже не лицо, а руку с небольшой книгой в ней. — Хокаге-сама вышел проветриться перед сном? — язвлю я, пытаясь скрыть, что смущена инцидентом с кошкой. "Вот же позор, так глупо мог опростоволоситься только Наруто", - вздыхает внутренняя Сакура. Какаши-сенсей делает такое недовольное лицо, что я и через маску его различаю: — Сакура, ради всего святого. Хотя бы ты меня не называй Хокаге-сама. Мне иногда кажется, что я начинаю забывать собственное имя, — сенсей делает паузу, чтобы посмотреть на небо. — Гроза идёт, в кабинете сущая сауна, захотелось подышать минуту-другую. — И ради минуты на свежем воздухе вы переоделись в джонина? — подкалываю я. Какаши-сенсей делает страшное лицо и прикладывает палец к спрятанным за маской губам. -Что ты делаешь здесь совсем одна? Я молчу, сконфуженно выискивая глазами улетевший невесть куда кунай. Какаши-сенсей всегда умел задавать неудобные вопросы. — Вышла погулять перед сном, — нахожусь я, и спешу перевести тему. — Какаши-сенсей, есть новости от Наруто? Положительного ответа я и не ожидала. Устало опускаюсь на лавочку. — Его нет так долго, — я стараюсь, чтобы голос мой не звучал жалко, но выходит плохо. — И он так далеко... В смысле, я, конечно, знаю, он налаживает связи со страной Воды, просто он ни разу не дал о себе знать... — Не переживай за Наруто. Он — сильный шиноби. — Да я вовсе не за него волнуюсь! Вы же знаете, сенсей, он как ляпнет что-нибудь!.. Мы хохочем слишком громко для такой темной ночи, и лишь сорвавшаяся с ветки птица заставляет нас замолкнуть. Я смущённо перебираю складки праздничного кимоно и несколько ежусь. Какаши-сенсей, не отрываясь от своей похабной книжки, сообщает: — Я хотел бы видеть тебя утром, Сакура. У меня есть некоторые наброски, с которыми тебе хорошо было бы ознакомиться. — Да, Хокаге-сама, — уже нарочно дразню я Какаши-сенсея, но тут же спрашиваю, уже серьезно: — Это связано с новой больницей? — Ты уже в курсе? — сенсей удивлен настолько, что даже закрывает и прячет книжку. — Ино, — пожимаю я плечами. — Кто бы сомневался. Что ж, это действительно так. Я собираюсь организовать стройку новой больницы, и хотел бы видеть тебя завтра утром, чтобы обсудить назначение тебя старшим ирьенином в ней. Некоторое время я могу только открывать и закрывать рот, пытаясь сформировать все кружащиеся в душе эмоции в одно краткое и емкое слово. Но получается только: — Охренеть! Какаши-сенсей снова смеётся, потирая затылок, и даже в ночной темноте, даже через маску, я вижу, как он открыто улыбается. — Так что сохрани мой секрет и приходи утром. А я дойду до какой-нибудь раменной и пропущу стаканчик-другой. Хотя иногда мне кажется, что ещё немного отчётов — и я сопьюсь. И да, вот ещё... Какаши-сенсей неторопливо расстегивает на себе джонинский жилет, снимает и набрасывает его мне на плечи. Я издаю удивленный писк, выглядывая из-за широкого воротника. — Очень красивое кимоно, Сакура, но скоро выпадет роса и ты замерзнешь. Не простудись. — Но я... С едва слышимым хлопком сенсей испаряется, не давая мне возможность сказать, что я уже собираюсь домой и его жилет нужнее ему самому. Нагретый чужим телом, жилет почему-то пахнет зеленым чаем и черешней. А я вспоминаю неожиданный комплимент, вдруг хихикаю и чувствую, как мои скулы теплеют.***
Возвращаться домой через дверь мне не хочется — я всё еще избегаю Саске. Глубокая ночь — не гарантия того, что муж спит, а мне совершенно не хочется сейчас попадаться ему на глаза, тем более — в чужом мужском жилете. Ароматы черешни и чая почти выветрились, но он все еще чудесным образом согревает мои озябшие в предрассветные часы плечи. Какаши-сенсей всегда заботился о нас… Нужно несколько часов поспать и отправляться в резиденцию Хокаге. Конечно, если я смогу уснуть после таких новостей: я — и старший ирьенин. Серьезно? Я? Еще даже не назначенная официально, я уже в панике — мне кажется, что я совершенно ничего не знаю, не умею, не помню, и мне уже малодушно хочется отказаться от такой великой чести. Если я провалюсь, я не смогу смотреть в глаза Тсунаде-сама, покрою свое имя позором, голову — пеплом, сложу бандану на стол Хокаге и уйду в изгнание, питаться корешками и птичьими яйцами… Стоп! Я не включаю свет в своей комнате, просто сажусь на футон, подбираю ноги, сжимаю виски ладонями. Сакура, почему ты решила, что хуже всех? Кому еще Какаши-сенсей мог пообещать место? Ино? Почему вдруг я так боюсь? Потому что не знаю, что на эту новость скажет он? “Ты собралась рожать, - некстати влезает внутренняя Сакура. - Ты с пузом собралась чакру на пациентов тратить? Это может повредить ребенку”. Вздыхаю. Да, всё так… Нужно будет вернуть жилет и вежливо отказаться. Какаши-сенсей поймет… Только еще немножко так посижу… Жилет кажется достаточно тяжелым. Машинально хлопаю руками по широким нагрудным карманам: кажется, Какаши-сенсей забыл в них целый оружейный склад. Даже наощупь я могу точно определить, что в правом — набор кунаев, в левом — сюрикены, а во внутреннем, судя по шелесту, взрывные печати. Полностью набитый оружием, джонинский жилет может весить достаточно много, нужна немалая физическая сила, чтобы просто носить его, порой, круглосуточно. Но зачем бы Какаши-сенсею надевать жилет для прогулки по деревне? Любой шиноби Листа с радостью сложит голову для защиты своего Хокаге, вот уж в своей деревне ему бояться нечего… “Глупая ты, - никак не затыкается мое альтер-эго. — Зато в жилете есть карманы для его книжек”. Книга! Покраснев, как рак, щупаю второй внутренний карман жилета. Точно! Плоский и твердый предмет в нем — не коробочка с солдатскими пилюлями, как мне сначала показалось, а его любимая “Ича-ича”, от которой сенсей не отрывается дольше, чем на час. Думаю, он машинально сунул книжку в карман и забыл, отдавая жилет мне. Кажется, кто-то не сможет почитать под рюмочку саке, да, сенсей? Коварно ухмыльнувшись, я запускаю руку в кармашек. Хоть узнаю, о чем таком интересном писал Джирайя, что сенсей даже во время битвы за колокольчик не выпускал томик из рук. То есть, я, конечно, знаю, что там — любовный роман, но Наруто в подробности не вдавался, а сам Какаши-сенсей пояснять не спешил. Что ж, самое время скоротать последний предрассветный час за чтением… Затеплив свечу и подвинув поближе, я переодеваюсь в домашние тренировочные штаны и простую широкую футболку. Неплохо было бы заварить себе чаю и принести с кухни сладкие онигири, но — вдруг там Саске? Сейчас мне хочется побыть одной. Итак… Едва раскрыв томик, я резко захлопываю его. Пока мое лицо медленно наливается краснотой и кипятком, я пытаюсь моргать чаще и быстрее, чтобы картинка, которую я увидела первой, перестала стоять у меня в глазах. Это… Это… Я решительно открываю книжицу и быстро пролистываю несколько глав. О, твою же мать, это… Кажется, у меня сейчас кровь из носа пойдет. Серьезно. Как такое можно было читать при детях? “Акико совершенно не стесняется своей наготы. Раскинувшись на шелковых подушках, она призывно смотрит из-под опахала длинных своих ресниц на Хэруми, едва сдерживающего свою страсть. Акико медленно и вызывающе облизывает свои полные губы, прежде чем опустить длинные свои пальцы в нежную раковину любви, пахнущую пряно и остро…” От стыда я зажмуриваю один глаз, но оторваться уже не могу, читаю практически наискосок. Уши пылают, подобно двум факелам, пока я просматриваю страницу за страницей. Вот Акико “дерзко ласкает себя, заставляя Хэруми умолять о возможности присоединиться”, вот пресловутый Хэруми “тяжело дышит, пока чувственные и полные губы Акико скользят по его жезлу страсти, вырывая из груди стоны наслаждения…” Книжица пестрит картинками, весьма исчерпывающе демонстрирующими читателю, в каких именно позах Акико и Хэруми предаются греху разврата, и я, задыхаясь, не могу перевернуть страницу, прикипая взглядом к каждой из них подолгу. Это как… Это так можно было, что ли? Это, простите, и ртом, и руками, и… А как они из этой позы-то развяжутся потом? Чем дольше я пялюсь в похабную книжонку, чем отчетливее ощущаю наливающуюся тяжесть между бедер. Может быть, я что-то не так делаю? Вон, героине нравится буквально всё, что с ней вытворяет ее мужчина. И она просит еще и еще, а не уходит плакать от боли в свою комнату после соития. И ни на одном рисунке у девушки на белом гладком обнаженном теле нет синяков, какие остаются у меня… “Какой стыд! — вопит внутренняя Сакура. — Какая пошлятина! Давай попробуем!” Вот теперь я точно захлопываю книжку, засовываю поглубже в потайной карман жилета и замираю на футоне, пытаясь унять непонятное возбуждение и истому по телу. Никогда ранее я не читала и тем более, не пробовала подобного, и теперь любопытство исследователя понемногу перебарывает страх боли. Если мне удастся уговорить Саске на все те ужасные и великолепные вещи, которые творили эти два персонажа, может быть, я перестану плакать по ночам от боли и унижения, наша интимная жизнь станет куда активнее и, наконец, я понесу дитя?.. Решившись, я оставляю жилет Какаши-сенсея на футоне, а сама беру свечу и выскальзываю в коридор, осторожно переступая босыми ногами по полу. Дверь в комнату Саске приоткрыта, и мне требуется несколько секунд, чтобы сделать пару судорожных вдохов и выдохов, прижав сжатый кулак к сердцу, колотящемуся, как безумное. Еще немного, и я струшу… — Саске… — я замираю на пороге комнаты, поднимая свечу повыше. Саске не замечает ни меня, и света свечи. Он лежит на футоне в одних тренировочных штанах, закинув руку за голову, и смотрит вверх. Его Ринненган в глазах тускло мерцает, отражая блики от мечущегося под потолком пламени. Даже не складывая печатей, Саске легко играет пламенем отчаянно коптящей лучины, рисуя им в полутьме настоящие картины. И я прикрываю себе рот ладонью, чтобы не спугнуть случайным вздохом. Я легко узнаю в рисуемых под потолком силуэтах себя, Какаши-сенсея и Наруто — и вспоминаю: это же битва с Забузой Момочи! Точно! Я тогда ничего полезного не сделала, кроме как обливаться слезами страха… А картинки всё сменяют и сменяют друг друга, похожие на ожившие слайды проектора: вот мы, дети, учимся ходить по деревьям, вот битва с Гаарой — и я вишу, прижатая к дереву огромной массой песка. Саске не видит меня. Он ничего не видит сейчас, кроме своего джутсу… Я тихонько отступаю в темноту, прикрывая свечу ладонью. Как я смела плохо думать о Саске? В его жизни было столько темноты и боли, а я надеялась вытащить его своей любовью… Глупо было думать, что сразу все будет хорошо. Теперь я вижу, что в глубине души, измученной потерями и страданиями, Саске остался прежним. Он хороший. Мне нужно лишь потерпеть, и тогда он поймет, что свет сильнее тьмы. Что даже самый слабый огонек свечи способен прогнать мрак… Очарование момента вдруг нарушает отчаянный стук в дверь. Саске вздрагивает и мечущийся огонек под потолком исчезает. Но я уже несусь вниз по лестнице, готовая кого-нибудь прибить за слишком ранний визит. В голове мелькает даже глупое предположение, что это сенсей пришел за жилетом, поэтому, когда я распахиваю дверь и вижу задыхающегося от быстрого бега Котетцу с городских ворот, я несколько теряюсь. Он так тяжело дышит, что даже не может выговорить ни слова, и лишь хватает меня за руку, пытаясь тащить. — Дети, — выпаливает Котетцу, справившись с дыханием. — Наши генины. Ты нужна!