За углом начинается рай

Песка становится все больше и больше. Я уже готовлюсь к неизбежной боли, ведь верхушки деревьев все ближе, но ласковые песочные струйки обнимают меня за руки и ноги, тормозя падение, свивая гамак, в который я и обрушиваюсь с воплем. Бережно и неторопливо поддерживающий меня песок опускается, укладывая наземь. Я задираю голову и вижу, как Какаши-сенсея так же медленно и торжественно опускает на землю подхвативший его в падении песчаный дракон. — Я подозревал, что нас встретят, — вытряхивая песок из волос, невозмутимо сообщает мне сенсей. — Но чтобы встречать явился сам Казекаге… — Хокаге-сама не ожидал такой чести? Гаара появляется буквально ниоткуда — вот его не было, и вот он стоит перед нами. Он снова одет, как простой шиноби, по-походному, и я начинаю подозревать, что всех Каге объединяет нелюбовь к традиционному плащу. Хотя… Усмехаюсь одними губами, пытаясь выковырять песок из ушей: вот уж уверена, Наруто, получив плащ в свой черед, будет в нем даже спать. — Хокаге-сама не ожидал свалиться с нарисованной птицы в кучу песка, а в остальном — все прекрасно, — возвращает ухмылку Какаши-сенсей. Гаара делает такое лицо, будто у него разом заболели все зубы. — Эй, — мрачно бурчу я, — я вам не мешаю? Проклятье. Хоть приземление и было мягким, но песок у меня теперь, кажется, даже в нижнем белье. Хотя чего я хочу — это же Суна. Куда ни посмотри, впереди лишь огромная пустыня, посреди которой стоит деревня Песка. Чему удивляться, что даже голос Казекаге этого места похож на бархан, медленно накрывающий тебя с головой? Я смотрю на этого человека, такого молодого для такой ответственной должности, с этими огромными черными кругами вокруг глаз и вырезанным на лбу кандзи, а вижу Наруто, который все гонится за ним и никак не может догнать... — Эй, Коноха! — задорный женский голос окликает нас откуда-то сверху. Вновь поднимается пыль, в этот раз уже от резкого порыва ветра. Замечательно, я снова кашляю, наглотавшись песка. Разве Суна отпустила бы своего Каге без страховки? И кто защитит Гаару лучше, чем его родная сестра? Легко спрыгнувшая с ветки ближайшего дерева Темари-сан выглядит так, будто собралась на свидание — вырез ее кимоно достигает середины бедра, кокетливо открывая обзору левую ножку, обтянутую сеточкой в крупную ячейку. Есть чем залюбоваться — у Казекаге очень красивая сестра. Темари опирается на свой гигантский веер и вертит головой по сторонам: — Гаара, ты никого не уронил? — тревожно спрашивает она. — Или Шикамару бежал по низу? Внезапно мне хочется провалиться сквозь землю. Шикамару, какой ты идиот, честное слово! Такой умный, но все равно дурак! И я хороша — я же читала эту записку, я должна была понять, что Темари-сан в первую очередь просила его помощи, его защиты, а не протекции Каге! Такой превосходный стратег, и абсолютно не разбирается в чувствах женщин… Вот что теперь сказать Темари? Она ищет его глазами, высматривает на верхушках деревьев, в тенях под ними, вертит головой… и не находит. — Мне жаль, Темари-сан, — голос сенсея действительно полон сочувствия. — Шикамару с нами не было. Еще мгновение назад такое живое лицо Темари буквально каменеет. Задорная улыбка становится больше похожа на болезненный оскал, а руки стискивают веер так, что белеют пальцы. Даже исполненная достоинства осанка вдруг портится, и Темари даже кажется несколько ниже, чем минуту назад. — Что ж, — медленно выговаривает она, — наверняка у Шикамару-дурачка нашлись более важные дела… Я тоже внезапно вспомнила, что в Суне меня ждут. Я, пожалуй, своим ходом. Внезапный порыв ветра сбивает Какаши-сенсея с ног, а я не падаю лишь потому, что пока сижу на земле. Темари взбирается на самую верхушку дерева в несколько движений, распахивает там гигантский веер и запрыгивает на него, бесстрашно направляя вниз. Налетевший ураган подхватывает ее, как бумажного журавлика, и уносит в самое сердце пустыни, туда, где громоздятся друг на друге высокие сыпучие барханы. — Пожалуй, такими темпами Темари-сан будет в Суне раньше нас, — замечает сенсей. Я даже не замечаю, как плавно и осторожно поднимается в воздух песочная платформа Гаары, начиная движение к Суне. Даже не верится, что когда-то этот же песок чуть не задушил меня, подростка — так Гаара осторожен. — Темари не может летать на своем веере, — Гаара стоит на самом краю платформы, скрестив руки на груди, с видом капитана корабля. — Веер донесет ее до ближайшего бархана, а там она спрыгнет и пойдет пешком. Думаю, она хочет побыть одна. Мы не можем ждать ее, нужно скорее доставить Сакуру в госпиталь. Мне хочется спросить, что же все-таки случилось, но получается только без сил опуститься на песок. Даже падая в неизвестность, я продолжала перекачивать всю доступную мне чакру в печать Бьякуго, концентрируя ее, и сейчас продолжаю усиленно копить силы, пользуясь передышкой. Наверное, я выгляжу измотанной, потому что Какаши-сенсей опускается рядом и легонько сжимает мое плечо в знак поддержки. Мы летим быстро. За песочной платформой даже струится шлейф песка — Гаара гонит свой импровизированный транспорт с максимально доступной скоростью. Когда вдалеке показываются стены Суны, он даже не пытается снизиться — до самого госпиталя несет нас песок. В последний момент мне кажется, что Гаара забросит меня прямо в открытое окно, но все же он мягко опускает нас на крыльцо и толкает тяжелую дверь. — Там Баки, — роняет Гаара уже у самых дверей операционной. — Пожалуйста, Сакура, мне нужен этот шиноби. Спина мгновенно становится мокрой. Зная характер Гаары, можно догадаться, насколько сильно он хочет, чтобы Баки выжил. Почти машинально стягиваю волосы в высокий хвост, чтоб не лезли в лицо. Снова внутри поднимается удушливая волна неуверенности, помноженная на страх. Я все еще помню, как мне хотелось плакать над отравленными ребятами — чакра утекала бурной рекой, а яд все тянул свои щупальца к мозгу… Я надеюсь лишь на то, что местные медики сделали все, чтобы Баки еще был жив. Стерильная накидка на плечах пахнет травами, и это немного успокаивает меня, когда я берусь за ручку двери. Какаши-сенсей проходит в операционную вслед за мной, не обращая внимания на гневные взгляды потеющих вокруг раненого ирьенинов: попробуй запрети что-нибудь Каге! Впрочем, и без Какаши-сенсея операционная забита под завязку: наверное, здесь сейчас все медики Суны. Они работают в парах — зеленое мерцание исцеляющей чакры окутывает полуобнаженного Баки практически с головой. Когда у очередной пары истощенных медиков заканчиваются силы, их сразу же сменяют коллеги. В углу операционной вижу огромные корзины, до отказа заполненные солдатскими пилюлями — ирьенины поедают их горстями в ожидании своей очереди удерживать пациента в мире живых. Организационная работа медиков Суны приводит меня в восторг. Так четко, так слаженно действует коллектив, что хоть в пример приводи! Никакой беготни, паники, и когда я подхожу к операционному столу, мне уступает место только один шиноби — второй продолжает исцелять голову раненого, не пуская яд к мозгу. Баки, по сравнению с генинами Листа, выглядит неплохо. Он, по меньшей мере, в сознании, а чудовищную боль во всем теле умудряется терпеть. Только ручейки пота, сбегающие с тела этого исполина, выдают, какие нечеловеческие муки переживает несчастный. — Убей меня, девочка, пожалуйста, — рычит он, когда я готовлюсь погрузить руки в его тело. — Зачем они меня мучают? — Не разговаривайте, Баки-сан, — перебивает его оставшийся ирьенин. Делаю несколько глубоких вдохов. Тсунаде-сама учила меня концентрации. Отрешиться от происходящего вокруг, отключить раздражители, остаться наедине с пациентом даже в толпе. Медленно, очень медленно погрузить руки, окутанные зеленым мерцанием Мистической ладони, в тело пациента. Коснуться сердца — в этот момент Баки вздрагивает так, что едва не падает со стола, и пот с изможденного его лица начинает струиться быстрее. Потянуться своей чакрой к яду… Яд реагирует на чужую чакру, подобно заметившему зайца соколу. Он мгновенно присасывается к ней, начиная пожирать. Толчками силы начинают уходить из меня, но я делаю рывок — и яд покидает сердце песчаного шиноби, чтобы капнуть в услужливо подставленную миску. Конечно, ирьенины Суны сделали немало, но за те несколько часов, которые прошли от написания записки до нашего прихода, можно было лишь удерживать Баки в живых, и никак не вытянуть яд. Доставать его из клеток тяжело физически: будто поднять вековые горы, не меньше. Р-раз! Еще несколько капель стекают с пальцев. Плохо, очень плохо, без печати Бьякуго не обойтись… Едва я активирую печать и начинаю быстрее выводить яд из клеток, он тоже оживляется. Чем больше чакры я трачу на него, тем быстрее он пробирается по органам выше и выше, к мозгу. Приходится собирать его по крупицам, мельчайшим росинкам, выводить осторожно, бережно, чтоб не повредить сами клетки,и сил уходит немерено. Очистить печень, почки, кишечник… Внутренности сильно повреждены, но с этой проблемой справятся и ирьенины Суны, сейчас бы хотя бы вывести яд… — Я тебя держу, — слышу я сзади, прежде чем колени превращаются в вату. Какаши-сенсей подхватывает меня и держит на весу, будто пушинку. Сейчас я очень благодарна ему, буквально до слез, потому что становится непозволительной роскошью тратить чакру на работу собственных мышц. Собрать все свои силы, пустить в руки, погрузить в тело пальцы, дотянуться до яда, собрать его в капли, и… Р-раз! Пот со лба собирается в ручейки, стекающие прямо в глаза. Не успеваю ничего сказать: Какаши-сенсей плотнее обхватывает меня за талию, удерживая одной рукой, а второй аккуратно утирает мне лицо, смахивая пот большим пальцем. — Тебе хватит сил на печать? — шепотом спрашивает сенсей. — Сейчас, сейчас! Я никак не могу ухватиться за отраву, пожирающую почки. Яд будто играет со мной, не даваясь в руки. С каждым новым движением он все сильнее производит впечатление живого, и чем его становится меньше, тем труднее поймать мелкие брызги. Кажется, это мой предел — дальше сражаться бесполезно, яд лишь выпьет мои силы. Добрые духи, пусть все получится! Медленно достаю руки из Баки. Он наблюдает за мной снизу вверх, слизывая стекающий по губам пот, и улыбается. — Все? Теперь мне можно уйти? — хрипло спрашивает он, глядя мне прямо в глаза. — Мне придется причинить вам немного боли, — шепчу я, поскольку сил говорить громко уже нет. — Четырехгранная нефритовая печать! Баки выгибается дугой и надрывно кричит, не в силах терпеть боль. На его животе после моих пальцев проступают дымящиеся контуры печати. Она вышла более похожей на коробочку хлопка, и тянет в четыре стороны удерживающие лучи. Чувствую, как печать Бьякуго исчезает совсем и обмякаю, повисая в руках сенсея. Получилось? Баки открывает глаза и ищет меня взглядом. Его взгляд становится чище, и он даже пытается что-то сказать, но вдруг контуры печати искажаются, будто слизанные со смуглой кожи. Два ирьенина, до этого пополнявшие чакру в углу операционной, срываются с места и бегут к Баки, и я протягиваю к нему бесполезные руки без единой капли сил, чуть не плача. Но бесполезно: я уже видела эту картину. Сердце песчаного шиноби ускоряет свой ритм в несколько раз и колотится так, что слышно, наверное, и в Конохе. Невероятная боль заставляет высокое сильное тело выгибаться дугой, напрягая мускулы так, что они вот-вот должны лопнуть, подробно перерастянутой струне. Сейчас наступит конец. О, проклятие… Я даже не могу вызвать на помощь Кацую — во мне нет ни капли сил! Я его погубила… — Сакура… Уже практически отпустивший меня сенсей снова удерживает мое тело на весу, и я чувствую, как он заглядывает мне через плечо, приблизив губы к самому уху. Машинально чуть повернувшись, я понимаю, что бандана с его второго глаза переместилась на лоб, а в самом глазу с ярко-красной радужкой бешено вращается один томоэ. — Не паникуй. Не спеши, — от тихого шепота в самое ухо по позвоночнику строем начинают ходить мурашки. — Я сейчас объясню тебе, как она работает, и ты все сделаешь правильно. Сделаешь? — Да! — всхлипываю я. От нахлынувшего отчаяния я даже не сразу понимаю, зачем сенсею в данный момент шаринган. Баки кричит так, что вены на его горле набухают, как змеи. Уже четыре ирьенина пытаются вливать в него чакру, тесня меня от стола. — Слушай внимательно. Это невероятно сложная и красивая техника, Сакура. Когда ты ставишь печать, твоя чакра входит в резонанс с чакрой Баки и сплетается с ней, будто двухцветная нить, — губы сенсея едва шевелятся, но он говорит мне прямо в ухо, чтобы не слышали остальные медики, и со стороны, наверное, кажется, что он просто обнимает меня. — И ты плетешь этой двухцветной нитью кружево печати вокруг пораженного места, замедляя обменные процессы в клетках. Ты вводишь их в анабиоз, Сакура. Практически останавливаешь течение времени. Но из-за того, что не понимаешь, как работает печать, в барьере остаются дыры, будто кружево плела слепая пряха. В этих прорехах время течет с обычной скоростью, и тянет за собой обрывки "нитей" чакры, заставляя печать исчезнуть. Попробуй еще раз. — У меня нет ни капли сил, — всхлипываю я. — У меня не получится! — Помнишь, как ты питала своей чакрой Обито? Попробуй сделать обратное — забери мою и спаси его! Я напрягаюсь изо всех сил, и чувствую, как печать Бьякуго, будто щупальцами, присасывается к чакре сенсея. Толчками жизни силы возвращаются ко мне. Чакра Какаши-сенсея напоминает теплое молоко — она уютная, добрая, я снова чувствую себя в безопасности, и когда я протягиваю руки к животу Баки-сана, я снова уверена в себе. — Искусство ниндзя: Четырехгранная нефритовая печать! Внезапно операционная исчезает. Я вижу только тянущиеся от моих рук паутинки чакры, свивающиеся в ниточку, и чакру Баки, беспомощно плещущуюся вокруг органов в своей системе циркуляции. Аккуратно, бережно я беру чакру Баки, переплетая со своей, и тяну ее к себе, превращая в двухцветную нить. Что может быть проще? Как я могла не понять сразу действие печати? Я не отделяю яд от тканей, это невозможно — я останавливаю его движение, делая безопасным и безвредным. Я плету вокруг оставшихся капель в печени шиноби тончайшее кружево, подражая Ино, вышивающей узор на моем кимоно, и это кружево становится нерушимой городской стеной. Я чувствую, как мечется яд, пытаясь обмануть печать, но снова и снова встречает на пути мою чакру. Я поворачиваю пальцы, скользя по коже, Баки кричит, но теперь его крик — не признак грядущего конца. Техника завершена. Какаши-сенсей опускается со мной на пол, не в силах больше стоять. Кажется, я выпила всю его чакру, мелькает запоздалая мысль. Он тоже весь мокрый, маска пропитана потом, но я вижу, как губы под ней улыбаются. — Очень сильная и красивая техника, Сакура, — повторяет сенсей, ободряюще потрепав меня по плечу. — Такую могла придумать только ты. Вдруг наступает тишина, и я не сразу могу понять, что произошло. А затем происходит мгновенное осознание: это Баки замолчал. Мгновенно прошибает пот: умер? Но через секунду босые ноги шиноби свешиваются со стола: Баки сел. Задираю голову: на обнаженном смуглом животе дымится свежая печать. Теперь она выглядит намного более сложной: не коробочкой хлопка, а пушистым лотосом, заключенным в два оберегающих его круга. Сзади раздаются несмелые хлопки. И я не сразу понимаю, что это мне аплодируют. Баки удивленно смотрит на свою новую отметину, затем подносит к глазам руки, словно видит впервые, и губы его изгибаются в улыбке: — Что и следовало ожидать от ученицы Пятой Хокаге. А я смотрю на тяжело дышащего, но довольного Какаши-сенсея, и моя душа переполняется благодарностью и гордостью. Копирующий ниндзя Конохи, так ведь? Как я могла поверить, что он позволит мне опозориться с печатью и убить человека? Какаши-сенсей всегда был добр ко мне, порой незаслуженно добр, а мы... Хороши ученики — разбежались к другим сенсеям… — Берите выше, — я задираю голову и подмигиваю Баки в приступе озорства. — Я еще и ученица Шестого!

***

Я сижу у стены операционной и изо всех сил стараюсь не выглядеть измотанной. Какой-то добрый ирьенин подсунул мне под спину подушку и умчался к Баки, которому все еще нужно медицинское вмешательство, несмотря на вовремя спасенную жизнь. Никто не обращает внимания на меня: часть медиков вьется вокруг пациента, часть — успокаивают рвущегося в операционную Гаару. Вот и славно. Можно поспать… Скрутившись плотным бубликом, я забиваюсь в уголок и уже начинаю клевать носом, когда меня все же трогают за плечо. — Эй, Коноха, ты в порядке? — слышу я знакомый голос. — Сакура? Ч-черт! Медика сюда! — Не надо, — сонно бурчу я, обнимая подушку. — Спа-а-ать… — Нельзя здесь спать, вставай, — тормошат меня настойчивые руки. — Вот же… Какаши-сан, ну, хоть вы помогите, я ее не донесу одна. Чувствую, как меня поднимают с пола, чуть встряхивая. Как уютно и тепло… Спать… — Можно уложить ее в моей комнате. Придется отправить с вами Гаару, пусть доставит до Конохи, — предлагает тот же самый женский голос, который спрашивал, в порядке ли я. — Не надо, — мгновенно просыпаюсь я. — Мне еще в морг нужно. — Очнулась? Я нехотя открываю глаза и вижу над собой озабоченное женское лицо в обрамлении светлых хвостиков. — Темари-сан, — мне вдруг становится неловко, и я начинаю брыкаться. — Сенсей, я в порядке, отпустите меня. — Тебе нужно полежать, — не соглашается со мной Какаши-сенсей, не спеша ставить на пол. — У тебя будет истощение. — У меня уже истощение, — мотаю я головой, все-таки покидая уютное гнездо рук. — Несколько солдатских пилюль, если найдутся, и я предпочла бы вскрыть погибших. Наверное, со стороны я все же представляю жалкое зрелище, потому что сенсей хмурится. Принимаю самый беззаботный вид и жмурюсь в улыбке: пожалуйста, вы должны мне поверить, Какаши-сенсей, я не могу просто спать, когда еще нужна моя помощь… — Уже поздно. Утром выдвигаемся в Коноху, — решает сенсей, потерев затылок. — Постарайся этой ночью не только работать, Сакура. — Конечно! — хватаю под руку первого попавшегося ирьенина. — Где у вас морг? Проводите меня, пожалуйста. Конечно, я вру: я собираюсь этой ночью максимально продуктивно потрудиться, для чего с сожалением ощупываю подсумок на бедре. Всего две пилюли осталось… Если я сейчас их съем, то в Коноху меня придется нести, а я не хочу быть обузой на плечах Какаши-сенсея. Если же не съем, то рухну через пару минут, ну, или усну лицом в трупе, что тоже — перспектива не радужная. Что же делать… — У вас остались солдатские пилюли? — спрашиваю я того самого ирьенина. — Хотя бы несколько штук, я умираю от усталости. Пилюли, конечно, находятся. Вздохнув, я запиваю их большим количеством воды, мысленно извиняясь перед организмом. К сожалению, обычные пилюли и те, что я ела в пути, при совместном употреблении приводят к дикой нестабильности чакры. По прибытиИ в Коноху мне, пожалуй, понадобится отпуск на недельку. “Саске будет только рад, что я дома, а не в больнице”, — мелькает заставившая улыбнуться мысль. В морге Суны стоит звенящая тишина. Машинально поежившись от прохлады, царящей здесь, подхожу к столам, на которых лежат три прикрытых простынями тела. Еще не вскрытые, они источают такую вонь, будто гнили месяцами. На глаза от едкого запаха наворачиваются слезы, но я мужественно отбрасываю простыню с самого ближнего из тел и Скальпелем Чакры делаю первый надрез, чтобы погрузить руки в грудную полость. Исследование занимает около пары часов. Двоих шиноби я уже посмотрела и зашила, и сейчас обследую третьего, пытаясь понять, почему характер повреждений совершенно иной. Что у погибших шиноби Листа, что у первых двоих Песчаных ниндзя органы напоминали болото — зловонное и источающее миазмы. И так же — две или три царапины на теле, оставленные отравленными сэнбонами. А у третьего шиноби средних лет органокомплекс практически не поврежден, но горло распахано кунаем практически до позвоночника. Маловероятно, что нукенин, за которым мы охотимся, так резко меняет привычную тактику боя, вплоть до рукопашной.Что я упускаю?.. — Это мой дядя, — вдруг слышу я сзади и едва не поскальзываюсь на месте от неожиданности. Обернувшись, я вижу жмущегося к дверям ирьенина в защитном комбинезоне. Форма поначалу не дает разглядеть лица медика, но он отбрасывает капюшон, и я вижу девочку лет пятнадцати с еще нежно-детским лицом и неожиданно взрослым взглядом. — Послушай, эээ… — я теряюсь, не зная, как начать разговор. — Тебе лучше не находиться здесь в этом случае. — Я уже видела мертвых. Я два года, как ирьенин, — девочка без единого признака страха подходит к мертвому телу родственника, чтобы коснуться успевших окоченеть пальцев. — Он был храбрым шиноби, мой дядя. Моя семья гордится им. В голос девочки все же пробираются дрожащие нотки и она отворачивается, чтобы сморгнуть слезы. — Послушай, — я стараюсь говорить как можно мягче. — Мне нужно закончить исследование. Если ты хочешь попрощаться с дядей, подожди несколько минут, я должна привести его в должный вид… — Не разговаривайте со мной, как с ребенком, — раздраженно передергивает плечами девочка. — Я — шиноби своей страны! Я уже чуунин! Вы ничего не знаете, верно? Не понимаете, откуда у дяди такие раны на шее! Внутреннее чутье делает стойку, подобно охотничьей собаке. — Ты пришла мне что-то рассказать? Я прикрываю тело шиноби простыней и подхожу к старательно смаргивающей слезы куноичи. Она старается не смотреть на меня, стыдясь своих эмоций, но все же сообщает рваным, натянутым детским голоском: — Дядя принес Баки-сана в госпиталь, а потом покончил с собой. Он был членом АНБУ, но решил, что выжить должен Баки-сан, потому что Баки-сан очень важен для деревни и Казекаге-сама. Я пыталась спасти его, но быстро лишилась чакры. Я ничего не смогла сделать! — Как тебя зовут? — тихо спрашиваю я девочку. — Мидори, — куноичи шмыгает носом, не отпуская мертвую руку дяди. — Прошу вас, Сакура-сан, научите меня своей Печати! Вот теперь я точно не знаю, что сказать — все умные мысли разбежались, как перепуганные мыши. — Мидори, я… — Я знаю, — перебивает девчонка нетерпеливо, — Вы скажете, что это сложная техника и вы сами учили ее несколько лет, и что вам завтра уже возвращаться в Коноху, и все равно я ничего не пойму. Но я быстро учусь, честно! Кроме дяди, у меня в АНБУ еще два старших брата, и я не переживу, если с ними что-то случится, а я смогу только смотреть, как они умирают! Внезапно вместо Мидори и ее двух каштановых хвостиков я вижу себя, впервые пришедшую к Тсунаде-сама, умирающую от страха и волнения, просящую ее быть моим сенсеем. И выражение лица у Мидори точно то же самое: она хочет быть полезной своей деревне и товарищам во что бы то ни стало. Если бы у меня было больше времени, я бы взяла эту девочку в ученицы. Пусть Саске говорит, что угодно, насчет передачи “наших” техник другим деревням — как можно смотреть в эти отчаявшиеся, красные от пролитых слез глаза и сказать “нет”? — Ты вязать умеешь? — вздохнув, спрашиваю я девочку, поднимаясь с пола. — Немного, — краснеет Мидори. — Найди мне несколько солдатских пилюль, и я попробую тебя научить. Странное, должно быть, зрелище — две куноичи сидят прямо на прохладном полу, рядом с тремя трупами, не обращая уже внимания на вонь. Наши ладони окутаны мерцанием чакры — мои руки над руками Мидори, и между нашими пальцами плетется паутинка, напоминающая кружево. Периодически моя первая ученица шипит, упустив ниточку чакры, но снова подбирает ее и вплетает в узор. Конечно, пройдет немало времени, пока Мидори сможет использовать эту технику на человеке, но и почин изучения ее впечатляет: всего четыре часа безостановочных попыток, и юная ирьенин смогла синхронизировать колебания своей чакры с моей. Ее контроль чакры поражает. “Новое поколение всегда превосходит предыдущее”, — мелькает у меня в голове. Интересно, Тсунаде-сама когда-нибудь чувствовала то же самое, когда обучала меня? Невероятно, но Мидори ухватила самую суть техники, которую я, ее создатель, не смогла понять без подсказки Какаши-сенсея. Ухватила мгновенно! — Кажется, начинает получаться, — пыхтит Мидори, отдаляя пальцы от моих еще немного. Промежутки между ниточками в кружеве мерцающей чакры становятся несколько больше, и я даже успеваю предостерегающе вскрикнуть, но уже поздно — резонанс потерян и хрупкая техника испаряется, осыпавшись мерцающими зелеными блестками и растаяв в воздухе. — Вот черт! — Мидори с досадой бьет кулаком по полу. — Можно еще раз? Теперь точно получится! — Так-так-так, — раздается сзади несколько насмешливый голос, — и чем мы тут занимаемся? Мидори, покраснев, как помидор, вскакивает в одно мгновение, чтобы почтительно поклониться вошедшей Темари. За то время, что я провела в морге с трупами и Мидори, Темари успела переодеться в повседневную светло-сиреневую тунику с темной короткой юбкой, и сменить прическу, убрав волосы назад. Со стыдом вспоминаю, что у меня все еще во всех местах залежи песка Гаары, что одежда буквально пропитана потом, а волосы растрепаны и уже сутки не расчесывались. Трудно чувствовать себя красивой рядом с такой ухоженной куноичи, как Темари… — Сакура-сан учила меня Нефритовой печати, — хвастается Мидори не без гордости. — Мне бы только еще потренироваться, и я смогу быть еще полезнее для госпиталя! — Сакуре-сан нужно отдохнуть перед возвращением в Коноху, — говорит Темари, и сразу же я вижу обращенные ко мне светло-голубые глаза: — Вы уже уходите? Такое разочарование сквозит во взгляде Мидори, что мне становится стыдно. Девочка явно настроена серьезно учиться, а я хотела бы показать ей еще пару техник, тем более, что контроль чакры у нее весьма подходящ. Но Темари права: я вымотана, и хочу банально искупаться перед долгой дорогой и вытряхнуть песок из волос. — Извини, — я кладу ладонь на плечо Мидори в примирительном жесте. — У меня в Конохе еще два сложных пациента, которых я не могу оставлять надолго. Но у тебя есть все задатки для того, чтобы освоить Печать, а принцип ее плетения я уже показала тебе. Все получится. Увы, мои слова не подбадривают девочку: Мидори уходит, едва слышно пробормотав слова благодарности и попрощавшись с Темари, оставляя нас наедине с трупами. Подождав, пока закроется дверь, Темари подходит к мертвым шиноби и бесстрашно заглядывает под простыни. — Очень жаль, — качает она головой. — Такие сильные шиноби… Никогда бы не подумала, что один человек способен одолеть две боевых двойки за раз, оставив на них лишь несколько царапин. Чие-баасама могла бы, но она мертва… — Остались ли какие-то записи Чие-баасама, касающиеся ядов? — спрашиваю я. — Конечно. Я уже отдала распоряжение сделать копии некоторых свитков, — Темари опускает простыню и хватает меня за запястье. — Если ты хочешь отдохнуть перед дорогой домой, пойдем со мной — я могу предложить ванную, твою одежду к утру приведут в порядок, ну, и выпьешь со мной немного за здоровье Баки. Гаара никогда в жизни не скажет этого вслух, но он чуть с ума не сошел, когда ты его лечила. — Это он еще не видел, как я Канкуро-сана спасала, — смеюсь я, позволяя себя увести по длинным коридорам. — Хотя… Не очень удачный пример, я думаю. — Тебя все наши ирьенины уже цитируют, — тоже смеётся Темари. — Особенно ту фразу: "Я еще и ученица Шестого". Краснею, как рак, выдавливая из себя тихое: "Оу". — Да-да, — озорно подмигивает мне спутница. — Держу пари, в этот момент даже каменные лица с горы Хокаге прослезились… И извини, что не осталась и не проводила вас до Суны, как положено, — вдруг переводит тему Темари-сан. — Я повела себя недостойным образом и сожалею. Надеюсь, отношения Конохи и Суны из-за меня и моего поведения не испортятся. Фраза, которую выговаривает Темари, звучит слишком картонно и заученно, так что я сразу соображаю, что это Гаара заставил ее извиняться, и мне даже становится немного стыдно за то, что она вынуждена делать это. Наверное, Гаара еще и заставил ее репетировать эту фразу перед ним, чтобы убедиться, что извинения будут принесены должным образом. Но ведь и я, и Какаши-сенсей прекрасно понимаем, что Темари отправилась с Гаарой навстречу нам, потому что ждала вовсе не нас, а Шикамару. И сейчас я спешу вслед за ней в ее личные комнаты по улицам вечерней Суны, а должен был Шикамару вести ее в ресторан или на прогулку… Лентяй-Шикамару, неужели ты воспринимаешь внимание этой элегантной девушки, как посягательство на свою свободу? Я спешу за Темари, не забывая и осматриваться вокруг. В прошлый мой визит в Суну у нас не было времени погостить, и я не успела рассмотреть деревню. Сейчас же я вижу, что Коноха и Суна похожи, как родные сестры, и это так увлекает меня, что я даже пропускаю мимо ушей какой-то вдохновенный монолог Темари-сан. На улице стайкой бегают дети, играя в догонялки, уличные торговцы готовят в палатках рамен, слышится веселый гомон птиц и обрывки разговоров прохожих. Мне не хочется думать о том, что когда-то жители этого красивого места были нашими врагами, и мы убивали друг друга. — А где Какаши-сенсей? — вспоминаю я, уже почти у стен резиденции Казекаге, куда мы и направляемся. — С Гаарой, — морщится Темари. — У них собрание. Последнее слово Темари выговаривает с трудно передаваемой интонацией — смесью насмешки и осуждения. — А, обсуждают способы защиты наших деревень от возможных атак? Я спешу за Темари, стараясь держаться рядом, так как идет сестра Казекаге максимально быстро. Перебросились, вроде бы, всего парой фраз, а уже поднимаемся по лестницам к личным комнатам Темари — даже не заметила, как промелькнули под ногами ступени. — Нет, — смеется она. — Жалуются друг другу на количество бумажной работы, в основном. Гаара терпеть не может читать отчеты, думаю, и твой Каге тоже. “Мой Каге”, — вдруг стонет внутренняя Сакура в непонятном приступе экзальтации, но быстро затыкается, потому что Темари толкает одну из дверей, впуская меня внутрь. Я замираю ненадолго у самого порога, чтобы осмотреться. В комнате Темари-сан очень светло, солнечно и много воздуха — она кажется намного больше, чем есть на самом деле. На одной из стен, полностью развернутый, висит ее боевой веер — страшное, но не лишенное элегантности оружие. Два диванчика, обитые какой-то светлой тканью, пустующая в данный момент вазочка на стеклянном столике… Другой мебели мало, ее практически нет — только огромный книжный шкаф во всю стену, заполненный свитками и книгами всех размеров и цветов. — Как много книг, — не удерживаюсь я от одобрительного восклицания. — Вы любите читать, Темари-сан? — Конечно, — немного оскорбленно отзывается она, и я пристыженно замолкаю: глупая Сакура, она же сестра одного Казекаге и дочь другого, естественно, что в детстве им было дано самое лучшее воспитание, это же не Наруто, который за всю свою жизнь читал разве что этикетку от рамена… — Душ там, — машет Темари рукой в сторону хитро замаскированной в стене двери. — Бери любые шампуни, которые понравятся — я прекрасно знаю, как тяжело вытряхнуть из волос песок Гаары. Одежду брось за дверь, я отдам ее в чистку. Мы примерно одного роста, так что моя юката тебе подойдет. Благодарно склонив голову, проскальзываю в ванную комнату. Здесь тоже очень светло и просторно, а полочки в узком и высоком шкафчике заполнены разнообразными пузырьками. Как всегда, при виде шампуней и кремов во мне внезапно просыпается девчонка, и я кидаюсь самозабвенно нюхать все притирки и жидкости, до которых могу дотянуться. В заполнившуюся ванную в результате отправляются несколько капель лавандового масла, и я, охнув, опускаюсь в ароматную воду. Тело сразу же вспоминает, что его, вообще-то, обидели, и начинает жаловаться, но горячая вода быстро расслабляет ноющие мышцы и спину. Хочется закрыть глаза и лежать так до утра… С сожалением напоминаю себе, что на полноценные банные часы времени нет совсем, да и неловко залеживаться в гостях в чужой ванне, даже если хозяйка не против. Вбиваю в волосы побольше шампуня — вода сразу становится грязной, столько в них песка и пыли, будто вся пустыня страны Ветра собралась у меня на голове. Хотелось бы мне научиться оставаться элегантной даже в бою, как Темари-сан, но мои техники, к сожалению, не предполагают чистоты рук… — Эй, ты скоро? — раздается раздосадованный, но уже немного нетрезвый голос. — Мне скучно одной пить! Окрик Темари выводит меня из сонного оцепенения. Сколько я уже просидела в ванне? Даже вода успела из горячей стать противно-тепленькой и мутной, так что, думаю, не менее получаса. Вздыхаю, поливая волосы из ковшика — видимо, одно из моих кармических наказаний — это быть собутыльницей. Пить я не люблю, не умею, но, будучи ученицей Тсунаде-сама, я научилась искусно притворяться. Опять ваша наука идет мне впрок, сенсей… Из ванной я выхожу в широком полотенце, и Темари-сан сразу фокусирует свой слегка окосевший взгляд на моих ногах: — Симпатичные ножки, — пьяненько хихикает сестра Казекаге, вгоняя меня в краску, пока я спешно натягиваю любезно предоставленную светло-сиреневую юкату. — Спасибо, вы тоже очень красивая, — я делаю самое благодушное лицо, на которое способна. Темари машет рукой: — Да, да, а еще я очень умна… И не настолько стара, чтобы ты ко мне на "вы" обращалась. Мы с тобой не на собрании пяти Каге, а в моих комнатах. На войне ты раскрепощеннее была... Шикамару так и не приехал, — в ее голос проникают нотки обиды. — А я его звала, знаешь? До чего опустилась… ик! Рядом со стремительно пьянеющей Темари я чувствую себя максимально неловко, но делать нечего: принимаю из ее рук стопку саке и делаю вид, что пью. — За здоровье Баки! — провозглашает Темари очередной тост. — Он ведь нам троим почти родственник, за столько-то лет… Уверена, если твоего сенсея так ранило бы, ты б тоже землю пахала в попытках его вытащить. Он хороший человек, наш Баки. Вся Суна его любит… ик! А меня никто не любит. Глаза Темари косеют еще больше, и я вздыхаю: для Тсунаде-сама мне тоже приходилось быть жилеткой, а уж если вместе с ней набиралась и Шизуне, что, к счастью, случалось крайне редко, доводилось выслушивать и сразу двоих пьяненьких женщин… — Я думаю, Шикамару просто был очень занят, — примирительно говорю я, пытаясь оправдать товарища перед его обиженной подругой. — В другом случае он обязательно бы приехал… — А-а, — Темари мотает головой и наливает себе еще немного. — Ладно тебе. Можно показать человеку базар, но не заставить купить там чеснок. Всегда нужно иметь достоинство, слышишь? Никогда не позволяй своему мужчине сесть к тебе на шею, иначе он там и останется. Не собираюсь я бегать за вашим Шикамару, пусть сам за мной побегает, я себя не на помойке нашла. А за Баки спасибо. Ты теперь обращайся, Суна всегда поможет. Ик! Ну, за Суну! Но тост за Суну выстреливает в пустоту — Темари мгновенно вырубается, сворачиваясь клубочком на диванчике, и сладко посапывает, подложив под ухо сложенные лодочкой ладони. Бутылка саке пропала в ней, как в бездонной пропасти — видимо, слишком быстро для неподготовленного организма. Она сильно переживала за своего учителя, конечно, вот стресс и вышел таким образом. И ведь в чем-то я ее понимаю: стоит вспомнить, как на моих глазах Пейн убил Какаши-сенсея… Ведь весь мой мир в тот момент перевернулся. Темари-сан спит так сладко, что мои глаза тоже начинают слипаться. Кажется, я вела себя слишком отстраненно: чувствую себя деревянной, и на эмоции просто не хватает сил. Трудно сосредоточиться на девчоночьей болтовне, когда в голове вместо мозга плещется мисо-суп от недостатка сна и нормальной еды. Уверена, будь у нас побольше времени, мы с Темари могли бы неплохо подружиться, но за окнами уже теплится рассвет, и скоро нужно будет возвращаться домой, в Коноху… Мне осталось всего два часа в Песке, и нужно использовать их с пользой. Я нахожу у Темари в шкафу чистый свиток и распечатываю его. Поднявшееся солнце застает меня сгорбившейся над стеклянным столиком и выводящей в свитке подробные инструкции для ирьенинов, на случай, если они еще раз столкнутся с ядом этого нукенина. Больше никто не должен умереть.