За углом начинается рай

Зеленое небо качается перед моими глазами. Я вижу солнце. Бледное, как плохо выпеченный блин, оно глядит на меня сверху, и его блики играют на водной глади. Из моего рта поднимаются крупные пузыри. Они достигают поверхности и тихо лопаются, отмеряя оставшиеся мне минуты. Нет, не страшно. Только холодно. Неласковая осенняя вода сковывает мое тело, речная трава спутывает ноги, не позволяя всплыть… Холодно. Бледное солнце уже не может согреть реку… В моих ушах стоит журчание - то ли воды вокруг, то ли собственной, еще не замерзшей в жилах, крови. Пузыри поднимаются на поверхность все реже. Если я не всплыву сейчас, то погибну, но где взять сил? Достаточно одного рывка, чтобы вырваться из водяного плена, но я не могу шевельнуть и пальцем, и лишь смотрю снизу вверх на бледное, с зеленоватым оттенком солнце, наблюдая, как на границе воздуха и воды пляшут невесомые ледяные иголочки. Так хочется спать… Речная трава обнимает мои ноги, будто щупальцами. Она медленно тянет меня в темную, пугающую глубину, где, я точно знаю, нет ничего. Ни света, ни тепла, ни дыхания, ни голоса, только тишина и покой. Так не этого ли я хотела? Ледяные иголочки сливаются, крепнут - и вот уже хрусткая корочка льда разделяет воздух и воду. Тонкая - пальцем проткнуть можно, чистая, как хорошо вымытое стекло… Кровь - или река - поет в моих ушах. Спи, моя рыбка, слышу я в этом мерном журчании. Крупные пузыри уносят наверх мое последнее дыхание, собираясь под мешающей вырваться корочкой льда, и медленно растворяются в ледяной воде. Спи, моя рыбка, шепчет мне черная бездна. У тины длинный хвост… Я чувствую, как перестаю быть. Я превращаюсь в вереницу беспокойных пузырьков, в водяную траву, в рыбку с длинным хвостом. Корочка льда все крепнет, мешая разглядывать солнце… Все ниже, ниже погружаюсь я, и нет силы в руках, чтобы всплыть… Чья-то ладонь упирается в мою спину, и я понимаю, что перестаю тонуть. “Сакура”. Еще две ладони. Они держат меня, не позволяя опускаться в тишину, но не могут помочь всплыть. Да и куда? Лед окреп, стучи - не стучи… “Сакура…” Все хорошо, хочется сказать мне. Все в порядке. Я считала смерть своим врагом, бегала от нее, но зачем? Теперь я знаю, куда уходят изникнувшие души - в чистый белый свет, где нет ничего, кроме покоя и мира, где те, кого они любили и потеряли, приходят их проводить. Теперь я знаю, что смерти нет, и не боюсь ее. “Са-ку…” Ладоней, поддерживающих меня, все больше. Я чувствую и широкие мужские, и совсем маленькие детские ладошки. Они толкают меня к поверхности, рвут опутывающую мои лодыжки речную траву. Медленно, но верно эти руки поднимают меня на границу воздуха и воды, и я снова вижу мутное пятно осеннего солнца, стоящего высоко в сонном небе... Руки, поддерживающие меня, касаются льда, и он начинает таять… *** Мерный свет зеленоватой целительной чакры пробивается под мои плотно сомкнутые веки, и я недовольно морщусь. Не успеваю замычать и отвернуться, как несколько безжалостных шлепков обжигают мое лицо, а потом холодные пальцы касаются ушей и принимаются беспощадно их тереть. - Шаннаро-о-о, - издаю я жалобный стон, - кто бы ты ни был, отвали… - Давай, давай, просыпайся, - ввинчивается в перепонки насмешливый свистящий шепоток. - Мне уже наскучило сидеть с тобой. - Спа-а-ать… Но поспать мне не разрешают. Те же холодные руки, которые только что терзали мои уши, хватают меня за плечи и рывком сажают на постели. Вздохнув - да чтоб тебя! - приоткрываю один глаз… - Что ты тут делаешь? От слишком глубокого вдоха я захожусь кашлем. Осознав, что сижу лишь в тонкой госпитальной ночнушке, хватаю одеяло и обматываюсь им до самых ушей. Какой позор! Надеюсь, не этот змеемордый переодевал меня! - Вопишь - значит, жить будешь, - тонко усмехается Кабуто, поднося к моему лбу окутанную чакрой ладонь. - Можешь не сверкать так возмущенно глазами? А то, боюсь, насквозь прожжешь. - Если бы тебя было так просто прожечь, - кривлюсь я, но позволяю продолжить себя лечить. Вспоминать, что произошло, трудно. Труднее, чем выковыривать из полузастывшего янтаря попавшую туда муху, но я стараюсь. Память услужливо подбрасывает картинки: я, лежащая без признаков жизни Хината, маленькая девочка на руках Ияши… - Хината! - окончательно просыпаюсь я. - Хината жива? - Откуда мне знать? - фыркает Кабуто, свободной рукой отбрасывая покрывающий его белесые волосы капюшон. - Я же не ирьенин. Спрашивай свою молодящуюся наставницу, если так интересно. - Что ты вообще здесь делаешь? Зеленый свет, исходящий от белой, покрытой чешуйками, ладони Кабуто, уже порядком надоедает моим глазам, поэтому мне приходится выпростать из-под одеяла одну руку и прикрыться ею. Чакру Кабуто не назвать ни теплой, ни умиротворяющей, но, как и в первый раз, когда он лечил меня, я ощущаю, насколько же она сильная… - У тебя очень холодная чакра, - передергиваюсь я, отстраняясь. - Мне снилось, что я тону в ледяной воде и не могу вырваться. - Отличная благодарность за спасенную жизнь, - цедит Кабуто. Он снимает свои круглые очки, оставаясь вдруг каким-то беззащитным, и принимается протирать стекла широким рукавом своего, похожего на монашеское, одеяния. Только сейчас я замечаю, что Кабуто с трудом сидит, и мне становится стыдно. Точно, после пожара прошло не так много времени. Кабуто повредил спину, такие травмы очень тяжело лечатся… - Я могла бы заняться твоей спиной, - выжимаю я из себя фальшивую улыбку. - В благодарность. Кабуто смотрит на меня с внезапной жалостью, но молчит. Продолжаю рассматривать его, ловя себя на мысли, что точно так же могу смотреть на плетущего свою сеть паука: с омерзением, смешанным с восхищением. Ажурная красота паутины, сплетаемой мерзким насекомым, сродни таланту Кабуто. Я действительно завидую его навыкам ирьенина, или это все еще временное помрачение рассудка? Впрочем, с пауком Кабуто трудно сравнить. Ино, помнится, называла его симпатичным… Странные же понятия о красоте у моей подруги. Соглашусь, до поглощения ДНК Орочимару Кабуто вполне мог бы красть девичьи сердца, но сейчас нужно быть действительно в отчаянии, чтобы засмотреться на него. Сухая белая кожа, покрытая мелкими чешуйками, такие же сухие и безжизненные белесые волосы, лезущие ему в глаза, длинный тонкогубый рот. Единственным ярким пятном выделяются лишь лиловые отметины у глаз, как и у самого Орочимару… В остальном в этом гомункуле, собравшем в своем теле десятки различных ДНК, с трудом можно узнать того симпатичного парнишку, пытавшегося “помочь” нам на экзамене. Стекла круглых очков Кабуто уже очень чистые, но белокожий монстр снова дышит на них, неустанно полируя рукавом. Мне кажется, или он… растерян? - Я не умею сообщать плохие новости, - сдается Кабуто, цепляя очки на нос и вставая с края моей постели. - Точнее, умею, но не так, как нужно тебе. Эй, там, снаружи! Твоя подопечная проснулась, можно мне уже пойти домой? Я не успеваю удивиться странному восклицанию, как дверь в палату, где я проснулась, приоткрывается, и на пороге возникает высокий мужчина в маске АНБУ. При виде Черепахи мне хочется приветственно вскрикнуть и помахать рукой, но я осекаюсь, когда вижу обнаженный танто, направленный в грудь Кабуто. - Да неужели, - закатывает глаза Кабуто. - Если бы я хотел убить ее, я убил бы ее уже давно, знаете ли. Черепаха, по обыкновению, ничего не отвечает. Он лишь поворачивается ко мне, вопросительно наклоняя голову. Я вижу, что его руки перехватывают рукоять танто поудобнее, чтобы в любой момент можно было взмахнуть клинком и снести голову Кабуто с плеч. Кабуто же стоит совершенно расслабленно, скрестив руки на груди и разглядывая потолок, будто вовсе не ему угрожают смертью… - Он правду говорит, господин Черепаха, - спешу заступиться за Кабуто я. - Если бы он хотел убить меня, вы не успели бы даже дверь открыть. Черепаха медленно опускает клинок, вместо этого поднося сжатый кулак к сердцу. Если мне не изменяет память, на языке жестов это означает благодарность. - Я передам Пятой, что ты пришла в себя, - вместо прощания говорит Кабуто и снова набрасывает капюшон. - Что ты вообще здесь делал? - повторяю я вопрос, на который Кабуто так и не ответил. Он поворачивает голову, ухмыляясь углом рта, и отвечает: - Да так… Долги отдавал. Оставшись наедине с Черепахой-саном, я вдруг вспоминаю, что практически голая. Покраснев, я натягиваю одеяло повыше. К счастью, мой телохранитель оказывается деликатен и понятлив - он исчезает из палаты буквально на пару минут, а вернувшись, оставляет на тумбочке рядом с моей койкой одежду. Мельком отмечаю, что это та самая одежда, которую мокрой и грязной я забросила под стол Какаши в его кабинете. Сейчас она идеально чистая, сухая и тонко пахнет какими-то травами. Как же приятно просто одеться! Еще бы мне кто-то объяснил, что происходит… Тихонько слинять, как хочется, из палаты не получается: уходя, Черепаха запирает дверь на ключ. Окно тоже не становится выходом, но теперь я хотя бы понимаю, где нахожусь: только в аварийном крыле Госпиталя окна могут быть забиты досками крест-накрест. Я могла бы легко выломать их, но мне не хочется привлекать внимание к тайному убежищу Пятой, поэтому я лишь вздыхаю и сажусь на кровать в ожидании. Если Кабуто действительно пошел к ней, значит, не так уж и долго мне придется ждать наказания… Не сразу, но я вспоминаю все. Все, что натворила. Все, кроме техники, которая спасла Хинату - лишь ее название осталось в моей памяти. Ручные печати, принцип использования - начисто стерты, но я и так прекрасно понимала, что эту технику мне не подарили, а дали попользоваться. Лишь раз, чтобы спасти, чтобы уберечь, выполнить свой долг - и потерять безвозвратно память обо всем, кроме пронизывающего все сущее ослепительного света… - Ками! - дверь распахивается резко, чуть не слетая с петель. - Живая… Пятая-сама выглядит плохо: на все тридцать пять, наверное. От нее на несколько шагов вокруг разит спиртным, хотя взгляд у Тсунаде-сама трезвый и цепкий. И руки… Видела ли я когда-нибудь, чтобы у моей наставницы так тряслись руки? Она быстро проходит в палату, и я не успеваю встать, как оказываюсь вжата лицом в необъятную грудь. - Надо же, - замечает знакомый голос откуда-то слева, - она действительно выжила, Тсунаде. Кажется, я проиграл тебе выпивку. - Молчи, гадкий змей, - зубы Пятой выбивают нервную дробь, когда она поворачивается к источнику голоса. - Иди, поиграй с микроскопом. - Ну, нет, мне интересно, - не соглашается Орочимару. - В конце концов, теперь ты должна признать, что мой ученик уделал твою Сакуру одной левой. Не так ли? Ведь лишь благодаря Кабуто она еще дышит. - И что, мне его в задницу теперь поцеловать? - гневно парирует Пятая. - О, Ками, живая… Я ТЕБЯ СЕЙЧАС УБЬЮ! Взвизгнув, я едва успеваю вырваться из хватки наставницы и отпрыгнуть - тяжелый кулак опускается на то место, где я только что сидела. Тсунаде-сама надвигается на меня, неотвратимая, как само возмездие, и каждое ее слово весит тонну: - Ты нарушила мой приказ! Устроила самодеятельность! Чуть не погубила Хинату! - Что? - от возмущения у меня пропадает всякий страх. - Я спасала ей жизнь, хотя вы отказались даже попытаться, сенсей! - Она спасала ей жизнь! Спасала жизнь! - Тсунаде-сама, опешившая от моих слов, поворачивается к Орочимару, будто в поисках поддержки. - Ты слышал? - М-да, знал бы - спал бы той ночью, а не работал, - вздыхает змеиный саннин, разводя руками. - Такие гениальные разработки - и не понадобились… - Но я... - Молчи! Молчи, если тебе дорога жизнь, с которой ты так спешила расстаться! За этот твой проступок следовало бы уволить половину команды госпиталя, радуйся, что мне некем их заменить! Ты понимаешь, что натворила? Сакура, ты хотя бы частично понимаешь это? Откуда ты узнала об этой технике? Я вовремя захлопываю рот, чтобы не сдавать Какаши. Пусть Пятая-сама уже бывшая Хокаге, но мне совершенно не хочется стравливать ее с действующим. Тем более, что сейчас моя наставница не совсем в адеквате… - Какаши показывал тебе хранилище, да? - рычит Пятая, приближаясь ко мне. Я отпрыгиваю в другой угол палаты, за спину забавляющемуся Орочимару, надеясь, что Тсунаде-сенсей не станет убивать человека, которого так долго пытается оттащить от края. - Он ни при чем! - выкрикиваю я куда-то в худую спину. - Я сама его уговорила! Кулак пробивает стену палаты так близко к Орочимару, что я действительно на мгновение верю, что Пятая целилась в него. Сразу же за этим меня хватают за шиворот и встряхивают, как обмочившегося щенка: - Ты думаешь, я не знаю эту технику? - гневно вопрошает Пятая. - Думаешь, дед поделился ею только с тобой? Ее нельзя использовать с твоим уровнем чакры, Сакура! Даже с полной Бьякуго эта техника смертельно опасна! Дедушка использовал ее и выжил лишь благодаря бабке и заключенном в ней Кьюби! Если бы Кацую не предупредила меня, если бы Наруто за пять минут до этого не заглянул на чашечку чая, ты погибла бы вместе с Хинатой, понимаешь? Почему ты не посоветовалась со мной, глупое дитя? - Глупое дитя? - я возмущенно выворачиваюсь из хватки Пятой. - Я просто пыталась спасти семью Наруто! А вы, сенсей, если вы знали, что Кьюби может помочь завершить Построение… - Построение Четырех Законов Инь-Ян выпивает девять десятых сил биджуу, - Тсунаде-сенсей сверлит меня тяжелым взглядом. - Кьюби чуть не погиб, помогая тебе. Эта техника способна воскресить армию! Какого черта, Сакура? Неужели ты думала, что я брошу Хинату умирать? Внезапно я чувствую себя маленькой и глупой. Будто я на самом деле обмочившийся щенок, которого тычут носом в собственную лужицу. Представляла, как буду храбро, беззащитной грудью, встречать направленные в нее копья, а сама… - Но вы сказали… - я даже начинаю заикаться, глядя в сверкающие гневом глаза Пятой. - Вы сказали, что надежды нет… Тсунаде-сама вдруг будто теряет все силы. Она садится на край моей койки, с которой каких-то десять минут назад поднялась я, складывает руки на коленях, опускает голову и молчит. Я растерянно кошусь на Орочимару, но он демонстративно рассматривает потолок, всем видом показывая, что наши с Пятой разборки его не касаются, и вообще он просто мимо проходил. Что ж. Незачем тянуть, все и так очевидно… Я приближаюсь к Тсунаде-сама на расстояние двух шагов и медленно опускаюсь на одно колено, в позу подчинения. Интересно, равнодушно думаю я, кто первый придумал вставать на колени перед своими командирами? Какой странный ритуал… - Я готова понести наказание за свой проступок, - ровно говорю я, внутренне принимая все, что сейчас произойдет. - Я нарушила прямой приказ. Подвергла опасности коллег и пациента. Подставила своего Хокаге… - Заставила Кабуто торчать у твоей постели четыре дня, вытаскивая с той стороны, - замечает Орочимару из-за спины. - Четыре дня! Тсунаде, ты обязана признать, я прекрасный наставник, раз так хорошо обучил его, не владея навыками ирьенина! Тсунаде-сама не отвечает ни мне, ни Орочимару, глядя себе под ноги. Я не смею поднять взгляд, поэтому рассматриваю колени наставницы. Колени и бессильно лежащие на них руки. Говорят, что руки выдают возраст женщины. Видимо, это правда… - Я не позволила бы Хинате умереть, - тихо говорит Тсунаде-сама. - Я сама хотела использовать эту технику. - Сенсей… - в замешательстве выдыхаю я. - Что - сенсей? Я намного старше тебя, Сакура. Я успела многое увидеть и потеряла всех, кого любила на этом свете. Мне не страшно умирать. Я планировала использовать Построение на Орочимару, когда его тело совершенно разрушится, но, узнав о Хинате… Неужели ты действительно решила, что я сдамся? Что позволю Наруто потерять семью?.. Глазам становится горячо и мокро. Я не смею поднять руку, чтобы вытереть проступившие капли, и лишь больно прикусываю губу, стараясь не хлюпать носом. Нашкодивший, описавшийся щенок, вот кто я такая! Если бы я не… Какаши не пришлось бы… Его шаринган… - Мне следует собрать вещи, - шепотом говорю я, стараясь не сорваться в слезы. Кажется, только сейчас Пятая отмирает и смотрит на меня, стоящую на коленях у ее ног. - Что? - Вы ведь… уволите меня, да? Голос все же подводит меня, когда я произношу эти слова. От страха становится больно дышать. Я думала, что спокойно приму увольнение, я знала, что мой проступок не останется безнаказанным, но не могла и подумать, что будет так страшно! Я люблю, я искренне люблю Госпиталь, и если Пятая меня уволит, смогу ли я быть по-настоящему счастлива, даже если Какаши не оставит меня без дела? Тсунаде-сама молчит, горько глядя на меня. Орочимару, скучая, рассматривает свои ногти… - Наказать тебя сильнее, чем ты сама себя наказала, я не смогу, - роняет Пятая, наконец. - Ты чуть не умерла, Сакура. Кабуто смог вытащить тебя с той стороны, это верно, физически сейчас ты полностью здорова, но… Твоя система циркуляции повреждена. Я вынуждена просить тебя… Просить, потому что приказам, как мы выяснили, ты не подчиняешься! Пожалуйста, послушай свою старуху-наставницу, не используй чакру, Сакура, потому что иначе… Иначе ты умрешь. Я остаюсь стоять на коленях, потому что подняться нет сил. Стук каблуков Тсунаде-сама по половицам превращается в стук молотка, истово вгоняющего гвозди в крышку моего гроба. *** Я теряю счет времени. Кажется, я больше часа так и стою на коленях на дощатом полу, одна, оглушенная и беспомощная. Сил подняться нет. Осознание собственной ошибки придавливает меня к полу сильнее, чем если бы на моих плечах лежала вся тяжесть горы Каменных лиц. Я больше… Я больше не шиноби. Я не ирьенин. Я никто… Все, чему я училась с пятилетнего возраста, все мои навыки, вся моя жизнь зависела от возможности использовать чакру. Лучше бы мне оторвало обе ноги! Как же я… Что мне теперь делать… Я зажимаю рот обеими ладонями, малодушно надеясь, что все происходящее - просто дурной сон. Или, может быть, я все-таки умерла и сейчас в аду? Я больше не шиноби… На плечо ложится тяжелая ладонь, но у меня нет сил даже испугаться. Я нахожу в себе мужество обернуться, надеясь, что это воскресший Десятихвостый или хотя бы Мадара, нашедший лазейку в мир живых. Но позади себя я вижу лишь Черепаху-сана. Присев на одно колено, он неловко гладит меня по волосам. Ладонь у него шершавая и мозолистая, как у любого человека, чьи руки привыкли к рукояти меча с детства. За фарфоровой, белой с красными узорами, маской я не вижу его лица, и внезапно жалею об этом. Мне хотелось бы однажды узнать, как выглядит один из тех немногих людей, кто, кажется, искренне заботится обо мне. Какаши сказал, что Черепаха сам вызвался охранять меня, и что это не был приказ. Интересно, зачем бы АНБУ волноваться о рядовом джонине?.. В деревне очень многие добры ко мне. Порой - незаслуженно. За то короткое время, что я работала в Госпитале, я лечила не одного и не двух АНБУ, почему же именно Черепаха-сан… - Вы не могли бы… - мой шепот звучит оглушительно громко в звенящей тишине палаты. - Позовите, пожалуйста, Хокаге-сама… Если он не очень занят, конечно… Черепаха медлит, будто сомневается, стоит ли оставлять меня. В самом деле, вдруг, оставшись без присмотра, я побегу жертвовать своей жизнью еще раз? Или же просто вывалюсь головой вниз из окна? - Пожалуйста, - добавляю я еще раз, стараясь, чтобы не прозвучало жалко. Широкая ладонь Черепахи скользит в подсумок на пояснице. Затем - в подсумок на бедре, крепко прихваченный к ноге несколькими турами плотного бинта. Я ожидаю, что Черепаха вынет кунай или сюрикен и вложит в мою руку - вполне логично, учитывая, что моя физическая сила резко умножилась на ноль, а оружия в палате нет! Но в широкой лапе АНБУ появляется блокнот и ручка. Черепаха неуклюже царапает что-то на чистой странице. Такое впечатление, что последний раз этот человек пытался писать много лет назад - он держит ручку так же неуклюже, как держал бы кунай писарь, в первый раз увидевший оружие. Но чернила в ручке, кажется, закончились или засохли - стержень рвет страницу, не оставляя на ней следов. Я быстро оглядываю палату, чтобы сообразить, чем можно заменить негодную ручку, но Черепаха оказывается быстрее - он сует руку в подсумок и достает уже окровавленной, уколов палец о кунай. Я страдальчески морщусь, понимая, что Черепаха снова причинил себе боль ради меня. И зачем? Чтобы написать записку? Кровью? - Зачем же вы… - зажмуриваюсь я. Черепаха трогает меня за плечо и протягивает блокнот. Кандзи, написанные за неимением ручки кончиком мизинца, кривые и слишком крупные, поэтому на странице помещается лишь одно слово: “Занят”. - Шестой-сама занят? - соображаю я. Черепаха кивает и снова корябает ногтем в блокноте, смочив его кровью. Кажется, его совершенно не смущает способ замены засохших чернил. В самом деле, какая разница? Чернила, кровь… Плевое дело! Каждый день из вены полную чернильницу нацеживает, что ли? “Делегация”, - гласит следующая записка. Я лихорадочно пытаюсь сообразить, говорил ли мне Какаши о каких-то намечающихся собраниях, но упорно не могу вспомнить. Чем больше я думаю, тем сильнее накручиваю себя - вдруг это остальные Каге срочно прилетели на внеурочный саммит? Вдруг что-то произошло в других деревнях? Опять пострадавшие? О, Ками, что я натворила! Нефритовая печать и с полной Бьякуго была тяжела в использовании, а теперь я оставила Коноху без этой техники, и если кто-нибудь умрет… - О, Ками, - непослушными губами выговариваю я. - Что же там случилось? Черепаха озадаченно поднимает голову, но тут же соображает, что у меня на уме, и машет окровавленной ладонью, вроде как пытаясь развеять мои дурные мысли. Вырвав исписанную страницу с мясом, он выдавливает из пораненного пальца еще несколько капель крови и добавляет: “Ярмарка” - Ярмарка… что? - непонимающе переспрашиваю я, изучая буреющую надпись, и тут же до меня доходит: - В Коноху приехала незапланированная ярмарка и Хокаге-сама, наверное, занят обеспечением безопасности? Черепаха несколько раз кивает, подтверждая каждое мое слово. А с моих плеч сваливается нереальная тяжесть, даже дышать становится легче. Подумать только, я почти успела поверить, что Какаши оставил меня в Госпитале одну… Но в самом деле, обеспечение безопасности гражданских в таких условиях - куда важнее! Учитывая, что нападения нукенина всячески стараются скрыть от простых жителей Конохи, запрещать ярмарку было бы весьма подозрительно и могло даже вызвать панику. Сколько же ему сейчас нужно предусмотреть мелочей! А я тут сижу и себя жалею за то, что очнулась - а моего мужчины нет рядом! Эгоистка! - Вы просто передайте, что я пришла в себя, ладно? - вздыхаю я. - Пятая-сама сказала, что я полностью физически здорова, и думаю, она меня не держит в Госпитале. Я хочу сходить к Хинате, убедиться, что она в порядке, и тогда смогу уйти с чистой совестью. Черепаха-сан кивает еще раз, а затем комкает пухлый блокнот с изумительной легкостью. Он даже не складывает печати - смятая книжечка занимается ярким алым пламенем, и через несколько секунд от нее остается лишь пепел в широкой ладони, быстро подергивающийся сединой. А еще через пару секунд Черепаха-сан поднимается с пола, где сидел рядом со мной, делает шаг назад и растворяется между пляшущими в воздухе пылинками. Как тень. Как воспоминание, которого на самом деле не существовало. Вздохнув, я поднимаюсь с пола. Хватит штанами пыль собирать. Нужно добраться до палаты Хинаты и в самом деле убедиться, что с ней все в порядке. Как бы мне ни было стыдно за такие мысли, мне хочется убедиться, что я пожертвовала своей карьерой шиноби не зря. Надеюсь, обмен вышел хотя бы равноценным. И вообще… На звание ангела я не претендую, так что могу сколько угодно злиться и расстраиваться. Не на Хинату, но… Я обязательно должна спросить, помнит ли она, кто ее заразил. Возможно, даже если Хината предоставит хотя бы крошку новой информации, АНБУ Конохи смогут выследить нукенина и разобраться с ним? По-свойски, а? Я даже соглашусь подержать их светлые брони, чтобы кровь убиваемого мерзавца их не забрызгала. А забрызгает - собственноручно ототру. Лишь бы уже ушел в небытие этот страшный, жестокий человек, способный напасть на беременную женщину и мучить ее несколько месяцев! Только как же мне преодолеть барьер гендзюцу на цокольном этаже? Сомневаюсь, что Пятая-сама подумала о том, чтобы его снять. А самостоятельно я не пройду защиту, я же теперь бесполезная, хуже, чем гражданская, честное слово! Может быть, Орочимару согласится отвлечься от своего микроскопа на минутку? В конце концов, в прошлый раз, когда мне пришлось с ним разговаривать, открытой агрессии он не проявлял. А откажется - начну петь, в самом деле, и буду петь до тех пор, пока он не сдастся, еще и умолять остановиться будет! Я тихонько трогаю ручку двери комнаты Орочимару и застываю на пороге. В маленькой комнатке для меня явно нет места - слишком уж кипучая деятельность развернулась внутри. Посреди комнаты я вижу громоздкий аппарат, бешено вращающийся вокруг своей оси, а рядом с ним - стоящего на одном колене Кабуто. Из-за наброшенного капюшона он меня не видит, и я могу спокойно наблюдать за происходящим. А сам Орочимару сидит за столом, пристально рассматривая что-то в микроскопе. Судя по судорожно стиснутому кулаку той руки, что не трогает микроскоп, что-то идет не так… - Проклятье, - цедит Орочимару, не отрываясь от рассматривания препарата. - Не получилось. - А я говорил, что двенадцать часов в аппарате мало, - спокойно отвечает ему Кабуто. - Я использовал этот аппарат, еще когда ты в коротких штанишках бегал! - язвит Орочимару. - Долго там еще? - Несколько минут. На целую минуту воцаряется молчание. Кабуто осторожно тычет пальцем в кнопки на аппарате, и его бешеное вращение начинает замедляться. - У меня остался последний волос, - хмуро говорит Орочимару, меняя глаз, которым смотрит в микроскоп. - Два мы уже запороли. - Не мы, а вы, Орочимару-сама. Против воли я восхищаюсь: Кабуто, конечно, откровенно хамит бывшему господину, но как он это делает! С великолепной вежливостью! - Мог бы сразу согласиться сотрудничать, - цедит Орочимару. Он, не глядя, хватает со стола ручку и наугад набрасывает несколько цифр на подвернувшемся под руку документе. - Сотрудничество предполагает выгоду для обеих сторон, - еще вежливее и еще прохладнее говорит Кабуто. - А вы мне больше ничего дать не можете, кроме своего старого тела для проведения опытов. Только меня это больше не интересует. - Да, да, - голос Орочимару наполняется ехидцей. - Детишки. Помнится, работая на меня, ты охотнее брался именно за детей, Кабуто. - Хм, - Кабуто окончательно останавливает центрифугу, доставая оттуда длинную стеклянную пробирку. - Поверьте мне на слово, детей приятнее воспитывать, чем расчленять… А теперь, может быть, наша гостья скажет нам, зачем пришла? Услышав последние слова Кабуто, я машинально дергаюсь, чтобы спрятаться за стенку - будто бывший нукенин может прямо сейчас наброситься на меня и расчленить, как несчастных подопытных. Но делать нечего, придется быть храброй - или торчать мне тут, пока не вернется Тсунаде-сама. А если она ушла выпить с горя? У меня так несколько дней пропадет! - Снимите, пожалуйста, гендзюцу-барьер, - скороговоркой бормочу я, глядя себе под ноги. - Погромче, пожалуйста, - даже не видя лица Кабуто, я буквально спиной чувствую его ехидную ухмылочку. Я набираю воздуха в грудь побольше. Так. С этим гомункулом, как бы он ни помог мне, я разговаривать отказываюсь. Всякий раз, как он открывает свой тонкогубый рот, я чувствую себя так, будто меня облили помоями. Если уж и просить помощи, то у его бывшего хозяина, в конце концов, в нем я все еще чувствую остатки человечности! Да и Третий-сама не стал бы мне в противном случае дарить шкатулку с банданами! - Пожалуйста, - громче и четче повторяю я, поднимая взгляд на уставившегося в микроскоп змеиного саннина, - снимите гендзюцу-барьер на цокольном этаже, Орочимару. Тишина. Они даже не смотрят на меня! - Орочимару-сан, - сквозь зубы выдавливаю я вежливое обращение. - Уже лучше, - ухмыляется бледнокожий гад. - Извини, Сакура, я пока занят. Но ты можешь присесть и подождать несколько минут. Поверь, в мои планы не входит, чтобы ты торчала у нас над душой дольше, чем необходимо. Вздохнув, я покорно киваю. Не в моем положении препираться с ним сейчас. Я прохожу внутрь и присаживаюсь на край кушетки, исподлобья наблюдая, как Орочимару опускает тонкую, с волосок, стеклянную трубочку в поданную Кабуто пробирку, как наносит мазок на предметное стекло и помещает его под окуляр. Он вздыхает как-то совсем по-человечески, устало и безрадостно, протирает ладонью глаза и вдруг зевает. - Прикрывайте рот, Орочимару-сама, - мгновенно реагирует Кабуто, - а то темные екаи заберут вашу душу. Орочимару пытается что-то ответить, но тут же зевает еще раз, даже не попытавшись прикрыться. Одновременно с этим он нашаривает на столе тяжелое пресс-папье и бросает его в лоб Кабуто. Тот даже позы не меняет, лишь открывает рот. Голова белой змеи показывается изо рта Кабуто, хватает брошенное пресс-папье, глотает его и скрывается обратно. - Ками, как же мерзко это выглядит, - бормочу я себе под нос. - Иди ты к екаям со своими суевериями, - “поддерживает” меня Орочимару, опуская глаза к микроскопу. - И хватит пользоваться на моих глазах украденными у меня способностями! Это, в конце концов, форменное хамство! - Я вовсе не крал их, - спокойно улыбается Кабуто. - Я лишь позаимствовал ДНК тела, которое вам, Орочимару-сама, было уже не нужно. Мои способности превзошли ваши возможности, поэтому я просил бы их не… - Заткнись, - вдруг изменившимся голосом говорит Орочимару, прилипнув к микроскопу. Я заинтересованно подаюсь вперед. - Получилось, - сипло кашляет Орочимару, вцепляясь в край стола. - Мое ДНК. У меня получилось! - Не за что, - издевательски кланяется Кабуто. - А? - Орочимару поднимает совершенно ошалевший взгляд от микроскопа. - Ты еще здесь, Сакура? Я могу лишь молча поразиться изменениям в лице Орочимару. Его глаза буквально полыхают вновь обретенной надеждой. Кажется, он с трудом подавляет желание немедленно броситься к колбам и начать закладку нового тела. Думаю, если бы Тсунаде-сама не была незаменима в этом вопросе, Орочимару давно снес бы и меня, и бывшего слугу со своего пути и унесся работать. Я вижу, каких усилий ему стоит заставить себя положить предметное стекло на стол, бдительно следя, чтобы то не лежало на краю. Будто это стекло - его самая большая в жизни драгоценность. Хотя… Почему будто? Это стекло - его жизнь. Долгие годы жизни, с которыми, как мне кажется, он уже мысленно попрощался… Орочимару быстро складывает четыре ручных печати и машет рукой по направлению к двери: - Убирайтесь оба, вы мне больше тут не нужны. Кабуто, проводи Сакуру. - Сама прекрасно доберусь, - не выдерживаю я. Но Орочимару меня уже не слышит. Он сейчас ничего и никого не услышит, и я даже понимаю его. Любовно прильнув к микроскопу, он снова разглядывает препарат и улыбается - совсем по-человечески. По-настоящему. Кабуто не говорит ни слова, но и не отстает от меня, как я ни пытаюсь идти поскорее. Я уже почти бегу, но белокожий монстр так и держится за моим левым плечом всю дорогу. Вместе мы пересекаем цокольный этаж, вместе поднимаемся на первый этаж Госпиталя, где расположен выход. Внутри что-то больно съеживается, когда я оглядываюсь и вижу повседневную больничную суету. Вот спешат куда-то санитары: в их руках - объемная пачка историй болезней. Вот Рэн-сан пробежала мимо, едва кивнув - наверное, срочный вызов, ведь Рэн-сан всегда кристально вежлива… Осознание того, что мне придется покинуть Госпиталь, рвет меня на кусочки. Больно даже дышать, и я прижимаю кулак к груди, стараясь подавить горький, рвущийся из легких возглас. - Что ж, смена деятельности иногда оказывается полезна, - ухмыляется Кабуто, поправляя очки. Я машинально разворачиваюсь и направляю кулак ему в лицо, как раз в левую, бликующую линзу. Кабуто ловит мой удар ладонью и легким движением руки проворачивает мне кулак так, что кости едва не начинают трещать. Ойкнув от боли, я отнимаю руку и принимаюсь растирать запястье. Моя физическая сила… Я теперь не могу даже защищаться… - Госпиталь - мой дом, - злобно бросаю я в лицо Кабуто полные желчи слова. - Мерзко плясать на костях человека, потерявшего смысл жизни! - Слишком все драматизируешь, - лениво парирует змеекожий. - Видимо, мне стоило тоже посмеяться над тобой, когда горел приют! Лучше бы ты дал мне умереть! Внезапно воздух перехватывает в легких. Со стороны, наверное, кажется, что Кабуто что-то шепчет мне на ухо, но на самом деле он несколькими короткими прикосновениями перекрыл мне дыхание и теперь я могу лишь сипеть, хватая воздух, как рыба. - Не нравится? - жалостливо вздыхает Кабуто, возвращая мне возможность дышать. - Двадцать секунд, зато сколько эмоций. О, Сакура-сан, если бы я хотел тебя убить… Не обращая внимания на то, как я кашляю, Кабуто преспокойно разворачивается и покидает Госпиталь неторопливым шагом. Я украдкой вытираю онемевшие губы и пристально смотрю на ладонь. Нет. Не кровь. Показалось… Уточнив у дежурного ирьенина, где палата Хинаты, я поднимаюсь туда. Уже из коридора я слышу надрывный младенческий вопль и торопливо захожу в палату. Хината, в госпитальной рубашке не по размеру, с расширившимися от ужаса глазами, мечется по палате, усиленно качая на руках дитя. Ребенок орет так, будто его жизни лишают, не обращая внимания на перепуганную мать. Голоден? Вряд ли, вон и следы от молока на рубашке Хинаты… - Что тебе не нравится? - со слезами в голосе спрашивает дочку Хината. - Я тебя искупала, переодела, накормила, что еще? Хватает пары секунд, чтобы сдернуть со спинки кровати полотенце и накрыть свое плечо. Решительно подхожу к Хинате и отнимаю у нее дитя, поднимая столбиком. Удерживая девочку одной рукой, второй нежно похлопываю ее по спинке… - Ой, - Хината судорожно стискивает руки у сердца. - Она тебя испачкала, Сакура-чан! - Только полотенце, - я возвращаю успокоившуюся девочку матери. - Она наглоталась воздуха во время еды, но теперь все будет хорошо. Малышка и вправду стремительно засыпает, избавившись от беспокоящего ее воздуха в животике. Покачав ребенка пару минут, Хината укладывает ее на свою постель и осторожно присаживается рядом, переводя дух. - У меня ничего не получается! - жалуется она вдруг. - Дочка постоянно плачет! - Твои роды не были естественными, - замечаю я, опускаясь на стоящий рядом с больничной койкой стул. - Она не успела подготовиться к вхождению в мир, поэтому просто дай ей время. Хорошо, что срок был уже подходящий для родов и легкие успели сформироваться… Хината вдруг вскакивает и складывается пополам, отвешивая мне поклон в пояс. Я едва не падаю со стула от неожиданности. - Спасибо, что ты спасла мне жизнь, Сакура-чан, - шепотом, чтобы не разбудить дитя, восклицает Хината. - Пожалуйста, сядь, - ровно говорю я. Хината послушно опускается на край кровати. - Мне нужно поговорить с тобой. Очень, очень серьезно… - я стараюсь не смотреть на Хинату, сосредоточившись на умиротворенном личике малышки. - О том, что с тобой происходило во время беременности. - Ты говоришь о паразите, Сакура-чан? Я вся так и подбираюсь: - Пятая-сама уже говорила с тобой? - Нет, но… - Хината снова стискивает ладони на уровне сердца. - Я ведь все понимала, Сакура-чан! Все, что со мной происходило! И… - Как давно тебя заразили? - не выдерживаю я. - Где-то полгода назад. - Невозможно! - я вскакиваю, не удержавшись. - Это невозможно! С его скоростью поглощения чакры… - Но я говорю правду! - Хината жалобно смотрит на меня. - Мы были в стране Ключей, и… - И Наруто тебя не уберег, - рычу я бессильно. - Почему ты ему не сказала? Нужно было сразу же возвращаться домой! - Но я не могла ничего сказать Наруто-куну! Я хотела, но… Всякий раз, как я пыталась что-то сказать, мне становилось плохо. А если я молчала, он почти не трогал меня… - Не трогал? Хината, паразит выпил тебя… Внезапно я понимаю, что Хината права. Паразит почти не трогал ее. Полгода - слишком огромный срок, ее должны были выпить досуха максимум через неделю. Как случилось, что именно Хината продержалась так долго? Может быть, дело в ребенке?.. Я перевожу взгляд на сопящую малышку. Как же похожа на Хинату! От Наруто ей достались, похоже, лишь отметины в виде лисьих усов на щечках. Если малышка унаследовала хотя бы микроскопическую долю сил отца, вполне возможно, что паразит столовался на ее чакре, а Хинату использовал лишь как крышу над головой. Надо будет попросить Пятую, чтобы проверила дитя - не повредил ли паразит ее систему циркуляции… - Ты запомнила, кто тебя заразил? - медленно спрашиваю я. Хината мотает головой: - Нет. Помню, что меня случайно кто-то толкнул, извинился, а потом я почувствовала, как что-то копошится у меня в голове… Но я списала это на беременность. Знаешь, во время беременности действительно с ума сходишь! Что только не почудится!.. Когда я поняла, что именно со мной происходит, мы уже ушли довольно далеко, да и сказать Наруто я не могла… - Как же он сам не почувствовал! - не могу удержаться я от укора. - Сакура-чан, но ведь Наруто чувствует лишь дурные намерения, - Хината грустно смотрит на меня. - А у этого существа, кажется, нет никаких дурных намерений! - Как это? Ты понимаешь, он тебя чуть не убил! - Нет, нет! Он просто… - Хината-а-а-а, я пришел! - слышу я из коридора жизнерадостный вопль. Наруто врывается, даже не постучавшись. Точнее, врываются целых три Наруто! Один тащит в обмотанных тряпками руках настоящий небольшой котелок с раменом, пахнущий так умопомрачительно, что у меня нутро переворачивается - после четырех-то дней комы! Второй в одной руке несет какие-то бумажные пакеты, а вторую почему-то прячет... - Сакура-чан, как здорово, что ты зашла! - восхищается третий Наруто, передавая Хинате большую миску. - А я отлучался за едой! - Говори потише, - шикаю я. - Ребенок спит. - Прости, - ойкает первый Наруто, снижая тон до шепота. - Ты ведь знаешь, что Хинате нельзя рамен? - с подозрением кошусь я на Наруто, переводя взгляд с одного клона на другого. - Ну, сначала я хотел поесть рамена вместе, - Наруто скалится во все тридцать два зуба, опуская на пол исходящий паром котелок. Я зашел в Ичираку, попросил дедулю приготовить самого вкусного рамена из тех, что он готовил, а ты знаешь, что у него рамен всегда исключительный! - Короче, - не выдерживаю я. - А потом дедуля Теучи спросил, влезет ли в меня весь этот котелок, - смеется Наруто, присаживаясь рядом с Хинатой и нежно глядя на нее. - Я сказал, что хочу поделиться с Хинатой, и тогда дедуля объяснил, что… Погоди, я сейчас вспомню… А! Диета при лактации должна быть здоровой и обеспечивать женский организм необходимыми веществами, так как в этот период организм матери максимально в них нуждается. Наверное, повисшая тишина длилась слишком долго, потому что Наруто жмурится, потирает затылок и улыбается снова: - Короче, я тоже ничего не понял и тогда дедуля Теучи просто сварил для Хинаты овощей. - Умираю от голода, - охает Хината, благодарно поднимая глаза на Наруто. - Спасибо большое! Я тоже гляжу на Наруто - во все глаза, молча поражаясь изменениям. Да, Наруто обычно ведет себя, как дурачок. Да, он практически не учился ни в Академии, ни потом, поэтому откуда бы ему знать о тонкостях питания для только что родивших? Но… Как я уже раньше подмечала, он действительно учится на своих ошибках. Учится старательно, вылезая из кожи вон, лишь бы у его близких все было хорошо. Я злилась на Наруто за то, что он позволил Хинате упасть, что не почувствовал присутствия паразита в ее мозгу, но теперь вижу - он усвоил урок. Даже его взгляд на Хинату ощутимо изменился после того, как Наруто увидел ее, мертвую и располосованную, под моими руками на этой самой койке. Он будто повзрослел. Резко, через травму, через неизбывную боль, но повзрослел. Будто что-то понял внезапно, что-то, что не сможет сформулировать, но чувствует всем сердцем. Как я чувствовала технику Первого в своей голове, но не могла бы объяснить ее... - А еще я зашел к тебе домой и Ханаби передала для тебя одежду. И… Второй Наруто протягивает вперед руку, которую прятал за спиной. Мне не составляет труда поставить диагноз сразу же, да и Хината мгновенно охает, страдальчески поморщившись. Еще бы: запястье Наруто вывернуто под неестественным углом и уже наливается синевой! - Этот ваш Бьякуган, - обиженно бурчит Наруто. - Как она распознала настоящего меня? Нас было пятеро! - Очень болит, Наруто-кун? - Хината отставляет миску и прикасается к кисти руки Наруто. - Не двигайся, прошу, я постараюсь это вылечить! - Сначала нужно вправить вывих, - замечаю я со своего места. Хината болезненно ойкает, не решаясь, и только ласково гладит руку Наруто. Закатив глаза - вот почему Пятая запрещает лечить близких! - я хватаю Наруто за локоть и решительно подтаскиваю к себе. - Ну-ка, не дергайся, - советую я, и в следующий момент палату оглашает вопль. - Тише ты! - подскакиваю я. - Вот же дурак, малышку разбудил! Один из клонов Наруто подхватывает девочку на руки и принимается неуклюже нянчить, поглаживая ее пальцем по щечке и шепча какие-то милые глупости. Тем временем Хината успешно исцеляет руку Наруто, а я замечаю, что ее уровень чакры никак не пострадал. Кажется, техника Первого восстановила не только ее тело, но и систему циркуляции, практически разрушенную паразитом… - Мало тебе Ханаби руку вывихнула, - ехидно замечаю я. - Надо было голову оторвать. - Сакура-чан! - мгновенно обижается Наруто. - За что? - За то, что ты дурак! Наконец, девочку удается снова усыпить. Наруто рассеивает одного из клонов, но второй так продолжает держать крошку на руках, умиленно разглядывая ее крохотные реснички, подрагивающие во сне. - Сакура-чан, - Хината вдруг поднимает на меня взгляд своих огромных, светло-лавандовых глаз. - Я… Можно я попрошу тебя кое о чем? Я мгновенно перестаю наблюдать за Наруто и сосредотачиваюсь на Хинате. - У тебя что-то болит? - настороженно спрашиваю я. - Ты чуть не умерла, Хината, тебе нужно быть особенно внимательной к своему состоянию! Я позову дежурного ирьенина, и… - Нет, нет! - Хината улыбается, поднимая ладони, будто сдается на мою милость. - Нет. Просто… Знаешь, когда я умерла… О, это и вправду странно звучит! В общем, я видела Неджи, и он… Ты не могла бы попросить Тентен зайти ко мне? Неджи просил передать ей кое-что. Что-то, чего он не успел сказать. Вспомнив, как выглядела Тентен весь этот год - такой короткий для нас, но, я уверена, бесконечный для нее, я киваю. Что бы ни хотел ей передать с той стороны погибший Неджи, уверена, он просто хочет успокоить ее раны. Тентен пыталась хранить свои чувства в строжайшем секрете, но разве утаишь от девчонок-подружек рвущиеся из глаз чувства? А сейчас она кажется полумертвой, и ничего не может ее развеселить. Что ж, эту просьбу Хинаты я выполню с радостью… - И еще кое-что, - смущенно кашляет Хината. - Да? - рассеянно переспрашиваю я. Хината косится на Наруто, и он едва заметно кивает ей. - Кажется… - Хината жмурится в растерянной улыбке, - мы с Наруто не были готовы к дочке. Я была уверена, что родится мальчик, а Наруто… В общем, мы не придумали имя, и… Сакура-чан, ты спасла мне жизнь, ты спасла нашу девочку, пожалуйста, будь ее крестной! Внутри все так и переворачивается. Не знаю, боль это или радость, но чувство, испытываемое мной, невозможно описать словами. Будто дали подержать в руках что-то невыразимо хрупкое. Что-то, чего я не должна была касаться, но, тем не менее… Я замираю, не зная, что сказать, и тут мой взгляд падает на тумбочку рядом с кроватью Хинаты. В высоком стеклянном стакане с водой стоит одинокий цветок подсолнуха. Маленькое, ясное солнышко, неизвестно как раздобытое Наруто для любимой среди такой неприветливой осени... - Химавари, - говорю я, наконец. - Назовите ее Химавари. Я покидаю палату так же тихо, как и пришла. В задумчивости я бреду по коридорам Госпиталя в сторону своего кабинета. Или вернее сказать, бывшего кабинета? Я больше не ирьенин и не шиноби… Что ж. Мне действительно нравился мой кабинет, и я буду скучать. Поглощенная собственными мыслями, я не замечаю преследования, и вздрагиваю, когда рука Наруто касается моего плеча. - Спасибо тебе, Сакура-чан, - шепчет догнавший меня Наруто. - Я… Бабулька Тсунаде рассказала мне, что ты сделала для Хинаты и меня. Я клянусь, я постараюсь быть лучшим отцом в мире, чтобы твои старания не прошли даром! - Что ты тут делаешь? - шикаю я на Наруто. - Ты должен быть рядом с семьей! - С ними мой клон. Не волнуйся, пожалуйста, Хината поела и уже спит, Химавари тоже. Я хотел поговорить с тобой и поблагодарить. Я очень рад, что ты пришла в себя, я волновался! - Хоть выспалась, - вздыхаю я, потирая лоб. - Последние недели были просто изматывающими. - Только… Голос Наруто неуловимо меняется. Теперь я слышу в нем неловкость. - Говори уже, балда, - закатываю я глаза, одновременно с этим отпирая дверь в кабинет и впуская друга внутрь. Наруто мнется еще пару минут, корча жалобные рожи, но, в конце концов, не выдерживает: - Пока ты болела, про твое состояние спрашивали все: Ино-чан, другие ирьенины, Сай, но… Твой новый парень так и не пришел тебя навестить. Сакура, ты уверена, что он такой замечательный? Я волнуюсь за тебя. - Наверное, он был занят, - я прикусываю губу, чтобы не рассмеяться. Чтобы Наруто не увидел моего лица, я принимаюсь разбирать бардак на рабочем столе. - Это не оправдание! - возмущается Наруто. - Какаши-сенсей тоже был очень занят, но он приходил каждый час и спрашивал, как ты себя чувствуешь! - О, Наруто, заткнись, - вздыхаю я. - Это не твое дело. Мы сами разберемся, хорошо? Наруто надувается, плюхаясь в мое рабочее кресло и складывая на груди руки. Он молча наблюдает за тем, как я навожу порядок на столе, как протираю пыль, не зная сама, зачем делаю это… Мне кажется, я просто не могу поверить, что мне придется уйти. Это просто жутко… - Кстати, Сакура-чан, - снова слышу я голос Наруто. - Тут Курама хотел поговорить с тобой. - Что? - рука с тряпкой для пыли замирает, так и не добравшись до подоконника. - Кьюби? Хотел со мной поговорить? О чем? - Я не знаю. Но это, кажется, важно. Он немного обижен на меня и не хочет со мной общаться, может быть, ты заодно спросишь, что именно я натворил? - разводит Наруто руками. Я медленно опускаю тряпку и поворачиваюсь к другу лицом. - И… - нерешительно тяну я. - И как же мне с ним поговорить? Эм… Кьюби? Ты меня слышишь? Тишина. Наруто косится то на меня, то на свою грудь, будто в ожидании, что сейчас оттуда раздастся хрипловатый голос Кьюби. Так и не дождавшись, он хлопает себя по лбу и протягивает мне руку: - Попробую по-другому, - заявляет Наруто, касаясь моих пальцев. В следующий момент кабинет пропадает. Я кошусь на свои лодыжки - вокруг них почему-то плещется вода. А перед глазами… - Кьюби? Я стараюсь убрать страх из голоса. В самом деле, что это я? Я уже видела Кьюби на войне, я прекрасно помню, какой он огромный и насколько сильный. Но все же стоять прямо у носа Девятихвостого, так близко, что видно влажный блеск на огромных, с мою руку, ослепительно-бледных клыках… - Замечательно, что ты решила заглянуть в гости, - лающий смех ударяет по моим ушам, когда Кьюби растягивает зубастую пасть в ухмылке. - Наруто, я временно отключаю твои уши! - Что? - слышу я голос Наруто. - Курама? Что ты…? Фраза обрывается на середине. Кьюби вытягивает когтистые лапы и удобнее располагает на них огромную ушастую голову. Его мех отливает огнем и солнцем… - Нужно поговорить, - заявляет Кьюби, приоткрыв один глаз. - О том, что происходит.