* * *
— Не успел проснуться, уже работаешь? Какаши резко поднимает голову от разложенных на кухонном столике бумаг. Я стою в дверном проеме, держась за косяк, и с любовью разглядываю его уставшее лицо. В последнее время он работает, не покладая рук, и даже Шикамару при встрече пару раз с подозрением спрашивал меня, что же нашло на Какаши и какая вожжа попала ему под джонинские штаны. Признаться, меня несколько пугает его рвение — ведь любому человеку нужно спать, причем больше двух часов в день! — Доброе утро, — Какаши улыбается мне и виновато трет затылок. — Я тебя разбудил? — Разве что тем, что ушел из постели, — вздыхаю я. — Ты хоть поспал или опять работал всю ночь? — Поспал, — с крайне честным видом отзывается Какаши и машет какой-то бумажкой, как парламентер — белым флагом. — Курьер принес важные документы, нужно было срочно их просмотреть. Я почти закончил, осталось совсем немного. — Вот это? — я обвожу рукой разбросанные по столику перепутанные листы. Скорчив виноватую мину, Какаши ногой выпихивает из-под столика увесистую коробку, наполовину заполненную пухлыми папками. — Ты себя угробишь, — констатирую я, вздохнув. — Ты завтракал? — Не помню, — бормочет Какаши, снова опуская глаза и принимаясь отчеркивать что-то карандашом. — Я что-нибудь придумаю, — решительно заявляю я, протягивая руку за фартуком. Так, где мамина кулинарная книга? И что у меня за привычка поганая — не класть вещи на свои места? Где она может быть, что я готовила в прошлый раз? Оладьи? Онигири? Нужно вспомнить — и тогда получится сократить радиус поисков. Я замираю в нерешительности, перебирая в памяти места, где может быть книга, и тут же хлопаю себя по лбу, распахивая холодильник. Так и есть — в запарке я сунула ее на нижнюю полку и совершенно забыла! Распахнув шкафчики, я осматриваю ассортимент продуктов и корчу недовольную гримаску: из того, что есть под рукой прямо сейчас, получится разве что шоколадное печенье. Не очень люблю печь, не дружу я с духовкой, но что же делать? Если Какаши сейчас не покормить, он умрет прямо на своих документах, не иначе! Не питаться же господину Шестому одним раменом? Вдруг у него на раменной диете еще и девять хвостов отрастет? Двух Наруто Коноха точно не переживет! Итак: молоко, мука, масло... Я решительно достаю нужные ингредиенты и глубокую миску, где собираюсь смешать тесто. Постоянно сверяясь с рецептом, отмеряю нужное количество молока, сахара и масла и опускаю в миску палец, чтобы попробовать пока еще жидкое тесто на вкус. Я так сосредотачиваюсь, что, когда моей ноги касается что-то когтистое, пугаюсь и подпрыгиваю. — Дай, — тихонько говорит кто-то снизу. Опускаю взгляд. У самой моей ноги на шерстяной заднице сидит Паккун. Сидит и смотрит такими круглыми, несчастными глазами, что сердце начинает болезненно щемить. — Дай, — вкрадчиво повторяет Паккун, снова царапнув меня лапкой. — Собачка страдает. — Я тебя с утра кормил, — не поднимая взгляда, Какаши обвинительно наставляет на Паккуна палец. — Ну, дай, — Паккун, с трудом балансируя, отрывает передние лапки от пола и умильно складывает их, становясь столбиком. — Ну, что тебе стоит? — Не давай ему ничего! Растолстеет и будет кататься! — От печенья не толстеют! Печенье идет прямо в душу! — обижается Паккун, покосившись на Какаши. — А ты — жестокий! — Сакура печет печенье с шоколадом! Собакам нельзя шоколад! — выходит из себя Какаши и встает в полный рост. — А ты — попрошайка! — У меня было голодное детство! — Да что ты говоришь! Не на собачий ли корм я тратил все первые гонорары? Кормил восемь ртов! — А теперь попрекаешь! Жестокий! Мелочный! — скулит Паккун, прижавшись к полу и едва не плача. — Печенья собачке пожалел! У-у-у! Какаши от бессильной злости сам начинает рычать, но на Паккуна этот угрожающий звук никак не действует. Чудеса — любой другой его нинкен сейчас бы уже униженно выпрашивал прощения пузом кверху, но Паккун, похоже, прекрасно знает слабые места Какаши и бесстыже ими пользуется. Вздохнув, я примирительно машу кухонным венчиком: — Ладно, ладно! Я отделю для тебя тесто без шоколада, но только на два печеньица! — Учись, — тут же поворачивается к Какаши Паккун. — Святую женщину в жены берешь! Смешно переваливаясь на коротких лапках, Паккун с крайне независимым видом семенит к выходу из кухни. Какаши же хмуро бросает ему вслед короткое: — Обжора. — Конец твоим сандалиям, — незамедлительно отзывается Паккун и улепетывает с изумительной для такого пухлого существа скоростью. Вздохнув, продолжаю колдовать над тестом. Честно отделяю комочек для Паккуна, а в оставшееся щедро вмешиваю шоколадную стружку. Все! Осталось только скатать множество шариков и выложить на противень. Ах, да, еще и не передержать в духовке, иначе завтракать придется угольками! — Ты чудо, — вздыхает Какаши, когда я загружаю полный печенья противень в духовку и выставляю нужную температуру. — А Паккуна я однажды посажу на диету из шпината. — Не надо, — вздрагиваю я, — он же круглые сутки голосить будет! Вытерев руки, сажусь рядом с Какаши и опускаю голову ему на плечо. Как же хорошо… За окнами еще стоит предрассветная темнота, а на кухне горит свет, от духовки исходит уютное тепло и пахнет шоколадом… — Так тепло, — полусонно мурлычу я. — Будто рядом с камином сижу. — Хм, — Какаши улыбается углом рта, пошевелив носом локон моих волос рядом с ухом. — Если хочешь, в нашем новом доме будет камин. — Конечно, хочу, — я обвиваю Какаши руками, на минутку прижимаясь всем телом. — Чем тебе помочь? — Не стоит, мышка, тут сплошная бюрократия… — А я хочу, — настаиваю я. — Мне же не кирпичи таскать, правда? Какаши наконец отрывается от своей писанины и берет мое лицо в ладони. Я мгновенно растекаюсь счастливой лужицей от его ласкового прикосновения — как же хорошо! И как же он смотрит, с какой нежностью, будто держит в ладонях не мое лицо, а новорожденного котенка… — Святую женщину в жены беру, — повторяет Какаши с улыбкой. — В этом старый брюзга прав. Если так хочется, помоги разложить документы по порядку — они пронумерованы, но я их здорово перепутал. Едва коснувшись губами моих губ, Какаши отпускает меня и я сразу же с энтузиазмом принимаюсь за дело. Развязав одну из пухлых папок, я раскладываю по половине кухни исписанные листы, покрытые вязью кандзи и какими-то схемами. На их обратных сторонах аккуратным почерком Какаши выведены замечания и указания. — Что это? — разыскивая страницу под номером один, спрашиваю я. — Так… Реестр зданий Конохи. С чертежами, естественно. — И зачем тебе работать над ними в пять утра? — первая страница, наконец, находится, и я приступаю к поискам второй. — Новый госпиталь, кажется, выйдет куда масштабнее, чем задумывался, — замечает Какаши. — Из скрытого Облака уже начали прокладывать железную дорогу, чтобы к окончанию работ иметь транспортную связь и санитарный поезд. А скрытый Туман запросил у нас нескольких шиноби со стихией Земли, чтобы тоже приступить к стройке. Получается… Какаши берет чистый лист и принимается рисовать — а я заглядываю ему через плечо. — Вот Коноха, — на листе появляется ровно очерченный круг. — Вот городская стена, здесь — Резиденция и хранилище под землей, в этом радиусе строить нельзя… Вот здесь будет Госпиталь, а здесь придется строить вокзал… Я во все глаза смотрю на то, как Какаши рисует. Уверенно, быстро, будто картограф, он наносит на небольшой бумажный лист подробную карту Конохи. Вот он отмечает городские ворота, вот — рынок и площадь, кладбище, тренировочный полигон, штрихами обозначает реку… Любой шиноби Листа знает географию деревни назубок, но Какаши сейчас будто смотрит на нее сверху, настолько его рисунок точен. Лишь раз он ошибается, но ластик быстро исправляет неверный штрих, и Какаши продолжает: — Рельсы лягут здесь, здесь и здесь, — на листе, далеко за городской стеной появляется новый прямоугольник с бегущими к нему полосами. — Из Суны рельсы проложить не выйдет, пустыня быстро их проглотит, но Гаара уже купил у Облака схему самолета и нанял нескольких наших инженеров из гражданских. — Да уж, — улыбаюсь я, — все же Казекаге-сама не должен заниматься транспортными перевозками. — Стало быть, — продолжает Какаши, — нужна еще и площадка для посадки. А точнее — полоса. Вот здесь… Видишь? Дома мешают. Слишком плотная застройка, придется переносить их. А куда? Не за реку же? — Да уж, — я корчу гримаску, почесав затылок. — Вряд ли гражданские согласятся переселяться за городскую стену. Внутри деревни им должно казаться безопаснее… — Вот мне и приходится ломать голову, — вздыхает Какаши, — потому что стройка встала, а мне хотелось бы иметь подробные планы и чертежи к моменту, как я буду передавать дела Наруто. Пространственное мышление — не его конек. — А если, — я перевешиваюсь через плечо Какаши и тычу пальцем в рисунок, — не выносить дома из деревни, а сделать их выше? — Имеешь в виду — двухэтажными? — Имею в виду — десятиэтажными. Это возможно? Карандаш замирает в руках Какаши. — Я не думаю, что Тензо осилит дома такого масштаба, — с сомнением произносит он. — Да и дерево не выдержит собственного веса… — Зачем дерево? Разве у нас нет шиноби со стихией Земли? В Резиденции три этажа, почему не попробовать построить дома еще выше? — продолжаю я молоть чушь с умным видом. — Ну… Скажем, создать высокую прямоугольную скалу и выдолбить там квартиры, или… Слушай, а что если построить несколько кубических квартир и поставить их друг на друга? Какаши поворачивается ко мне и смотрит такими круглыми глазами, что я мгновенно тушуюсь. Кажется, я слишком сильно фантазирую… — Ну, — робко добавляю я, — как детские кубики… — Мышка, ты — чудо, — Какаши быстро целует меня в щеку и хватается за карандаш. — Если получится построить хотя бы два таких высоких здания, тогда мы сможем расчистить место под вокзал и еще останется приличный запас. Я сегодня же соберу шиноби с Дотоном и мы поэкспериментируем в лесу. Правда, мне придется придержать наших инженеров — в таких высоких домах нужны будут подъемники, люди вряд ли захотят карабкаться по лестницам на такую высоту… Значит, здесь и здесь можно будет поставить резервные электростанции… Какаши лихорадочно рисует, а я, забыв про разбросанные по полу документы, вовсю наблюдаю за движениями остро отточенного кончика карандаша. Я могла бы сидеть так весь день… — Печенье! — охаю я, вскакивая. Чудом мне удается не наступить на бумаги и не смять их — я хватаю со стола прихватки и извлекаю противень. Ну вот, передержала! Печеньица получились куда темнее, чем должны, но хотя бы не сгорели — уже победа. И пахнут не угольками, а шоколадом… Отложив в сторонку печеньица Паккуна, я красиво выкладываю остальные на широкую тарелку и наливаю стакан молока, передвигая нехитрый завтрак поближе к Какаши. Не глядя, он хватает самое верхнее печеньице и запихивает в рот едва ли не целиком, увлеченный рисованием. — Прожуй, — смеюсь я, когда Какаши пытается с набитым ртом сделать комплимент моему печенью, — не спеши. Какаши, усердно работая челюстями, показывает мне два больших пальца и продолжает чертить. Ему приходится взять еще один чистый лист, но вскоре предварительная схема застройки уже нарисована — Какаши складывает бумаги пополам и, утерев пот, заявляет: — Я чувствую, что Коноха вот-вот сделает такой скачок вперед, что через пару лет никто из старожилов просто не узнает деревню. Хотел бы я это увидеть. — Мы всегда можем вернуться, — тихо говорю я, — чтобы посмотреть, как справляется Наруто… Можем использовать Хенге или… Стушевавшись, я грустно опускаю голову, разглядывая разложенные по полу бумаги. Нужно закончить, раз уж предложила свою помощь… В тишине я быстро собираю листы в папку, раскладывая по порядку, и завязываю тесемки бантиком. Когда я кладу папку обратно в коробку, мне на плечо ложится теплая мужская ладонь, вынуждая откинуться и лечь на грудь Какаши спиной. — Ты ведь не хочешь уходить, верно? — тихо спрашивает Какаши куда-то в мою макушку. — Не хочешь покидать деревню. — Я… На глаза наворачиваются непрошеные слезы, но мне силой удается их сдержать. — Я просто… Это несправедливо, что мы не увидим расцвет деревни из-за одного только Саске, — прерывисто вздыхаю я. — И еще я чувствую себя виноватой… Мы, получается, сбежим, а остальным деревенским придется продолжать жить на этой бочке с порохом… Но я просто не вижу другого выхода! Саске невероятно силен, он практически так же силен, как Наруто, он способен сровнять деревню с землей и уж точно не позволит схватить себя без жертв! Если такова цена, я готова заплатить ее и покинуть Коноху, но ведь это не будет грехом, если я буду… Буду скучать?.. Какаши молчит, ничего не отвечая на мою слишком длинную фразу. Его руки — такие теплые, родные, уютные — держат меня осторожно и бережно, согревая и нежно поглаживая. Годами бы так сидела… — Я тоже буду скучать, ты же знаешь, — тихо говорит Какаши. — Но если мы уже решили… — Да, — я нахожу ладонь Какаши и сжимаю ее. — Да, я решила. Я пойду с тобой хоть на край света. И мы построим дом. Ты же сможешь построить дом? — Я владею Дотоном. Десять этажей не обещаю, но два — вполне. — А каким будет наш дом? — любопытно спрашиваю я, справившись с нахлынувшей грустью. — Каким угодно, — обещает Какаши. — Все, чего только захочет Сакура-сан. Давай его нарисуем? — А можно мне? — робко спрашиваю я и сразу же получаю заветный карандаш и лист бумаги. Замираю над чистой гладью листа, не решаясь наносить штрихи. В моих снах я никогда не заходила внутрь дома, но то, что было снаружи, помню очень хорошо... — Нам придется похитить капитана Ямато, — смеюсь я, запрокидывая голову. — Потому что я хочу черешневый сад.* * *
Зеленоватое мерцание чакры вокруг меня рассеивается. Я постепенно прихожу в себя, учась снова ощущать свое тело. Сегодня надо мной колдовала не только Шизуне, но и один из Хьюг — по его настоянию меня ввели в какое-то похожее на анабиоз состояние, в котором я все понимала, но тела своего не чувствовала. Хьюга сказал, что это нужно для лучшего контроля лечения, но на самом деле, думаю, все из-за того, что мой рот никак не закрывался. Я давно не видела Хинату, она все еще восстанавливается и почти не покидает родительский дом, поэтому мое сердце полно беспокойства за нее. Естественно, что при виде Хьюги в обозримом радиусе я сразу же накинулась на него с расспросами! — Боюсь, это мой предел, — виновато разводит руками Хьюга-сан. — Лимит использования моих глаз практически исчерпан. Если я продолжу, мы рискуем только навредить Сакуре-сан. Прошу меня простить. — Все нормально, — коротко кивает Шизуне. — Благодарю вас за помощь. Пожалуйста, уведомите меня, когда ваши глаза полностью отдохнут, и мы продолжим лечение. Сухие фразы Шизуне ложатся мне на язык неприятным картонным привкусом. Ее тон даже на саммите Пяти Каге могли бы счесть чрезмерно официальным. Поморщившись, сажусь на кушетке, собираясь задать еще несколько вопросов о Хинате, но… — Как он быстро сбежал, — вздыхаю я. — А я хотела поговорить о малышке. Вдруг им нужна моя помощь? — Думаю, Наруто-кун обратится к тебе сам, если девочка заболеет, — замечает Шизуне. — Не спеши уходить, Сакура, я еще не закончила с тобой. Ложись. — Ма-а, вся спина болит, — кривлюсь я, но покорно ложусь обратно. — Разве штопка системы циркуляции без Хьюги имеет смысл? — Не имеет, — соглашается Шизуне, отходя к моему столу и принимаясь шуршать бумажными пакетиками, стоящими на нем. — Но я должна сделать тебе несколько инъекций и вживить под кожу ампулу с препаратом. Придется потерпеть. — А зачем это? — услышав про инъекции, я заранее принимаюсь растирать локтевой сгиб ребром ладони. — Если вакцина от яда не эффективна… — Спасибо, что еще раз мне напомнила об этом, — уязвленно перебивает Шизуне. — Но нет, с паразитом это никак не связано. Не говоря больше ни слова, Шизуне приближается ко мне с резиновым жгутом и набором шприцов. Быстро освоив вену, она вводит мне лекарства и заживляет прокол прикосновением пальца. — Я ввела тебе ускоряющий регенерацию препарат, — поясняет Шизуне, снова отходя к столу. — В течение нескольких дней прошу тебя последить за самочувствием и записывать возможные побочные эффекты. Скорее всего, ты ничего особенного не заметишь, но возможно чрезмерное ускорение роста волос. — Здорово, можно не тратиться больше на питательные маски, — с оптимизмом улыбаюсь я. — Ты не поняла, — хмыкает Шизуне с затаенным удовольствием. — Всех волос. Несколько секунд пытаюсь осмыслить ее слова и немедленно прихожу в ужас: — Я буду похожа на горного екая! Какой кошмар! — Ничего, потерпишь, — в голосе Шизуне на мгновение мелькает злорадство. — Кстати, не забудь сказать Наруто спасибо. Чтобы приготовить одну дозу этого препарата, госпожа Тсунаде выкачала из него десять стандартных порций крови! — Из Наруто? — уже собравшись встать, я снова плюхаюсь на кушетку, ошарашенная словами Шизуне. — Зачем?! — А ты думала, как этот препарат работает? — Шизуне внаглую садится за мой стол и принимается копаться в бумагах — без цели, лишь бы побесить меня. — У тебя, конечно, неплохая природная способность к восстановлению, но до регенеративных возможностей клана Узумаки тебе далеко. Конечно, из крови той девчонки-отступницы, Карин, препарат вышел бы еще сильнее, но сейчас до нее не добраться. Высококонцентрированная плазма крови Узумаки поможет восстановить твою систему циркуляции в разы быстрее, чем без нее. Должна. — Должна? — Испытаний, естественно, не было, — Шизуне хватает со стола ручку и принимается крутить. — Наруто, конечно, восстанавливается легко и быстро, но десять стандартных порций за раз даже ему не сдать. Он ходил на донацию два месяца, пятнадцать раз. И не просил за помощь ничего, кроме большого мисо рамена со свининой. Небольшая цена за возможность вернуть тебе силы, да, Сакура? Я пропускаю мимо ушей язвительные слова Шизуне — и без них прекрасно знаю, что она продолжает меня недолюбливать. Сейчас меня больше беспокоит другое. Наруто, когда ты все успеваешь? Учиться у Какаши, беречь Хинату и Химавари, помогать патрулировать улицы и… Спасать меня? Одна стандартная порция крови — это количество, которое может единоразово сдать взрослый крепкий мужчина, и после донации ему положено три отсыпных дня. По правилам, которые, кстати, Пятая сама и написала, донации возможны не чаще раза в полгода. Как, как ты умудрился сдать пятнадцать порций за два месяца? Даже с невообразимой регенерацией Узумаки, помноженной на помощь Кьюби, ты не должен был пережить этого… — Он ничего не говорил мне, — спазм сдавливает мне горло в приступе вины. — Я никуда не спешу настолько сильно, чтобы Наруто так рисковал! Зачем он это делает, дурачок такой? — У Наруто много друзей, — замечает Шизуне. — Но ты всегда была для него особенной. Ради тебя он готов отдать свою жизнь, не задумываясь, не только кровь. К тому же донации курировала Пятая. Она никогда не сделала бы ничего, что повредит Наруто. — Пятнадцать доз... Стойте-ка! — приподнимаюсь я. — Вы сказали, на эту инъекцию пошло десять стандартных порций, а как же еще пять? — А остатки препарата госпожа ввела ему, — с внезапной ненавистью цедит Шизуне. Ручка разлетается в ее пальцах на кусочки. И мне не требуется пояснений, чтобы угадать имя получившего вторую порцию препарата человека. Орочимару. Конечно, как бы еще он дожил до переселения в новое тело? Я прекрасно помню, как напугало меня его изношенное сердце в тот, первый раз. С таким сердцем не живут больше двух месяцев и тем более — не работают… — Драгоценная… сыворотка, — Шизуне буквально клокочет от ярости, — которую можно было бы использовать для спасения жертв нападений… В этого… Этому… Все равно, что вылить в унитаз! Не понимаю, чем он всех вас так очаровал! Неужели только я все ещё помню, сколько зла сотворил Орочимару, сколько крови пролил? Госпожа, должно быть, ослепла с возрастом, раз не видит его гнилое нутро! Смотрит на него, как… Как на дядю Дана! — Так вы в курсе? — вырывается у меня неосторожный возглас. Шизуне смеется каким-то болезненным, каркающим смехом. — В курсе ли я? О, конечно, и очень давно! Нужно быть слепой, чтобы не заметить, что Орочимару манипулирует госпожой, как хочет! И чего она добилась? Дала психопату лишних полвека. Будто его разработки настолько драгоценны, что оправдывают его жалкую жизнь! — Шизуне-сан, вы несправедливы к Орочимару, — замечаю я, не вытерпев. — Мне тоже малоприятен этот человек, но он, похоже, любит Пятую-сама. Шизуне лишь отмахивается: — Любит, как же. Такие, как он, любить не умеют. Не за его ли учеником ты была замужем? Знаешь, наверное, каково было змеиное воспитание. С этим трудно поспорить. Да и нет смысла. Шизуне уперлась в свою ненависть и страстно ее лелеет. Такое ощущение, что ненависть помогает ей жить — сначала ко мне, потом к Орочимару… Я надеялась, что отношения с Генмой-саном смягчат характер Шизуне, но теперь начинаю за них волноваться. Трудно жить с человеком, чью душу отравляет ненависть — ты и сам начинаешь тонуть в этом болоте. В самом деле, мне ли этого не знать? — Послушайте, семпай, — решительно говорю я. — Отношения Пятой и Орочимару трудно назвать сказкой о любви, но это их дело, не наше. — Какая любовь, о чем ты, — стонет Шизуне. — Любовь у нее была с дядей Даном. Да какая! Вся Коноха на эту пару оглядывалась! Дядя Дан был ее достоин, он был хорошим человеком! — И долго же он у нее был? — тихо спрашиваю я. Шизуне замолкает, осекшись. Ее взгляд на мгновение трезвеет. — Полгода, — с каменным выражением на лице цедит она. — И сколько лет Пятая-сама держит по нему траур? — не могу никак заткнуться я. Шизуне молчит и снова тянется к стоящему на столе бумажному пакету. Она извлекает оттуда нечто миниатюрное и решительно приближается, пуская чакру в палец. Я предусмотрительно замолкаю — плохая идея выводить на эмоции ирьенина, который одним прикосновением может сделать в твоем теле сквозную дыру. Шизуне не слишком ласково хватает меня за плечо, делает надрез и безо всякого обезболивания запихивает в кровоточащую ранку ампулу с каким-то веществом. Залечив мне плечо, Шизуне сухо комментирует: — Это тебе защита от змеиного яда. Тоже его разработка. Шестой приказал. — Зачем? Шизуне смотрит на меня, как на дуру: — Затем, что призывное животное Саске — змея. Я усмехаюсь, осторожно трогая саднящее плечо, где под кожей теперь угадываются контуры ампулы: — Там такие змеи, что мною даже детеныша не накормить… Укусит — так сразу пополам. — Мое дело — исполнять приказы, — цедит Шизуне. — Я исполняю. — Спасибо, — вежливо благодарю я. Шизуне дергано собирается, бросая в опустевший бумажный пакет пустые шприцы и какие-то свои записи. Уже уходя, она не выдерживает и поворачивается ко мне снова: — Посмотрите-ка, — язвит Шизуне. — Сакуре наконец попался нормальный мужчина, который ее не унижает и не бьет, и она сразу же возомнила себя семейным психологом. Раздает советы всем и каждому, когда их никто не просит, а потом сидит и упивается своей правотой. — Так вы признаете, что я права, семпай? — не остаюсь я в долгу. На прощание Шизуне хлопает дверью так, что с потолка падает внушительный кусок штукатурки. Вздохнув, я растягиваюсь на жесткой кушетке и бездумно пялюсь в потолок. В последнее время я чувствую себя мухой в паутине, которая бьется, бьется, пытается выбраться, но только сильнее запутывается. Поступок же Наруто выбил меня из колеи окончательно. Мне становится неимоверно стыдно перед ним — с самого возвращения Наруто в деревню я не перестаю его бить и обзывать последними словами. Идиот, придурок, дурак… А он терпит. Почему он только терпит и не отвечает мне? Никогда не отвечал?.. Пятнадцать порций крови… Я должна поговорить с Наруто. Я должна извиниться перед ним за каждый свой удар по его многострадальной голове, за каждое бранное слово. Он может сколько угодно вести себя, как ребенок, но разве не любой мальчишка хочет оставаться ребенком до конца, пока за его спиной есть сильные взрослые люди, могущие решить любую проблему? Наруто и так слишком рано вырос. Ему приходилось быть взрослым за всю деревню, слишком многое узнать и еще больше увидеть. А теперь он собирается стать Хокаге, чтобы защищать всех нас до конца своей жизни, и это я постоянно называю его безответственным?.. В последние несколько дней я задумывалась — не рассказать ли Наруто о поведении Саске, не посоветоваться ли с ним? А теперь понимаю, что лишь нагружу на Наруто мешок с камнями, который ему придется тащить вместе с остальным: семьей, ответственностью за деревню, сидящим в нем биджуу… Нет. Я не могу с ним так поступить. Все проблемы, которые возникают из-за Саске в деревне, возникли из-за меня. Если убрать меня из уравнения, все снова станет хорошо. Мы с Какаши просто уйдем, а уж Наруто сможет защитить всех остальных, если вдруг Саске сорвется. Я в это верю. Он, может быть, и не станет лучшим Хокаге в истории, но он точно будет самым неординарным из них. А сейчас самое большее, что я могу для него сделать — зайти в Ичираку и принести Наруто, изнемогающему от учебы, большую порцию рамена со свининой. И Какаши, конечно же, тоже… Стук в дверь вырывает меня из вялотекущих мыслей. Я сажусь, поспешно приводя растрепанные волосы в порядок. Пациент? Но я давно уже не веду прием, у меня ведь нет чакры… — Да? — вопросительно отзываюсь я. — Саку...ра… — слышу я до боли знакомый голос из-за двери. Я мгновенно покрываюсь липким потом. Рука сама тянется к пояснице, где должен висеть оружейный подсумок, но его нет… — Саске-кун? — неестественно высоким голосом переспрашиваю я. — Помоги… Дверь, которую я забыла закрыть — дура, дура! — распахивается, и в кабинет буквально падает Саске. Взвизгнув от неожиданности, я сначала отпрыгиваю от него подальше, но потом… — Что с тобой? — я мгновенно забываю о своем страхе подойти к Саске и оказываюсь рядом, нащупывая под рукавом кнопку, активирующую котэ. — Саске? Саске, приди в себя! Он выглядит ужасно. Остатки одежды на нем все еще дымятся, и кожа Саске дымится вместе с обугленными лохмотьями. Покрытая пузырями, красная, сочащаяся сукровицей грудь Саске пострадала сильнее всего — и я нажимаю кнопку котэ, приводя “игрушку” в действие. Я ирьенин. Как бы я ни ненавидела бывшего мужа, как бы я ни желала ему сгинуть, я не могу смотреть на человеческие мучения… — Саске, кто тебя обжег? — требовательно спрашиваю я, пытаясь оценить ущерб, причиненный ему. Фуф. Вроде бы пострадала только грудь. Видимо, Саске пропустил какой-то огненный шар. Но почему он не защитился Сусаноо? Ведь Сусаноо не пробить ничем, это абсолютная защита! Мистическая ладонь заживляет ожоги не очень быстро, но качественно. Саске, только что бывший в полуобмороке, даже начинает шевелиться и подтягивает колени к животу. Мне одновременно хочется и сочувствовать ему и стукнуть посильнее — почему ты пришел именно ко мне? Чтобы я тебя пожалела, чтобы включился мой инстинкт медика? — Помоги, — Саске поднимает на меня безумный взгляд и я торопливо отвожу глаза в сторону, памятуя о его шарингане. — Меня хотят убить. — Кто? Саске, кто на тебя напал? Где? — Я уходил из деревни, — Саске с трудом садится, с отвращением стаскивая с себя черные лохмотья, оставшиеся от рубашки. — Тебе ведь нельзя, тебе запрещено покидать Коноху! — Знаю! — повышает голос Саске. — Знаю… За мной следили, Сакура! Они не оставляют меня в покое даже ночью! Один из Анбу… Я пропустил Катон… — Что ты с ним сделал? — холодея, спрашиваю я. — Я… Я обжег его Аматерасу. — Что? — вскакиваю я, отшатываясь от Саске подальше. — Где он? Он жив? Саске, тебя ведь в тюрьму отправят, ты в курсе? Ты с ума сошел! Где этот несчастный? Позволь мне его вылечить! — Позволь мне уйти из деревни! — рявкает Саске. Он поднимается, шатаясь, все еще распространяя вокруг сладковатый запах горелой плоти. Я делаю шаг назад, но отступать уже некуда: позади стена. Саске с трудом переставляет ноги, но приближается ко мне неумолимо, как рок. Я с ужасом вжимаюсь в стену, ожидая удара, но… — Позволь мне уйти из деревни, — Саске, обессилев, падает передо мной на колени и утыкается взлохмаченной головой в мои ноги. — Мне больно. Я больше не могу здесь находиться, меня убьют. Сакура, пожалуйста… Я знаю, что Какаши слушает тебя, поговори с ним, пусть позволит мне уйти! Если в тебе осталась ко мне хоть капля… Я прикусываю костяшки пальцев, чтобы не разреветься. Меня так и раздирают на куски совершенно противоречивые чувства: жалость, страх, отвращение, обида… Человек, который не раз ставил меня на колени и хладнокровно глядел на мои мучения свысока, сам сейчас ползает в моих ногах. Когда-то я, полная злости и обиды, мечтала об этом. Но так ли мне хорошо сейчас? Довольна ли та часть моей души, которая хотела для Саске таких же страданий?.. Какаши ни за что не отпустит Саске, я знаю. И будет прав — его сила слишком высока, чтобы позволить Саске остаться без контроля. Но что, если он запечатает ему шаринган? Если Саске станет безопасен, может быть, нам даже не придется сбегать из Конохи и можно будет перестать прятаться. Можно будет просто жить — спокойно, забыв о приходящих в кошмарах видениях, где умирают друзья… "Не ходи! — оживает внутренняя Сакура в моей голове. — Не ходи с ним никуда, глупая!" "Там человек умирает!" "Если Саске обжег его Аматерасу, ему уже ничего не поможет! Ты действительно думаешь, что он совершает подобные ошибки? Не ходи с ним, не ходи никуда, давай сдадим его АНБУ, пока Саске слаб!" "Это подло! Он ранен, он мучается!" "Уже забыла, как сама мучилась, когда Саске бил тебя? — воет внутренняя, мечась на своей цепи. — Он ни разу не пожалел тебя! Он сейчас в нашей власти, он не сможет сопротивляться, давай его сдадим, давай сдадим! Зови охрану, слышишь?" Я понимаю, что мои пальцы опасно близко к предплечью, под кожей которого прячутся нанесенные Какаши кандзи. Если я коснусь метки, сюда мгновенно заявится весь состав его охраны — Райдо, смешной Иваши и немногословный Генма с неизменным сэнбоном в зубах. Что сделают с Саске? Наверняка ничего хорошего. Но я знаю, если я сдам его, Саске точно не скажет, где оставил раненого шиноби, и если тот АНБУ умрет… "Мы должны спасти того человека! У него может быть семья! Саске не станет нас трогать, ему это сейчас не выгодно!" "Дура! — кричит внутренняя, и цепь, удерживающая ее в моем сознании, натягивается до предела. — Слушай меня, наконец! Не делай этого! Не будь доверчивой идиоткой!" Но я уже опускаю руку, готовую прикоснуться к метке. Саске стоит передо мной, мелко дрожа — в кабинете достаточно прохладно, а на нем нет даже рубашки, к тому же мне не удалось вылечить его ожоги полностью и Саске мучает боль. "Что, нравится?" — хочется мне спросить, но язык не поворачивается глумиться над ним. Сейчас — мой шанс все решить. Если он позволит мне спасти раненого АНБУ, я постараюсь уговорить Какаши смягчить участь Саске и не казнить его за повторное предательство деревни. — Где этот АНБУ? — повторяю я. — Я оставил его там, — Саске поднимает глаза, не замечая, как я упорно прячусь от его взгляда. — Он жив. Я только обжег его, я не стал его убивать, я не убийца, Сакура! Помоги, прошу… Я не хочу в тюрьму! — Позволь мне его вылечить и я поговорю с сенсеем, — выжимаю я из себя короткую фразу. Через каких-то двадцать минут мы покидаем Коноху. Переставляя ноги, мельком поднимаю взгляд наверх — над деревней клубятся снежные темные тучи. Скорее всего, ночью будет снегопад, а то и буря — вон, как ветер усилился. Холодно. Руки без перчаток мерзнут, и я прячу их в карманах — это помогает не только согреться, но и скрыть дрожь в пальцах. Я не идиотка. Я знаю, что Саске нельзя доверять. Но стал бы он ко мне приходить, если бы у него был другой выбор? Во всей этой деревне сильнее меня он ненавидит только Какаши. Саске мог бы обратиться к Наруто, который никогда и ни за что его не осуждал, но пришел ко мне, раненый и беспомощный. Может быть, страх оказаться в тюрьме, слепым и связанным, все же сильнее ненависти?.. Я точно знаю одно: где-то сзади, незамеченный, за нами крадётся Черепаха. Пока мне ничего не угрожает, он не станет вмешиваться, но в случае опасности непременно защитит меня. К тому же я всегда могу позвать охрану — такая вот великая привилегия быть девушкой Хокаге. Я больше другого опасаюсь: у меня осталось всего три свитка-картриджа для котэ. Хватит ли их, чтобы исцелить ожоги, оставленные черным пламенем? Если знать бы час назад, я ни за что не позволила бы Шизуне-сан тратить на меня сыворотку! Саске, все еще страдающий от боли, двигается медленно, стараясь идти так, чтобы найденный мною для него дорожный плащ не касался не до конца залеченного ожога. Грубая шерстяная ткань поверх обнаженной, частично сгоревшей кожи наверняка должна казаться ему телогрейкой из колючей проволоки, но Саске терпит молча, без единого звука. Даже его походка неуловимо изменилась, стала неуверенной, спина ссутулилась, а взгляд, обычно холодный и высокомерный, сейчас бегает из стороны в сторону. Не могу перестать думать о стражниках на городских воротах: Саске усыпил их своими глазами, чтобы мы могли пройти незамеченными. Все ли будет хорошо с весельчаками Изумо и Котетцу? И, что немаловажно, все ли будет хорошо с тем несчастным АНБУ, который просто исполнял приказ? Ведь попытка покинуть деревню была лишь одной из многочисленных причин, по которым АНБУ было позволено атаковать Саске. Его не стали бы убивать, я знаю — Какаши приказал им просто схватить Саске и доставить в тюрьму, но не убивать. Какаши не хочет его смерти. Саске тоже его ученик… — Он тут, — Саске останавливается, приваливаясь к толстому стволу дерева. — Дышит, кажется. И ноги у меня подкашиваются, когда я вижу, кого именно ранил Саске. Высокий темноволосый АНБУ в стандартном сером жилете, у которого под наплечными щитками всегда есть клубничный леденец для меня… И маска черепахи, разбитая, обожженная, валяется рядом с моим лежащим лицом в снегу телохранителем. Охнув, я кидаюсь к Черепахе, торопливо закатывая рукав: нужно сменить картридж в котэ, предыдущий я потратила на Саске. — Нет, нет, нет, что ты наделал! — в слезах кричу я, понимая, что Черепаха почти не дышит. — Саске, что ты натворил! С трудом переворачиваю Черепаху на спину, пытаясь отыскать, куда именно пришелся удар Саске. Точно, тоже в грудь. Только если Катон Черепахи сожрал лишь рубашку Саске и быстро был потушен снегом, Аматерасу таким образом не затушить — черное пламя будет пожирать свою цель, пока пользователь техники не отменит ее. Саске не хотел убивать Черепаху… Я кладу ладони на грудь Черепахи-сана и активирую технику. И лишь после этого смею поднять глаза и посмотреть ему в лицо, впервые за восемнадцать лет оставшееся без маски.... И вдруг понимаю. Вдруг понимаю все. Необъяснимую симпатию молчаливого АНБУ ко мне, простому, малознакомому ему ирьенину. Отказ Какаши отдавать Черепахе приказы и разговаривать о его прошлом. Слова: “Я ему задолжал”... Семью Черепахи убили. И я знаю, кто это сделал. И я знаю, кого этот мужчина видит во мне… — Господин Черепаха, — зову я, пытаясь привести его в чувство. — Очнитесь, пожалуйста… Нохара-сан… Саске, что же ты за чудовище! Я помню фотографию команды Какаши, стоящую в его комнате. И… Его дочь очень похожа на Черепаху… — Нохара-сан, — снова всхлипываю я. — Не умирайте, Нохара-сан… Тщетно. Черепаха меня не слышит. Почему, почему, почему вы пошли за Саске, Нохара-сан? Вы ведь от меня на шаг не отходили, если рядом не было Какаши, вы меня так берегли! А может быть… До меня внезапно доходит. Какая же я непроходимая тупица! Как я могла так купиться? Черепаха не отходил от меня ни на шаг, он просто не мог бы оказаться здесь, так далеко от Конохи, далеко от меня! И даже если бы Саске действительно пропустил Катон, почему тогда он ещё жив? Гигантский огненный шар не может просто сжечь одежду и верхние слои кожи, такая уж техника — или ты ее обманул, или она тебя убила. К тому же… Я тихонько оглядываюсь. Точно. Я не заметила этого сразу, но… Снег между деревьями действительно взрыт, будто здесь шло жестокое сражение, но почему тогда деревья целы и невредимы? С каких пор Катон стал настолько избирателен и не трогает лес? Да с ветвей даже снег не обтаял! И… Следы. Две цепочки следов, ведущих сюда и одна, ведущая отсюда. Черепаха не приходил в лес. Его сюда принесли… "Ловушка!" — вспыхивает в моем мозгу короткое резкое слово. — Как ты… его назвала? — вдруг слышу я сверху. Саске, продолжая держаться за не до конца залеченный левый бок, приближается ко мне сзади. Я поворачиваюсь к нему, чтобы умолять привести из Конохи помощь — я не справлюсь, раны Черепахи слишком серьезные, а мое котэ не может выделить столько чакры! Но все, что я вижу — безумные глаза Саске и вращающиеся в них томоэ. Ловушка… Я пытаюсь отвести взгляд, но уже не могу — я попалась, как птица в силок, и зачарованно пялюсь в шаринган, переставая ощущать холод, страх и течение времени вокруг… “БЕГИ!” — кричит изо всех сил внутренняя. Я все еще чувствую свои ноги. Я могу… могу попробовать сбежать от него. Он ранен, он не сможет двигаться так же быстро, как я, даже если учесть, что ускоренный чакрой бег мне теперь недоступен. Шаринган Саске почему-то действует на меня не в полную силу, я смогу, я… Но Черепаха-сан ранен и умирает. Я не успею привести помощь для него. А если Саске… Если он убьет… Не в силах отвести взгляд от вращающихся в глазах Саске томоэ, я сдвигаюсь — на волосок, еще на волосок… Моя рука крадется к Черепахе, к его левому бедру. Я знаю, что там должно быть оружие в подсумке… Один меткий удар в бедренную артерию и… Саске замечает мой маневр. Вскрикнув, я пытаюсь прикрыться, но кулак Саске достигает моего виска. Мир темнеет для меня за считанные секунды. Но темнота ли это или взвившееся вверх неукротимое чёрное пламя? Снег вокруг меня становится алым, и тихо падают на него обрывки сгоревшего дочерна неба. Как же это красиво — черные узоры на красном снегу... Последнее, что я запоминаю — это боль от вырванных с корнем волосков, когда рука Саске грубо сдирает с моей головы протектор.