***
19 марта 1962 года Тело Гермионы ощущалось как-то неправильно. Она попыталась пошевелить конечностями, желая посмотреть, не пострадала ли она от действия выпитого зелья. Но, как она ни старалась, кости у неё саднили и болели. Она открыла рот, восклицая от боли, однако вместо обычного всхлипывания услышала, как по комнате разнёсся пронзительный детский плач. — Тише, любовь моя, сейчас вытрем слезки, - промурлыкал мягкий мелодичный голос. Гермиона в замешательстве закрыла рот и попыталась открыть глаза, желая увидеть источник этого успокаивающего голоса. Кто-то гладил её по щекам, и хотя обычно её раздражало чувствовать прикосновения к лицу, эта рука была мягкой и тёплой, как у мамы. Она снова попыталась пошевелиться, умоляя глаза открыться, а когда, наконец, распахнула их, то её встретила вспышка яркого света. Она прищурилась и снова закричала от боли, и снова её уши наполнились громкими криками ребёнка. «Кто это там кричит?» — она попыталась спросить, но не смогла вымолвить ни слова. Вместо этого шумные крики становились все громче и громче, пока не стали оглушительными, и Гермиона не запаниковала. Внезапно её подняли в воздух, и Гермиона снова начала извиваться, но, когда её прижали к мягкому и тёплому телу, она замерла. В то же время крики стихли, и женщина начала тихонько напевать себе под нос колыбельную. — Да, хорошая девочка,— нежно прошептала она, целуя Гермиону в макушку.— Тише, любовь моя. Гермиона ещё раз моргнула широко раскрытыми глазами и с удивлением обнаружила, что её нежно прижимает к груди женщина. Совершенно сбитая с толку, она вцепилась в каштановые кудри женщины, которые не уступали с её собственным, и громко вскрикнула, увидев, какими маленькими стали её руки. Она замерла, когда женщина повернула её в своих руках и посмотрела на неё сверху вниз своими темно-синими глазами и улыбнулась, подобно сияющему солнцу. — Привет, Гермиона,- проворковала она, нежно вытирая ей слезы. Гермиона дернулась, но не смогла отстраниться слишком далеко, так как женщина снова прижала её к груди, напевая колыбельную себе под нос. — Это сработало? — спросила себя Гермиона, ещё раз оглядываясь вокруг, чтобы осмотреть комнату, в которой находилась. А находилась она в маленькой комнате, стены которой были выкрашены в голубой цвет, на одной из стен которой висели часы. На потолке висело чудесное нарисованное солнце, и когда Гермиона снова посмотрела вниз, то увидела кроватку, которая, несомненно, принадлежала ей. Когда в книге говорилось о другой временной линии - другой вселенной - Гермиона не ожидала, что снова станет ребёнком. Она предполагала, что её вытолкнет в другой мир, в её собственном теле, начав свою жизнь заново. И все же, она не могла жаловаться. Зелье описывалось только на словах, и никто на самом деле не знал, что произойдёт, если оно будет успешным. Она была рада, что, по крайней мере, жива. Вдруг разволновавшись, она дико взвилась в руках женщины, пока у той не осталось выбора, кроме как положить её обратно в кроватку. — Это сработало! — воскликнула Гермиона про себя, повторяя снова и снова. Она попыталась найти Гарри, рассказать ему о новостях, но когда события прошлого раза промелькнули перед её маленьким мысленным взором, то вспомнила, что её Гарри умер, и она была единственной, кто смог выпить зелье. Гермиона плюхнулась на кроватку с широко раскрытыми, ничего не видящими глазами, поскольку смерть Гарри поразила её. Гарри умер, и она осталась совсем одна в этом новом мире. Слезы снова потекли из её глаз, но ни один крик не слетел с её губ, когда она смотрела на красивую женщину, все ещё напевающую себе под нос. Глаза женщины часто смотрели на неё, они были теплыми и любящими, и нельзя было сомневаться, что это был взгляд матери. Но это была не мама Гермионы. У её мамы были темно-каштановые прямые волосы и карие глаза. Непослушные волосы Гермиона унаследовала от отца, а глаза – от матери - идеальное сочетание Джин и Гарольда Грейнджеров. Горе оттого, что она осталась одна в этом новом мире, почти удушило её. Никакого Гарри не было. Её матерью стала незнакомка. И она была совсем одна. Топот шагов вне кроватки оторвал её от раздумий, и Гермиона с любопытством наблюдала, как мальчик, возможно, на год старше её, подошел ближе со слезами на глазах. Он выглядел ужасно знакомым, но она не знала, где же видела его раньше. Он был маленьким и очаровательно пухлым, с песочно-каштановыми волосами, слегка вьющимися, и глубокими голубыми глазами, которые напоминали глаза женщины. Та посмотрела вниз и тепло улыбнулась мальчику, поднимая его с пола, чтобы посадить к себе на колени. — Почему ты плачешь? - спросила она, ласково вытирая его слезы. — Мама, кошка, — взвизгнул он, поднимая мизинец и показывая маленькую царапину с капелькой крови. — Кусай, кусай! — Ох, Питер, — с неодобрительным вздохом пробормотала женщина. — Я же просила тебя держаться подальше от кошки миссис Джонс. Она не любит, когда её трогают, помнишь? — Нет, нет, играй! — он заскулил. Его слезы, к счастью, уже высохли, а губы обиженно надулись, украшая личико. Женщина не могла долго изображать недовольство, поэтому рассмеялась и обняла его, прижав к груди, как это было раньше с Гермионой. — Я подожду, пока твоя сестра заснет, а потом мы с тобой поиграем, хорошо, Питер? — Хорошо, — согласился он, вцепившись ладошкой в один из её каштановых локонов. Мальчик, её брат – Питер - взглянул на Гермиону, и она увидела, как на его лице появилась широкая кривая улыбка. Он спрыгнул с колен матери и подкрался к кроватке. Его взгляд был таким тёплым и счастливым, что Гермиона почувствовала, как её тянет к этому очаровательному малышу. Она подняла свою маленькую ручку и сжала его палец, заставив мальчика довольно захихикать. — Привет, моя сестрёнка, — поздоровался он. Женщина – её мать - поднялась со стула и похватила Питера на руки. — Я разрешаю тебе посмотреть телевизор, пока твой отец не вернулся домой, Питер, — сказала она, улыбаясь, когда мальчик радостно завизжал у неё на руках.— А после того, как я уложу Гермиону спать, мы сможем поиграть. Гермиона смотрела, как женщина и мальчик – её мать и брат – вышли из детской. Она свернулась калачиком под одеялом в своей кроватке и задумалась, в какую же вселенную её занесло. Когда усталость дня, наконец, одолела её, Гермиона закрыла глаза с надеждой на лучшее будущее.***
25 декабря 1963 года Двухлетняя Гермиона Петтигрю разглядывала своё отражение в зеркале и хмурилась. Её волосы все ещё были невероятно кучерявыми, но стали на несколько тонов светлее, чем её прежний темно-каштановый цвет. Глаза, смотревшие на неё, теперь были темно-синими – такими же, как у её матери и брата. Её брата. Малышке Гермионе не потребовалось много времени для осознания, что мальчик, который назвал её сестрёнкой, когда она впервые появилась в этом мире, был не кто иной, как юный Питер Петтигрю. Шок от родства с предателем болезненно терзал Гермиону, и она плакала без остановки – так сильно, что даже её мать – Аня Петтигрю – никак не могла успокоить её. У неё мурашки бежали по коже от того, что теперь она была связана с человеком, который безжалостно предал своих лучших друзей и задал направление жизни Гарри Поттера, полной боли и страданий. Она всегда плакала, когда Питер пытался дотронуться до неё или поиграть. Это так опустошило её брата, который явно любил её, словно одну из своих обожаемых игрушечных машинок, но Аня лишь уверяла его каждый раз, что малышка все ещё слишком мала и когда она вырастет, то будет любить его безоговорочно. А пока Питер довольствовался тем, что присматривает за ней, когда её мать уходила по делам, и показывает ей свои любимые игрушки. Гермиона высоко оценила его старания, ведь он был так мил. Она знала, что Питер ещё не стал тем злым человеком из её мира, и не могла винить его в том, чего он ещё не сделал. Поэтому, когда он протягивал руку, чтобы взять за её крохотную ручку, глупо улыбался и рассказывал о чем-то, что он видел в парке или что-то, что он видел по телевизору, то Гермиона сжимала его руку в ответ и слушала с восторженным вниманием. Он был умным, счастливым мальчишкой с большим любящим сердцем. Их мать души в нем не чаяла, словно он был её путеводной звездой, и Гермиона вдруг обнаружила, что с каждым месяцем все больше привязывается к этому мальчику. В конце концов, он стал её братом; она была единственным ребёнком в своей прежней жизни, и мечтала о брате, когда появлялась такая возможность. Упомянутый брат внезапно ворвался в её комнату, раздражённо скривив своё пухлое лицо. — Ну, Миона, — захныкал четырёхлетний мальчик.— Почему ты так долго? Это же Рождество! Гермиона застенчиво улыбнулась и в последний раз посмотрела на своё отражение, прежде чем взглянуть на Питера. — Извини, пойдём скорее, — мягко сказала она. Питер раздражённо вздохнул и поплёлся вперёд, крепко сжимая руку Гермионы и возбуждённо вытаскивая её из унылой спальни. Её глаза свыклись с ярким освещением гостиной, и она улыбнулась, заметив появившуюся в поле зрения их мать. Она суетилась, поправляла украшения на их маленькой рождественской ёлке и аккуратно складывала подарки под ней. Её волосы были стянуты тонкой резинкой, которая, как Гермиона твердо верила, скоро лопнет под давлением её таких же неукротимых волос. Хмурое выражение на лице Питера сменилось довольной улыбкой, когда он заметил шоколадный торт, стоящий на кофейном столике. Он упрямо тащил Гермиону, не оставляя ей выбора, кроме как бежать быстрее вслед за ним. Когда они добрались до восхитительного десерта, Питер отпустил её и уселся напротив торта. — Ещё не время, любимый, — предостерегла Аня, бросив взгляд на сына, который потянулся стащить маленький кусочек. Затем она посмотрела на Гермиону и нежно улыбнулась дочери.— Счастливого Рождества, Гермиона. — Счастливого Рождества, мамочка, - поздравила она в ответ, пригреваясь в объятьях женщины. Родители Гермионы - те, что постарше, - не слишком-то открыто проявляли нежность. Она знала, что её родители-дантисты бесконечно любили её, даря улыбки и нежные слова, но они никогда не обнимали её и не осыпали поцелуями макушку дочери. Но Аня Петтигрю давала знать о своей любви нежным прикосновением или тёплым объятиями. Это было приятной мелочью, и хотя она была матерью Гермионы всего два года, молодая шатенка чувствовала, что очень, очень сильно полюбила её. — Теперь мы можем открыть подарки? — спросил Питер с надеждой в голубых глазах. Улыбка Ани немного померкла. — Сначала мы дождёмся папу, Питер, ладно? — предложила она. В глазах Питера мелькнул страх, но он ничего не ответил. Он наклонился вперёд и уставился на торт. — Я хочу, чтобы он просто исчез, — тихо проворчал он. — Питер! — Ахнула Аня, шокированная его словами. Но Питер лишь хмуро посмотрел на мать и раздражённо скрестил руки на груди. Гермиона молча потянулась к брату и положила руку поверх его ладони. Питер смягчился, разжал стиснутые кулаки и снова взял Гермиону за руку. — Не грусти, Питти, - мягко попросила она.— Сегодня же Рождество. Она старательно проигнорировала то, как заблестели глаза Ани от её слов, или как она отчаянно спрятала большой синяк на запястье за рукавом своей красивой блузки. — Хорошо, ты права, Миона, — сказал Питер с решительным кивком, сжимая её руку в ответ. Пока Аня спешила сделать последние приготовления к их маленькому рождественскому празднику, Гермиона воспользовалась этим временем, чтобы оглядеть домишко, который быстро стал ей домом. Множество неподвижных фотографий её и Питера украшали полки в их небольшой гостиной. Семья Петтигрю жила в достатке, и хотя они были не так зажиточны, как Грейнджеры, Аня компенсировала это тем, что украсила каждый уголок их небольшие апартаменты с любовью и теплом. Гермиону беспокоило, почему её мать, чистокровная ведьма, решила жить в маленьком маггловском городке, чтобы создать семью с их маггловским отцом. Если Аня была солнцем в их жизни, то Тимоти Петтигрю был грозой. Каждый раз, когда он появлялся дома, то оставлял после себя разруху. Он был ответственным человеком, в одиночку содержал их семью, но его пристрастие к алкоголю перевешивало любовь к своей семье. Гермиона слышала, как Аня тихо шепчет, снова и снова убеждая себя, что он не хотел бить её по лицу, что это её вина, что он взрывается подобно вулкану, и что он любит её – любит свою семью – независимо от его действий. Гермиона взглянула на Питера и подумала, что в её прежнем мире ему тоже приходилось терпеть гнев Тимоти Петтигрю. Её взгляд снова переместился на мать, вновь удивляясь тому, почему Аня никогда не использует магию для защиты от насилия мужа. Гермиона не видела, чтобы её мать пользовалась волшебной палочкой, когда Тимоти был дома, и она полагала, что её отца не устраивало их магическое происхождение. Гермиона не могла представить себя живущей с кем – то, кто запретил бы ей использовать свою магию - потому что она жила и дышала ею. Но было видно, что Аня очень сильно любит своего мужа, даже слишком сильно, и Гермиона молилась каждую ночь, чтобы её мать однажды осознала, что ей достаточно своих детей. Женщина вдруг напряглась, услышав яростное дребезжание дверной ручки. Аня выпрямилась, разгладила платье и дождалась, пока пьяный мужчина нетвердой походкой войдёт внутрь, с крепко зажатой в руке янтарной бутылкой. — Привет, Тим, - поздоровалась мать. — Как прошёл твой день? Тимоти фыркнул и сделал несколько глотков пива. — Все как обычно, - небрежно отмахнулся он, наклонившись, чтобы снять ботинки и отбросить их в сторону.— А что у нас на ужин? — Цыплёнок с картофельным пюре, любовь моя, — сказала она, неуверенно улыбаясь. Гермиона затаила дыхание, когда недовольство отразилось на лице Тимати. Он резко повернулся к Ане и пристально взглянул на неё. — Я же говорил, что ненавижу курятину, — проворчал он. Плечи Ани напряглись, но она выдержала взгляд мужа. — Но сегодня Рождество, — настаивала она.— Дети обожают цыпленка. На его лице появилась глумливая усмешка. Он резко разбил в дребезги своё пиво об пол, осколки стекла разлетелись во все стороны. Питер вскрикнул, когда несколько осколков рассыпались по земле рядом с ним, повредив его ладошку. — Сколько раз тебе повторять, Аня?! — прорычал Тимоти, проносясь через гостиную, пока не навис над их матерью. Аня в страхе съёжилась и попыталась отстраниться, но его крепкая хватка на обоих её запястьях удерживала на месте. Страх и злость растеклись по венам Гермионы, и она начала громко плакать, просто чтобы отвлечь его внимание от своей прекрасной матери. Это возымело эффект, хватка Тима ослабла, когда он посмотрел вниз на хныкающую Гермиону. — Заткнись! — оскалился он, подняв руку для удара. Но Аня повисла на его за запястье и захлебнулась слезами, умоляющим голосом прося пощадить их детей и вместо этого просто ударить её. Плач Гермионы усилился, удивляясь, она задавалась вопросом, почему её мать не сопротивляется, почему она просто не утихомирила его заклинанием, чтобы уберечь счастье их семьи. Питер решительно вздёрнул её на ноги, и Гермионе ничего не оставалось, как последовать за ним. Брат молча отвёл её к себе в спальню, вздрогнув, когда снаружи раздавались громкие крики и звуки драки, издаваемые родителями. Брат крепко обнял её и смахнул слезы. — Все будет хорошо, Миона, — прошептал он, и его голос срывался от испытываемого страха.— Все будет хорошо. Здесь мы в безопасности. Мы в безопасности.***
25 июля 1966 года Гермиона уставилась на кровоподтёк на шее матери и нахмурилась. — Мама, — сказала она,— ты ранена. — Хм? — откликнулась Аня, рассеянно погладив свою травмированную шею, и вернулась к приготовлению тёплого какао.— Хочешь зефира, Гермиона? — Да, пожалуйста, — тихо ответила малышка, внутренне вздыхая, что мама сменила тему разговора. В то время как её родители-стоматологи категорически отказывались баловать Гермиону сладостями даже в детстве, Аня без колебаний щедро давала ей их. Гермиона почти стыдилась своего обжорства шоколадом и прочими сладостями, но после многолетнего лишения вкусностей, она просто не смогла удержаться. Ириски стали её самым любимым, особенным лакомством. Чтобы компенсировать это, она благоговейно чистила зубы по ночам, пока её десны почти не кровоточили, к большому ужасу Ани. Гермионе было уже пять лет, и у неё появились первые выбросы магии. Аня была рада, что оба её ребёнка владеют магией, но в то же время боялась гнева Тимоти. Она изо всех сил старалась сохранить это в секрете от их отца, но случайный выброс магии мог случиться в любой момент. Когда их отец обнаружил, что оба его ребёнка тоже обладают даром, он пришёл в ярость и чуть не убил Аню. Гермиона была сильно потрясена тем днём и умоляла мать разойтись с этим ублюдком, ведь она действительно полюбила Аню и Питера и хотела, чтобы они оба были в безопасности. Но Аня просто прижимала плачущих детей к груди и успокаивала их, пряча отразившуюся на лице душевную боль. Женщина резко повернула голову на звук распахнувшейся двери. Их маленькая кухня внезапно наполнилась громкими рыданиями Питера, который шел к их матери. Аня с удивлением посмотрела на Питера, затем встревоженно обняла его. — Что случилось, Питер? - спросила она с беспокойством.— Почему ты плачешь? — Мои друзья ненавидят меня, мама, — воскликнул он, громко шмыгая носом и наугад вытирая слезы. Гермиона с удивлением наблюдала, как сопли стекают с носа её брата и капают на блузку Ани. Однако их мать, похоже, не замечала этого, так как была занята тем, что успокаивала сына. — А почему ты так говоришь? — проворковала Аня, поглаживая его спину и тем самым даря как можно больше утешения. — Они сказали... они сказали, что я урод! — завопил он. Он уткнулся заплаканным лицом в шею Ани, не видя, как она вздрогнула, когда он прижался к её синяку.— Я ... я сказал им, что могу заставить свой мяч влететь, но они только смеялись надо мной, мама. И ... и я так разозлился, сказал им: «я могу!»- но они просто продолжали смеяться и ... и... — он замолчал и набрал в лёгкие побольше воздуха. Гермиона почти улыбнулась тому, как он путался в словах.— А потом я заставил мяч лететь, а они закричали, назвали меня уродом, и сказали, что они мне больше не друзья. — Ох, милый, — вздохнула Аня с лёгкой улыбкой.— Ты не урод. Ты особенный. Питер закрыл рот и шмыгнул носом, затем он оторвал лицо от шеи матери, чтобы посмотреть на неё. — О-особенный? — заикнулся он. Аня решительно кивнула головой. — Да, ты очень необычный мальчик, - сказала она. Она посмотрела поверх его головы и улыбнулась Гермионе. Шатенка открыто улыбнулась в ответ.— И Гермиона тоже. Вы оба особенные, ясно? Потому что вы оба владеете магией. А когда тебе исполнится одиннадцать, ты встретишь в Хогвартсе других особенных людей, таких же, как ты, и сможешь попросить их стать твоими друзьями. — Я могу? — спросил он, и его голубые глаза расширились в детском удивлении. — Да, любовь моя, ты можешь, — уверила их мать с ослепительной улыбкой. Гермиона же, напротив, сильно нахмурилась и вскочила со стула. — Нет! - воскликнула она, к их большому удивлению.— Нет, нет, никаких друзей. Аня в замешательстве нахмурила брови, не понимая, почему её дочь так себя ведёт. Лицо Питера снова сморщилось, и он снова громко захныкал. — Ты права, права, я никому не понравлюсь, — протяжно закричал он. — Гермиона, - строго позвала Аня. Но Гермиона упрямо стояла на своём и приблизилась к Питеру. Если эта странная, альтернативная вселенная была почти такой же, как та, в которой она жила в прошлом, то Питер Петтигрю будет дружить с Джеймсом Поттером, Сириусом Блэком и Ремусом Люпином. Если бы этого не случилось, то, возможно, Питер не стал бы предавать своих друзей. Если Питер не подружится с ними, то Гарри Поттер сможет жить с двумя очень жизнерадостными родителями, которые будут любить его, одевать и кормить. — Нет, нет, я буду твоим другом, — продолжала Гермиона, хватая Питера за руку и заставляя его посмотреть ей в глаза.— Ты не можешь завести друзей в Хогвартсе, Питер. Нет. Я буду твоим другом... твоим лучшим другом. Глаза Ани широко распахнулись от удивления, прежде чем она весело улыбнулась дочери. Слезы Питера, к счастью, утихли, но теперь он брезгливо морщил нос. — Но ты же девочка, - сухо заметил он.— Я не могу быть лучшим другом с девочкой. Девчонки такие ... противные. — Он произнёс это так, словно это была общеизвестная истина, и Гермиона нашла бы это забавным, но вместо этого её сердце наполнилось негодование. — Я не противная! - воскликнула Гермиона в ответ. Она изо всех сил пыталась подобрать правильные слова, которые переубедили бы его, но её мозг тоже омолодился и думал теперь иначе, чем когда ей был двадцать один год, поэтому лишь выдал: — Я чищу зубы и принимаю ванну. Я не противная! Она почти сморщилась от своего выпаленного неловкого возражения. Аня хихикала, в то время как Питер возмущенно смотрел на неё и продолжил перечислять другие причины, почему он считал девочек противными, и почему он не хотел быть её лучшим другом. Гермиона в гневе топнула ногой. — Почему он не может понять?- пронзительно закричала она про себя, отчаянно дёргая себя за локоны. Теперь на её глаза навернулись слезы - она всего лишь хотела быть его лучшим другом, просто чтобы уберечь его от возможного неправильного пути и сделать Гарри Поттера и многих других счастливыми. Видя абсолютное отчаяние дочери, Аня испугалась слез Гермионы. Даже Питер перестал ныть и с опаской посмотрел на слезы сестры. К её удивлению, брат испустил глубокий вздох и взял её за руку. — Хорошо, Миона, я буду твоим другом, — неохотно согласился он. — Только не плачь, пожалуйста. Не плачь. Гермиона кивнула и вытерла слезы. Аня с нежностью смотрела на своих детей и протянула руку, чтобы вытереть оставшиеся слезы Гермионы. — Ладно, ладно, больше никаких ссор, — заявила женщина.— Почему бы вам обоим не забраться на стулья и не подождать, пока я приготовлю вам тёплого какао? Питер и Гермиона кивнули и уселись по своим местам, забыв о своей детской ссоре сразу же, как попробовали восхитительное тёплое какао мамы.