Бывшие — нынешние

Хорошо, конечно, водочка пошла. Довела до той консистенции, когда мирное обсуждение проблем насущных переросло в нытьё Акааши о недостатке в его жизни секса и внимания от Бокуто, который большую часть времени проводил то на волейболе, то в зале, то на тусовках, а Кенма, в первую очередь, жаловался на ебучего Дайшо, проклиная его и без упрёка совести желая ему смерти. Куроо — проклинал тоже, не забывая между делом упоминать новую матрёху. «Хорошо, что он не знает про свадьбу», — всё это время думал про себя Акааши, хороня эти мысли глубоко внутри себя, чтобы ненароком не ляпнуть, что Куроо огорчил, разочаровал, выбесил и его. На самом деле, выбирать, над чем загнаться, из поселившейся в башке херни было ему на руку — лишний раз о Бокуто вспоминать не придётся. В их доме Акааши чувствовал тоску. Мало того, что большой, так ещё и пустой процентов восемьдесят времени. А про последний выходной лучшее даже не вспоминать, потому что вместо долгожданного «наконец-то проведём день вместе» — Куроо, Тендо, пизделка, ебучий чай с чабрецом, в который помаленечку подливался вискарик, и сводящий с ума храп, доносившийся с первого этажа, потому что Бокуто нахуярился до такой степени, что порог дома переступил еле-еле, завалившись на диван в гостиной. — Блин, Кен… меня это уже… так заебало… — произнёс как-то слишком отчаянно, опустошая рюмочку в очередной раз. — Верю… — ответил, доставая из пачки последние две сигареты. — Будешь? — Спасибо… — взял одну из его рук, предвкушая, какой разъёб устроит ему Бокуто, если об этом узнает. Ну и похуй, хоть какое-то внимание с его стороны будет. — А Дайшо, конечно… пиздец… Но знаешь, Кен… — закашлялся после первой тяжки и, переведя дух, продолжил: — Насчёт слива… Забей хуй… Ты ничего плохого не сделал… и слили только инфу про Куроо… ни жопу твою голую, ни «дикпик», ни домашнюю еблю… Ты охуенный чувак, Кен! А бояться на людях показываться — значит бояться себя… Вечно скрываться не получилось бы… Просто прими эту хуйню и живи спокойно… Ответом на слова Акааши было… отсутствие ответа. Серьёзно, они поразили Кенму настолько, что глаза стали блестеть ещё больше, но теперь не только от действия согревающей душу жидкости. В первую очередь, услышать подобное от Акааши сродни выигрышу в лотерее, потому что таким открытым его видел, наверное, только Бокуто. А во-вторых, он загнал кое-что охуенно важное. — Блять, чувак… — не сдержав эмоций, заплакал. — Это ты охуенный… Я ведь не боюсь себя… и принимаю… — всхлипнул. — Схуяли я должен остальных бояться?.. Ох, пиздец… — затянулся, выдыхая дым прерывисто. — И ты, знаешь, тоже… Не держи зла на Бокуто… Береги его, блять… потому что он тебя бережёт и любит… со школы ещё… Просто… потерпеть немного надо… подождать… Ну, всё, пиздец, накрыло теперь и Акааши, который, взяв с Кенмы пример, тоже начал заливаться слезами. А главное, что в этом пьяном бреду ему удалось уловить весь смысл и почувствовать, с какой искренностью и тихой грустью из-за того, что такого больше нет в жизни этого человека, произносилось каждое слово. — Боже мой, Кен… — разрыдался ещё больше, даже не пытаясь вытереть бегущие по щекам слёзы. — Иди сюда… Акааши заключил Кенму в свои объятия. Так сказать, жест охуенной поддержки и результат нихуёвого алкотрипа под названием «для грустных». Своя атмосфера, которую никто бы никогда не понял, в которой присутствие левых — самая нежелательная хуйня, и в которую, как по волшебству, ворвался Бокуто. Вернувшись домой с тренировки, он ожидал увидеть, буквально, чего или кого угодно, но уж точно не следующую картину: ревущий в голос парень обнимает такого же ревущего в голос Кенму, потягивая при этом при всём сигарету, и не обращает на любимого никакого внимания. Первая реакция — развернуться, нахуй, и уйти, чтобы этим двоим не мешать. И вторая: — Вы чё, охуели?! — прокричав с порога, подлетел к парням. — А меня подождать? — Бо-ку…то… — растеряно проронил Акааши, не совсем соображая в происходящем. — Чувак… ты как раз вовремя… — отстранившись от Акааши, на секунду обрадовался Кенма. — Сходи за сигаретами… «LD» с фиолетовой кнопочкой… пожалуйста… — Я вам посыльный, блять? — быканул, косясь на Акааши, который даже не пытался оправдаться за курение. — Это ещё что?! — Тш… тихо… — поднявшись со стула, подошёл к Бокуто, прикладывая указательный палец к его губам. — «LD» с кнопочкой, дорогой… и ещё пивка на утро… И ещё… — встал на носочки, шепча на ухо: — Наказывай меня за это всю ночь… Сначала Бокуто не понял, а потом как понял, побежав в продуктовый через перекрёсток так быстро, что аж пятки засверкали. Плохой мальчик Акааши… Интересно, необычно, захватывающе. Всегда такой холодный снаружи, независимо от обстоятельств, резко ставший пиздецки горячим настолько, что одним простым касанием губы обжёг. Упускать такое… нет, нельзя. — Блин… он так не вовремя… — смутился Акааши, виновато смотря на Кенму. — Прости… — Нет-нет, всё классно! — заверил, хитро улыбнувшись. — Мне кажется… ты его охуенно смотивировал… — слегка придвинулся, произнося вполголоса: — Мог бы просить наказывать тебя всю ночь чуть потише… — Пошёл ты, — засмущался ещё больше, забыв, что слишком пьяный. — Наливай… Под весёлое шмыганье вылившейся со слезами херни парни приговорили ещё по стопочке, закусив это дело «Поки» со вкусом бананового мороженого. Водка давала по мозгам с каждой секундой всё сильнее, и съеденные роллы как бы намекали закончить. Так сказать, от греха подальше. В принципе, Кенме стало значительно легче. Поебать на всё — если выражаться яснее, и из запланированных на ближайшее будущее планов в перспективе были только лишь сигаретка и любимая мягкая кровать, потому что вырубать начинало не по-детски. Оно и понятно: бесконечно долгий перелёт, вымотанные нервы, изъёбанные дела с Дайшо и литр водки на двоих. Бокуто, как ни странно, вернулся слишком быстро. К почти допитой бутылке водки прибавилось пиво, литра так четыре, и пачка «LD» с кнопочкой. Под недоумевающие взгляды типа: «Ну ты совсем конченный? Кто это пиво пить будет, нам градус понижать нельзя», — сел за стол, гордо скрестив на груди руки. «Кто, кто, блять, я, конечно». — Кстати, Кен, — открыл бутылку пива лежащей на столе зажигалкой, жадным похотливым взглядом пожирая Акааши. — Ты что в Японии забыл-то? — Соскучился по Токио, блять, — недовольный, забрал зажигалку, наконец-то приводя сигарету в действие. — А-а, вот оно как… — поёрзав на стуле, чтобы сесть поудобнее, устало протянул, делая большой глоток пива. — Фу-ух, прекрасно… — одобрив вкус. — Ну, это правильно. Костюмчик заодно себе на свадьбу присмо… — Бокуто, блять! — выпалил Акааши, не давая тому договорить. — Какую свадьбу? Кенма напрягся. Мотивация была такова, что просто так Акааши не стал бы вмешиваться. Судя по рассказам парня, в их с Бокуто отношениях прогрессировал разъёб, а значит, «костюмчик присматривать» не на их свадьбу надо было. Следовательно, запах подвоха усиливался, а в чём заключалась его суть — разобраться сложно. С другой стороны, переживать было не за что. Речь точно не могла идти о Куроо, ведь с этой матрёхой он прокружился всего неделю. Если, конечно, всё это время никого не наёбывал и не сидел на двух стульях сразу: и с Кенмой, и с ней. Была, также, сторона третья, подтверждающая опасения насчёт измен. Касаться этого вопроса не хотелось совсем, но и не накручивать себя не получалось. — Котаро? — переспросил Кенма, сжимая пальцами сигарету со всей силы. — Кен, забей, ни на какую, — ответил, почему-то, Акааши, тут же от внезапного стресса трезвея. — Да, ни на какую, — подтвердил Бокуто, нихерово так проёбываясь в следующую секунду: — Куроо просто так эту херню ляп… — подавился пивом, осознавая, что совершил огромнейшую, блять, ошибку. — Ой… я… пойду ненадолго выйду… вспомнил, что руки забыл помыть… И съебался, переложив ответственность на плечи Акааши. Образовавшаяся тишина угнетала. Парень потянулся к сигарете, следуя примеру Кенмы, пытаясь придумать словам Бокуто оправдание. — М-м… Кейджи, какую херню Куроо просто так ляпнул? — просверлил парня взглядом, откидываясь на спинку стула в ожидании объяснений. — Правду, пожалуйста. А Акааши до боли прикусил губу, не зная, куда от презрительного взгляда деться. Прибавил, блять, Бокуто проблем, а ведь всё так хорошо начиналось… — Кен… — начал, делая затяжку поглубже. — Куроо… ну, придурок. Я даже значения его словам не придал. — То есть? — затопил до талого, не понимая, для чего хочет это знать. Акааши мялся. Вроде бы, ничего такого в том, что он сейчас скажи, и нет, но Кенма ведь с ума сойдёт от ревности или ненависти, или от всего и сразу. — Бля, да шутку пошутил, что на Кагуре женится, — выдал, освободив себя от ответственности и давящего чувства вины. Сделал всё, что смог. Спасибо, сука, Бокуто. — Вот как… Затянулся четыре подряд, придавливая бычок в пепельнице. Красные от водки щёки, казалось, загорелись ещё больше, и Кен, вместо всех слов, вертящихся на языке, просто шумно выдохнул, залипая в одну точку. Не думал ни о чём даже, так, от обиды и безысходности. В себя пришёл, только когда Бокуто «руки вымыл» и с громким ором ворвался на кухню. — А давайте пиццу закажем? — Нет, спасибо… — отказался Кенма, вставая из-за стола. — Я домой… — Может, останешься? — обеспокоено спросил Акааши, пылающим злостью взглядом посмотрев на Бокуто. — Ещё выпьем? — Нет… нет, спасибо… — крепко обнял парня на прощание, с трудом оставаясь на ногах. — Просто вызови мне таксо, ладно? Я пойду умоюсь схожу…

***

Кенма возвращался домой всего лишь в начале одиннадцатого — непривычно рано, но оно и к лучшему. В машине приятно укачивало, клонило в сон, и водка по мозгам давала уже не так сильно. Конечно, голова кружилась. Были и вертолёты, но общее состояние характеризовалось как терпимое. Терпимое для того, чтобы не испачкать кожаный салон желудочным содержимым. В половину одиннадцатого Кенма всё ещё возвращался домой. В голове крутились разного рода мысли, воспоминания и какие-то пустые фантазии из области «ни о чём». Сдерживался, чтобы не плакать, потому что обида с каждой секундой на слёзные железы давила. На пару с водкой, может, но всё равно. Ненавистно. Без двадцати минут одиннадцатого Кенма подъезжал к дому. Но не к своему. По ошибке, по чистой случайности, по собственному велению, по собственному желанию назвал адрес чужой квартиры, теперь уже чужой. В двадцать два сорок восемь Кенма настойчиво звонил в единственную заселённую квартиру на девятом этаже. Слёзы душили, а тело трясло так, будто через кожу ток пропускали. «Открывай, сука, открывай, блять», — шептал в пустоту подъезда, сходя с ума от отдающего от стен эха. За дверью — медленные шаги и звон бьющихся друг о друга ключей в связке, пара поворотов и хриплый голос, искрящий удивлением: — Кенма?.. — Ты ещё больший ублюдок, чем Дайшо… — произнёс с закипевшей до предельного значения ненавистью. — Ты приехал ко мне, чтобы об этом напомнить? — скрестил руки на груди, ухмыляясь, быстро отходя от замешательства.