Бывшие — нынешние

Кенма продолжал залипать в экран телефона, пытаясь оценить масштабы неожиданной радости. Не мог определиться с одним: хорошо это или плохо? Наверное, всё же, хорошо, если на каждые пятьдесят сообщений с поддержкой — всего парочка приходилась на пожелания, типа: «Шиней, Какёин! Умри скорее, короче». Даже обидно не было. Пошли нахуй, так сказать. На негативных комментариях можно взлететь ещё больше. Продвижение из серии «Отменное», так что Кенма к этому отнёсся спокойно. Почти. Угнетало только упоминание Куроо и… Акааши, как-то незаметно появившийся на кухне. — Ты что, блять, летать у этой бабки научился? — слегка испугавшись появлению друга, вмиг отлип от телефона, пряча его в карман. — Хах, нет, — ответил, улыбаясь непринуждённо и легко. — Что она тебе сказала? — скептично спросил, морща от недовольства лоб. — Что я долбаёб, который много загоняется и тупо прожигает свою жизнь, — кратенько зарезюмировал, ретируясь к панорамному окошку. — М-м, светло так… Кстати, тётушка Нори тебя ждёт. Кенма напрягся, занервничал. Всё же надеялся свалить из этого домика с привидениями как можно скорее и, желательно, без спиритических сеансов, где над душой какая-нибудь невидимая мразь стоять будет. — Ты пришёл сказать, что… кабинка свободна? — фыркнул, разозлившись. — Мы что, домой не поедем? Акааши повернулся на Кенму медленным плавным движением и впился в него недовольным взглядом. Второй раз… второй раз за сегодня он пиздецки выбешивает своим поведением. Секундный порыв, мимолётный, поймать его почти невозможно, но Акааши и этого с лихвой хватает, чтобы за него зацепиться. — Кен, она неплохая женщина, — произнёс холодно, сцепив за спиной пальцы. — Своеобразная, но неплохая. Она тебе поможет… — Чем? Хуйню в уши нальёт, как и тебе? — завёлся, подрываясь с места. — Я к ней ехать не собирался! И сказки её эти… Договорить помешало грозное шипение запрыгнувшей на кухонный стол кошки. Въевшись в Кенму взглядом, она вдруг зарычала. Невесомо прошлась лапками по краю, намереваясь на него наброситься, но вместо этого — почему-то резко остановилась, принюхиваясь, и зашипела снова. Заебись игра! Сагрил ебучего моба, босс — бабка, против которой нет скиллов дебаффа, раздражение друга — дамаг, автоматически скашивающий половину «хп», и территория… вражеская территория… полный пиздец! Ещё и в форме физической не лучшей. Оружия даже нет, как и доспехов. Куда ни глянь, а все обстоятельства против него. Никакого, блять, в этом доме понимания! Псы злые, нечисти, а от Акааши такого вообще не ожидал. Обработала его, видать, бабка, хорошо обработала, раз он сразу за неё заступаться начал. А в чём, собственно, мотивация похода к ней, если Кенма и без неё знает, что в Ад спустился? Серьёзно, по спиральной лестнице до самых глубин дошёл. Ну, касаемо исключительно морального состояния, потому что в остальном — всё очень даже неплохо, пусть и не получается себя в отношениях реализовать. Пусть уйти от абьюзера — непосильная задача. Зато с денежками дела потихоньку крутятся: много потерял, но обретёт ещё больше. — Слушай, Кей, — умерил пыл, стараясь держать себя в руках, — зачем мне к ней идти? У меня всё стабильно летит в пиздень. Смысл напоминать мне об этом ещё раз? — Потому что, Кен… Подумай о себе… Она скажет тебе, почему Куроо так изменился, она увидит это… — Да мне похую, что там с этим Куро! Понимаешь? — перебил, снова выходя из себя. — Если он мне не говорит… Мне, любимому, мать его, человеку, самому дорогому, блять, после бати! — Послушай… — осознавая все масштабы надвигающегося пиздеца, Акааши медленно подошёл к Кенме, обхватив ладонями его плечи. — Порой, мы не замечаем чего-то хорошего, а потому, нам кажется, что его вовсе нет. Миримся с хернёй… А с ней не мириться, с ней бороться надо, избавляться от неё. Сходи к Нори-сан, прошу тебя… — прижал парня к себе, избавляя его от излишнего негатива. — Она что-нибудь тебе подскажет, правда. А когда знаешь, с чем бороться, то и от груза избавиться становится легче. Кенма утешился, подрасслабился. Не то чтобы он поверил в эти фанатичные россказни, просто Акааши расстраивать ещё больше не хотелось. И кошка эта… Салем, блять, из сериала про ведьму. Сидела на столе, смотрела. Благо, говорить ещё не начала. Домовой, реально, надрессированный против здравомыслящих людей. — Ладна-а-а… — согласился, отстраняясь. — С тебя десять яблочных пирогов! — Ага, двадцать, — возмутился, бросая Кенме вслед. — Замётано!

***

Тёмная комната Кенму не пугала: он примерно чего-то такого и ждал. Безынициативно рассматривал иконы, разглядывал символы на полотнах молитв и как-то на похер пробегался глазами по натыканным везде, блять, свечкам, реагируя только на фигурки животных: — Это ещё что за уродцы? Твои прошлые воплощения? — коснулся одного из зооморфов, тут же получив смачный удар по руке. — Не трогай, бестолочь! — ругнулась, тут же возвращая себе самообладание. — Нечего Богов злить, у тебя и без того карма нечистая. — Давай ещё о карме моей поговорим… — Поговорим-поговорим, не сомневайся, — подошла к одному из шкафчиков, стаскивая с полки красный платок. — Ты садись пока, располагайся. Мысленно произнёс: «Хуй с тобой, золотая рыбка», занимая то же, что и Акааши, место. Перед глазами лежали какие-то потрёпанные колоды, не вызывающие, увы, никакого восхищения. Волнения — тоже. Скептичный взгляд на вещи не позволил в их силу поверить. Даже на секундочку не припекло, потому что всякой эзотерической ерундой голову не забивал. Дождавшись, пока Кенма усядется, бабка вдруг чем-то зашуршала. Открыла ещё один шкафчик, достав с полки что-то маленькое и лёгкое, и наконец подошла к столу. Зажгла какую-то в рот не ебись толстую свечку с вонючим воском и, сделав глоток какой-то жижи из серебряного графинчика, начала молиться. В комнате запахло ладаном, да так ядрёно, что у Кенмы от этого ебучего благовония голова закружилась. Он смотрел на бабку сквозь пелену дикого ахуя, продумывая чёткий план побега. На счёт раз — вскочит с места. На счёт два — свалит с полок все свечи, чтобы огонь смог задержать эту сумасшедшую. На счёт три — выбежит из этой комнаты для психов, рассчитывая на благоразумие Акааши, но только при условии, что чёртова кошка к тому моменту не перегрызёт ему горло. На счёт раз — вскочит с места. Подумает вскочить, но бабка закончит молиться, сядет напротив и зажжёт табак в чаше трубки. — А это что? — усмехнулся, развалившись на стуле. — Трава, с помощью которой ты на разумы людей влияешь? М? Поэтому они тебя слушают? — Нет, — хитро ухмыльнулась, выдохнув дым через нос. — Чтобы влиять на разумы людей, мне достаточно просто тыкать таких, как ты, в проблемы носом. Достаточно просто кинуть в их сторону одну неосторожную фразу, и они сами не замечают, как конь, которого они седлали, топчет их под собой копытами, — оскалилась, положив на стол локти. — Вокруг тебя столько лжи… тобой открыто пользуются, а ты для чего-то сейчас сидишь и кичишься… — Мне всё равно, что ты там тявкаешь… — скрестил руки на груди, склоняя голову набок. — Правда? — пропустила короткий смешок, улыбаясь безумной улыбкой. — Тогда бы ты Манипуру не блокировал… чакру, что отвечает за спокойствие и уверенность… Ты, паршивец, боишься, скрываешься. Но это бесполезно, я всё равно всё вижу. Ухмылка с лица Кенмы пропала. На её месте появились раздражение, злость. Он не боялся. Даже когда гнев стал сопровождаться ощущением, что злые хирурги с чёрного рынка копаются в его внутренностях, решая, что годится для продажи, бровью не повёл. И без неё всё прекрасно знает. По крайней мере, догадывается. — Ну, и? Может, что-то новое скажешь? — безучастно спросил, не проявляя никаких эмоций. — Если нет, я пойду… — Эта модель поведения тебе нехарактерна. Негатив сдерживать в себе больше не можешь, но он не твой… перешёл на тебя от него. Больше ничего не сказала. Взяла в руки колоду, начиная выкладывать карты. Не тасовала их даже, не просила сдвинуть на себя, просто достала десять карт, формируя из них три столбика. Повернула сразу все, начиная «чтение» с сигнификатора: «Восьмёрка Мечей, так… На душе у тебя — тёмный лес, ни входа, ни выхода. Блуждаешь в дебрях, не видишь, не слышишь ничего. Ноги, руки — связаны. И глаза закрыты. Прошлое — всё в Мечах. И Пятёрку, и Семёрку собрал. Обмана много, лжи, предательство будто. Уничтожили тебя — Луна появилась. Интересно здесь получается… По прошлому, в общем-то, дотянулось до того, что сейчас ты пребываешь в ужасном отчаянии. Зря хорохоришься столько. Ты, кстати, не замечаешь, что с каждым днём хуже становишься. Негатив растёт и растёт, полагаю, из-за Дьявола в настоящем. Видишь? Вот он. По Тройке Мечей разбил он тебе сердце. Это его негатив. Десятка Жезлов это подтверждает. Он тебя довёл до всего этого, он возложил на тебя такой груз. Девятка Мечей… Спишь, что ли, плохо? От кошмаров просыпаешься или просто ревёшь ночами в подушку. Мучаешься сильно. Кстати, этот Дьявол уже и тебя символизировать начал. Много ужасного делаешь, соблазнов много. Алкоголик и придурок, к сексу слабость питаешь. Со всеми подряд, что ли, спишь? Нет, смотри-ка. По Двойке Жезлов на распутье стоишь, но в случайные связи не вступаешь. Туз Мечей… Ну, странно, не думала, что мозгами хоть чуть думаешь. По будущему что-то ты хочешь. Паж Жезлов тут вперёд идти настраивается. По Солнцу к успеху придёшь, но не сам: Король Пентаклей поможет. Взрослый богатый мужик какой-то. Уйти к нему хочешь, что ли? Нет, не уйдёшь, у тебя ж сердце разбито, и привязка к Дьяволу сильная. По Восьмёрке Мечей ты вообще никого не видишь. С дерьмишком только своим и живёшь. Тут, скорее, в будущем сотрудничество неплохое. И ведь работать с тобой тут захотят… Да уж, да уж…» Говорил же, ничего нового она ему не скажет. Однако стало становиться как-то не по себе: какие-то ебучие картинки на бесполезном картоне открывали перед бабкой все ключевые моменты его жизни. Даже про дело заикнулась, и помощь взрослого богатого мужика. Утешился. Ви-ви поможет, и дело это успех принесёт — «Bouncing ball», всё же, быть. Оценил и то, как бабка стелила. Байтила узнать что-то ещё, но гордость спросить не позволяла. «Обмана много, лжи, предательство будто»… В голове всплыл тот самый случай, и Кенма не смог не отдать предпочтение отступлению. Всё-таки спросил: — Предательство… ты про измену говорила? — отвёл взгляд в сторону, на слабое пламя последней зажжённой свечи, что пахла ладаном. — Всё может быть, — пробежалась по лицу Кенмы хитрым прищуром и достала из колоды новую карту. — Маг… Нет, тут измены не было. Скорее, Дьявол тут твой о себе частенько заявляет. Манипулирует тобой, специально провоцирует какие-то ситуации. Сделал так, чтобы ты был зависим от него и выполнял все его прихоти. Знаешь, тут, скорее, так: «Смотри, какой я Бог Олимпа», с намёком на то, что Богу такая чушка, как ты, не нужна. В его окружении и без тебя самок атласных хватает. — Так, и что? Он с ними спит? — возводя степень охуевания, спровоцированную точным, блять, видением ситуации, в ноль, спросил, пытаясь добиться нужного ответа. — Может, и спит… — заключила, пожимая плечами. — …когда вы не в отношениях. А по Пятёрке Мечей могу с уверенностью сказать, что Дьявол этот из раза в раз к тебе возвращается, делает нервы и ненадолго уходит. По Магу он, скорее, специально ревность вызывает. Давай подробнее на Чёрном Гримуаре посмотрим. Бабка-то сама интересом загорелась. Выключила гонор вместе с Кенмой, но определённый процент неприязни сохранился у обоих. Почти как «враг моего врага — мой друг», если считать новую обувку бабки не совпадением и не одинаково хуёвым отношением ко всем, потому что… …Кенме хотелось считать бабку своим другом. Ладан-то, по всей видимости, с побочкой, блять, оказался! А то, что бабка его нихуёво так читала — признавать не хотел. Взяла ту самую красную тряпку и постелила её на разложенные карты. Перетасовала колоду Чёрного Гримуара и, попросив Кенму сдвинуть её составляющие на себя, продолжила в его душе ковыряться, предварительно уточнив имя Дьявола: «Так, шальной, раскладываю сначала на тебя, первый ряд — твой. Второй — на Куроо. Не зря Дьявол, даже фамилия чёрная. Опять Луна… Пытаешься убежать здесь, куда — не видишь. И не получается у тебя это сделать — по Шестёрке Пентаклей своими ножками возвращаешься. Привязка тут какая-то есть. К обстоятельствам, ситуации. Какая? Двойка Чаш… Шальной, не зря сказала. Сексуальная привязка. Видишь, радуга эта? То, что эти двое тут, вроде как, счастливы — брехня. Что, неужели Дьявол твой так хорош в постели? Маленькие извращенцы… Восьмёрка Мечей… Ну, что хочу сказать. Ты в ловушке, прям заперт в банке этой. Он тебя запер и играет, как хочет. Замкнутый круг: ты вылезаешь, по Луне — начинаешь убегать, но тут перед тобой пипиркой машут вместо хлеба, и ты на полной скорости разворачиваешься. Ладно, по Двойке Чаш тебя ещё и речами сладкими заманивают. Говорит, небось, как тебя любит, и пока ты с ушами развешанными сидишь — он тебя в банку, в банку! Слушай… ты правда, что ли, глупый такой? Над тобой издеваются, а ты по первому зову бежишь? Конченая из нас двоих не я — ты, засранец, всех по тупости превосходишь». Кенма недовольно цокнул, но спорить с ней не стал. Внутри появилось какое-то волнение, по капле наполняющее чашу нервного срыва. Конечно, её слова — всё то, что давно осознавалось до этого, но почему-то именно с её подачи Кенма понял, что в его душе сидит что-то, что чернее темноты. А когда увидел, какие карты вышли на него, — задрожал, сходя с ума от этих уродливых картинок. Смехуёчки оказались в стороне, не «на похуй» уже было. Окунулся в сюжет каждой карты, напитываясь ужасом. Окунулся в сюжет каждой, задерживая дыхание. Окунулся в сюжет, с трудом перебарывая желание блевать. «Девятка Мечей — его сигнификатор. Даже не знаю, как тебе её объяснить… Вот он смотрит на себя в зеркало, и ему становится больно оттого, что он в нём видит. Здесь такая ненависть к себе, к обстоятельствам. Он страдает, ему очень плохо. Он видит в зеркале монстра. Всё, что происходит, отражается на нём. Он здесь боится… себя боится. Смотри, дальше очень интересное сочетание карт: Семёрка Пентаклей и Четвёрка Пентаклей. Он что-то знает, и это что-то его ужасает настолько, что его энергетическая защита находится под влиянием какой-то сущности. Может быть внутренний демон здесь. В его жизни однозначно какой-то кошмар происходит, о котором он никому не говорит. Здесь, по Четвёрке Пентаклей, у этого человека зашит рот. Он уже неживой, наверное, даже. Вцепился всеми силами в гримуар и так и подох. А гримуар здесь что? Его тайны, его жизнь. Он здесь будто бы боится что-то рассказать. Ему страшно, ему больно, ему плохо, но он молчит. По Дураку — в себя уходит. Связал себя сам. Какой-то движ вокруг, какие-то люди, но ему здесь ничего не надо. Или вот, знаешь, на другие карты смотрю… здесь он как будто душой от мира внешнего закрывается и делает вид, что хорошо всё. Но только делает вид: Повешенный, смотри, здесь какой. Суицидальные мысли есть. Или зависимость, алкогольная прям явно. Книга на столе, видишь? Убивает его это. Либо же — залез в петлю и жалеет, но поздно, выбраться теперь никак, не-а. В то же время, смотри, по Тройке Чаш… ваша свора упырьская. Бухаете тут, веселитесь, и его кто-то постоянно к вам притягивает или притянул. Будто он и не хочет вовсе, а кто-то всё зазывает, спаивает. А он, дурак, самый настоящий, идёт, думает, что из петли вылезает, но она затягивается на его шее ещё больше, а утром — он себя боится и ненавидит. Знаешь, приходит вот в эту Тройку Чаш за помощью будто, но её нет. Тебя возвращает, в банку запирает, потому что ты — единственное его утешение, но тебя тоже нет. Он и от тебя закрылся. А ты и видеть — не видишь. Убегаешь… правильно, кстати, делаешь, но…» Не договорила: Кенма резко встал со стула, впиваясь ладонями в край стола. Находящаяся рядом свеча потухла, и бабка от удивления округлила глаза. Парень вдруг вздрогнул, и женщина заметила, как с его подбородка скользнула слеза. Чаша оказалась переполнена. К услышанному Кенма оказался не готов. Каждое слово — по сердцу ножом. Мечом, блять, как эта старая дура бы сказала. Он не верил. Ни одному её слову не верил. Куроо не мог так страдать. Он не той породы. Бездушное потребительское чмо — да, но точно не жертва. Жертва — Кенма. — Ты совсем ебанутая?! — заорал, срываясь. — Какого хуя ты такие вещи говоришь?! Это неправда! Ты лжёшь! Бабка улыбнулась, закрывая глаза. — Почему же ты тогда плачешь? — закуривая, спросила. — Не знаю… Не знаю, блять! Сел обратно, закрывая лицо руками, падая грудью на стол. Задыхался. От нехватки воздуха, слёз и ёбаной хуеты, происходящей в жизни Куроо. Не верил. Такое точно не могло быть правдой! Куроо точно не мог так страдать… — Ну, что скажешь? — склонившись над Кенмой, шепнула почти на ухо. — Конь копытами больно топчет?