Бывшие — нынешние

По всем сказочным канонам утро в девяносто семи процентах случаев бывает добрым. Остальные три — категория неудачников, которым выспаться в этой жизни не суждено. Не в это утро по крайней мере, потому что из всех возможных пыток из серии «Разрешите доебаться» Кенму в тиски сжало самое ужасное — звонок в дверь. И не с простым алгоритмом подождать-не-дождаться-уйти, а с самым что ни на есть беспределом в виде монотонной звенящей мелодии в течение минут двух-трёх. Кенма вообще-то не должен был рано просыпаться. Куроо — да, Кенма — нет. Не ему к десяти утра в банк ехать. — Милый… иди посмотри, кто там… — еле как произносит, напрягая голосовые связки с максимальным недовольством. — Мвпфу… — слышится над ухом в ответ. Обнадеживающе, блять! И вместо того, чтобы реально спуститься вниз, Куроо лишь посильнее прижимается к Кенме, как бы обозначая свою позицию антагониста. Или протагониста. Тут уже как-то особо не разобрать, но Кенма понимает приблизительно две вещи: «Мвпфу» — типа, «в пизду», и что подобное поведение следует расценивать как предательство, как пинок под зад из зоны комфорта, как излишнее себялюбие и эгоизм. — Никакой помощи, блять. Никакого понимания в этом доме… Фыркает Кенма, резко сбрасывая с себя руку Куроо. Нехотя поднимается с кровати, стаскивая с любимого одеяло, чтобы им обмотаться: одеться после нихуёвого кардио ночью не довелось как-то. И сил хватило только на то, чтобы до душа доползти. Обратно — автостопом на чужом теле добирался. Оформил доставку себя до кровати, пообещав расплатиться утром, но: «Хуй тебе, Куро», и философский вопрос, как бы на трясущихся слегка ногах спуститься в прихожую. Миссия кажется невыполнимой. Ещё и шлейф от одеяла путается в ногах, дополнительные препятствия в виде полёта с лестницы создаёт. Однако и воспоминания навевает: «Карету мне, карету», и смех Куроо с аплодисментами. Королевское одеяние, и весь мир склониться перед величием Кенмы должен. Обязан. Правда, единственный, кто вставал на колени, — Куроо, и если честно, карета после такого нахер не нужна была. А ещё, отказ Бокуто в том, чтобы белым плюшевым пледом укрыться, — также в категории «Любимое», потому что: «Отъебись, бро, это шлейф Кенмы». Дверной звонок с каждым урезающимся сантиметром кажется всё невыносимее. И кого принесло в семь с небольшим утра — чёрт знает, у этих хитрых посланников всякое в голове может быть. Даже позевать сладко не получается: раздражение перекрывает доступ к лёгким, словно старое дерево треснуло где-то у основания, перекрыв собой дорогу, и ни пройдёшь, ни проедешь, ни обойдёшь. Кенма наконец-то подходит к двери, оголяя плечо и часть груди, чтобы высвободить правую руку. Переминается в сомнениях насчёт своего внешнего вида, строя догадки насчёт незваного гостя — идей не находится. Почтальон, служба доставки, клининг, сосед — никто из них не подходит, а потому тянуть время ещё больше смысла нет. Кенма медленно открывает. Солнечный свет проникает в прихожую, бьёт по глазам, заставляя сощуриться. Утренняя прохлада гладит лицо, и Кенма на секунду улавливает запах свежести, перемешанный с женскими духами. — Теруко?.. — от удивления чуть ли из рук не выпускает одеяло, однако, осознавая все масштабы стыда, быстро кутается в него обратно. — Сколько лет, сколько зим… — Одна зима и два лета, — слегка улыбается в ответ, от растерянности заводя руки за спину. — Я… чему-то помешала? — Ну… нет… мы просто спали, поздно легли и… — оправдывается, чувствуя, как жарко в этом одеяле становится. А при мысли, что там, наверху, тело Куроо вообще ничего не прячет, внутри всё начинает гореть. От стыда, опять-таки. — Что-то случилось? — Банк перенёс встречу на девять. Я пыталась звонить Тецу, но он загасился, как, между прочим, и ты, а я знала, что он у тебя, и… поэтому приехала сказать… нет, забрать Тецуро… — Теруко глубоко вдохнула, стараясь прогнать не свойственное ей волнение, а затем, набравшись уверенности, вполголоса спросила: — Можно… я зайду? — Да! Конечно! Конечно, только… подожди на кухне, ладно? Мне там надо… — Брата моего разбудить? Спрашивает с хитрым прищуром, а у Кенмы мурашки по спине бегут. Как же всё-таки они с Куроо похожи… Ростом, глазами, непослушной чёлкой и даже губами, только на её губах — родинка снизу, почти у самого уголка. Будь такая у Куроо, Кенма сошёл бы от него с ума ещё раньше просто потому, что такого никогда не видел. Просто потому, что от такого можно лишиться рассудка. — Да-да, Куро надо разбудить… Только перед походом наверх Кенма решает чайник поставить. Быстренько, чтобы этот срам в виде отсутствия одежды не раскрыть: перед Теруко стыдно. За что — пока непонятно. Вроде и на отдых даже вместе когда-то ездили, а там, на минутку, пришлось раздеваться. И на источниках горячих, обмотанные одним полотенцем, побывали. Кажется, «две зимы и одно лето» о себе знать дали. Отвык Кенма от Теруко. — Ты что, снова закурил? — с каплей осуждения слышится за спиной. — Нет, это Куро, — прикусывает губу, чувствуя ещё большую, чем при матушке, неловкость. — Не ври мне, Китти. Тецуро не курит сигареты с кнопкой. Кенму от этого «Китти» передёргивает. Ноги делаются ещё тяжелее, чем были. Трясутся хлеще, чем от последствий прошедшей ночи, плавно перетёкшей в утро. Нет, несколько часов подряд не трахались — вечером только, потом перерыв. Вместо сна решили посмотреть пару фильмов и на середине второго устроили очередной заход по чистой случайности. Просто момент с обыском старого дома в попытке зацепиться за мотив преступника показался слишком скучным. Кенма никогда не любил детективы. Но вот с тем, как ласково Куроо наглаживал его во время просмотра, — дело обстояло иначе. — Ну, закурил… — нажал кнопочку включения на электрическом чайнике и, спрятавшись в одеяле, обернулся на Теруко. — Чего-то нового захотелось, может, кто его знает… — Не прибалтывай. — Да-да, не прибалтываю, — почти уверенно произносит, побыстренькому съёбывая с кухни. По лестнице бежит, не оглядываясь. Залетает в комнату, закрывая дверь на защёлку, и наконец-то сбрасывает с себя одеяло. Становится капельку легче, но тело гореть не перестаёт. Как и щёки при виде обнажённых спины, ягодиц и бёдер Куроо. Идеальный красавчик, блять, от греха подальше не сдержаться. И не шлёпнуть любимого по попочке — ну, никак. — М-м-мгб… — морщится Куроо, вздрагивая, и делает это настолько забавно, что Кенма, прокручивая непонятный звук в голове снова и снова, очень шумно усмехается. — Вставай, милый, — садится ему на бёдра, шлёпая его по попочке ещё раз. — Теруко за тобой приехала. А ещё… — склонился над ухом, прижавшись грудью к его спине, — с сегодняшнего дня ты куришь сигареты с кнопкой, и только попробуй сказать, что чего-то такого на днях не покупал. — Чё? — как-то резво для спящего человека произносит, вмиг напрягаясь. — Ты тут скрытый гипноз практикуешь? — А насчёт тебя что? — садится на его бёдра обратно, фыркая: — Норм спящим притворяться? — А я и не притворялся, — утыкается носом в подушку Кенмы, обнимая её обеими руками. — Просто когда про сигареты с кнопкой услышал — проснулся сразу. — Ну… ты можешь не курить вообще, а пачку, которая на кухне, мне оставить, типа, забыл с собой взять… Предлагает альтернативу, с особым удовольствием рассматривая красновато-розовые следы от ногтей на смуглой коже — ночью было слишком хорошо. Касается спины кончиками пальцев и проводит по ним медленно, нежно, практически невесомо. Мурашки пробегают вслед за касаниями, и Кенма невольно улыбается, когда чувствует их. Пальцев становится недостаточно. Кенме этого мало, а потому кажется, что провести по следам языком, самым его кончиком, достаточно подходящее занятие, чтобы утолить разыгравшийся голод. Недостаток сна на него действует плохо. Определённо не лучшим образом, ведь Кенма действительно на это решается. И стоит только привести план в исполнение, стоит только поцеловать хвостик следа и начать медленно вести по нему языком снизу вверх — Куроо просыпается окончательно. — Ты что делаешь? — резко переворачивается на бок, лишая Кенму равновесия. — Бужу тебя! — падает на спину рядом, начиная ненавидеть себя за то, что одеяло осталось на полу. — Блять, Кенма! — переворачивается обратно на живот, сминая в ладонях простынь. — Ну за что? — За всё хорошее, — перестаёт паниковать, приподнимаясь. — Всё, вставай. И прежде, чем сделать это первым, Кенма снова оставляет на левой ягодице шлепок. Нетерпеливо подбегает к шкафу в попытке найти подходящую одежду и, стянув с полочки чёрные боксеры, которые когда-то ему присылали для рекламы, изношенные спортивные штаны старшей «Некома» и чёрную растянутую футболку Куроо, начинает одеваться. — Кен, любимый, принеси мне вещи, — умоляет спящий, мать его, красавец, продолжая лежать неподвижно. — Они где-то на первом этаже… — Вот и ищи их там, где оставил, — язвит Кенма в ответ, поправляя в трусах член так, чтобы перед Теруко не спалиться. — Тебе ж пиздец, ты это понимаешь? — пытается угрожать. В его-то положении. — А может, тебе? Да, всё-таки недостаток сна на него плохо влияет. Ёбаный стыд за то, что голый в одном одеяле к Теруко вышел, мозги все переплавил. Или же — месть за отказ спуститься к незваному гостю прибавила «+100» к игривости и «+78» к таланту «Охуевший бабкин внук». — Ну, пожалуйста, Кен, — поскуливает Куроо, смотря в сторону причины усугублённых утренних негодований. — Неть, — выбирает, какой стороной надеть футболку, одаривая любимого хитрым взглядом. — Чмоки, бэйба, я пошёл. Становится у двери, путаясь в чёрной хлопковой ткани, как вдруг со стороны кровати слышится какой-то движ. Не дожидаясь, пока Кенма расправится со злосчастной футболкой, Куроо подхватывает парня на руки и валит его на кровать, прижимаясь всем телом так, чтобы было не выбраться. Ладонью залезает в штаны и оглаживает стоящий не хуже своего член пальцами. — Ладно-ладно! — вопит Кенма, сводя бёдра вместе, лишь бы Куроо дальше не пускать. — Принесу я тебе одежду, только скажи, где она! — Ну, вот, — ухмыляется, высвобождая Кенму из заключения своего тела. — Другое дело. — Какой же ты… — тянет футболку вниз, наконец-то из неё выпутываясь. Хочет договорить, дополнить какой-нибудь банальной хернёй, но Куроо мешает. Накрывает его губы своими, оставляя на них короткий обжигающий поцелуй. — «Самый лучший» ты хотел сказать? — нависает сверху, умиляясь розовому румянцу на его щеках. — Да, именно это. Отводит взгляд в сторону, прощаясь со смелостью: его тепло всё растопило. Абсолютно всё. И бодрость эту, не пойми откуда взявшуюся. И в сон клонить начало. Кенма не должен был вставать рано, однако тому, что сейчас вот так рядом с Куроо, — безмерно рад. — Эй, вы, там! — зовёт Теруко, пару раз отбивая об дверь костяшками. — Сколько мне ещё ждать? — О, Теруко? — как-то воодушевлённо произносит Куроо, садясь на краешек кровати. — Ты никаких подозрительных вещей не видела? Ну, там, футболочка, может, где валя… упала вместе со штанишками… — Пошёл ты, Тецуро! — не со зла отвечает, наверняка закатывая глаза. — У тебя пять минут. Я пока налью кофе. Возражений не имеется: найти футболочку и штанишки за пять минут более чем реально. Кажется, Куроо снова пора перевозить свои вещи к Кенме, но об этом они поговорят потом. В ближайшее время. Сегодня, завтра или в течение недели. А может, всё как-то устаканится само, судьба сплетёт нехитрые дорожки, и дом потихоньку вновь им заполнится, как тогда, целую вечность назад. Но пока — самое время встать с кровати и спуститься «куда-то на первый этаж». Just Keiji: Кен, набери, как проснёшься, пожалуйста И вот оно — главное разочарование сегодняшнего утра. И вроде как ничего в том, что Акааши в такую рань заходит в диалог с ним, нет, но: «Просто поцелуй моего, блять, лучшего друга с моим, блять, мужиком», покоя, однако, лишают.