Бывшие — нынешние

Поездка в таксо сопровождается странными мыслями. Неуверенность сжирает изнутри голодными волками, отрывая мучительной болью от души по кусочку. Злость отдаёт пожаром где-то посередине и роится чем-то противным: «Почему так?» Куроо однажды зарекнулся, что Бокуто, возможно, необходимы тусовки. Разгрузка, типа, отдых от рутинной жизни, но Акааши воспринял это на свой счёт тяжким бременем — причина в нём. Причина в цепкой хватке за прошлое: когда-то что-то своему партнёру не додал, и теперь семена всходят уродливыми плодами, которые сам же в своё время и взрастил. Терпел, таил обиду, продолжая отнекиваться, продолжая доказывать, что всё в их с Бокуто отношениях хорошо. И если других убедить удалось, то себя — не очень. Запущенный механизм без возможности отмотки времени застрял. Никак не сдвинуть. И кажется, что смысла пытаться больше нет. Банальная усталость, кричащая, требующая перезагрузки, обнуления. Угли дотлевают, но хвороста добавить нету сил. И другие в этом деле никак не помогают — Акааши не решается разжечь костёр снова. Причина же в нём. — Второй дом справа, — отвлекает, выбрасывает из глубин самокопания, когда машина въезжает в частный сектор. Кенма знает этот район, помнит каждое двухэтажное здание, хоть и был в гостях у Дизайнера пару раз. Акааши невольно бесится — единственный, кто понимает его ситуацию, от Якобуши без ума. Частично, конечно, ведь от пары моментов каждого нормального человека воротит, но в целом — да, его лучшему другу его главный враг симпатизирует: Куроо этот самоуверенный ублюдок уводить не пытался, как не пытался уводить и Бокуто, но что-то в определённый момент пошло не так. Акааши помнил этот хищный заинтересованный взгляд. А от вида стоящего рядом с заветным домом «Кашкая» вдруг голова идти кругом начинает. «Там у Конохи пиздец. Вернусь часа через полтора», — проигрывается в голове снова и снова, взращивает злость и сомнения на причудливой плантации похороненных чувств. — Расслабься, мы только ключи заберём и с Дизайнером попрощаемся, — произносит твёрдым голосом Кенма, замечая, как Акааши, выходя из машины, начинает нервничать. — Может, лучше ты заберёшь? — бросает в ответ, надеясь, что его предложение прокатит. — «Мовэт ючше ты забеёшь», — передразнивает Кенма, невольно закатывая глаза. Ему говорить легко. Такие аферы будто каждый день проворачивает, не принимая в расчёт то, как плакался с очередной сторки Куроо с какой-то в рот не ебись симпатичной матрёхой. Возможно, легко взаправду. Возможно, это — не одно и то же, но Акааши всё равно до конца эти вещи не воспринимает. Однако знак равно между «ключи моего парня у какого-то охуевшего типа» и «мой бывший собирается жениться на какой-то левой тёлке» — ставит. И дело, пожалуй, в некоем оттенке зависти. Зависти умению разгребать дерьмо вместе, раскладывать тревожащее по полочкам и способности поддерживать чёртов огонь в критических ситуациях. Кенма с Куроо расстаются только ради этого — чтобы найти грёбаный хворост где-то далеко друг от друга и развести пожар по всему периметру. По крайней мере, так иногда только кажется, и Акааши снова ругает себя за подобные мысли. Куроо и пепел весь соберёт, лишь бы с Кенмой по итогу остаться. И плевать, на что падает выбор потешиться. Абьюз в обе стороны, но дело исключительно только их. Акааши больше не вмешивается. Не вмешивается с тех самых пор, как чужой вкус на желанных губах почувствовал. — Звони, давай, — лениво произносит Кенма, оказываясь перед дверьми ничем не примечательного снаружи дома. — Кен, я… — Акааши тяжело вздыхает, пытаясь подобрать правильные для оправдания слова. — Почему, блять, Дизайнер? Не выдерживает. Задаёт тревожащий всё утро вопрос, оттягивая момент неизбежного. — Потому что Бокуто легко забайтить халявной выпивкой? — предполагает Кенма, невозмутимо вскидывая брови: типа, само собой разумеющееся. Акааши бросает на парня недовольный взгляд. Снова не слышит необходимого, проёбываясь в собственных ожиданиях, хоть и предполагает, что правильного ответа на вопрос попросту нет. — Почему он остался здесь до утра? — меняет формулировку, устраивая тараканам пир, надеясь, что здравый смысл на пару с тупым оправданием их отравит. — Почему ко мне не вернулся? Кенма тяжело вздыхает. Безучастно смотрит на горящую бледно-жёлтым гирлянду в окне дома напротив, про себя ухмыляясь: не жалко же кому-то электричества. Слова вертятся на языке неразборчивыми предположениями, возможными вариантами анализа необъяснимого поведения Бокуто, и мысли отчего-то в одну кучу не собрать. Когда же у Акааши всё пошло по пизде? Кенма временной промежуток предсказать не мог. Не помнил даже, с чего и когда это началось: до их с Куроо недомолвок или позже. Знал только одно — что перестать натирать мозоль невысказанной обидой и неприязнью надо было раньше. Сейчас — поздно, но не так чтобы критично. Просто теперь она лопнула, и всё содержимое с брызгами вырвалось наружу. И ни пластырь не спасёт, ни подорожник на больное место — размер не подойдёт. Только терпеть остаётся и ждать, когда заживёт. Стараться грязными руками не трогать. И попросить Бокуто купить, блять, перекись или мазь. Капли «Алконоль» от алкоголизма. Заказать от долбоебизма вакцину. Прыгнуть в машину времени и вспомнить, с чего у них с Акааши всё началось. Каким, блять, Бокуто был героем. «Почему ко мне не вернулся?» — пронзает мозг взорвавшимися осколками. Оправданий у Кенмы нет, как и желания крыть в этой ситуации Бокуто хуями. Да и где вообще найти ответ? Справочники ни единого номера не предоставят. В бестселлере «Слабости Бокуто» тоже чёрным по белому нужного нет. Только пункт напротив номера девять: «Тусовки». А как убедить Акааши в том, что его вины здесь ровно столько же, сколько мозгов в отбитой волейбольным мячиком башке, — проблема, не поддающая взлому, вскрытию, пароля нужного от папки не подобрать. Как и слов, которые продолжают вертеться на языке. — Уверен, он спешил к тебе, но слегка задержался, — Кенма кладёт руку Акааши на плечо, ловит своё отражение в глубоких синих глазах. — Ты же знаешь Дизайнера, он кого угодно уговорит остаться, а если учесть, что с ними был Терушима… В ответ парень вымученно вздыхает, под теплом чужой ладони расслабляясь. Кенма прав, организаторские навыки Терушима до сих пор не растерял. Не пропил, если касаться определённого и самого основного контекста. Но лучше, всё же, его не касаться. — Но это не освобождает тебя от необходимости разъебать Бокуто за его поведение, — дополняет Кенма, сжимая пальцами рукав его футболки. — Всё высказать, понимаешь? Всё, абсолютно всё. — Может, проще список составить?.. — наконец позволяет себе улыбнуться Акааши, набираясь решимости позвонить в дверь. — Ага, назвать его «Проёбы Бокуто», распечатать в сотне тысяч экземпляров и обклеить ими весь дом, — поддерживает его идею сарказмом, убирая руку с плеча. — Чтоб, сука, знал. Звучит неплохо. Акааши думает, как бы это могло выглядеть, и приходит к выводу, что визуал куда лучше услышанного. Своего рода, страшный суд, и когда Бокуто перестанет ловить отхода — сойдёт с ума от обоев с исписанными в его сторону хуями. Заставить его после отклеивать листочек за листочком, вынуждая к концу коридора выучить каждую составляющую списка, заставить его извиняться и сделать ручным, домашним, но Акааши ссылается на богатую фантазию, а по факту — боится последствий. Просто проводить больше времени с любимым его устроит. Пальцы наконец-то нажимают на дверной звонок, и сердце замирает вместе с ненавязчиво-приятной мелодией. Они ведь только ключи заберут, дальше — Дизайнер, прощаемся. По крайней мере, именно это обещал Кенма, а ему Акааши верить склонен. — Чувак, просыпайся, — произносит самый из них нетерпеливый, нажимая на звонок ещё раз. — Он точно дома? — с небольшой дрожью в голосе спрашивает Акааши, начиная переживать, что машину им вряд ли забрать удастся. Кенма смотрит на парня взглядом из серии «Думай, что говоришь», убеждая его в том, что озвученный вопрос — очередная глупость. Акааши надеется, что нет. Надеется, что он прав. Надеется, что Дизайнер им не откроет, потому что свалил, нахуй, навсегда из дома или откинулся после адской мешанины, которой накачал и всех остальных. Акааши надеется, что шаги за дверью сейчас прекратятся. — Доброе утро, — здоровается первым Кенма, по-дружески тепло улыбаясь. — Доброе? — недопонимает Дизайнер, пялясь пьяным взглядом на контрастирующих на фоне друг друга парней. — Виски на столе, но учтите: я вас веселить не буду, — лениво отходит от порога, приглашая зайти внутрь. — Но я не откажу, если вы меня… — Мы за ключами от машиночки, — обрывает его «тот, что пониже и повеселее», кивая в сторону стоящего позади «Кашкая». — М-м… Парень лениво скользит взглядом по предметам, которые, кажется, вовсе не фокусируются перед глазами. Он в пространстве, в своём мирке, куда никому приглашения нет. Поправляет чёрные, как смоль, волосы, обеими руками опираясь о дверной косяк. Розовый халат сползает, оголяя грудь и плечи, и на худом неспортивном теле вырисовывается целая картина: розово-красные засосы следуют дорожкой от шеи к ключицам, груди и куда-то ниже, прячутся в шёлковой ткани, чередуясь с укусами, с неэстетично красивыми следами от зубов. Акааши напрягается ещё больше. Вспоминает подобное на ключице Бокуто, пытаясь предположить, чьих губ и языка это дело. Однако в следующий момент интерес к такому угасает, возгораясь снова, но уже немножечко к иному: какого хуя вокруг соска Дизайнера красной помадой обведено солнышко? — Можно я спрошу? — спокойно интересуется Кенма, рассматривая невъебенную картину Айвазовского «Девятый вал» на чужом теле. — Нет, можешь не отвечать… Вдруг осекается, понимая, кто на подобную херню способен. Однако Дизайнер, медленно обведя взглядом украшенную непотребствами грудь, всё же отвечает: — Мне исполнилось двадцать пять. Я предложил всем оставить на мне засосы. — М-м, хороший тамада, и конкурсы интересные, — язвит Кенма, не сводя глаз со слегка размазанных лучиков. — Бокуто-сан немного перестарался, — продолжает заторможенным тоном, поправляя на плечах халат, поднимая взгляд на Акааши. — Я всегда говорил, что у него нет вкуса. Они должны были только забрать ключи и сказать Дизайнеру: «Прощаемся». Только. Забрать. Ключи. И. Сказать. Дизайнеру. Блять! По спине от этого взгляда бездушных тёмных глаз пробегают мурашки. Даже зрачков не видно — с оттенком радужки сливаются. Растянутые в ухмылке пухловатые губы и острые скулы завораживают, вызывают зависть, и Акааши, представляя, как Бокуто старательно проводит помадой по груди этого похотливого ублюдка, молча эту хуйню не хавает: — На месте Бокуто-сана я бы нарисовал вам солнышко на лице. Фиолетово-синим. Дизайнер в ответ только щурится, не сводя глаз с Акааши. Смотрит на него пронзительно, не выдавая во взгляде никаких эмоций. Кенма немножечко охуевает, намереваясь вмешаться в успешно стартовавший пиздец, но Якобуши, вполголоса проговаривая, момент оттягивает: — На его месте я бы лучики рисовал языком, — выдерживает паузу, облизывая губы. — Быть может, вам, Акааши-сан, показать, как бы я это делал? — Может, ты лучше покажешь, где ключи? — суетится Кенма, напряжённо сглатывая: от хрипловато-бархатного голоса мышцы сводить начинает. — М? — отвлекается от своих мыслей парень, вспоминая, о каких ключах его спрашивают. — От «Кашкая», — уточняет Акааши чисто на автомате, сам того почти не замечая: кое-что начинает осознавать. Начинает осознавать, почему к нему тянутся люди, почему он цепляет всех и каждого, что таким, как он, Акааши никогда не стать. И дело не в разукрашенном засосами теле, затуманенном взгляде и слишком чарующем тембре голоса. Дизайнера просто этот мир не ебёт, не интересуют люди и чужое мнение. Он тупо в себе, в своих воплощённых мечтах и фантазиях, в которые утянет любого. За собой поведёт и бросит: ответственности лишней не возьмёт. С ним легко. И в раскрепощённости этой каждый тонет. — Я не знаю, где они, — как-то недоумевающе произносит, будто грёбаные ключи где-то не у него дома. — Так найди, — предлагает Кенма, даже не раздражаясь. — Избавьте меня от этого, Козуме-сан, — улыбается легко-легко, всеми силами пытаясь держать глаза открытыми. Утомился. Сонный взгляд как манипуляция. Непревзойдённое умение заставить кого-либо сделать что-либо за себя. Негласная просьба, отказать в которой невозможно. — Я тебе сто раз говорил, — от упоминания своей фамилии аж передёргивает. — Просто Кенма. — Как скажете, просто-Кенма-Козуме-сан, — отходит от дверей, становясь посередине прихожей. — Пожалуйста… — лениво пожимает плечами, позволяя гостям зайти в дом. Кенма оценивает обстановку: с последнего его визита внутри изменилось многое. В гостиной прибавилось безголовых манекенов, на стенах — картин обнажённых мужчин, на белоснежном ковре — пятен от вина, краски и туши, наверняка задумывающихся как ташизм, и мольберта этого, стоящего у зашторенного панорамного окна, не было. А вот ключница в виде члена рядом с завешенными одеждой крючками — была. — О, смотри! Кенма проводит по резиновой головке сверху-вниз, заставляя член на присоске дёргаться туда-сюда, звенеть повешенными на него ключами. Акааши брезгливо морщится, испытывая некоторое облегчение: нужные, от машины, тоже среди них. — Оу, вы их нашли... — безучастно произносит Якуб, возвращаясь с кухни с пачкой сигарет в руках. — Покурим? Акааши вопросительно смотрит на Кенму, не зная, как в этой ситуации поступать. Он не знает, как поступать и в любой другой, потому что тупо на своём пути потерялся. Уродливые плоды оказались отравлены, противоядия от злости, ревности и отчаяния нет. Нет противоядия и от едкой зависти, впившейся в собственную никчёмность, разодравшую всё внутри до конца. Теперь только щиплет, зудит, и больно. Кенма подмигивает, будто бы говоря: «Положись на меня». Щурится с хитринкой, ухмыляется не по-доброму, заставляя чувствовать дыхание опасности на шее. Подступает, подступает, и чего ожидать — представить страшно. — Покурим, — принимает предложение Дизайнера, хватая Акааши за руку, чтобы выйти обратно, на улицу. «Тебе надо раскрепоститься», — шепчет он на ухо и быстро отстраняется. Достаёт из пачки две сигареты, протягивая одну Акааши, а вторую — закуривая. Прокручивает в голове гениальный план, реализация которого зависит только от Дизайнера. Он — звено ключевое, гуру, постигший в своей сексуальной энергии дзен. Идеальный учитель, который указке найдёт сто применений. Дизайнер — лучший вариант из всех. Тот, кто Акааши сейчас больше всех нужен. А Акааши кажется, что громкие мысли Кенмы точно сведут его с ума. Разобрать их, конечно, не получается, но предвкушение сжигает лёгкие похлеще этой чёртовой сигареты с ментолом. Что Кенма задумал — знает только Господь, и Акааши молится, чтобы в этом не оказался замешан Якуб, однако в следующий момент — воспевать к Богу перестаёт. Всё равно услышанным не оказывается. — Дизайнер, а ты, случаем, не фотограф? — Нет… — выдыхает дым так изящно, медленно, меняя взгляд с сонного на хищный, как по волшебству: — Но тебя бы я щёлкнул. — Сори-бори, бэйба, эта вакансия давным-давно закрыта, — не теряется, за словом в карман не лезет, вдруг начиная обворожительно улыбаться. — У тебя такие фотки в «Твиттере» красивые… Может, пофоткаешь нас завтра? Акааши напрягается. Давится, блять, воздухом, дымом и грязью, которой со стороны друга точно никак не ожидал. Даже слов возразить не находится. — Боюсь, в контекст вы не впишетесь, — отвечает, моментально оценив потенциал по огню в глазах. — Ошибаешься, — дразнится Кенма, переступая, пожалуй, за чертой черту. — Мы тебе такое шоу устроим. Да, Кей? Они должны были тупо забрать ключи и сказать Дизайнеру: «Прощаемся». Кенма, блять, обещал только забрать ключи, но какого-то хуя сейчас втягивал Акааши в аферу, о которой его не спрашивали. И самое страшное не в том, что контракт с Дьяволом подписывают кровью. Самое страшное не в том, что Дьявол — твой лучший друг, и на каждый из семи грехов тебя подстрекает. Самое страшное — с ним соглашаться, и после короткого: «Угу» о своём решении не жалеть.