***
— Я хотел бы подарить тебе кое-что, — сказал Малфой заходя в комнату Женевьевы несколькими часами позже. В руке у него была небольшая продолговатая коробка. — Это очень важно для меня, — он легким движением волшебной палочки заставил футляр повиснуть в воздухе и с тихим щелчком открыться. Внутри, на темном бархате покоилось красивое ожерелье и серьги с россыпью синих и прозрачных, как слеза, драгоценных камней. Тонкие и изящные украшения переливались в неярком свете свечей. — Очень красиво, Люциус, — признала Женевьева, которая в жизни видела много дорогих украшений и могла представить, к скольким десяткам, а то и сотням тысяч галлеонов можно приравнять этот набор. — По-моему, синий цвет тебе очень к лицу, — ещё одно легкое движение палочкой, и колье плавно легло на грудь девушки, застегнувшись у неё на шее. Когда это произошло, Женевьева словно почувствовала электрический ток там, где её коснулось серебро украшения. По шее и спине побежали мурашки. Она слегка прикрыла глаза и руками поправила спадающие по плечам волосы. До этого момента, мисс Аренберг решительно хотела отказаться от такого подарка, но как только ожерелье беззвучно замкнулось у неё на шее, эта решимость стала медленно таять. Украшение словно обладало магической силой. Всё также не открывая глаз, она почувствовала, как холодные пальцы Малфоя, который неслышно к ней приблизился, очертили полукруг чуть пониже цепочки, и мурашки с новой силой побежали по коже. — Люциус, я бы не хотела… — словно просыпаясь от сладостной дремы, приоткрыв глаза начала Женевьева. — А я бы хотел, — не терпящим возражения тоном ответил мужчина. — Оно твоё, — и он, подойдя ещё ближе, накрыл её губы страстным поцелуем. — Спасибо, — только и смогла прошептать мисс Аренберг, когда он отстранился. В этот момент она ощущала себя до того довольной и расслабленной, что позже не сомневалась в волшебных свойствах Малфоевского подарка. Женевьеву перестало беспокоить что бы то ни было и, более того, она не могла понять, почему многие, абсолютно бессмысленные, вещи волновали её раньше. Ведь вот она, рядом с самым лучшим мужчиной на свете… Замужем за Люциусом Малфоем. За таким внимательным, таким мужественным… таким красивым! О чем ещё она могла мечтать всю жизнь? Секунду спустя, Женевьева уже взяв Люциуса за ворот пиджака потянула его в свою постель.***
— Люциус, — позвала она его часом позже, лёжа под простыней в одном его подарке. — Да? — посмотрел на неё Малфой, тоже нагой, вид у которого, однако, был ещё более самодовольный чем обычно. — Сделай мне одолжение, — томно улыбнувшись, продолжила девушка, проводя одним пальчиком вниз по его гладкой груди, — сними с меня эту штуку сейчас же. — Хорошо, — Люциус будто бы и не понял, что ей так не понравилось и аккуратно, вручную, расстегнул колье. Оно упало к нему в руку, и мужчина аккуратно переложил украшение на тумбочку. К удивлению Женевьевы, которая была уверенна в том, что оно заколдовано, состояние блаженства никуда не делось. Она все также ощущала себя странно счастливой. — Так что это не… Ожерелье, оно не заколдовано? — пролепетала растерянная девушка. Люциус удивленно поднял брови: — Что? — Не понимаю, что со мной. Как только ты надел его на меня, я ощутила себя такой… такой счастливой… Малфой в ответ лишь усмехнулся. — Видимо, тебе уже давно никто не дарил подарков, — пожал он плечами. — И что же ты ещё почувствовала? Женевьева, помедлив минуту, пристально на него посмотрела и буркнула: — Ничего, — однако изнутри её все ещё грело то тепло, которое она ощутила часом ранее. — Я бы хотел, чтобы ты жила в одной спальне со мной, — чуть позже, глядя в потолок, произнёс Люциус. — А что, ту комнату в которой я сейчас сплю, займёт твоя следующая партия? — усмехнувшись, посмотрела на него девушка. — Разумеется, ведь я меняю жён каждые полгода, не реже. Ты могла заметить это по моему первому браку, — Малфой закатил глаза. — Видишь ли, Люциус, — серьезно начала Женевьева, — Мне кажется, совместное проживание убивает страсть, — пожала она плечами. — Так что, я бы предпочла формально продолжать жить в отдельной спальне. Малфой фыркнул, но согласился. «Формально» значило, что Люциус стал захаживать к ней ещё чаще, а иногда не отпускал её из своей спальни. Женевьева понимала, что он стал как-то иначе к ней относиться, после заключения их «брака». Люциус стремился больше времени проводить с ней, проявлял нежность, участие и чуть что начинал приставать. Иногда, это случалось по несколько раз на день. — Люциус, да что с тобой? — в голосе девушки послышалась раздражительность. Малфой вернулся после того, как отлучился на несколько часов по делам, и по прибытию сразу, словно по расписанию, направился к молодой жене. Когда Женевьева начинала протестовать, он лишь увеличивал напор и даже не обращал внимания на её сопротивление. Мужчина пользовался тем, что был крупнее и мощнее её, и мисс Аренберг приходилось сдаваться. Разумеется, вскоре Женевьеве надоела постоянная позиция жертвы. Как-то раз, когда Малфой лежал рядом и поглаживал холодными пальцами оголенную кожу её бедра, она поняла, что пришло время все обсудить. — Люциус, нам стоит поговорить, — обратилась к нему девушка. — Ты не думаешь, что ты чересчур напорист? — Нет, не думаю. Женевьева закатила глаза. — Мне уже начинает надоедать предоставлять тебе услуги сексуального характера по первому требованию. — К сожалению, дорогая, это и называют «браком». И многие женщины были бы счастливы… — Ты забываешь, что наш брак фиктивен, — нетерпеливо перебила его мисс Аренберг. — Женевьева, может уже хватит? — устало проговорил Малфой, — Мы с тобой взрослые люди, которые были вместе до заключения этого брака. Мы живем в одном доме, спим в одной постели и занимаемся любовью. У нас… — он на секунду запнулся, — у меня чувства к тебе. Это не фиктивный брак. — Но я не хотела… — Ты просто ещё юна и многого не понимаешь, — закончил Люциус разговор свой стандартной фразой, которая всегда очень раздражала волшебницу.***
Время бежало вперёд неумолимо быстро. День за днём, неделя за неделей. Со стороны казалось, что Женевьева смирилась с ситуацией, но на самом деле все было не так. Девушка иногда и сама не понимала, почему ей так не хочется принять факт её брака с Люциусом. Ведь он нравился Женевьеве, заботился о ней, временами, она даже чувствовала любовь к нему. С того времени, как они сошлись, коллекция её украшений и дорогих платьев заметно увеличилась. Он регулярно дарил ей цветы, а когда Женевьева не хотела вставать, распоряжался чтобы ей приносили завтрак в постель. Вдобавок ко всему прочему, Волан-де-морт прекратил вызывать её к себе. Мисс Аренберг не понимала, почему так случилось, но именно после заключения брака, чёрная метка не жгла руку ещё ни разу. Это все делало Женевьеву немного счастливее. Со временем, она свыклась с той жизнью, которой теперь жила. Ну, а что плохого? Она впервые за долгое время жила в спокойствии. Люциус оберегал её от большинства проблем. С каждым днём он сильнее показывал себя с другой, более интересной стороны. Оказалось, Малфой-старший был начитанным и умным человеком, да и к тому же, отличным собеседником. Они проводили часы за разговорами, которые лились так легко и интересно, что иногда, Женевьева даже не замечала, как с абсолютно влюблённым видом и широкой улыбкой, слушает Малфоя, в упор на него уставившись. Эта пара говорила обо всем — о недавно прочитанных книгах; о путешествиях — кто в каких странах бывал; о семьях и школьных годах… Они не прерывали разговоров за обедами и ужинами, вечерами гуляли в парке, а ночи напролёт, как по будильнику, занимались любовью. Все шло хорошо, пока несколько недель спустя Женевьева не почувствовала себя плохо, а ещё через неделю не заметила отсутствие ежемесячных кровотечений.***
Когда Люциус Малфой думал о своём сбежавшем сыне, его мысли, с жалостью и сожалением, все чаще касались его первой жены. Он вспоминал свои школьные годы. Разумеется, они были знакомы во время обучения в Хогвартсе. Нарцисса была на три года младше его. Мысли и образы проносились у него перед глазами, словно старое черно-белое кино, когда он сидел в одиночестве в своей спальне, допивая очередной стакан огненного виски. Мистер Малфой прекрасно помнил того мальчика, в которого была влюблена его жена во время учебы в Хогвартсе. Кажется, его звали Остин… а может, Оскар. Он учился на одном курсе с ней, только на Когтевране. Как-то раз, Люциус даже случайно наткнулся на них в пустом кабинете одного из профессоров. Малфоя тогда не тронуло это… хотя, подобное никогда его по-настоящему не трогало. Он ведь и сейчас почти не злился на Айзека. Люциус вспоминал и себя и ту девушку, за которой он ухаживал. Элизабет. Это имя навсегда врезалось в его память. Элизабет… Пожалуй, это была первая его, настоящая любовь. Она училась вместе с ним, на Слизерине. Высокая, стройная, темноволосая и кареглазая. Она была душой компании. Звонко смеялась и почти никогда не скрывала своих эмоций. Бесстрашная авантюристка. От неё словно исходила свобода, и жизнь в ней била ключом. В целом, она была полной противоположностью болезненной Нарциссе. Вспоминая сейчас Элизабет, Люциус невольно видел перед собой кого-то очень похожего на Женевьеву. Возможно, дело было в том, как много времени прошло. Воспоминания поистрепались, образ Элизабет почти стерся из памяти, его сменил портрет другой своенравной брюнетки. Но всё же, эти две девушки были столь же схожи, сколь отличались Элизабет и Нарцисса. — Люциус, — обратился как-то раз к восемнадцатилетнему Малфою, его отец Абраксас, — Ты ведь помнишь Нарциссу Блэк? — Да, отец. С первых слов отца, Люциус понял к чему тот клонил. Нарциссу вырывали из объятий её Остина, а сам Малфой и не посмел сказать отцу об Элизабет. Он прекрасно понимал, что тот и слушать ничего не станет. Лишь неодобрительно посмотрит на сына, как бы говоря «Ты же всё понимаешь». И он понимал. Элизабет была полукровкой из обычной семьи, и Малфой с самого начала знал, что их связь обречена. Но когда он в первый раз увидел Женевьеву Аренберг, эту полную жизни и молодости девушку, так схожую с той, которую он потерял много лет назад, Люциус словно стал одержим идеей начать все сначала. Заполучить её себе. А то, что он слышал о ней дальше — нежелание семьи и замужества, добрачные связи, заявления, что ей с ним хорошо лишь в постели… это всё только подогревало его, словно кто-то подливал бензина в костёр. Все эти её глупости заставляли Люциуса снова чувствовать себя юнцом, у которого желудок сводит от девушки. Однако подтолкнул Малфоя-старшего к активным действиям именно побег сына. В несколько последующих вечеров после этого он не знал, что делать. Люциус всю жизнь верил в то, что воспитал достойного наследника, а тот бросил его. Эти мысли одолевали. Жена его не любила и была с ним несчастна, сын, по-видимому, тоже не любил и сбежал от него, заставив его отвечать за свой побег перед Тёмным Лордом. От этих мыслей Люциусу казалось, что последние двадцать лет его жизни можно было смело вычеркнуть, скомкать и выбросить в мусор. Всё, что он строил долгие годы, было с треском разрушено. Наткнувшись взглядом на портрет отца, висящий в коридоре, в его голове эхом отдались слова Абраксаса: — Навсегда запомни, ты — Малфой. Ты особенный. У тебя есть обязанность перед всеми своими предками, — говорил отец, указывая рукой на вереницу портретов по стенам. — Ты должен продолжить род, Люциус. Должен создать крепкую семью. Должен дать жизнь ещё хотя бы одному Малфою. Вырастить его способным и дальше нести эту ответственность. И эти слова в его голове заставили его остановиться. У него есть долг. У него есть желание. И впервые в его жизни то, что он должен был сделать полностью совпадало с тем, чего он хотел. Люциуса Малфоя осенило! Тот неудачный шантаж, попытка Женевьевы напугать его ребёнком и браком… он внезапно понял, что это было знаком для него. Пока он ещё не слишком стар… Эта мысль дала ему надежду, дала возможность начать все заново. «Ну конечно! Такая замечательная партия — молодая, красивая, незамужняя, да ещё и богатая наследница с прекрасным генофондом, из другой страны. Свежая кровь!» Стоило лишь немного копнуть, чтобы узнать правду о ней и о её друге принце. Одно письмо, якобы от её матери, и вот он уже тут как тут, а Женевьева соглашаешься на то, на что никогда бы до этого не согласилась — на брак! Собственная сообразительность явно приводила его в восторг. Как же легко сложилась вся эта картина. Сейчас, когда эльфы уже три месяца подливали ей в питье зелье, нейтрализующие все известные Лунные отвары и вместе с тем притупляющее чувство беспокойства. Сейчас, когда она пригласила к нему в Малфой-мэнор начисто купленного им целителя, который осмотрев её, заявил, что отсутсвие ежемесячных кровотечений, боль в груди и потерянное состояние — всего навсего результат принятия Лунного противозачаточного зелья. Разумеется, Люциус понимал, насколько он неправ, поступая так с ней. Но его жгла мысль, что ему нужно всего лишь выиграть немного времени. После всего этого, Женевьева обязательно примет случившееся, и он сделает всё возможное, чтобы она была счастлива. Люциус успокаивал себя тем, что он ведь не хочет для неё ничего плохого. Ему только нужен был наследник… Ребёнок и Женевьева рядом. Ради этого он пошёл на такие негуманные, крайние меры.***
Как-то раз, они вместе спускались на завтрак. Женевьева с каждым днем выглядела всё более болезненно. Она была бледна, вид у девушки был усталый. Люциус шёл позади неё, когда мисс Аренберг остановилась, медленно обернулась к нему и слабым голосом сказала: — Люциус, мне плохо, — рукой она впилась в перила так сильно, что побелели костяшки. Взгляд Женевьевы странно расфокусировался, и она стала падать вниз, потеряв сознание. Благо, Малфой быстро сориентировался и подхватил девушку на руки. Очнулась она несколько минут спустя в его огромной постели. Люциус сидел в кресле наблюдая за ней. — Я распорядился, чтобы завтрак принесли сюда. Тебе лучше пока не вставать. Ты очень меня напугала, — в его голосе слышались озабоченность и беспокойство. — Я не уверена, что смогу поесть. Меня уже несколько недель тошнит по утрам, — голос Женевьевы дрогнул, — Мне кажется, я беременна, Люциус. Малфой протяжно посмотрел на неё, пытаясь сообразить, что лучше на это ответить. — Ни о чем не волнуйся. Я найду тебе самого лучшего целителя, — и он встал из кресла и быстрым шагом вышел из комнаты, чтобы Женевьева не видела, как загорелись при этих словах его глаза. Он вышел в коридор и теперь сам двумя руками крепко вцепился в перила лестницы. В душе у Люциуса поднималось радостное волнение. Но радость эта была смешана с огромным беспокойством. Он щелкнул пальцами и рядом появился, низко поклонившись, эльф. — Найди мне самого лучшего лекаря, который работает с беременными. И пусть он явится ко мне в самое ближайшее время. Именно ко мне, — серьёзным тоном сказал Малфой. — Как скажете, хозяин, — эльф снова поклонился и исчез. Десять минут спустя, к Люциусу уже направлялся невысокий худощавый волшебник преклонных лет, лысоватый и в очках. Лекарь производил впечатление очень умного человека, и Малфоя это обрадовало. Они пожали друг другу руки, Люциус проводил его в свой кабинет и вежливости ради предложил выпить. Тот, естественно, отказался. — Благодарю, мистер Малфой, но я не пью. — Простите, вас зовут? — Целитель Мердлок. — Очень приятно, мистер Мердлок. Видите ли, моя жена подозревает, что она беременна, — начал он излагать проблему, — Она, по правде говоря, не хочет иметь детей. Точнее сказать, пока не хочет… Но срок уже около четырёх месяцев, я полагаю. А она такая болезненная девушка. Разумеется, я сам далёк от медицины, но боюсь, что аборт она может не перенести, — Малфой перестал петлять вокруг да около и продолжил, — Я хочу, чтобы вы осмотрели её, и сказали, что аборт в её случае невозможен. Мердлок поднял брови: — Прошу прощения, мистер Малфой, но моя деятельность направлена на заботу о больных. Я не стану нарушать главную заповедь целителя, — он на секунду остановился. — Я понимаю ваши сложности, и потому, могу лишь предложить следующее. Я осмотрю вашу жену и вынесу вердикт вам. И вы сами должны будете поговорить с ней, в моем присутствии, разумеется. В некоторых случаях, супругам лучше услышать диагноз от близкого человека. Малфой, не слишком довольный, согласился. На большее, он, на самом деле, и не надеялся. После этого разговора, он отвёл целителя в спальню и оставил их одних, нервно расхаживая туда-сюда возле закрытой двери. Четверть часа спустя, Мердлок вышел из спальни, плотно закрыв за собой дверь и обратился к Люциусу. — Вы оказались правы, аборт в этом случае невозможен. Но, должен сказать, что роды она тоже может не пережить. Во всяком случае, если организм не укрепится в ближайшие пару месяцев. — А ребёнок? Он в норме? — взволнованно спросил Малфой. — Ребёнок будет в норме только если его мать будет здорова и счастлива, мистер Малфой, — монотонно проговорил мужчина. Поразмыслив минуту, Люциус вновь обратился к целителю: — Пожалуй, вам всё же лучше лично сказать ей это. Только не пугайте её.***
Вернувшись в спальню сразу после ухода Мердлока, Малфой услышал всхлипы исходящие от кровати. Люциус собрал в себе всю нежность и любовь, которую только мог испытывать и присел на постель рядом. В этот момент ему было жаль Женевьеву. Но он знал, что все это делается «ради общего блага». Почувствовав, как он опустился на край кровати, мисс Аренберг отвернулась. Секунду спустя, он мягко коснулся рукой её оголенного плеча. — Женевьева, ты ведь знаешь, что я к тебе испытываю, — начал Малфой, — Прошу тебя, не плачь, мне больно видеть как ты страдаешь. — Я не хочу ребёнка, Люциус. Мне так плохо от этого. Я чувствую это, — между всхлипами ответила ему девушка. — Дорогая, послушай. Я сделаю всё, что ты скажешь, — полным решимости голосом продолжил Малфой, — Всё, чего ты только захочешь. Ты не будешь нуждаться ни в чем. Лучшие целители, няни, гувернантки. Любая еда, путешествия… В любое время ты сможешь уходить и приходить, ты сможешь жить также как раньше, даже лучше. Только будь со мной… со мной, и с ним, — его рука опустилась ниже и остановилась на её животе. — Пойми, ведь это счастье. Счастье для нас обоих, и как только ты увидишь его, ты поймёшь, о чем я говорю. Я буду навсегда тебе обязан, если ты… Плачь усилился. — Правда, Люциус? Ты будешь со мной? — она повернула к нему заплаканное лицо, — Ты хочешь этого ребёнка? И Малфой понял, он может сказать правду. Разумеется, не всю, но правду. — Я люблю тебя, и больше всего на свете я хочу этого ребёнка. В этот момент Женевьева почувствовала то, что она всю жизнь считала невозможным. Ей показалось, что её действительно любят настолько, и настолько любят этого ещё не родившегося ребёнка, что она может сдаться. Может расслабиться. Она может не пугать себя мыслями о будущем. Вот он, тот мужчина, который позаботится обо всем. — Ты забываешь, что это абсолютно естественно, — продолжил Люциус поглаживая её по волосам, — Тебе нечего бояться.***
С каждой неделей, глядя на себя в зеркало, Женевьева, несмотря на заверения Малфоя, не чувствовала ничего приятного или хорошего. Ей казалось, будто её силой заставили принять на себя эту роль. Будто это была и не она вовсе, всё это было девушке донельзя чуждо. Люциус часто говорил, что это просто из-за того, что раньше с ней такого не случалось, и Женевьева была не готова к этому. Вот, что правда, то правда — она действительно была совершенно не готова к такому положению. Малфой исполнял все данные им обещания — находил ей лучших лекарей, заставлял эльфов готовить для Женевьевы отдельно, сочетая всё то, что она любила, с тем, что было для неё полезно. Как-то раз он даже привёл к ней девушку, на вид около тридцати лет, сказав, что это её компаньонка-помощница. — Люциус, мы можем поговорить наедине? — слегка улыбнувшись женщине, спросила мисс Аренберг. — Я подожду в коридоре, — учтиво проговорила она и вышла. — Зачем мне помощница? Я ведь не делаю ничего! — что было чистой и не слишком приятной правдой, ведь с наступлением беременности, Женевьева действительно жила как в санатории — трехразовое питание (хоть Люциус и пытался заставить её есть ещё больше); дневной сон (к и без того неприятным симптомам прибавилась хроническая усталость. Сколько бы она не спала, выспаться почему-то не могла); прогулки по парку и плавание в бассейне, на первом этаже Малфой-мэнора. Однако несмотря на все усилия Люциуса, Женевьева с каждой неделей выглядела все хуже. Она медленно, но верно худела, кожа становилась бледной, а волосы утратили свой блеск. Целители только разводили руками, объясняя это стрессом и естественными изменениями. На пятом месяце живот уже заметно округлился и его стало невозможно не замечать. Как и того, как ввалились щеки, и как явно кожа стала обтягивать кости в некоторых местах. — Джеки, скажи, что я могу сделать, чтобы ты стала хоть немного счастливее? — как-то раз вечером спросил её Люциус. Женевьева посмотрела на него пустыми глазами. Она и сама не знала, что могло осчастливить её в нынешней ситуации. Подумав несколько минут, девушка ответила: — Мы можем уехать отсюда? Хотя бы не на долго. Я хочу попутешествовать. Малфой с недоверием посмотрел на ослабленную и исхудавшую девушку, но почти сразу же ответил: — Да. Через три дня, пара уже покидала Малфой-мэнор, воспользовавшись при этом большой каретой, в которую были запряжены невидимые лошади — фестралы. Путешествовать по сети летучего пороха, через порталы или по средствам трансгрессии они не могли. Целитель сказал, что это будет слишком тяжело для и без того ослабленного организма. Внутри, карета была намного больше, чем снаружи. Она вмещала в себя просторную спальню, красивую ванную комнату и небольшую гостиную, в которой, кроме всего прочего, стоял обеденный стол на двух персон. Увидев такую диковинку, Женевьева очень обрадовалась. В её глазах снова загорелись радостные огоньки. — А куда мы летим? — повернулась она к Малфою. — Это сюрприз, — улыбнулся мужчина. — Мы посетим несколько стран, — уклончиво прибавил он. Вылетали они поздно вечером. У Малфоя, когда они садились в карету, вид был не слишком довольный, но он не проронил ни слова — слишком сильно хотел порадовать девушку. Женевьеве же, напротив, очень понравился их способ передвижения. Карета настолько мягко скользила по воздуху, что казалось они плывут по идеальной водной глади. Взлетая, они пронеслись над кромками высоких елей и улетели прочь от уже порядком приевшегося, мрачного замка. Они летели над лесами и полями, и мисс Аренберг с интересом смотрела в окно. Лесные и горные пейзажи через час сменились морскими. Люциус все это время, не проявляя никакого интереса к полету, читал книгу сидя в кресле. — Тебе лучше немного поспать, пока есть время, — помня о сонливости Женевьевы, посоветовал он. — Да, наверное, ты прав, — прикрывая рукой зевок, ответила девушка. И только она коснулась головой подушки, как, казалось бы, сразу, услышала мягкий шёпот Люциуса: — Дорогая, просыпайся. Мы прибыли, — он мягко дотронулся до её плеча. — Мне так хорошо спать, Люциус, — не открывая глаз, прохныкала Женевьева. — Я уверен, ты не захочешь пропустить такой вид из окна, — и он движением волшебной палочки распахнул шторы, скрывающие их от внешнего мира. За окном только начинался рассвет. Женевьева нехотя разлепила глаза, привстала на подушках и, действительно, пришла в восторг от увиденного. Под ними были тысячи… нет, миллионы огней! Все они были словно поделены между собой на небольшие секции разных форм, а вдалеке маячила возвышающаяся над городом и светящаяся разными огнями Эйфелева Башня. — Как красиво, Люциус, — прошептала Женевьева. Мужчина довольно посмотрел на неё. Выглядела мисс Аренберг уже значительно счастливее. Разумеется, он знал, куда её везти. Они много раз говорили о том, в каких городах уже бывали и какие ещё хотели бы посетить. В Париже они остановились в дорогом отеле для волшебников, в самом центре города. — Доброе утро, мистер Малфой, — на чистом английском обратился к ним решепсионист, — Миссис Малфой, — кивнул он Женевьеве. — Добро пожаловать в отель Гранд Пари. Каждый раз, когда кто-то называл её «миссис Малфой», у Женевьевы неприятно шевелились волосы на затылке, но из уважения к Люциусу, она никого не поправляла. — Я провожу вас в ваши апартаменты. Ваш багаж уже там. Через час вас будет ожидать машина, — он слегка поклонился и пригласил их проследовать за ним. Малфоев ждал чудесный трёхкомнатный номер с видом на город. В гостиной, в вазе уже стоял большой букет розовых пионов. Увидев его, Женевьева снова улыбнулась. А когда за ними приехала заколдованная машина и отвезла на завтрак в ресторан на самом верху Эйфелевой башни, мисс Аренсберг и вовсе была в полном восторге. Небо ещё было розоватым, утро свежим и бодрящим. Впервые за долгое время, Женевьева почувствовала себя беззаботно счастливой.