***
Когда телефон взрывается вибрацией рядом с его рукой, Юнги даже вздрагивает. Он не считал, но последний раз он отрывал глаза от монитора, вероятно, часов пять назад. Юнги моргает, тупо глядя на ползущий от вибрации по столу телефон. С экрана ему улыбается застенчивая мордашка, а в глазах будто песок стоит. - Да? – отвечает Юнги, и в горле, судя по ощущениям, песка не меньше. - Ты не против, если я зайду? – тут же врывается в его сознание звонкий голос. Юнги откидывается на спинку стула и хмыкает, сверля взглядом огромные часы, висящие на стене за монитором. - Если я скажу, что против, тебя это остановит? – спрашивает он, прикрывая глаза. Под веками скачут разноцветные дорожки и рычажок микшера, бегающий вверх-вниз, будто в аркаде. Чимин молчит очень красноречиво, секунд десять, пока Юнги не фыркает в трубку. - Приходи, - просто говорит он. Ему не помешает компания, кто-то еще, помимо пухлой мышки под пальцами и недокуренного косячка в пепельнице. Чимин болтливый, чересчур активный, светлый – еще ребенок. Возможно, если его компания и подходит дерьмовому характеру Юнги, эта система не работает в обе стороны. Так какого черта он продолжает приходить? - Если честно, я уже у двери, - с застенчивым смехом отвечает Чимин, и Юнги улыбается, сбрасывая звонок. - Ты прогуливаешь уроки? – приподнимает Юнги брови, когда отворяет все три замка на двери. Из его окна виден берег реки Хан и, если приглядеться, кусочек жизни, к которой он стремится. А пока ему приходится запираться на три замка, потому что в Гурьонге ты либо думаешь о безопасности, либо лежишь где-нибудь с проломленной головой. - Да, - жмет Чимин плечами, знает, что Юнги не будет ругаться. Он ему не папочка, и, в конце концов, Юнги и сам не был в свое время примерным мальчиком, чтобы быть для кого-то примером теперь. - Тебе не следует появляться здесь в такой одежде, - советует Юнги, уходя вглубь квартиры. Он слышит, как Чимин торопливо ныряет за дверь, хлопает ею от души и щелкает замками. Юнги лениво откидывается бедрами на тумбу с микроволновкой. - Я не успел переодеться, - объясняет Чимин и падает на компьютерный стул, наверняка теплый после того, как Юнги просидел на нем большую часть своей жизни. Он выглядит здесь так неуместно, - по-мазохистски думает Юнги, разглядывая свеженького, красивого Чимина, светящегося на фоне его тусклой квартирки. Ему не идет здесь абсолютно ничего: ни это разъебанное кресло, на котором сидит, ни серые стены, ни сам Юнги, в футболке с растянутым горлом и выбитыми костлявыми пальцами. Юнги чувствует себя мерзким инопланетянином рядом с Чимином, разодетым в фирменный пиджак его пижонской школы. Еще один промах, и точно на опыты. - Если тебя прибьют в попытке ограбить, помни, что я предупреждал, - Юнги пожимает плечами почти безразлично. Это действительно не его дело. Не его дело, что упертый малолетка шастает к нему каждый раз, когда ловит приходы в экзистенциальный кризис. Даже если это случается посреди урока по математике. - Юнги-хен, - стонет Чимин и кривит мордашку. – Если бы я хотел послушать нотации, я бы пошел домой. - Нужно было идти. Чимин закатывает глазки, черные, глубокие, отталкивается ногой от пола и делает вращение на стуле вокруг своей оси. Он словно волчок, яркий, тонкий, кружится, разрывая собой пространство. Отправная точка. Напоминание, как в том чертовом фильме. Не забудь, где сон, а где реальность. - Я хотел прийти к тебе, - упрямо отвечает он. - Зачем? – спрашивает Юнги, опуская взгляд на свои пальцы, что постукивают по тумбе в ритм чего-то, надоедливо крутящегося в голове. Ему правда интересно, зачем. Со своими желаниями и намерениями он уже давным-давно подружился, а вот мотивацию Чимина все понять не мог. - Ну, - глупо говорит Чимин и смотрит слегка вопросительно. – Не знаю, я же всегда прихожу. - Зачем? – повторяет Юнги. - А ты против? – хмурится Чимин. - Я спрашиваю. Чимин моргает, глядя ровно в глаза, и вдруг весь будто сдувается. Опускает плечи, стекает по стулу вниз, словно только что утратил последнюю причину держать себя в руках. Будто он должен был до этого. Для чего – или для кого? - Кое-что произошло, - признается он негромко. Юнги кивает. В общем-то, он так и думал. - Пошли на балкон, - говорит он, сжимая чужое плечо. Чимин младше него, не соврать, лет на пять, у него свежее юное лицо, которое выдает в нем только что перескочившего порог совершеннолетия мальчишку, но разворот его плеч уже почти такой же уверенно-широкий, как у самого Юнги. - Ты будешь курить? – щурится Чимин, выходящий вслед за ним. - Если ты собираешься жаловаться на свои подростковые драмы, мне нужна травка, - объясняет Юнги. Чимин привередливо закатывает глаза, а Юнги даже не шутит. Он не уверен, что готов услышать из этих уст признание в любви к какой-то безмозглой дуре. Юнги не сексист, просто он не знает ни одного вразумительного старшеклассника. Даже Чимин, без сомнений сообразительный мальчик, в свои восемнадцать не видит дальше брошенного в стену стакана. Юношеский максимализм, черт бы его побрал. - Я все-таки переоденусь, не хочу, чтобы мама потом спрашивала, почему от меня странно пахнет, - бормочет Чимин и тут же исчезает в квартире, пока Юнги устраивает локти на открытом бордюре и закуривает косячок. Время едва ли за четыре, в окнах напротив не горит свет, во двор лениво заползает раздолбанный кларус его соседки. Ей не больше сорока, у нее отличная задница, на взгляд Юнги, но хуевая работа, как и у всех в этом районе. Он не любит об этом думать. Он делает все, что может. Жаль, что и этого недостаточно. Юнги успевает скурить половину, что уже больше, чем он позволяет себе обычно, к тому времени, когда Чимин наконец врывается в его одиночество. Он в белой футболке, будто для физкультуры, и каких-то шароварах, что полностью скрывают под собой прелесть его бедер. Ему же лучше. У Юнги уже немного кружится голова, так что он тянется к пепельнице рядом с засохшим кактусом, чтобы потушить самокрутку. - Стой! – вскрикивает вдруг Чимин, хватая его за запястье, и Юнги застывает. – Я, эм, хотел попробовать тоже. Юнги вздергивает брови. Это действительно неожиданно. За все время их общения Чимин ни разу не просил ничего подобного. Даже дым носом вдыхать отказывался, а тут на тебе. - Уверен? – уточняет Юнги. Он не намерен заниматься воспитанием Чимина, но он не наркодилер. В его планы на жизнь не входит подсаживание детей на наркотики и будущее звание почетного зэка. - Да, - кивает Чимин, и его аккуратные пальцы на бледном запястье Юнги выглядят, как чертов призыв. – Я совершеннолетний, помнишь? - По каким законам? – невольно улыбается Юнги. Чимин раздраженно выдыхает и выглядит так, будто вот-вот топнет ножкой, как разозленный ребенок. - По законам большинства прогрессивных стран, хен, - упрямо произносит он. О, как. Прогрессивных стран. - Ну хорошо, - медленно кивает Юнги, дергая пальцами с зажатой меж них сигаретой. – Ладно, маленький Теодор Рузвельт, убедил. Может, отпустишь меня? Чимин лыбится, расслабляя хватку, и абсолютно не выглядит смущенным. Довольным донельзя, предвкушающим, чуточку возбужденным – но не смущенным. Юнги пораженно хмыкает. И как он раньше этого не видел? Как умудрялся так долго, до пятен перед глазами, смотреть, но не видеть? - Втянешься – я тебя прибью, - предупреждает Юнги, протягивая ему косячок. Чимин секунду смотрит в его глаза, очевидно, пытаясь найти там хотя бы намек на смех, но не находит. Юнги не шутит, и Чимин это понимает. - Больно надо, - вздергивает он бровь. – Я лишь хочу ощутить то же, что и ты. Тогда влюбись, - думает Юнги про себя. Хуячит сильнее любой наркоты. - Ты хоть умеешь? – кривится он снисходительно, когда Чимин, зажав самокрутку меж пальцев, задумчиво крутит ее возле губ. В ответ он отрицательно качает головой. – Дай-ка. - Ты собираешься вдохнуть дым мне в рот? – тихо уточняет Чимин, внимательно глядя на то, как Юнги затягивается. Тот чуть не давится, случайно резко вдохнув – то ли от вопроса, то ли от взгляда. - Вообще-то, я собирался показать, как правильно, но если ты хочешь… - Эм, - глупо тянет Чимин, краснея ушами. – Показывай уже. Юнги не комментирует, только смотрит с веселым осознанием. Поднимает к губам косячок, затягивается еще раз и отставляет руку, медленно вдыхая сладкий дым, а затем выдыхая вбок. - Ты втягиваешь дым в рот, - говорит Юнги, пристраивая косячок в приоткрывшихся губах Чимина. Они будто созданы для того, чтобы что-то собой обхватывать, но это не должна быть сигарета, нет. Чимин, тем временем, послушно втягивает. – Ждешь. Дай ему остыть, вобрать в себя твой собственный вкус. Можешь покатать на языке, но не пускай его глубже. Чимин делает в точности так, как ему говорит Юнги, пока тот отодвигает руку. Его лицо красное, он смотрит Юнги прямо в глаза своими расширившимися, и тот мысленно себе кивает. Он знает, что хорош в скрытых намеках. Как грустно, что Чимину потребовалось так много времени, чтобы, наконец, начать их разгадывать. - Привык ко вкусу? – уточняет он невинно. Чимин пришибленно кивает. – Вдыхай. Чимин осторожно, без резких движений, вдыхает с приоткрытым ртом. Юнги мысленно отсчитывает три секунды, прежде чем скомандовать: - Выдыхай. И Чимин выдыхает. Судорожно, резко, будто выталкивая из легких не только дым, но и весь воздух разом, и сползает вниз, прямо на пол. Юнги смотрит на него свысока и лениво делает еще одну затяжку. - Ну как? – спрашивает он выжидающе. Чимин молчит несколько секунд, пока сжимает тонкие пальцы на бордюре балкона, за который все еще продолжает цепляться, держа руку поднятой над головой. - Я, - хрипит он слегка растерянно. – Я как-то не очень понял, можно еще раз? Юнги фыркает. Кажется, одним косячком они сегодня не ограничатся.***
- И ты из-за этого переживаешь? – хмыкает он, выдыхая. Чимин лежит рядом, головой на его согнутой руке, розоватые волосы мягко струятся под пальцами Юнги. Наощупь они словно шелк, скользящие и блестящие в свете вечернего солнца. - А не должен? – эмоционально переспрашивает Чимин. – Они мои родители, хен, но абсолютно не одобряют моих… стремлений. - Чего они хотят от тебя? – спрашивает Юнги, докуривая косячок. Пепельница слишком далеко, рядом с тем же кактусом, а Юнги здесь – на маленьком диванчике, прожженном сигаретами, с тем же Чимином. Ему не хочется тянуться, еще больше не хочется вставать, так что он кидает окурок наугад туда же, где они, кажется, скинули свои тапки. Потом подберет. - Серьезности, - закатывает Чимин глаза. – Ждут, что я стану каким-нибудь финансистом. Юнги кривится. Его дядя всю жизнь проработал в банке, он много пахал, сидел до ночи за финансовыми отчетами, а когда приходил домой – бухал. Да, жили они с женой неплохо, точно богаче, чем семья Юнги, но стоило ли оно того? - Кажется, они давно не видели твое лицо, - усмехается Юнги. Чимин хмурится вопросительно и смотрит такими глазами, точно вся Андромеда помещается в его зрачках. - О чем ты? – спрашивает он сипло. Его знатно развезло, еще после первой сигареты, но, Юнги обязан признать, держится мальчишка хорошо. Гораздо лучше, чем он сам. - Твое лицо, - тупо повторяет Юнги и пальцами, что до этого держали косяк, невесомо ведет по чужой щеке. И пиздец. Вероятно, он в своей жизни не касался ничего нежнее. – Оно слишком красиво для финансистов. - Хен, - бросает Чимин смущенно и растягивает розовые губы в улыбке. – Замолчи. Юнги пожимает плечами, насколько это возможно в его положении, и отворачивается, глядя в небо. Прямо над ними висит тяжелая туча, почти черная, возможно даже грозовая. Она закрывает собой розовое от закатных лучей небесное пространство, и Юнги смеется тихо, потому что это прекрасная аналогия. Он – туча. Черная, страшная, нежеланная. Чимин розовый, как это небо, чистый и прекрасный. Ему не нужно все это дерьмо. - А твои родители? – спрашивает вдруг Чимин. – Как они отнеслись к тому, что ты решил заняться музыкой? - Нормально, - отвечает Юнги. – Они не были против. Чимин не спрашивает, почему в таком случае он живет в разъебанной квартире в месте, вроде этого, и это очень кстати, потому что Юнги все равно бы не ответил. Это сложно. Он не готов еще рассказывать о чувстве стыда, что бурлит в нем время от времени. - Это классно, - улыбается Чимин, и его улыбка слегка опьяненная. Юнги закрывает глаза и прикуривает новый косячок. Хочется вафлей. С горой взбитых сливок и еще какой-нибудь сладкой хуйни. – Я бы хотел, чтобы моим проблемам придавали значение. - В масштабе вселенной они малы, - говорит Юнги спокойно, затягиваясь. Чимин тянется к его рту маленькими пальчиками, и Юнги позволяет им утащить сигарету из своего рта. - А если я – эта вселенная? – глупо улыбается Чимин. Ты она и есть, - думает про себя Юнги и смотрит ему в глаза. А там ебанный космос. Вакуумная темная материя. Сириус, Ригель и Альдебаран. Все там. На дне черных зрачков. - И какие у тебя проблемы? – спрашивает вместо этого Юнги. Лучше бы, блять, не открывал глаза. Может, выцарапать их к херам? Он ведь сможет быть слепым музыкантом? Бетховен вот вообще глухим был. – Помимо непонимания с родителями. Чимин выдыхает широко раскрытым ртом, смеется со своей же глупости, а дым почему-то не вверх идет, а оседает, путается в его ресницах, пробирается к Юнги под волосы, царапает шею и бьет куда-то в затылок горячим обухом. Ну все, полетели. - Не знаю, - хихикает Чимин. Косячок в его руке тлеет, он скурил не больше половины, но всем уже плевать на это. – Школа тупая. Я хочу танцевать, а не учить математику, Юнги. Юнги не хочет, чтобы Чимин танцевал. Он не выдержит, он сломается под весом обрушившегося на него совершенства. - Танцуй, - вопреки своим мыслям, отвечает он. - А еще хочу целоваться, - выдыхает Чимин полушепотом, и Юнги замирает, пока перед глазами черная туча кружится на розовом небе, будто огромная летающая тарелка. – Я хочу целоваться. - Ты целовался хоть раз? – спрашивает Юнги, а сам боится. Боится получить ответ, боится того, что может произойти дальше. Боится, но жаждет этого, словно провинившийся казни. - Нет, - отвечает Чимин со всей своей детской непосредственностью. Честно, искренне, с тоской в голосе. – Я мог бы однажды. Но не вышло. - Вот как, - произносит Юнги ровно. Он ждет, что сейчас на него вывалят историю о свидании с милой одноклассницей, о кафе или парке, о цветах, о стаканчике с кофе, об окончании вечера, что сулил поцелуй, которого не случилось. Он ждет, но Чимин почему-то не продолжает, только смотрит внимательно, выжидающе, и взгляд на губы опускает. Юнги коротит. Вот и опыты. - Я хочу целоваться, хен, - повторяет Чимин проникновенно. И Юнги сдается. Он отдаленно слышит, как во дворе кто-то матерится, лает стайка собак, обитающих где-то среди гаражного кооператива, воет сигнализацией раздолбанный кларус его соседки. Но ему так поебать на все это. У Чимина губы слаще, чем сахар, то ли сами по себе, то ли из-за травки. Юнги трясет, когда он сжимает обеими руками его щеки, обхватывая своими губами чужие. Его трясет, потому что Чимин запускает ладонь одной руки ему в волосы и тянет будто еще ближе к себе, пока пальцы второй слабо держат дотлевающий косячок. Чимин дергает подбородком, копируя его движения, подается вперед, перехватывает язык Юнги губами, а затем касается его своим. И это так хорошо, что Юнги хрипло стонет, разрывая поцелуй. Он молча откидывается обратно на диванчик, забирает у Чимина остаток косяка и делает длинную смачную затяжку. Это необходимо перекурить, иначе впору бросаться с этого же балкона. Чимин, не двигаясь, просто дышит какое-то время. Затем медленно, недоверчиво, поднимает руку к своему лицу и касается губ кончиками пальцев. От этого жеста у Юнги ноет внизу живота. - Кажется, поцелуи… - начинает Чимин хрипло, и Юнги жмурится, потому что боится услышать «переоценивают». Пиздец боится, ведь это, кажется, был лучший поцелуй в его жизни. Но Чимин добавляет: - Даже лучше, чем я себе представлял. И Юнги накрывает. Окончательно. Он выбрасывает окурок прямо на улицу через бордюр, перекидывает руку, ногу – так, чтобы всем телом нависнуть над Чимином, потому что все. У него был шанс передумать однажды, коим он и воспользовался, сбежав из квартиры Юнги молниеносно, словно ураган. Сейчас у Юнги в башке сумятица, у него волосы Чимина с небом сливаются, а в глазах безвоздушное пространство, что вот-вот заставит его легкие взорваться по щелчку. - Пиздец, - все, что он может сказать сейчас. Чимин лежит под ним с расширившимися зрачками и приоткрытым ртом, а его губы сейчас опухшие от сигарет и поцелуев. Юнги касается пальцем их уголка, и Чимин в ответ выдыхает слегка судорожно, согревая его замерзшую ладонь. - Тебе нравится, - приходит к выводу Юнги. Он даже не спрашивает, потому что уже не хочет, в случае чего, слышать ложь. Чимин не отвечает, только улыбается легонько, почти прозрачно, и сам подается губами на большой палец Юнги. Тот послушно обводит им пухлую нижнюю губу, ловит горячие выдохи, указательным касается верхней. И замирает, когда Чимин трогает палец языком. Окей, - думает Юнги, позволяя ему обхватить губами свои указательный и средний. У него во рту горячо, как горяча, наверное, живая лава, и Юнги стонет, потому что Чимин прикусывает его за кожу и лижет нежно, словно конфету. Он хмурится с закрытыми глазами, но щеки красные от возбуждения. Юнги горит. И внизу все полыхает, пока он смотрит на то, как губы Чимина плотнее окольцовывают его пальцы, затягивая их глубже, а сам он сосет, обхватив рукой запястье. - Пиздец, - беспомощно повторяет Юнги, потому что в голову больше ничего не лезет. Чимин накурен по самое не хочу, а у Юнги даже в глазах прояснилось от возбуждения. У него стоит так, что Чимин уже наверняка это почувствовал, ведь он чуть ли не лежит сверху, неосознанно потираясь пахом о чужие тазовые косточки. Юнги не видит небо, ему похуй на розовый и все галактики, Чимин открывает глаза и тянет его за запястье вниз, вынимая пальцы изо рта со звонким чмоком. - Я чувствую твой стояк, - шепчет он срывающимся голосом. Юнги очарован. - Супер, - говорит он невпопад и ловит его губы своими. Они целуются на этот раз куда быстрее, мокро, со всхлипами и стонами, непонятно даже чьими. Юнги толкается пахом в ширинку Чимина, с силой вдалбливая его в диван, и Чимин срывается на скулеж, потому что стоит у него не меньше. И все. Время будто перестает быть над ними властным. Под пальцами хрустит обивка, Юнги выцеловывает себе дорожку у Чимина за ухом, пока тот впивает короткие ногти ему в плечи и задыхается, беспорядочно двигая тазом. Они оба двигаются так, будто от этого зависит их жизнь, и это так странно. Юнги еще ни разу в своей жизни не трахался с таким отчаянием, как сейчас. - Ну же, давай, ну же, - лепечет без конца Чимин, закинув ноги ему на бедра, чтобы прижаться еще теснее, еще ближе, чтобы врезаться, вплавиться без остатка. Юнги дрожит, его окутало запахом Чимина – безымянным, просто вкусным, он сжимает руками стройные бока, и когда только успел забраться под футболку. - Юнги-Юнги, - как в бреду, повторяет Чимин, а тот лишь надеется, что это все не из-за травы. Что она стала для них лишь толчком, но не причиной. Боже, как же хорошо. – Юн-ги… - Малыш, - выдыхает Юнги, чувствуя, как его снова накрывает, но на этот раз не от косяка. – Ебать, какой же ты… Чимину, кажется, абсолютно не интересно, какой он. Он вытягивается в струну, на секунду притягивая к себе с такой силой, что воздух спирает, и кончает с глухим стоном, что теряется где-то в шее Юнги. - Боже, - произносит Чимин огрубевшим голосом. Он все никак не может отдышаться, вздрагивает мелко, у него на светлых шароварах расползается влажное пятно, а член все еще твердый. На лбу испарина, глаза мутные, смотрят в небо. А там черная туча расползлась уже над всем двором и давно скрыла за собой розовую пелену. - Понравилось? – зачем-то спрашивает Юнги. Он даже не уверен, что хочет знать ответ. Но все равно ждет, поглаживая ровный абрис подбородка. «Мой музыкальный вкус – это твое лицо», внезапно вспоминает он и усмехается. Чертовски верно сказано. - Ха, - выдыхает вдруг Чимин и переводит на него взгляд. Смотрит так трезво, понятливо, будто и не скурил два косяка до этого. – Ты смеешься? Юнги только головой в ответ качает. А что говорить? «Я не смеюсь» «Я так влюблен в тебя» «Ты вдохновляешь меня» «Мне страшно, что ты сейчас уйдешь и не вернешься» - Мне было охуенно, Юнги, - признается Чимин проникновенным голосом. – Я хочу еще. И еще. Чтобы ты не останавливался вообще. А сам опирается на собственные плечи, приподнимает таз так, чтобы вновь коснуться, вжаться, пахом к паху. Глаза блестят, но не от травы, сами по себе, по-блядски, с подначкой. А в них неоном светится вопрос «решишься или нет?» - и Юнги не понимает, вопрос к нему или к себе, но на всякий случай отвечает сам. - Я и не собираюсь, - хрипит он нещадно. В горле будто кость стоит, воздуху пройти мешает, а может просто это его тело так намекает, что уже отравлено донельзя. Что еще глоток этого сладкого запаха – и смерть. Юнги легонько сжимает зубы на гладкой коже и дышит. Похуй. Он инопланетянин. Он изначально не должен был выжить здесь. Чимин выдыхает на грани стона и падает обратно на диван, когда Юнги засовывает руку под резинку его светлых шаровар. - Да-а, - тянет скулящим голосом Чимин и глаза закатывает, хватаясь пальцами за плечи Юнги, сжимает до боли. Но это даже приятно, отрезвляет. Потому что от такого вида кроет чище, чем от травы. Сплошной пиздец. Юнги не в состоянии удержаться. Он опускает взгляд и смотрит на то, как собственные бледные выбитые пальцы скользят по члену Чимина. От основания до розовой головки, на которой блестит жемчужная капелька. Это горячо настолько же, насколько красиво, и Юнги водит ладонью быстрее, удерживая другой рукой вспорхнувшего вверх, словно птичка, Чимина. - Тише, - уговаривает он, пока Чимин глотает полустоны-полувздохи и дрожит в его руках, будто хрупкая бабочка. – Ты такой красивый, Минни. - Минни, - выдавливает из себя тот и улыбается, стараясь держать зрительный контакт. – Мне… нравится. Бо-оже, да! Юнги тоже улыбается, наверное, как сумасшедший. Наверняка до уродливых десен, маленькими зубами, которых стесняется, если честно, до желания прикрыть рот каждый раз, когда смеется. Но Чимин не смотрит на него, как на уродца. Он смотрит так, словно готов с ним взлететь. Обнять покрепче, подать знак и подняться в воздух, чтобы донесло лучом до тарелки, что скрылась под черными тучевыми облаками. Смотрит, будто вовсе не хочет уходить по прошествии этих минут. Юнги целует его, крепко прижимая к себе за шею, пока они взлетают. Пока Чимин выгибается на диване дугой, так сильно, что Юнги подбрасывает вместе с ним. Пока его сперма жемчугом рассыпается по пальцам и катится по красивому животу к бокам. - Я, кажется, люблю тебя, - выдыхает Чимин слегка истерически и вжимается в него всем телом, будто тоже боится. В глаза посмотреть? Ответ услышать? Отпустить? Юнги молчит очень долго, не разрывая объятий. Он может сказать так много всего, но нужно ли сейчас? Он говорит: - Как только будешь знать точно, скажи мне это еще раз. И Чимин кивает, обнимая его со всей своей присущей нежностью. Он целая вселенная. Юнги – пришелец, что хочет обрести дом.