Они смеются, чуть рассвет проглянет, и поутру кичатся красотою, но пышность их окажется тщетою, лишь только ночь холодная настанет. Pedro Calderón, «Las rosas».
Она любила горький шоколад и лавандовый раф, Ремарка и Бронте. На лицо неброская, не слишком изящная, но почему-то он не мог оторвать взгляда, когда та, провалившись в раздумья, читала книгу на летней веранде. Подол легкого ситцевого сарафана струился на ветру, а короткие волосы щекотали точёный подбородок. Шелест страниц утопал в городской суете; после ночного дождя роса сверкающими каплями рассыпалась по стеклянным кофейным столикам. От неё пахло нарциссами и чем-то терпким, плавящимся на кончике языка. Этот аромат будоражил кровь и заставлял Шуу прикрывать веки в наслаждении. Так близко. Так маняще. Вот уже две недели он неизменно просыпается чуть свет, чтобы ровно к восьми пятидесяти занять соседний столик. Вот уже две недели, как он мечтает прикоснуться к её восковым плечам. Полной грудью вдохнуть её запах. Попробовать её на вкус. Цукияма выучил все её привычки. Когда она была сосредоточена, закусывала нижнюю губу и крутила тонкое колечко на пальце; когда чем-то обеспокоена, заламывала кисти. Такая воздушная, эфирная, вечно печальная. — Я догадалась, что это Вы, — замечая край строгого пиджака, улыбнулась девушка, но продолжила бегать глазами по строчкам, словно бы его появление — что-то обыденное. В её фразе не промелькнуло ни тени неприязни — скорее, наоборот. — Сложно не заметить взгляд, прожигающий спину. — И Вас это не пугает? — Шуу слегка вскинул брови, поправляя накрахмаленный воротник рубашки. Та пожала плечами: — Пугало бы, если бы я всегда ощущала его на себе. Святая наивность. Парень опустился напротив: как всегда, с идеальной осанкой и некой педантичностью. Она поднесла чашечку к обветренным губам и слегка сдула сладкую сахарную пенку. Как же он хотел её. Всю. По кусочкам, чтобы растянуть удовольствие. Обглодать косточки. Почувствовать, как её жаркая плоть тает во рту. Эти мысли застелили пеленой разум. Цукияма сжал до хруста кулаки и впился ногтями в кожу. — Вы любите английскую прозу? — слова застряли комом в горле. Ещё минута — и он бы сорвался. Сохранять спокойствие казалось непосильной задачей, когда она смотрела на него из-под опущенных ресниц. Её глаза… темные, горячие, похожие на крепкий виски в лучах солнца. Тягучий янтарь, в котором он увяз. — Не только её, — ответила девушка, погладив книгу по корешку, а затем отложив в сторону. Она взглянула на него с хитрым прищуром. Любой другой мужчина посчитал бы это за невинное кокетство. Только не Шуу. Хоть в ней и проскальзывала почти детская непринужденность, но под всем этим кружевом и кукольными румянами на щеках виднелось еще кое-что. Что-то колючее, грубоватое и непоколебимое. Стержень. — Испанская поэзия, — дополнила она свой ответ, доставая из сумки карманный словарик. Молодой человек растянул губы в улыбке. Хищной, искусительной. Её запах не был похож на запах Кена. Он невольно сравнивал эту девушку со всеми деликатесами, которые ему удалось попробовать, и каждый мерк на её фоне. Хотя… Цукияма задумался. Возможно, она еще посоревнуется с Канеки за первенство в его особом меню. — Как Ваше имя, señorita? Шуу ожидал услышать звучное, гордое имя. Например, Амели или Эвита. То, что она иностранка, он понял как только её увидел: по походке и манерам, не присущим чистокровным японкам. — Бесси. Бесси Шоу, если быть точнее, — усмехнулась она. Бесси. Чудное, свистящее, слишком обычное для столь прекрасной розы и больше подходящее для какой-нибудь домохозяйки. Бесси, Бесси, Бесси. Парень мысленно смаковал имя. Казалось, с каждой буковкой, отскакивающей от верхнего ряда зубов, его глаза наливались смоляной чернотой одержимости. Голода. Он отвернулся. Буря внутри усиливалась с каждым вздохом. Девушка снова вернулась к пожелтевшим страницам, словно выстроив между ними неприступную цитадель. Она не боялась его, но подсознательно отдалялась. Да и Шуу не шел вабанк — ведь он джентльмен. А, значит, будет действовать мудрее.***
— Бе… кто? Гулю показалось, что у него начался нервный тик. Перед ним, всего лишь через посеревшую цепочку, стоял пренеприятнейший тип: с засаленными волосами и прокуренным голосом. Снаружи этот многоквартирный дом ничем не выделялся: таких было много по всему Токио. Однако, когда створчатые двери лифта разъехались на девятом этаже, Шуу резко поплохело от жухлой, обшарпанной бедности, царившей здесь. Шоу, долгое время упрямо воротившая нос от его компании, вскоре начала проявлять инициативу. Несмело и словно бы всем своим видом показывая, что он не затрагивает струны её души. Но Цукияма видел девушку насквозь. Он цитировал ей Шекспира и даже давал несколько уроков французского (хоть и получалось у неё не очень.) И с каждым днём желание съесть её становилось все больше и больше, настолько, что ему приходилось отходить в уборную и запираться там, пока не сойдут кроваво-красные капилляры.— *У бурных чувств неистовый конец, Он совпадает с мнимой их победой, Разрывом слиты порох и огонь…
— Так сладок мёд, что, наконец, он горек, Избыток вкуса убивает вкус.
Как она смотрит на него! Глубоко и проницательно. Как будто всё знает: о его целях и плотоядных мыслях. Но почему-то не убегает. Её голос гулким эхом ударяется о стенки сознания. Шуу сжимает края кафельной раковины и выкручивает кран. Шум воды немного успокаивает. Он с усилием поднимает свинцовые веки и смотрит в отражение зеркала: потемневшая склера постепенно проясняется. Сглатывая приторно-сладкую слюну, гуль кривит рот в ухмылке. — Да. Девушка. Назвалась Бесси Шоу, — с нажимом повторил Гурман. Мужик какое-то время переваривал вопрос, а затем, посмотрев на Цукияму, как на идиота, всплеснул руками: — Так ты про Розочку, что ль? Этой вертихвостки два дня уже нет. А ты, кстати, как вообще узнал её адрес? Она не водит сюда своих клиентов. На лице парня прорезались желваки, а подозрения, одолевавшие его, подтвердились. Чистая, прекрасная Бесси Шоу оказалась замарашкой. Парень начал подозревать что-то неладное уже тогда, когда она стала яро отнекиваться от того, чтобы он её проводил до дома. Конечно, та могла все ещё не доверять галантному незнакомцу — слишком уж он казался ей идеальным. Ведь такого не бывает! Его вкус и вычурные манеры — все это было похоже на бал-маскарад. Однако Цукияма видел где-то на самом дне её взгляда иную причину, ведь был искусным кукловодом и манипулятором. А когда она привела его к дорогому дому, — правильнее было бы сказать «поместью», — и до последнего ждала у ворот, пока он скроется из виду, догадки Шуу подтвердились. Взволнованное трепыхание сердечка выдавало её с потрохами. Она думала, что умело водила его за нос. Глупая, глупая девчонка. Проследить за ней не составило труда. Предсказуемо было увидеть вполне обычное, серое здание, вместо традиционного японского сада и нефритового цвета сводов. Все это время она пыталась казаться другим человеком. И до последнего лелеяла надежду, что Цукияма не поймает её на вранье. Считала ли она его недалеким? Едва ли, — гуль, на самом деле, знал истинную причину. Бесси Шоу, со стороны неприступная и отстраненная, цеплялась за него, как за спасательный круг. Он бы мог вытянуть её из пучины социального разложения, и та, хоть и не до конца осознавая это, тянулась к его шарму, блеску и интеллигентности. Потому что сама в этом нуждалась. Она была розой, выросшей среди выжженной пустыни. Слабой, бледной. Той, что увянет, не успев распустить свой испепелённый солнцем бутон. И как же иронично, что в её сфере все называли её именно так — Розочка. Пробираясь через пьяную, шумную толпу, Шуу скривил гримасу отвращения. Запах алкоголя въедался в пурпурный твид костюма. Громкая музыка оглушала, заставляя внутренности дребезжать; разноцветные вспышки отбрасывали рваные блики на лица людей. Сплошной смрад. Гурман поморщился, когда на него налетела ошалелая девица. Между тонких пальчиков она зажимала тлеющую сигарету. — Здравствуй, красавчик, — томно прошептала она, откидывая назад чёрные кудри, — ищешь кого? Цукияма оскалился. — Да, ищу, — наклонившись к самому уху незнакомки, едко прошипел он, — вашу Розочку. Брюнетка отпрянула, и парню показалось, словно бы в её глазах вспыхнула холодная ярость. — Вечно эта сука отбирает клиентов, — потушив окурок о барную стойку, выплюнула она. — Так и хочется расцарапать её смазливое личико, — её ладонь прошлась невесомыми «шажками» по его широким плечам. — Что же в ней такого особенного? Гуль промолчал. Он долго ждал. Ничего не вызывало в нем такого аппетита, как Бесси Шоу. Голод сносил крышу, но даже в таком состоянии он бы не прикоснулся к кому-то другому. Всё это… просто падаль. Девушка помрачнела ещё больше. — Вон она, твоя Розочка, — кинула она куда-то в сторону. Цукияма перевёл взгляд на центр зала, где располагались столы для посетителей и длинные, натертые до блеска шесты. Её миниатюрную фигурку он узнал даже в перманентно мерцающих снопах света. В легком голубом пеньюаре, под которым сияло совершенно нагое тело; она плавно, дразняще выгибалась в спине и кончиками пальцев вырисовывая невидимые узоры на оголенном бедре. У Шуу на мгновение перехватило дыхание. С каждым шагом к девушке, её аромат усиливался, пробуждая хищные инстинкты. Кровь в венах горела огнем. Он был готов раскромсать каждого, кто посмеет дотронуться до его сладкого десерта. Когда Шоу сошла с платформы и начала удаляться вглубь толпы, — медленной, кошачьей поступью (совсем не похожей на ту элегантную походку, которую ему доводилось видеть) — Шуу перехватил её за хрупкое запястье, притягивая к себе. В полумраке никто бы не смог разглядеть наливающиеся алым цветом зрачки. Девушка задрожала, почувствовав знакомый парфюм, однако обернуться не решалась. Уткнувшись острым носом в висок, гуль опалил её скулу жгучим дыханием:— Составите мне компанию, ma rose?