Целуй меня, пока лучи не целятся в нас, Пока ещё мы что-то чувствуем, Пока мы ещё здесь. Мария Чайковская — Комната цветных пелерин.
Она медленно поднимает свинцовые веки. Вокруг царит густая, непроглядная темнота. Рука, дрогнув, скользит по ледяной простыне рядом с собой. Никого. Вот уже несколько дней она просыпается среди ночи в холодном поту. Её знобит и лихорадит, однако, как только белые утренние лучи касаются лица, приступы отступают. Раньше помогали успокоительные. «Это всё стресс. Это всё нервы», — твердила она себе, замазывая чёрные круги под глазами и покраснения на коже. Ей становилось хуже с каждым днём — казалось, однажды она не сможет подняться с кровати. Силы тлели жухлым угольком, обращаясь в горстку пепла. Далее она и не заметила, как на прикроватной тумбочке появилась баночка антидепрессантов. С щёк не сходили солёные дорожки. На работе, в душном метро, дома. Особенно дома, где всё напоминало ей о нём. Коллинс, натягивая на себя тёплую толстовку, выходит на балкон. В кармане неизменно — пачка сигарет. Его. Он курил безостановочно, как паровоз; в любом комплекте верхней одежды обязательно хранилась полупустая пачка. От него и пахло всегда своеобразно: порохом, дымом и машинным маслом. Если бы он был звуком, то это был бы скрежет жжённых шин по трассе. Шею душат слёзы, в носу начинает щипать. Мигающие вдали красными огоньками шпили плывут перед глазами. Девушка сжимает в ладони зажигалку, пару раз щёлкает по колёсику, однако та лишь тускло искрится. На третий раз её бледное, исхудалое лицо озаряет мягкий язычок пламени. Подкуривая, она делает затяжку. Горло обдаёт горечью. Неоновые блики спидометра, слепящие фары встречных машин — все смешивается в мельтешащие всполохи света. Он бросает на неё мимолетный взгляд через зеркало заднего вида. Карие глаза излучают лишь непоколебимую решимость и спокойствие. Уходя в крутой поворот, он выпускает дымовую шашку. Сквозь тонированное стекло девушка видит удушливую, сизую завесу. Кровь стынет в жилах. Они рассекают улицы, а громкие визги сирен врезаются в барабанные перепонки. Ей страшно. Наручники натирают кисти до болезненного зуда. Ему пришлось обездвижить её. Он словно бы знал, на что шёл. Возможно, Руби бы не сдержалась и выскочила из автомобиля к нему, под пулеметную очередь. … И если бы её не признали жертвой обстоятельств, она сейчас гнила бы в камере, как соучастница преступления. Но от этого легче не становится. Сев она на скамью подсудимых, ничего не изменилось бы — она и так живет в клетке. Из воспоминаний. Кутаясь в них, как в махровый плед. Это единственное, что помогает ей двигаться дальше. Без него. Стряхивая пепел с балкона, девушка наблюдает, как песчинки рассеиваются в ночи. Лицо шелушится от мороза, руки зябнут. Она задумчиво смотрит вдаль. Пока не начинает светать… Он стоит в дверном проеме, затерявшись в сигаретном дыму. Солнечные зайчики отскакивают от его бледной кожи и оправы очков. Она прячет улыбку в белом пуховом одеяле. Больно. Чувствует сухие губы на плече. Мягкими мазками по живому. По спине пробегают мурашки. Сигарета ломается напополам — у кровати всегда стояла пепельница. Его ладони ласкают ребра и вырисовывают причудливые завитки на пояснице. Дорожкой из поцелуев спускается вниз, к солнечному сплетению, очерчивая большим пальцем округлость груди и надавливая на затвердевший сосок, отчего Коллинс выгибается ему навстречу и рвано выдыхает. Белёсые волосы раскиданы по подушке светящимся в рассветных лучах ореолом. Он редко приходил ночью — лишь под утро. Принося с собой запах затхлого подполья и ночного мегаполиса. Всего час для двоих. И, если бы Руби знала, сколько им осталось, послала бы всё к чёрту: ненавистную работу, начальство, весь этот мир… лишь бы подарить ему то время, которое они могли бы прожить друг для друга. Его солёные, обветренные находят её мягкие и пряные. Язык властно проникает в рот, а руки сжимают её колени до синяков, натирая грубой кожаной материей перчаток. Он ловит каждый взмах её ресниц. Он никогда не был хорошим парнем. Холодный, циничный, но верный. Своим принципам, лучшему другу, ради которого был готов подставить грудь под отстрел. Пожалуй, даже её он настолько не любил, насколько был предан ему. Однако Коллинс это никогда не задевало. Потому что её любви хватало на двоих. Багровые отметины на ключицах и шее, синяки от властных прикосновений. Что происходит внутри человека, снаружи кажущегося осколком льда? Его выдавали глаза — кипящие потоками лавы. Они загорались так же быстро, как и застывали пепельным платом. Парень знал её наизусть. Исцеловывает каждый сантиметр тела. На запястье — аккуратный браслет из родинок, который он любил поглаживать большим пальцем и подносить к своей колючей щеке. Ему нравилось исследовать её. Его имя срывается с её губ каждый раз, когда он проводит языком от шеи до пульсирующий, мокрых складок клитора. Оттягивает их зубами, прикусывает, всасывает, заставляя её молить о продолжении, утопать в желании. А она любила зарываться пальчиками в его волосы. Со стороны жесткие, в утреннем свете отливающие красной медью. Забрасывая ноги ему на плечи, она откидывается на подушки и сипло стонет, до судороги натягивая носочки. Он отстраняется, стараясь запомнить её именно такой. Слизывает смазку с губ. Сладкая. Девушка обвивает его шею, притягивая ближе. Одежда летит на пол. Она утыкается носом в его растрепанную макушку, оставляя легкие поцелуи вдоль виска. Рука подныривает под смятые простыни, щекоча его торс. Пальцы касаются твёрдой плоти, смыкаясь у основания и плавно скользя по фаллосу. Парень прикусывает мочку её уха и хрипло дышит. Ноготки поддевают верхний слой кожи с члена. Он снова впивается в её губы, терзая до крови, а затем слизывая алые дорожки с подбородка. В глазах танцуют яркие вспышки пламени. Секунда, и он меняет их местами: девушка оказывается сверху, запрокидывая голову от удовольствия. Он любил смотреть на неё с такого ракурса. Ладони сжимают её ягодицы, дрожат от накрывающих волной эмоций и ощущений. Он водит возбужденным органом по влажному лону и глухо рычит. Солнце отбрасывает тёплые блики на её спину и спутавшиеся пряди волос — они электризуются и полупрозрачными паутинками взмывают в воздух… Она прижимается к его разгоряченному телу и толкается бёдрами навстречу. Однако он входит неспеша, дразняще, хотя у самого дыхание перехватывает. Сначала движется размеренно, постепенно набирая темп, толкаясь в неё всё чаще и чаще. Руби Коллинс — девушка, даже от звучания имени которой внутри него начинала бушевать буря. О том, где пропадал он каждое субботнее утро, знал только Мелло. Когда парень выходил с поднятыми руками из машины, первая, — и последняя, — мысль была о ней. Вообще многие мысли были о ней. Её волосы спадают ему на лицо. Они пахнут приторно-сладким шампунем. Он его ненавидел, но был готов признать, что в сочетании с табачной горечью этот аромат сносил ему крышу. Мёд и стекло. Снег и тающие во рту яблоки. В ней гармонично сливались вещи абсолютно несовместимые. Он сминает её губы своими. Двигается уверенно, быстро, чувствует, как она вся дрожит и извивается, сжимает узкими стенками его член. Пальцы очерчивают острую линию лопаток… Оба близки к разрядке. Комната наполняется громкими, сладостными стонами и тихим поскрипыванием кровати под ними. Приятная нега накрывает с головой. Коллинс тянется за новым поцелуем. Однако парень с легкой усмешкой уворачивается и опрокидывает её на спину, выходит, а затем снова резким толчком вжимает девушку в мягкую постель. Позже они будут долго лежать в объятьях друг друга. Он поднимется с кровати и выудит из кармана потрепанных джинс пачку сигарет. Закурит, стоя у окна. Матовые, молочные занавески будут струиться на ветру, обволакивая его силуэт. Она медленно подкрадется к нему со спины и, ладошками едва касаясь крепкой мужской груди, уткнется носом в цепь выпуклых позвонков. Поначалу им казалось, что это просто секс. Без обязательств и без чувств — плотское влечение. Но с каждым утром, проведенным вместе, им все больше не хотелось терять друг друга. Она бы бросила в огонь всю прежнюю жизнь, чтобы вернуть его. Чтобы быть рядом с ним; увидеть его уставшие глаза из-под желтых стёкол. Чтобы он снова появился на пороге её квартиры и нелепо рассыпал пепельницу. Коллинс жмурится, смаргивая слёзы. Дрожащая рука роняет сигарету. Но теперь он навсегда останется призраком. Неуловимым, касающимся её щеки лишь с первыми лучами солнца.Ты выдыхаешь: у нас есть час. Час, Всего час, И мы кладём на ковёр оружие.