Rule number one, is that you gotta have fun But baby when you're done, you gotta be the first to run. Marina And The Diamonds — How to Be a Heartbreaker.
Все знают этот избитый сюжет для подросткового кино: парень-плейбой, серая мышка и спор. Все начинается с дешёвых подкатов, свиданий и прочей розовой мишуры, а заканчивается обязательно тем, что главный герой бесповоротно влюбляется в… кхм, предмет? Ладно, пусть будет «предмет» спора (хоть и звучит странно.) Все бы было прекрасно, — радуга, единороги и вездесущая аура любви! — если бы не одно «но»! Любая ложь, как долго бы ты её не скрывал, всегда вылезает наружу. И всегда приносит боль обоим. И вот сейчас я, как последняя плакса, наматываю сопли на кулак и отправляю в рот очередную ложку варенья. Единственным источником света в комнате служил экран ноутбука, транслирующий какой-то романтический фильм. Отродясь не смотрела подобные, однако за сегодня это… третий, наверное? Не знаю. После «Титаника» я уже на автомате кликала на «похожие» и просто ревела. Чёрт, ущербно себя чувствую. Да и в горле ужасно саднит. Вы, возможно, подумали, что я — именно та, на кого спорили. Мне разбили сердце, и теперь я занимаюсь самобичеванием. Но нет! Можете стереть с лица это сочувствующее выражение, как будто бы Вам действительно жаль. В нашей истории все вышло с точностью до наоборот: холодный «принц» и вечно ищущая приключений девчонка. Он никогда меня не привлекал, а я была для него пустым местом. Впрочем, как и многие. Не считая Изуку и ещё нескольких ребят: в их компании он словно «оттаивал». И я вдруг оказалась так близка к этому «неприкосновенному» кругу. Руку протяни! Но сама же всё испортила. В ту самую секунду, когда пошла на поводу у Нейто. Столько лет знакома с ним, однако так и не научилась игнорировать его вечные попытки вывести меня из себя. А уж после того, как меня зачислили к класс 1-А, Монома вообще берега попутал. Хотя, знаете, сейчас любые мысли о нем вызывают у меня рвотный рефлекс. Или это варенье? « — Хм, я смотрю, Цу-чан заигралась. Как мило. — О чём ты? — холодно интересуется юноша, одергивая плечо. Блондин лукаво ухмыляется уголками губ. — А она тебе не рассказала? Как некрасиво вышло. Я думал, ей хватит духа признаться самой. Тодороки нахмурился — Монома никогда не вызывал у него доверия: неприятный, «показушный» тип. — Она на тебя спорила, парень. Вынужден признать, что она меня «сделала». Вот только всё равно осталась в проигравших, — дополняет Нейто, замечая за спиной Шото ошарашенную Цубаки. Стаканчик с лимонадом высказывает из её рук, оставляя на блузе липкие пятна…»Rule number two, just don't get attached to Somebody you could lose, So le-le-let me tell you…
Отставив в сторону полупустую банку, я откинулась на подушки и прикрыла глаза. Диалог мистера Дарси и Элизабет рассеивался в шуме дождя за окном. Он лил стеной, заливаясь в уши. И я вот-вот была готова провалиться в зыбкий сон, но неожиданный стук в дверь заставил меня подорваться с кровати. Стукнувшись затылком об изголовье, я зашипела. Кто нарушает мою депрессивную, мрачную идиллию? На часах ведь… а, только восемь? Ну, неважно. Поднявшись с горем пополам, проковыляла к двери. И каково было мое удивление, когда я увидела на пороге Мидорию, неловко переминающегося с ноги на ногу. Его лицо мгновенно залилось краской при виде меня. Наверное, для него решение наведаться в женское крыло общежития — уже подвиг. Тем более поздно вечером. Но раз уж он здесь, значит, дело серьёзное. Я почесала щеку и в смятении отвела взгляд. Только сейчас осознала, что выгляжу, мягко говоря, не очень. В последние несколько дней я толком не высыпалась, да и ещё устроила себе «мыльную оперу» на ночь глядя. А вкупе с почти белым коридорным освещением, скорее всего, вообще похожа на восставшую из мертвых. — Мидория-кун, ты… что-то хотел? Чертыхнувшись, Изуку начал что-то неразборчиво тараторить. Из всей тирады я поняла только то, что он волнуется. О ком? Хах, ну не обо мне же! Мы с ним практически не общаемся. Точнее, сейчас ко мне мало кто подходит в принципе. То ли потому, что видят мой подавленный настрой и нежелание контачить, то ли из-за разочарования. Чёрт знает, на самом деле. —… Я просто не могу смотреть на то, как ты… как он… — речь юноши стала более четкой, и меня словно бы окатило ушатом ледяной воды. Поняв, к чему тот клонит, я выставила перед собой руки и резко перебила: — Не утруждай себя. Я вполне заслужила такое отношение. — Нет, подожди! — поняв, что я не собираюсь прерывать его снова, Мидория продолжил: — Тодороки-кун — мой друг! И я вижу, что с ним происходит в последнее время что-то странное. Хотя, нет! Я знаю, что это из-за вашей ссоры, Ивата-чан. И ты… тебе ведь тоже плохо! Почему бы вам не помириться? Почему бы не помириться, спрашиваешь? Я горько усмехнулась. Если бы все было так просто! Если бы я могла, к примеру, просто отмотать время вспять и послать Нейто на три известные буквы с его «слабо». Если бы я просто переступила через гордость и сама, без всякого тупого пари, подошла к Шото и заговорила. Ну, или хотя бы сама призналась в том, что спорила на него. Без. Вмешательства. Мономы. Однако все пошло прахом. Я предала и без того шаткое и непрочное доверие. Можно сказать, плюнула в душу. Но хотела ли я этого? Признаться честно, изначально мне было абсолютно все равно. Я не была уверена, что смогу пробить броню Тодороки, однако Ивата Цубаки так просто не даёт заднюю. И вот теперь я, вся зареванная, сижу в четырёх стенах и жалею себя. Если бы мне сказали, что очередная интрижка Мономы выльется в что-то подобное, я посоветовала бы сходить на приём к психиатру. Ведь все это в прошлом. Я больше не та спесивая малолетка, которая ведётся на любую его провокацию. Так я думала до недавнего времени. — Ладно, — вздохнула я и потёрла веки, — проходи, чего тыняться на пороге. Стараясь не смотреть на одноклассника, я быстро спрятала кучу бумажных салфеток под одеялом и захлопнула крышку ноутбука. В воздухе повисло напряженное молчание. Изуку потёр шею и уже было хотел подать голос, как я выпалила: — Садись, где хочешь, — шмыгнув носом, я начала нервно теребить край мешковатой футболки. Это что, пятно? Ну блеск… Окинув мою обитель беглым взглядом и стараясь, видимо, не обращать внимания на лютый бардак, Мидория присел за рабочий стол. Что сказать — я никогда не была аккуратной. Даже здесь, в общежитии, у меня творилась полнейшая анархия, а дома было ещё хуже. Вплоть до того, что я находила под кроватью чипсы хрен-знает-какой-давности. Даже в этом мы с Шото разные. Как небо и земля. Когда я вспоминаю его идеально чистую комнату, мне сразу становится неловко… Странно, раньше я вообще не знала, что такое стыд! Я тот самый ребёнок «из серии»: «Мам, ну зачем убираться? Гости чё, придут и будут проверять, вытерла ли я пыль с во-о-он той полки? И что, что в моей комнате пола уже не видно? Это творческий беспорядок!» Краем глаза заметив у тумбы осиротело валяющийся лифчик, я бочком посеменила туда и тотчас смела его ногой в какой-то темный угол. — Послушай, Ивата-чан, — юноша сделал вид, что не увидел сие действие. Спасибо, Изуку, за твою тактичность. В следующую секунду Мидория стал предельно серьёзным. — Только честно: Шото тебе нра… — Ой, ты это слышал? — Что? — Телефон звонит! — я подорвалась с места в поисках мобильного, при этом издавая звуки, отдельно напоминающие вибрацию. Боже, что я творю? Что за тупость, Цубаки? Отбросив куда-то в сторону подушку (и, похоже, попав ей в несчастного парня), я выудила оттуда телефон и приложила его к уху. — Да-да? Ивата Цубаки на линии, — накручивая прядь волос на палец, я нахмурилась, словно бы вела переговоры о мире как минимум. Изуку какое-то время ошарашено смотрел на меня, а потом вдруг заговорил: — Она сильно занята? Я закусила нижнюю губу, поняв, что одноклассник решил поддержать мою «игру». На самом деле, я даже не думала ни о чем таком — просто надеялась избежать щепетильной темы. — Эм, — немного замялась я, — не то чтобы… То есть, нет. Не занята. — В таком случае, мы могли бы поговорить? Я сглотнула и отвернулась. Возможно, так будет даже легче. Тем более, Изуку не из тех, кто засмеёт, верно? Выводя ноготком какие-то незамысловатые узоры на стене, я тихо просипела: — Да. — Как она себя чувствует? Зажмурившись, я вздохнула и провела вспотевшей от странного волнения ладонью по лицу. — Ужасно. Как будто мокрые носки. — Мокрые… носки? — его бровь вопросительно дернулась. А, может, я просто довела парнишку до нервного тика. — Да. Знаешь, когда в кеды заливается холодная дождевая вода и при каждом шаге мерзко хлюпает. Бр-р-р! — печально усмехнулась. — Именно так она себя и чувствует сейчас. Изуку какое-то время молчал, подбирая слова. Ливень за окном постепенно начал стихать. Огоньки ночных фонарей подрагивали и расплывались на замутнённом стекле. — Что бы она хотела сделать? Ну, чтобы не чувствовать себя так… — Она бы хотела получить прощение, — я поднимаю глаза на одноклассника. Не замечаю, как по щекам водопадом начинают скатываться крупные слёзы. Я не из тех, кто показывает свои истинные эмоции, но сейчас меня буквально разрывало на части. Сжав руки в замок настолько, что костяшки побледнели, я спрятала опухшее лицо за косматой челкой. Я старалась сглотнуть колючий комок, вставший поперёк горла, старалась успокоиться. Но тщетно — от этого меня только больше потряхивало. Уши горели, предательски выглядывая из-за тяжелых волос. Всхлипнув, я продолжила: — Я… то есть, она поступила неправильно. Спорила на человека, думала, что ей будет плевать… плевать, что причинит ему боль. Но она и представить не могла, что сделает больно и себе тоже. Она поступила эгоистично и глупо. И у Шото есть все основания её ненавидеть. — Он не ненавидит, — встретившись взглядом с Мидорией, я замираю — в его глазах сияет какой-то яркий, незримый свет. Он уверен в своих словах. — И я хочу доказать это не только Цу-чан, но и ему.***
This is how to be a heartbreaker Boys they like a little danger
Из всего разношерстного класса 1-A её нельзя назвать какой-то особенной. Ни во внешности, ни в табеле успеваемости. Многие считают её просто… странной? Он уже не замечает, как взгляд то и дело возвращается к её растрепанной макушке. Выгоревшие на весеннем солнце белые волосы выглядывают из-под ярко-оранжевого худи. Она улыбается одними уголками губ и подпирает щеку кулачком, неотрывно следя за Денки. Тот активно жестикулирует, смеется и беспрерывно тараторит. Солнечные зайчики плещутся в её янтарных радужках… Она всегда приходит в Академию в таком виде. И редко когда цвета повторяются. Однажды Айзава-сенсей отправил её писать объяснительную. Однако и это не отучило девушку от нарушения дресс-кода. Нет, конечно, она носит форму, как и все. Но вне класса, — по пути в UA, в столовой, в коридорах, везде! — не расстаётся с такими уютными толстовками старшего брата, которые скрывают под собой даже школьную юбку, наталкивая таких, как Минета, на фетишистские мыслишки. Несмотря на свой стиль, разговаривает мало, да и вообще редко чешет языком не по делу. Многих это удивляет: как может девчонка, похожая на один большой радужный фейерверк, не быть болтушкой и заводилой?We'll get him falling for a stranger A player, singing lo-lo-love you…
Её зовут Цубаки. Цу-чан с пластырем на носу и аляповатыми брелками на школьной сумке. Ивата Цубаки в общем рейтинге учащихся. Бака (дурашка)— для своих братцев. Просто Цубаки — для друзей и одноклассников. И для Шото тоже. Парень неосознанно наблюдает за ней с самого первого дня в старшей школе. Сложно не выделять это кислотное пятно среди основной массы ребят. Оно разъедает. И он до сих пор пытается разобраться, что чувствует по отношению к ней. Неприязнь? Не исключено. Заинтересованность? Возможно. Очень противоречивые ощущения — однозначно. Она сама — одно сплошное противоречие. Девушка вновь сдувает со лба непослушную челку и откидывается на спинку стула. Смешно морщится и фыркает. Покачивается вперёд-назад на манер Бакуго, разве что ноги на парту не закидывает. Усмешка на лице становится ещё шире, когда Каминари доходит до апогея своего рассказа. Класс наполняется заразительным смехом… Цубаки обычно зависает в шумной компании Киришимы, Денки и остальных. Выступает инициатором разговора нечасто, однако, если спросят, всегда сможет рассмешить до коликов в животе. Признаться честно, даже Тодороки в тайне от одноклассников ухмылялся. Просто потому что Цубаки. И этим все сказано. Школьный звонок. Она, спешно стягивая худи, возвращается за свою парту. В соседнем ряду, через одну от него. Шото, хоть и старался не отвлекаться на «внешние раздражители», все же занял «нишу» негласного наблюдателя. Он молчалив, прямолинеен и холоден. Эти качества заставляют его акцентировать внимание на мелочах, анализировать и сравнивать. Однако почему-то именно эта девчонка засела в отдельной ячейке его сознания. Она казалась не то подозрительной, не то лицемерной. Что ещё можно сказать об Ивате? Она любит печенье. Безумно. Особенно ореховое. Также, как и Тодороки — холодную собу. Трудно не заметить эту деталь, когда девушка чуть ли не каждый день покупает две упаковки сразу. Отличается остроумием, — про себя дополняет парень, словно бы делая какие-то пометки. И это подмечает он, человек, почти не воспринимающий шутки. От неё всегда пахнет ментоловыми сигаретами. Сама она не курит, в отличии от братьев, чью одежду занашивает до дыр. Положив руки на стол, девушка опускает на них подбородок и легонько дует на карандаши, отчего те скатываются практически к самому краю. Слегка хмурит брови, прожигая бесцельным взглядом спину сидящего впереди Эйджиро. Не любит точные науки, но буквально не опускает руку на занятиях у Цементоса. Много читает (он мельком замечал книги под стопкой учебников — и всегда разные.) Не высыпается: об этом говорят впалые синяки под глазами с еле заметным разветвлением иссиня-зелёных венок под тонкой кожей. Может, смотрит сериалы или фильмы допоздна; может, сидит за уроками. Если смеётся, то заливисто и громко, так, что подскакиваешь на месте от неожиданности. Бывает, в порывах безудержного веселья, может даже… хрюкнуть! что совершенно не вяжется с её образом, однако же совсем не портит его. Тодороки сразу вспоминает разговор Минору в мужской раздевалке. Он бы не обратил на него никакого внимания, если бы не уловил краем уха резкое «Цу-чан». Звучание её имени само по себе какое-то колючее, цепкое. — Цу-чан, конечно, не Яойорозу, — пролепетал Виноградный, и в его глазах замерцали яркие блики, — но мордашка — что надо! Это был день, когда они впервые надели свои геройские костюмы. И каково было всеобщее удивление, когда Цубаки предстала перед классом сплошь в чёрном, да ещё и волосы собрала, открывая всем довольно миловидные черты лица (хотя Тодороки и пытался себя убедить, что в ней нет ничего особенного, всё равно невольно скользил взглядом по вздёрнутому носику и раскосым глазам.) Единственное, что выделялось, — массивная подошва зашнурованных ботинок, похожая, скорее, на слоеный радужный пирог. Девушка никогда не обладала женственными формами. Широкие плечи, рельефная спина, которую можно заметить даже сквозь летнюю школьную рубашку. Да и эти волосы, чуть ли не стоящие дыбом… нервируют Шото. Иной раз хочется подойти и привести это чувырло в порядок. Сказывается влияние старших братьев, ведь все детство девчонка провела за игрой в «войнушку». Шото снова переводит взгляд на Эктоплазма, что-то самозабвенно вещающего у доски: та уже оказалась полностью исписана примерами и формулами. Юноша чертыхается. Мысли об Ивате пагубно на него влияют. Сжав в пальцах ручку, парень устремляет взгляд в тетрадь и не поднимает глаза на девушку весь оставшийся день. Ну, почти.***
Rule number three, wear your heart on your cheek But never run your sleeve, unless you wanna taste defeat.
Есть всего три вещи, которые могут сделать утро Цубаки прекрасным: чай, — крепкий, засахаренный до скрежета на зубах, — ореховое печенье и, желательно, сон до двенадцати дня. Стоит ли говорить, что идеальным её утро практически не бывает? Спрятав в рукаве пиджака смачный зевок, девушка теряет нить повествования преподавателя и, вместо иксов и игреков, вырисовывает на полях какие-то неясные каракули. В ушах наперебой стучит. От скрипа мела, шепотков, шелеста страниц и сердцебиений. Цубаки жмурится. За десять лет к подобному привыкаешь. Чуткий слух — излишки причуды. Хотя это, пожалуй, не мешает девушке. Звук сам по себе — её «стихия». Да и абстрагироваться можно. Ивате даже нравится слушать полифонию сердец. Мерное или учащённое, приглушенное или звонкое. А самое невероятное — когда они бьются в унисон. Сливаются воедино, создавая мощную звуковую волну. От такого у светловолосой по спине бегают мурашки… Цубаки бесцельно изучает лица одноклассников из-под косматой чёлки, вечно щекочущей щеки. Уже через две недели состоится грандиозное событие. Если быть точнее, Спортивный фестиваль UA. То, что многие видели лишь по телевизору, предстанет перед ними воочию, во всех красках. Мало того — ты сам будешь его частью. Маленьким винтиком в большом механизме. Волнительно? До одури. Страшно? Ну разве что чуть-чуть. Воодушевляет — определённо! Кто бы знал, как долго она мечтала нырнуть с головой в эту атмосферу! Как мчалась на полной скорости к экрану, когда ей было только шесть. Как просила отца научить её новым приемам, в надежде, что она когда-нибудь окажется на арене. Как будущий герой! Ивата улыбается своим мыслям, и именно в этот момент её глаза находят новый объект для наблюдений. Оперевшись на локоть и сев слегка вполоборота, девушка блуждает взглядом по красно-белым нитям волос, ровной осанке и жилистым рукам. Парень полностью погружён в материал урока. Шо-то. Одно имя, два слога: язык невесомо ударяется о нижний ряд зубов и взмывает вверх, к небу. Цубаки роняет улыбку. Тодороки, словно ощутив кожей «слежку», напрягается. Когда девушка ловит его взгляд на себе, в голове ярким огнём вспыхивает первая встреча: как она чуть ли не сбила его, пролетая мимо на скейтборде. Глупо и нелепо вышло. Тогда она жутко боялась опоздать. Ещё и в первый день — позор просто! Цубаки передергивает. Можно сказать, то утро было одним из самых ужасных в её жизни. Во-первых, никакого тебе чая и печенюшек; во-вторых, семь утра; в-третьих, чёртов Ивата Коичи! Все бы было хорошо, если бы её любимый сводный братец не выключил будильник и не разбудил со словами: «Подъем, дурёха, урок через десять минут!» Зная Коичи, нужно было сначала глянуть на циферблат, а уже потом носиться по дому, как угорелая, попутно сбрасывая в сумку все, что покажется нужным (а нужным казалась даже какая-то бесполезная мелочь.) В итоге: слезший гольф, галстук набекрень и гнездо на голове (хуже, чем обычно.) Почти три «Г»! Не считая настроения. Ярко представив эту очаровательную картину в голове, Ивата скуксилась. И такой она заявилась впервые в Академию? Такой её увидел Шото? Хах, забавно. Хотя-я-я, нет. В той ситуации он вряд ли мог что-то понять: как-никак, еще немного, и она бы проехалась по нему. А может, Цубаки все же недооценивает скорость реакции парня — выкрутился бы. Все же сын Старателя. Она пронеслась мимо на всех парах, попутно истерически вереща что-то похожее на: «Берегись!» Возможно. Она вообще не соображала в тот момент, а уж в таком состоянии могла выдать что угодно («Бегерись!», например.) Вот ирония: задавить на скейтборде пешехода в первый же день в Академии. М-м, героизм! Вспомнив, что все ещё внаглую пялится на Тодороки (причём не с самым дружелюбным выражением лица), девушка отворачивается. От юноши веет какой-то немой угрозой и холодом арктических льдов. Она не слепа, и давно поняла, что он далеко ей не симпатизирует. А что же она думает о Шото?.. Да много чего! Начиная с таких метких сравнений, как «айсберг» и «ледышка», заканчивая… ими же и заканчивая. Вот так однобоко. Хотя можно добавить ещё и пункт «симпатичный аутсайдер». Ивата не из тех, кто любит копошиться в мотивах людей, находить ключ к их душам… Муторно как-то. Стоп. Кто тут говорит об аутсайдерах? Цубаки еле сдерживается, чтобы не захихикать от такой явной самоиронии. Заметьте, о симпатичных — ни слова. Однако, даже при всем этом, девушка осознаёт, почему двуликий настолько отстранённый. Настолько безразличный и лишенный элементарной эмпатии. Его отец — большая шишка, почетное второе место среди про. И, судя по всему, готовит к такой же «участи» и своего отпрыска. Для человека больших амбиций иметь ребенка-носителя тандема причуд — просто предел мечтаний! Наверное, — подпирая кулаком подбородок, размышляет про себя светловолосая. — Ивата-сан, веселитесь? Усмешка сползла с лица. Было очень опрометчиво с её стороны отвлекаться на посторонние мысли именно во время предмета Эктоплазма. Как-никак, а в математике она полный профан! Единственный, кто ещё держит её на восьмом месте по успеваемости — это Коичи. Правда, и у того скоро нервы сдадут. — Извините, сенсей. Прищурив один глаз, Цубаки ждёт, что на неё посыплются вопросы, однако… ничего не происходит. Это странно, поскольку учитель не упускает возможности иной раз дать ей чудодейственный «пинок» под филейное место. Он считает, Ивата может лучше. Он вообще стремился к тому, чтобы ученики переступали через себя, свою лень и предрассудки. Фраза: «Не могу», — где угодно, но не на его уроке. Хотя о чем это мы? Это UA! Здесь такое не прокатывает в принципе… Все оставшееся время до звонка (двенадцать минут, тридцать четыре, тридцать три, тридцать две…) Цубаки не решалась отвлекаться. Впереди изнуряющие тренировки перед фестивалем, и она просто не имеет права нахватать плохих отметок. А философские размышления и игра в «тайного психолога» Тодороки Шото может и подождать.***
— Ты? Его лицо не выражало ни единой эмоции. Поджав губы, он посмотрел куда-то сквозь раскрасневшуюся от стыда девушку. Она уже не плакала, лишь до хруста заламывала кисти. Тодороки было нетрудно сложить в уме два и два: Мидория подстроил эту встречу. « — Приве-е-ет, — Шото едва заметно вздрогнул от звонкого голоса, прозвучавшего над самым ухом. Перед ним стояла Цубаки: как всегда с легкой усмешкой на губах, детским пластырем на носу и в ярко-зеленом худи. Впервые он видел её с собранными волосами — две неопрятные, наспех заплетенные косы спадали с плеч, немного щекоча его скулу. Стояла она непозволительно близко, оперевшись локтями о парту. — Это, конечно, странно — подходить спустя полмесяца занятий, — издалека начала она, — но я тут подумала: ты всегда сидишь один и ни с кем не общаешься… — Меня это не интересует. Я не собираюсь водить дружбу с кем-либо. Ивата нервно дернула бровью. Это оказалось сложнее, чем она предполагала. В мыслях невольно вспыхнул образ героя номер два. — Не будь так категоричен. Так просто от меня не отделаешься, ice-man, — усмехнулась девушка и щелкнула пальцами. Да, будет сложно. Но точно не скучно». — Я, — тяжело вздохнув, ответила Цубаки. Юноша, стараясь не выдавать своего волнения, холодно процедил: — Я не собираюсь разговаривать больше на эту тему. На самом деле, в груди что-то перемкнуло, когда он увидел её: маленькая шестеренка замедлила свой ход и выбила воздух из лёгких. В глубине души он надеялся встретиться с ней. Только они вдвоём в этом пустынном коридоре. Словно сквозь вату до них доносились лекции преподавателей из закрытых классов. « — Уйди. — Как грубо, ~ — блондинка, шедшая спиной, засмеялась. В такие моменты он был готов приморозить её к полу, лишь бы не мозолила глаза. Но почему-то не делал этого. Хотя мог… то ли потому, что не хотел получить наказание от Айзавы-сенсея, то ли по какой-то иной, неясной даже для него самого, причине.Rule number four, gotta be looking pure Kissing goodbye at the door, and leave him wanting more.
Чувствовать рядом присутствие этой девчонки стало уже обыденностью. Поначалу она действительно старалась завести с ним диалог, однако позже оставила эту затею. Болтовня ей не нравилась — это было видно. Однако она упорно продолжала нервировать его. Бывало, у него выдавались свободные от её общества деньки, когда та проводила время с другими парнями из класса. Сначала Шото это не волновало. Потом он начал изредка бросать на них косые взгляды. А затем внутри поселилось неприятное, гнетущее чувство. И не выскрести, не отделаться, только молча скрипеть зубами. И притворяется, что тебе всё равно. А после летнего лагеря и её дружеских объятий все стало в разы хуже. Он просто не понимал, почему ищет её в толпе. Почему не злится, когда та чуть ли не сбивает его с ног. П о ч е м у. Её компания, раньше казавшаяся наказанием, сейчас заставляла чувствовать себя лучше. Заставляла забывать об отце, о всех тех проблемах, из которых он не мог выбраться долгие годы». — Я знаю, но просто выслушай! — её голос сорвался, и двуликий замер, не успев уйти далеко. — Да! Да, чёрт возьми! Я поступила мерзко! И я уже не надеюсь на то, что ты меня простишь и поверишь в то… — Цубаки сжала края юбки и сморгнула соль с ресниц, — в то, что я была искренней с тобой. Может, не с самого начала, но, с другой стороны, если бы не это сраное пари, я бы никогда не узнала, какой ты классный! И вообще… я просто хочу извиниться. Последние слова дались ей с непосильным трудом. Больно. Противно от самой себя. И поделом! Девушка не решалась поднять глаза на юношу, а тот, в свою очередь, не сказал ни слова. Но продолжал испепелять взглядом. Ивате было все равно на то, что они, возможно, уже опоздали на литературу. Все равно, что их могут услышать в пустом, залитом белёсым светом, коридоре. Она даже не могла вдохнуть — поперёк трахеи застрял жгучий, липкий комок. Обидно. Но ведь она сама виновата?.. Её рука невольно потянулась к щеке Шото. Робко, несмело, боясь, что он может увернуться от прикосновения. Подушечки пальцев едва дотронулись до шрама и прошлись вдоль по скуле, оставляя на коже такое приятное тепло. Тодороки пытался злиться на Цубаки. Сначала он даже сам поверил, что ненавидит её. Однако теперь, когда девушка аккуратно выводит на его лице невидимые узоры, становится невыносимо. Хочется поддаться ласке, зарыться носом в ладонь и прикрыть веки от удовольствия. Но Шото одергивает себя. Хочется верить — она не врёт. Но и одновременно с этим внутри что-то скрипит: ржавые, потускневшие цепи, сдавливающие сердце в холодные тиски. От осознания, что, быть может, она просто играет с ним. — Прости, — глухо, почти неслышно. Светловолосая отстраняется. Прикосновения растворяются в воздухе, как фантом, иллюзия. Тодороки на секунду словно бы проваливается вниз. Пол превращается в труху, он падает в самые недра, обжигая ноги раскалённой магмой. Чувство какой-то странной обреченности накрывает его с головой. Цубаки обходит юношу, собираясь уйти, однако сделать это ей не даёт цепкое кольцо рук. Шото порывисто обнимает девушку со спины, зарывая вздох в ямке ключицы. Цубаки не может даже пошевелиться. Тело сковало трепещущее чувство радости. Значит ли это, что он простил её? Девушка невесомо дотрагивается до его рук. Большой палец неуверенно скользит по холмикам фаланг, смыкаясь на запястье. Слишком нежно для неё. Она не знала, что умеет так. Это ведь не в её стиле. Неожиданно её разворачивают лицом и, не теряя ни секунды, впиваются в приоткрытые губы. Ивата, кажется, разучилась дышать. Мысли скачут волчком туда-сюда. Слишком неправильно. Слишком не для неё. Она не заслужила. Язык проходит по припухшей нижней губе, задевая тонкий резец царапины. Дыхание перехватывает, и Цубаки подаётся ближе. Быть рядом. Раствориться. Забыться. Её рука зарывается в немного растрепанные волосы, пропуская сквозь пальцы рассыпчатые прядки, оттягивая их, накручивая на указательный пальчик. Шото неумело углубляет поцелуй. Становится ужасно жарко. Ладони парня скользят от пунцовых щёчек к шее, оставляя после себя ворох мурашек на плечах и спине. Цубаки спускается воздушными поцелуями вниз, к подбородку, прикусывает тонкую кожу шеи. Шото непроизвольно шумно выдыхает, немного откидывая голову и больше открываясь для будоражащих прикосновений. Ивата дразняще оттягивает мочку уха, оставляет на ней мимолётный поцелуй. Юноша притягивает её ещё ближе к себе. Но куда ещё ближе? Парень, не ожидая от себя такой смелости, сминает короткую школьную юбку, слегка царапая её бёдра. Неожиданно замутнённое сознание девушки проясняется. Вздрогнув, она буквально отлетает от парня. Лицо все покрывается красными пятнами от смущения… Это было так… так по-взрослому. Шото немного опешил: — Что-то не так? Накинув на голову капюшон и затянув шнурок в нем так, чтобы лицо полностью скрылось из виду, Цубаки пробурчала: — Мы опаздываем на литературу! — и схватив под руку изумленного, но не менее смущенного парня, Ивата срывается в сторону кабинета. Вот так помирились, блин.