Vocabulary

Breathe me in, breathe me out I don't know if I could ever go without Watermelon sugar high. Harry Styles — Watermelon Sugar.

      Ойкава Тоору замечает красивых. Даже не обязательно популярных, статных, фигуристых. Талия, грудь, бёдра — изящные изгибы (которые, должен признаться, до одури приятно очерчивать языком.) Но… всё не то.       Парень сосредоточенно хмурит брови и ловит каждое мимолётное движение. С остервенением. Жадно.       Лицо. В особенности губы: кукольные, персиковые, с влажным, сахарным блеском.       Глаза — холодный гранит, окаймленный пушистыми, но не то чтобы длинными ресницами. Вечно задумчивый взгляд под кисейной дымкой, в одно мгновение рассеивающейся игривыми искорками, как золотистым фейерверком.       В остальном — обычная. Серая, немного неловкая, да и вообще не сказать, что очаровательная — симпатичная.       Так Тоору думал. Однако что делать, если эта самая «простушка семь-из-десяти» загнала тебя под стол? В прямом, чёрт возьми, смысле!       От абсурдности ситуации хочется хорошенько приложиться головой о стену. Чаще всего именно девушки подглядывали за ним, а не наоборот. И если ему это очень даже нравилось, то насчёт Кадзухико он был не уверен. Девчонки вообще любят драматизировать, а такие, как она, и подавно. Наверное (что он вообще знает о ней?)       Аккуратно, чтобы не забрызгать тщательно вымытый пол, девушка смочила тряпку и начала протирать исписанную химическими реакциями доску. Ойкава чертыхнулся, ведь… рано или поздно она может его раскрыть. Сдерживаться трудно, внутри всё ходуном ходит.       Чего ему только стоило узнать порядок дежурства! Так уж вышло, что именно на её потоке водилось больше всего поклонниц капитана волейбольной команды. Подставлять девчонку совершенно не хотелось; а ещё меньше всего хотелось быть застуканным за (как ни крути) сталкингом.       И как всё до этого дошло? О-о-о, парень и сам задавал себе этот вопрос не единожды. У кого-то всё складывается по кирпичикам, шаг за шагом… именно так юноша представлял себе зарождение чувств. А его просто сшибли с ног и огрели по башке. Кажется, люди называют это «потерять голову»?       Его и раньше бесстыдно тянуло на миловидную внешность. Он и раньше был не прочь предаться грехопадению где-нибудь в школьной душевой с очередной красавицей. Долгосрочных отношений не искал, да и зачем они? По большей части, ничего важнее волейбола для Тоору не существовало.       Не существует, — поправляет себя шатен, следя за тихими, торопливыми шажками. Лакированные полуботинки, всегда чистые и опрятные, в лучах полуденного солнца ослепительно сияют. Белые носочки (юноша закусил губу и прикрыл глаза) подчёркивают тонкие щиколотки.       Встреча с Сузу Кадзухико открыла для него множество новых фетишей. Он вообще был удивлён, что они у него, оказывается, имеются. Белые носочки, — усмехается внутренний голос, — вот же ерундень. Самому не стрёмно?       Воздушным взмахом руки она заправляет выбившуюся осветлённую прядь за ушко и смешно морщится от ярких световых бликов. Её волосы отдаленно напоминают высеченный мрамор: гладкие, они волнами спадают на плечи, щекочут немного пухлые щёчки.       Волейболист подавляет страдальческий стон. Да она издевается?       Знала бы девчонка, насколько сильно его заводит… всё. От кончика вздернутого носа до этих милых кремовых рюшек на рубашке, обрамляющих запястья. Кружево ей точно к лицу. И не только к лицу (если вы понимаете, о чём он.)       Возможно, Ойкава Тоору так и продолжал бы замечать лишь красивых. Просто красивых. Без выхода из зоны комфорта и постоянных томных взглядов, ищущих знакомые ямочки.       Он бы даже не предал значение Сузу Кадзухико, если б та прошла мимо в людном коридоре. Какая-то вся маленькая, в движениях — робкая, чуть неуклюжая. Среди вычурных слишком блёклая.       Так было раньше. Две недели, месяц назад. Но не сейчас. Теперь он ищет её в толпе и тайком провожает до дома. И всему виной… леденец, чёрт бы его побрал!       Тоору сглатывает вязкую слюну, а в голове снова и снова вспыхивает воспоминание: Сузу в компании приторных девиц выходит на крыльцо Академии. В одной руке — розовый рюкзак с переливающимися, глянцевыми наклейками, от времени слегка потрескавшимися; в другой — леденец. Красный, наливной. Арбузный — её любимый. Наверняка любимый (откуда_он_знает?)       Девушка подносит сладость ко рту, незаметно прокручивает палочку, оставляя на сухих губах сладкий, таящий сок. Растягивая удовольствие, проходит по ним кончиком языка.       О, боги, знала бы, что каждый раз, закрывая глаза, вместо привычной черноты он видит её, дразняще медленно опускающуюся перед ним на колени и сжимающую в тонких пальчиках ремень на его бёдрах. Слышит, как лязгает пряжка, а грубая ткань трещит по швам от накатившего возбуждения. До боли и гортанного рыка.       Во снах эти губы трепетно касаются его шеи, ключиц, лопаток. Ласково, терпко. Смыкаются на влажной головке, нежно облизывая и прикусывая; парень чувствует, как дрожь охватывает тело, и рука машинально забирается в штаны. Горячая ладонь находит набухшую плоть, большой палец вдавливает пульсирующую венку. С губ слетает хриплый, протяжный выдох, и Тоору запрокидывает голову на стоящий рядом стул.       А всё же по-дурацки всё складывается. Девушка, на которую стоит, сейчас буквально в нескольких метрах постукивает каблучками по паркету в такт музыке из наушников. И ни-че-го не замечает вокруг. Не слышит, как он пытается проглотить рваные стоны.       Ива-чан предупреждал, что до добра это всё не доведёт. Может, надо было прислушаться?       Бусинка пота выступает на лбу и плавно скользит по виску. Тоору жмурится до рябоватых клякс перед глазами и кусает губы. Ритмичные движения: вверх-вниз, с нажимом. А воображение подкидывает грязные, пошлые картины: Сузу Кадзухико, в своих белоснежных носочках, царапает его спину, жмётся ближе, словно пытаясь раствориться в будоражущих прикосновениях. Кожа к коже. Поцелуй со вкусом арбузного сахара. За окном — разгар лета, стрекот цикад и шелест сочной листвы.       Сузу смотрит ему в глаза. Спускается ленивыми поцелуями всё ниже и ниже.       — Ойкава-сем…       — … пай? — щелчок. Туманная пелена рассеивается, а внизу живота словно скручивается тугой узел напряжения. Волейболист до желваков сжимает челюсть. Постепенно до его слуха доходят приглушённые звуки улицы из приоткрытого окна и…       Поражённых выдох. Ойкава замирает, боясь подтвердить свою догадку.       Неприятное чувство неудовлетворенности сжирает изнутри, тянет и скребёт под кожей. Однако всё это меркнет на фоне того конфузного положения, в котором он оказался.       Нет, не так. Это определенно не назовёшь иначе, как дерьмо. В квадрате, в кубе.       Ты придурок, — устало констатирует голос Хаджиме. С каких пор в его сознании поселилась уменьшенная копия друга, Тоору так и не понял. Точнее, мыслительный процесс вообще протекал туговато — о чём уж тут говорить! Вот сейчас точно чудодейственного подзатыльника не хватает. Было бы неплохо получить по репе и очнуться от этого кошмара.       Нет, он, конечно, может предложить девчонке присоединиться (или помочь — это с какой стороны посмотреть), но он ещё не настолько тупой и… отчаявшийся. Хотя кого ты обманываешь, Тоору? В её глазах ты теперь наверняка не больше-не меньше жалкий извращенец. Не утешает.       Неловкое молчание тянется, кажется, целую вечность. Секунда, две, три — бледные щёки расцветают смущённым румянцем. Сузу издаёт тихий писк и утыкается носом в ладошки.       — Ойкава-семпай!.. — голос обрывается от волнения. — Я… я никому не расскажу, честно!       Волейболист сжимает руки в кулаки. Стыд отходит на второй план — разгоряченный орган плотно упирается в молнию брюк, трется и нещадно зудит от каждого движения.       Да и ещё эта девчонка…       — Я… пойду, — всё ещё не отнимая рук от покрасневшего до корней волос лица, девушка пятится к выходу, попутно спотыкаясь о ведро грязной воды. Всё происходит, как в замедленной съемке: капельки разбрызгиваются в разные стороны, оседая мутными разводами на гладком полу, а Кадзухико в отчаянии старается удержать равновесие.       Тоору действует по инерции: подрывается на ноги, при этом успев нелепо стукнуться затылком о край стола, и перехватывает узкое девичье запястье. Другая ладонь мягко ложится на поясницу, слегка задирая край школьной юбки. Чёрт, слишком близко. Пьяняще близко.       Она шумно дышит, и сердце в груди тарахтит — ещё чуть-чуть, и надорвётся. Светлые волосы торчат в разные стороны, и это выглядит… чертовски соблазнительно.       Голова тяжелая. Кровь стучит в висках, уши закладывает, словно бы его столкнули в глубокую океанскую впадину.       Нет, нельзя. Прекрати. Ты ведь не хочешь её напугать?       Сузу вздрагивает и, не отдавая себе отчёта, заключает юношу в объятья. Короткие ноготки мягко царапают основание шеи, пуская по всему телу электрический ток. Зыбкое, такое мимолетное ощущение близости срывает с сухих губ протяжный полурык-полустон.       Ойкава, обессиленный, роняет голову ей на плечо. Вдыхает свежий лимонный аромат, сквозь который едва пробивается ромашковый шлейф. Иссиня-зелёные цепи вен подрагивают под прозрачной кожей. Мысли путаются, скачут волчком. Однако одна выжжена на подкорке — он хочет её. Неумолимо.       — Прости, — тёплое дыхание опаляет ключицу, и Сузу вдруг окутывает странным, но до мурашек приятным флёром. Хрипотца в голосе Тоору завораживает, заставляя коленки подкашиваться. И почему-то в голове настойчиво бьётся мысль: «Только бы не отпустил».       — Извини, — повторяет волейболист и нехотя отстраняется от девушки. На долю секунды парню кажется, что та тянется вслед за ним. Каждый шаг отдаётся ноющим спазмом. Вот если бы…       — Семпай, — несмело, — семпай, я могу… помочь вам?       Шифер срывает мощным вихрем. Вихрем эмоций, от которых кровь бурлит и пышет жаром. Она нажала на курок, запустила необратимый процесс.       Он бы мог сдержаться, но это стало в миг невозможным, как только Кадзухико мягко обняла его со спины, прижимаясь лбом между лопаток.       Маленькие пальчики перебирают пуговички на мужской рубашке, подныривают под лёгкую ткань, очерчивая крепкий торс.       Тоору привык доминировать. Привык добиваться всего, чего захочет. И теперь, когда сама Кадзухико оказалась не то чтобы против пикантной авантюры, парень позволяет себе расплыться в предвкушающей улыбке. Это то, чего ему так не хватало все эти дни. То, что он представлял каждый вечер под упругими струями душа.       Ойкава отдаётся этим волнующим ощущениям без остатка. Девичьи ласки неумелые и почти целомудренные, но он позволяет себе ненадолго побыть ведомым.       Её губы мягко прижимаются к ямке за ухом и невесомыми, щекочущими мазками скользят к плечу. На коже оседают липкие розовые блестки, отливающие перламутром. Кисловато-сладкие.       Терпеть уже нет сил, и последние крупицы самообладания вспыхивают ярким огнём: Тоору грубо впивается в женские запястья и прижимает светловолосую к краю парты. Запредельно близко — между ними лишь тонкая материя одежды. Сузу глядит на него из-под бледных ресниц. Всё происходит в считанные секунды: волейболист накрывает своими большими ладонями её скулы и целует. Целует напористо, пылко, до головокружения. Жгучее желание выбивает воздух из лёгких. Кадзухико доверчиво впускает его язык себе в рот и стонет в поцелуй.       Руки парня опускаются к хрупким ключицам, чуть ли не разрывая воротник ситцевой блузы. Девушка в это время, ловко оттолкнувшись от пола, запрыгивает на стол и обхватывает коленями его бёдра. Шатен щурится от наслаждения. Длинные, мозолистые пальцы с несвойственной нежностью вырисовывают невидимые узоры на её рёбрах. Рубашка летит куда-то под ноги…       Ладонь оттягивает простенький белый бюстгальтер, нащупывая затвердевшие соски; он приятно вдавливает их, сжимает огрубевшими подушечками. Сцеловывает каждый хриплый стон.       Одна лямка, вторая… Лиф сползает вниз, открывая его взору небольшую, округлую грудь (как раз для его ладони.) Тоору сглатывает колючий ком и кончиком языка проводит по тёмно-розовому ореолу, вызывая судорогу по всему её телу. Сейчас она такая… такая вожделенная, беспомощно милая. Зависимая от его прикосновений. Они оба — равнозначно.       Её руки тянутся к ремню. Юноше не терпится подмять её податливое тело под себя. Овладеть полностью. Эта близость нужна ему до ослепительных вспышек перед глазами.       Волейболист в одно мгновение опрокидывает девушку животом на стол, царапая ягодицы. Ящичек с лабораторными колбами звенит, и этот звон отдаётся гулким эхом под потолком. Юбка задирается почти до поясницы, и он наклоняется к выпуклым позвонкам, осыпая их бережными поцелуями.       Крышу сносит. Сердце хаотично стучит в горле.       Ойкава поддевает резинку лёгких трусиков, спуская их ниже. Пальцы касаются чувствительных складок, и Кадзухико вздрагивает, закусывая пухлую нижнюю губу. Холодная поверхность, на которой она лежит, контрастирует с раскалённым от желания телом, а изворотливые мужские пальцы, дразняще раздвигающие влажные стенки, наполняют эйфорией.       Она уже не сдерживает томных стонов. Парень рычит, наспех срывая штаны. Каждое соприкосновение с её бархатистой кожей отдаётся болью в паху.       Девушка ощущает, как мокрый от вязкой смазки член упирается ей прямо в пульсирующий клитор. Сжимает края парты и бессвязно просит продолжения, соблазнительно покачивая бёдрами. Но парень не спешит: вдавливает головкой чувствительную горошинку, массирует, заставляя девушку громко скулить.       Не в силах больше терпеть, Тоору налегает всем телом. Входит медленно, а сам дрожит от сладостного предвкушения. Вскоре по классу разносятся пошлые шлепки уже потных тел.       Парень запрокидывает голову назад и тяжело дышит. Секс в душевой, секс в раздевалке или тренерской — пройденный этап. Он никогда бы не подумал, что следующим пунктом станет кабинет химии. Да и вообще секс с Сузу Кадзухико — неприметной милашкой с отстранённым взглядом, — казался чем-то бредовым. До этого момента, конечно.       Они на пределе. Каждая клеточка внутри трепещет от той волны возбуждения, что терзает и рвёт их изнутри. Ойкава снова обхватывает тёплую грудь. Сузу упирается подбородком в сложенные перед собой руки и прикрывает веки. Её губы тихо шепчут его имя.       — Громче, — волейболист сминает её щёчки, проталкивая большой палец в рот.       — Ой-Ойкава-семпай, — на издыхании просит она, сдавливая челюсть. Тоору шипит от боли, на долю секунды выходя, а затем снова, как бы в отместку, грубо толкаясь во всю длину. Парта содрогается под их весом, трясётся и скрипит. — Ещё.       Одно слово — и Тоору уносит. Бешеный темп, от которого девушка едва успевает глотать ртом воздух. Им уже всё равно, что кто-то может услышать. Вокруг нет ничего, кроме этой блаженной неги, накрывающей их, словно купол.       Оргазм подступает пламенной волной, а по организму расплывается сладостное чувство удовлетворения.       — Сузу… — голос сник, и юноша вдруг ощутил что-то странное… Контуры предметов начали рассеиваться в желтоватом свечении, а в ушах послышался скрежет закрывающегося замка.       Этот звук, непривычно громкий, словно вытянул его из-под толщи льда.       Тоору распахивает веки: перед глазами всё плывёт, а в штанах разливается тягучая, горячая жидкость. Мокрая ткань сразу тяжелеет и неприятно липнет к коже.       Сознание постепенно проясняется, и он вдруг понимает — никакой Сузу Кадзухико рядом нет и в помине. И, похоже, это её шаги неспешно удаляются за закрытой дверью.       Да уж, так облажаться — это ещё надо уметь.       Эта девчонка определённо сводит его с ума. Она настолько въелась в его мысли, что влезает в голову слишком осязаемым наваждением. Всё было настолько… реальным. Не похожим на сон или галлюцинации.       Но факт остаётся фактом — сейчас Тоору сидит с рукой в школьных брюках, на полу, в полном, чёрт возьми, одиночестве. Да и, ко всему прочему, заперт в четырёх стенах.       Блеск. Его больная фантазия сыграла с ним злую шутку.       (Больше никаких леденцов!)       Разочарование скребёт грудную клетку. Парень делает глубокий вдох и рыщет в кармане в поисках телефона. Набирает знакомый номер:       — Ива-чан, тут такое дело… Меня заперли в кабинете химии. Да не кричи ты, а лучше выбраться помоги!