Vocabulary

I've moved further than I thought I could, But I miss you more than I thought I would. Amber Run, «I found».

      Том знал, что такое Обливион, как никто другой. Еще на втором курсе он вычитал о нём в одной занимательной книге по заклинаниям. Колдовство не исчезает бесследно, сны не забываются, а воспоминания, стёртые «Обливиэйтом», не сгорают дотла в нашем сознании — они лишь уходят в место под названием Обливион. Обливион принимает в себя все то, что мы отвергаем; Обливион хранит и помнит, но не каждому под силу его отыскать.       Именно там Том заточил воспоминания о матери, оказавшейся слишком слабой и безвольной, чтобы жить; об отце, которого никогда не видел, но почему-то изо дня в день ждал, что он вернется за ним и заберёт домой. В конечном итоге, Обливион скроет в себе и его искалеченную, изуродованную душу — так было предначертано. Не тогда, когда в руки Реддла попал ключ от Запретной секции и уж тем более не тогда, когда старик-Слизнорт проговорился о крестражах, вовсе нет. Том осознал всё намного раньше — прячась от бомбежек в подвале обнищалого лондонского приюта, — тогда-то он и пообещал себе, что не умрет. И совершенно не важно, какова будет цена бессмертия.       Оглядев свой скромный парадный костюм, парень на долю секунды нахмурил тонкие чёрные брови. Это было так странно — иметь непогрешимый авторитет и власть в глазах верных сторонников, разделяющих его философию, его цели и идеалы, и при всем этом идти на традиционное собрание «Клуба слизней» в чем-то настолько заурядном, не отражающем и толики его индивидуальности. Хотя, признаться честно, Реддла почти не волновали материальные ценности, — деньги, одежда и прочие признаки достатка и роскоши, которыми не были обделены те же Лестрейндж и Малфой, — но жизнь в нищите оставила глубоко внутри чувство сосущей пустоты и неудовлетворённости. Возможно, Том просто не хотел признавать очевидного — пустота родилась вместе с ним, и от неё не было ни маггловского лекарства, ни волшебного элексира. Из пустоты не прорастет ни любовь, ни сострадание. Пустота рождает лишь голод, и Том утолял его как мог: с детства делал все, чтобы стать особенным. Нет, конечно, он никогда не сомневался в своей исключительности, просто… из раза в раз наблюдая, как приемные семьи не удостаивают его даже мимолётным взглядом и обращают всё своё внимание на детей менее умных, менее талантливых и менее особенных, Реддл с остервенением, не присущем маленькому ребёнку, вгрызался в книги. Лишь знание давало ему надежду на то, что он когда-нибудь сможет вылезти из этой ямы. Надежду на будущее.       Смерть шагала за ним по пятам. Он чувствовал её дыхание на шее с того момента, как Меропа Мракс бросила его — умерла, как бродячая собака, в бедности и унижении. Иногда Тому даже казалось, что мать могла бы выжить, ведь она была колдуньей, представительницей древнейшего из чистокровных родов! Но не захотела. И от того он ещё больше начинал её презирать.       Про отца предпочитал не думать вовсе. Правда, со злорадным упоением всё же любил вспоминать его лицо, перекошенное в гримасе страха перед смертью. А ведь изначально Том просто хотел посмотреть ему в глаза и понять…       Впрочем, это уже не имело никакого значения.       Затянув галстук потуже, Реддл спешно покинул башню старост. Оставался всего год. Какой-то несчастный год, один из многих, что он уже успел пережить. Однако кое-что изменилось — он сам: он вошёл в двери этого замка жалким безродным полукровкой и, оказавшись на факультете змей, отхлебнул горечи и падали сполна. Но вскоре все эти снобы-аристократы будут падать ему в ноги. А через год он избавится, сожжет ненавистное маггловское имя и станет тем, кем должен — Лордом Волдемортом, наследником Салазара Слизерина и поистине могущественным тёмным волшебником. А Том Реддл навсегда канет в Обливион.       Так и будет.       Староста школы никогда не опаздывал и приходил на все собрания ровно к назначенному времени, чтобы учтиво поприветствовать декана, улыбнуться, как умел это делать только он. Том знал, что связи и хорошие отношения с преподавателями могли сыграть не последнюю роль в его дальнейшей судьбе. Расставаться с Хогвартсом, его историей, его тайнами и сотнями ещё неразгаданных загадок он был не намерен, поэтому, узнав, что профессор Вилкост подаёт в отставку со следующего года, решил схватить удачу за хвост, и с лёгкой руки профессора Слизнорта всё могло бы получиться как нельзя лучше… Вот только в его четко выверенном механизме существовала одна неправильная переменная, сломанный винтик, не подчиняющийся его системе. Профессор трансфигурации, чудной старикан-Дамблдор, вечно бросающий в сторону Реддла настороженные взгляды, словно сыч из-за кустистых ветвей. И так, казалось, было с самого начала. На первом уроке трансфигурации, на котором Том сразу же блеснул талантом и знаниями, — он прочитал почти все учебники от корки до корки ещё до того, как отправиться в школу, — Дамблдор лишь сдержанно его похвалил. От доброго и понимающего человека в цветастой мантии и очках-полумесяцах, которого Том встретил на пороге приюта Вула вместе с миссис Коул, не осталось и следа.       Парень знал наверняка — Дамблдор не позволит ему занять должность преподавателя Защиты от тёмных искусств, а директор Диппет слишком прислушивается к его мнению, чтобы принять иное решение.       Чёртов Дамблдор.       Когда Том впервые увидел башни Хогвартса, возвышающиеся над гладью Чёрного озера и сверкающие тысячами золотистых огней, понял, что теперь это его дом. Яркие всплески магии, словно что-то живое и дышащее, обжигами кончики пальцев, проникали внутрь и наполняли такой неведомой силой, что в венах кровь закипала. Именно тогда он по-настоящему улыбался. Даже сейчас, идя по слабо освещённым каменным коридорам, осматривая редкие барельефы на стенах и витражные окна, Том Реддл по-прежнему ощущал себя тем самым ребёнком, каким был ещё шесть лет назад. Скорее эхом, отголоском, но эти воспоминания продолжали жить в его подсознании, крепко-накрепко пустив корни… Пожалуй, их он просто не сможет сослать в небытие, даже если на кону будет нечто большее, чем жизнь.       Проходя мимо студентов и преподавателей разных возрастов, Том вежливо здоровался и склонял голову в непринужденном приветственном жесте, от чего всегда аккуратно уложенные вьющиеся чёрные волосы падали на лоб. Девушки сразу задерживали дыхание, — такие, как, например, Вайлет Яксли и Фрезия Богоморт, — а некоторые профессора, такие, как Слизнорт, расплывались в широкой улыбке, наверняка представляя, как однажды одаренный ученик станет памятным трофеем на полке их многочисленной коллекции. И тогда можно будет хвалиться, что именно ты взрастил великий гений. Том уже давно заметил страсть декана к выгодным связям в обществе, однако осуждать его за это не мог. Наблюдая за ним с первого курса, парень как-никогда ясно осознал все преимущества такого подхода к людям и к жизни в целом, и постепенно из нелюдимого и мрачного мальчишки-сироты он превратился в того, кем восхищались и чьих способностей побаивались.       Коридор на втором этаже встретил его обволакивающей темнотой — лишь лунный свет просачивался сквозь большое круглое окно и струился серебряной вуалью по каменному полу. Юноша остановился, запустив руку в карман мантии и ухватившись за древко волшебной палочки. Странно… Он точно помнил, как посмотрел на часы перед выходом — было ровно без пятнадцати шесть. Однако огромный желтый диск Луны, медленно карабкающийся по небу из-за заснеженных шапок холмов, говорил о том, что сейчас уже глубокая ночь. Том огляделся по сторонам и прислушался — Хогвартс спал, как и все его обитатели.       Сделав несколько шагов вглубь длинного коридора, он вдруг услышал лязгающий звук — под его ногами лежали карманные часы в резной медной окантовке. Поперёк стекла их исполосовала глубокая трещина, из которой лилось совсем тусклое белое свечение. Удивительно, ведь в полумраке он сначала не заметил этой интересной детали.       Склонившись над находкой, Том применил простые левитирующие чары и поднял её в воздух: на первый взгляд часы не представляли собой ничего необычного, но первое впечатление зачастую бывает обманчиво. Реддл кожей чувствовал мощь, скрытую внутри артефакта (а это был именно магический, искусно сделанный артефакт — без сомнений!) Он даже позабыл о загадочных обстоятельствах, при которых ему довелось на него наткнутся — сладостный триумф в миг заполыхал в груди. Артефакторика — его страсть, а то, что, казалось бы, попало в его руки совершенно случайно, хранило в себе невероятные возможности. Хотя кому как не Тому Реддлу знать, что в этом мире не бывает случайностей.       Во взгляде его заплескался хищный, азартный блеск, на грани с безумием, и если бы кто-то увидел его в таком состоянии, никогда бы не узнал в нём образцового студента и старосту школы. Именно в такие моменты его глаза теряли холодную морскую синеву, оставляя место лишь злым алым всполохам.       Внезапно артефакт задребезжал и засверкал снопом серебристых искр; свечение под стеклом становилось всё ярче и ярче, пока полностью не поглотило всё вокруг. Единственное, что Том успел сделать, — это крепко сжать в ладони палочку и утянуть часы за собой в бескрайний белый омут.       Когда юноша распахнул веки, вокруг него всё было по-прежнему. Коридор на втором этаже, Луна и снег за окном и намотанные на руку часы, позвякивающие золотой цепочкой. Он сжал челюсти до желваков. Опрометчиво было с его стороны трогать предмет, чьи свойства ему неизвестны, голыми руками. Чудом артефакт не оказался проклят, и пусть смерть, в привычном понимании этого слова, Тому уже давно не грозила, мучаться всё своё бессмертие от проклятия было бы весьма не кстати.       Чуть позже он заметил, что кое-что в окружающей обстановке всё-таки изменилось: с первого этажа, — по-видимому, из Большого зала, — доносились оживленные разговоры, смех и музыка. Том нахмурился, силясь вспомнить, не забыл ли он о каком-либо празднике или мероприятии, однако… Нет, это было исключено. Ведь он староста школы, и его проинформировали бы в первую очередь.       Спрятав часы во внутренний карман пиджака, Реддл направился в сторону Большого зала. Чем ближе к нему он подходил, тем больше на пути встречалось учеников и учениц, разодетых в парадные костюмы и платья всех оттенков: кто-то сидел на широких подоконниках у окон; девушки, шурша юбками, сновали по залам и щебетали, словно стая взбудораженных канареек; парочки разбрелись по укромным уголкам. Везде цвела омела, горели рождественские свечи…       Всё это было похоже на бал, однако за все семь лет учёбы в Хогвартсе Том ни разу на таком не бывал. Да и Рождество должно было быть только через неделю (Слизнорт всегда устраивал «приёмы» перед окончанием семестра). Что-то здесь было не так, но… что?       Музыка становилась громче, набатом стуча в ушах. Двери Большого зала, распахнутые настежь, явили Тому поистине прекрасную картину: с волшебного кобальтово-синего потолка срывались пушистые хлопья снега, а под ним вихрем кружились в танце студенты и профессора. Это было не похоже ни на один праздник, который Реддлу доводилось видеть в стенах школы ранее — даже Рождество никогда не проходило столь пышно и красочно.       Рука сама собой скользнула под лацкан пиджака, нащупывая часы.       Так он и стоял, не в силах даже пошевелиться. Догадка ударила по голове неожиданно и могла сравниться лишь с ударом кувалдой — он не в его настоящем. Люди вокруг казались другими: то, как они себя подавали, одевались — всё это было не похоже на Хогвартс его времени.       — Извини, ты ведь из Дурмстранга, верно? Я просто не видела тебя раньше…       Этот голос ворвался в его сознание, подобно вспышке молнии. Том долго не мог понять, кто из присутствующих волшебниц с ним заговорил, однако вскоре сам встретился с ней взглядом. Она стояла у подножия крутой лестницы и была одета в воздушное желтое платье с корсетом, украшенным вышивкой из полевых цветов; босая (туфли, вероятно, ей натирали); пепельно-русые волосы, некогда собранные в длинную косу, растрепались, а на бледном лице проступил едва заметный румянец, как если бы она долго и безудержно танцевала и смеялась одновременно.       Реддл даже подумал, что этот голос ей совершенно не подходит.       — Простите, что вы сказали? — нарочито вежливо обратился он к незнакомке, дабы провести между ними незримую черту. Он не хотел с кем-либо вести светские беседы, по крайней мере, пока не разберётся, что здесь всё-таки произошло — так было бы правильно. Если это скачок во времени, то любое его вмешательство может оказаться фатальным, прежде всего, для него самого.       — Меня зовут Нита… Точнее, Анита, — девушка осеклась, а затем, неожиданно для Тома, сдула кудряшку со лба и улыбнулась. — А как твоё имя? Не хочешь потанцевать? Мне показалось, ты здесь один.       — Меня это не интересует, — холодно возразил Том, проигнорировав вопрос с именем. Лишь на секунду на его беспристрастном лице промелькнула тень смятения.       Он и раньше привлекал девушек — не заметить, как вся женская половина класса томно вздыхала, как только слизеринец появлялся на горизонте, было попросту невозможно. Конечно, так было не всегда: в приюте едва ли нашлась бы девчонка, осмеливавшаяся подойти к нелюдимому отщепенцу-Реддлу, а в школе первое время он ничем не выделялся на фоне остальных. Кроме незаурядных способностей и интеллекта — правда, эти качества цениться стали чуть позже.       На старших же курсах женское внимание Тому осточертело до такой степени, что он едва сдерживал себя, чтобы не запустить в Вальбургу Блэк непростительное.       — Да, если честно, ты действительно не выглядишь как человек, которому нравится всё… ну, в таком духе.       — Прости? — Реддл чертыхнулся. Ведь пообещал же себе не продолжать разговор с этой назойливой девицей. Две абсурдные глупости за вечер!       — В смысле, ты выглядишь так, как будто подобные мероприятия тебя неимоверно раздражают.       «Меня раздражаешь ты».       — И поэтому ты решила разговорить меня? — парень скептически вздернул правую бровь, а затем сухо добавил: — Умно.       Анита поднялась по ступенькам, придерживая длинный шифоновый подол, и вскоре сравнялась с Реддлом. Только сейчас он заметил, что её истоптанные бархатные туфли были отброшены куда-то в сторону.       — Ты прав. Но дело в том, что это вопрос жизни и смерти! — заговорщически прошептала девушка; Том напрягся, хотя виду не подал, — Эдриан Пьюси явно прогуливал уроки танцев и отдавил мне все ноги! Я еле выбралась!       Том даже не заметил, как уголки губ дернулись в снисходительной полуулыбке.       — И чем же я могу тебе помочь?       — О, Мерлин… — Нита сокрушительно ударила себя ладошкой по лбу, — потанцевать со мной, конечно же! Пока он меня опять не нашёл — я сказала, что мне нужно выйти подышать…       — Ты уверена, что я не хуже?       Анита насмешливо скривила нос, от чего россыпь веснушек заиграла на её щеках:       — Просто ты выглядишь так, словно вернулся из прошлого, из тех самых галантных времён. Думаю, танцевать ты должен уметь…       Вернулся из прошлого… Что ж, возможно, Нита, ты и права. Если не считать того, что «галантными временами» ни пору экономического кризиса не назовёшь, ни, уж тем более, Вторую Мировую войну. Все эти факторы мало способствовали развитию его «галантных» навыков. И если раньше Том об этом не задумывался, то сейчас вдруг почувствовал себя неуютно.       — Так что скажешь?       — Скажу, что мне пора, — уклончиво ответил Том, собираясь покинуть Большой зал, однако ему не дала этого сделать женская рука, мягко потянувшая за собой в вихрь кринолина. Язык как к нёбу прилип, и парень так и не нашёл слов, чтобы возразить.       Анита остановилась в центре зала и развернула Тома Реддла на себя. Глаза её, — голубые, слегка водянистые, — отражали сверкающие в золотистом свете снежинки, что мотыльками порхали то тут, то там, и, прежде чем растаять, оседали в её непослушных волосах.       — Прости. Я знаю, что бываю несколько… настойчива.       — Думаю, слово «назойлива» будет звучать уместнее.       — Не отрицаю.       Том старался двигаться уверенно, но плечи его были напряжены. Нита вдруг бережно сжала их своими тонкими пальцами.       — Расслабься — это всего лишь танец. После мы, вероятно, уже никогда не встретимся.       Том внутри похолодел. Неужели девушка перед ним что-то знала?..       — С чего ты так решила?       — Вы ведь вернётесь на Родину, в свои темные и мрачные скандинавские чертоги, будете выращивать драконов и чертить рунические формулы для воскрешения мертвых… А я останусь здесь.       Пока Анита перечисляла всё то, с чем, по-видимому, у неё ассоциировался Дурмстранг (кажется, именно эту школу магии она упомянула в самом начале их диалога), Том выдохнул с облегчением, а позже невольно усмехнулся.       — Фантазии тебе не занимать.       — Мы ведь в Хогвартсе! Здесь все немножко чокнутые, не находишь? Волшебники вообще не должны быть нормальными — в привычном понимании этого слова, конечно.       — Ты случайно не с Гриффиндора? — Том поморщился.       — В яблочко!       — Какой ужас.       — Спасибо, — та деловито кивнула, легко провернувшись под рукой Тома. По сути, она вела и направляла куда больше, чем он сам — наверное, догадалась, что в танце у него столько же опыта, сколько и у её несчастного кавалера Пьюси. Но Том, в отличие от него, был осторожен и непривычно мягок.       — А если серьезно, ты мне понравился. Хотя, скорее всего, я не первая, кто тебе подобное говорит, да? — Том заскользил взглядом по нежному газу на её угловатых плечах и неопределённо помотал головой, вновь оставив вопрос без ответа.       Теперь, когда она на какое-то время ушла в себя, юноша мог оглядеть присутствующих, однако все лица, — ожидаемо, — были ему чужды…       — Мисс Траугот, а вот и вы! — вдруг послышался до рези в ушах знакомый голос, и Тому не нужно было видеть его обладателя, чтобы понять, кто это; в миг пальцы сжались на девичьей талии до белизны. Анита, несомненно, почувствовала перемену в его настроении, но виду не подала.       — Здравствуйте, профессор Дамблдор! — на разгоряченных щеках проступили неглубокие ямочки — казалось, её рот сейчас разорвётся от приторной улыбки.       Как же тошно.       — Как поживает ваш отец?       Девушка мельком посмотрела на Реддла и тут же ловко увела его в сторону от пытливых глаз профессора. Она… пыталась сделать так, чтобы он не смог увидеть его лицо?       — Вы ведь знаете его, профессор — как зароется в своих винтиках и болтиках, так целыми днями и носа не кажет из мастерской!       — Истинный человек науки не лишён творческих порывов — это правда, — Том прислушался, жадно глотая каждое слово, словно бы оно могло помочь ему найти ответ на вопрос, каким образом он оказался здесь; словно бы именно Дамблдор был в этом замешан. — Я планировал навестить его в скором времени и обсудить один чрезвычайно важный вопрос. Думаю, вы понимаете, о чём я…       — Обязательно упомяну об этом в письме.       — Чего же ваш кавалер прячет глаза? Молодой человек, неужто вы увели чужую партнершу по танцам? — старик задумчиво потёр седую бороду и вдруг замер, неверяще глядя перед собой.       — Да, профессор Дамблдор, сэр, — подчёркнуто растянув обращение, как это делал только он, ответил Том, — Мисс Траугот сегодня просто бессовестно обворожительна, чтобы я мог упустить такую возможность.       Анита смущенно отвернулась, но покрасневшие уши всё равно предательски выглядывали из-под блестящих кудрей.       Тому показалось, что они уже целую вечность стоят вот так, глядя друг другу в глаза. Привычная светлая и добродушная маска профессора помрачнела, а плавные черты лица заострились. О чём же думал этот старый интриган? Реддлу до одури хотелось проникнуть в его голову, но вот загвоздка — Дамблдор был одним из немногих магов, чью ментальную защиту он не мог побороть. Да и это было бы слишком рискованно.       — Что ж, думаю, мне пора, — директор перевел взгляд на Траугот, — Кажется, я видел, как домовики принесли имбирное печенье, приготовленное по новому рецепту мадам Паддифут. Веселитесь, молодые люди, ведь юность так коротка!       Старик прокашлялся и, насвистывая какую-то незамысловатую мелодию, затерялся в гуще толпы.       Том опомнился и, последний раз скользнув ладонями по тёплым плечам девушки, направился к выходу. Он потерял бдительность — такого раньше никогда не случалось… Не с ним. Эти прикосновения, эмоции… были неправильны — неправильны до крайности. Он должен был прекратить это, спрятать, пока всё, к чему он так стремился, не превратилось в тлен.       — Стой, куда же?..       — Мне и правда нужно идти. Прости.       Чистая формальность.       Они вышли за пределы Большого зала; студенты то и дело бросали на парочку заинтересованные взгляды — не каждый день увидишь, как девушка преследует парня, а не наоборот. Но Аниту Траугот, кажется, в этой ситуации ничего не смущало.       Прежде, чем выйти в пустынный внутренний дворик замка, Том остановился и обернулся на Ниту.       — Ты пойдёшь на улицу босая?       — Хорошо-хорошо, я оставлю тебя в покое, — в голосе девушки промелькнула нервозность, — только, может, все же скажешь своё имя?       — Том.       — Том… — словно пробуя на вкус, повторила Траугот, — хорошее имя.       — Обычное…       — Обычное — не значит плохое. Мне бы не хотелось, чтобы меня звали, к примеру, Панси, — она скривилась, — только ей об этом не говори, а-то опять устроит скандал до небес. Я с ней собачиться уже устала.       — Понятия не имею, о ком ты.       — Это и к лучшему, — фыркнула Нита. — У потомственных слизеринцев фишка такая — называть детей какой-то экзотичной болезнью. Чем заковыристее, тем лучше.       Том промолчал. Он никогда не любил своё имя: такое имя могли дать лишь жалкому магглу или сквибу из «Дырявого котла».       — Прежде, чем ты уйдёшь, я хочу подарить тебе это.       Девушка вдруг достала из складок платья длинную волшебную палочку (на вид, не меньше пятнадцати дюймов… редкость) и взмахнула ей. Из медленно падающих на землю снежинок начали проявляться очертания небольшого, словно стеклянного, белого цветка. Однако он определённо был живой, настоящий; сладкий аромат тут же ударил в нос.       Удивительной красоты магия.       Анита ненавязчиво потянула Тома к себе за край пиджака, а затем вдела в петлицу изящную белую лилию.       — На память. Так ведь лучше, верно?       «На память», — эхом раздалось где-то на периферии сознания.       — Я здесь ещё года два учиться буду, а потом отец возьмёт меня на стажировку в министерство, — девушка на долю секунды сморщила нос, словно бы сказанное ей казалось чем-то отвратительным, а затем добавила как бы между прочим: — Он занимается разработкой магических артефактов.       — Зачем ты мне всё это говоришь?       — Чтобы ты знал, где меня найти.       — Это не к чему.       И Том ушёл, так ни разу не обернувшись (и только великому Мерлину известно, чего ему это стоило).       А она и не надеялась.       Снег запорошил его следы, словно Тома Реддла никогда и не существовало в этом времени. Часы сквозь тонкую рубашку обожгли рёбра, начиная обратный отсчёт. У самого края Запретного леса фигура юного Тёмного Лорда исчезла в ночи.       Он вновь оказался в коридоре на втором этаже, однако загадочного артефакта в руках уже не было. Лишь крошечная белая лилия в петлице пиджака искрилась заснеженным перламутром, как напоминание о том, что всё произошедшее — не просто сон.       «Чисто и непорочно да будет сердце твоё».       Ах, Анита, если бы ты только знала…       «На память»…       Том поднёс кончик палочки к виску. У Лорда Волдеморта не должно быть слабостей… Осталось лишь произнести заклинание — и её имя навсегда останется в Обливион.