Тёмные Искусства изнутри

      Время неумолимо идет вперед, не щадя ни наших чувств, ни наших мыслей.       Вот уже пролетел ноябрь, и к концу близится декабрь, а никто и не заметил.       Да и как тут заметишь, если все твои мысли заняты или вашим импровизированным кружком, или предстоящим экзаменами. Слишком многое произошло.        Да, кружок они всё-же создали: отказать столь грозной силе, которую составляли Гермиона, Дафна и Джинни – добровольно подписать себе согласие на смертный приговор. Полумна не входит в состав "бригады ликвидации" только потому, что она выступила бы в роли судьи. Стукнула бы своим вновь найденным ботинком, зачитывая приговор. Кстати, надо бы узнать – кто прячет её вещи. Узнать, а там уже разберёмся: спрятать его вещи, или же спрятать самого шутника, или шутницу.       Правда, скорее всего, у этого шутника такая же каша в голове, как и у Гарри. Разница только в том, что свою тревогу и неопределённость он не глушит в завуалированном издевательстве над другими. Ведь это так достойно – унижать и третировать человека, который этого даже не понимает.        Сегодня завершилось их последнее занятие перед каникулами в Отряде Дамблдора – да, они назывались именно так. И многим бойцам их малочисленной армии пришлось затянуть с отъездом до самого вечера сочельника ради прощального занятия этого триместра.       Сейчас они сидели в библиотеке: Гермиона писала кому-то огромное письмо, просто настоящий роман. Дафна корпела над домашним заданием, а Рон, писавший сочинение по трансфигурации, как обычно о чем-то ворчал. На этот раз, он ворчал о Джинни и её ухажере. – Она бы его еще на ОД привела! Он совершенно ненадёжный. – Многие, ходя на ОД преследуют свои личные цели, которые, подчас не ясны даже им. – О чем ты? – Я о Джоу, Гарри, о Джоу. Ей совершенно не интересна самозащита, ей интересен ты. – Но всякий раз, когда я к ней подхожу, говорю или поправлю её в заклинание, у неё лицо, будто бы она сейчас расплачется... – Вам действительно не понятно, что она чувствует? – удивилась Дафна, наконец отвлекаясь от учебника. Дождавшись покачивание головой, говорившее, о полном отсутствии у мальчишек какого-либо представления о душевном мире когтевранки, она продолжила, – Она чувствует себя предателем. Ей кажется, что она предаёт память Седрика этим.       Рон громко хмыкнул, словно желая сказать, что она слишком углубилась в анализе не самой Джоу, а своего представления о ней. – Не думай глупостей, Рон. Гарри ей очень давно нравится, как и она ему. – произнесла Гермиона, не отвлекаясь от письма.       На лице Дафны отразилась смутная тень, словно что-то из услышанного её расстроило. Но этого моментного изменения никто не заметил. Гарри промолчал. Да, Джоу ему давно нравилась... но в последние месяцы, после их неудавшегося свидания, он думал о чем и ком угодно, но всё реже о ней. – А кому ты пишешь этот толмуд? – спросил Рон, пытавшийся прочесть те листы пергамента, что уже были исписаны и отложены в сторону. – Виктору. – коротко ответила Гермиона. – Краму? – недовольно уточнил Рон. – А ты знаешь в нашем окружении еще Викторов? – раздражённо ответила вопросом на вопрос Гермиона.       Рон промолчал. Так они и сидели минут около двадцати, пока он не дописал свое сочинение. Потом, попрощавшись с девчонками, уже на лестнице Рон начал свою тираду: – И что она только в нем нашла?       Гарри, подумав ответил: – Он старше, закончил школу, играет за сборную страны... – Но он же угрюмый и мрачный! – Мрачноват, да... Но может, рядом с ней он улыбчивый как Палпатин.       Представ подобную картину, Рон хрюкнул, попытавшись удержать смешок. – Что только у этих девчонок в головах? Если бы нас этому здесь учили, я бы никогда не прогулял или проспал подобный урок...        Гарри усмехнулся: – Зато право просидеть его в столовой, ты оставляешь за собой.       Поздний вечер 24 декабря ознаменовался для всего Ордена Феникса в школе подъемом по тревоге: Поттер.       Одной только этой фамилией объяснялось более половины происшествий школы. Оставшаяся часть – сочетанием этой фамилии с Уизли и Грейнджер. Убийственное сочетание.       Столь поздний подъем был ознаменован происшествием, произошедшим во сне: мальчик увидел нападение на "постового", выставленного Орденом.       Просто плохой сон? Нет, отмахнуться не удастся: нападение было подтверждено через портреты бывших директоров школы. Через них же и оповестили остальной Орден.       Через них, возможно, следовало бы и перевести детей Уизли – именно их отец и был тем самым дозорным-стражем. Но они подняли столько шума в министерстве, пробираясь через рамы своих спящих собратьев, что доверять портретам сейчас было нельзя. Возможно, натравивший змею, имеет личные счёты с их семейством, поэтому детей, ранее решивших не покидать Хогвартс, было решено отправить в штаб-квартиру Ордена. Естественно, вместе с вдруг проявившим способности провидца Поттером. А сопровождать их будет тот член Ордена Феникса, чье отсутствие в школе вызовет меньше всего вопросов, но кто имеет максимальное влияние на близнецов Уизли: в отличии от Макгонагал и Снейпа, у Шива Палпатина номинально была своя, личная жизнь, за пределами школы.       Несколько минут, и школа за спиной стала всего лишь воспоминанием – они находились уже в новом для себя пространстве. Точнее, новым оно было только для сопровождающего, остальные уже здесь даже жили.       Спустя несколько минут общения, со встретившими их людьми он с удивлением отметил про себя: они не вызывали гнев или отвращение, хотя именно подобных им называли "последователями Живой Силы", которые, в отличии от большинства, что были последователями Единой, принесли ему очень много неприятностей, грозивших срывом всех планов, в прошлом.       Несомненно, именно подобных Сириусу Блэку или Молли Уизли назовут учениками Живой Силы. К ним даже иного прилагательное, кроме как "живые" не подберёшь на первой минуте: Живое сердце, живой ум, живые, непослушные волосы, живые глаза, в которых застыла жажда жизни. Жажда свободы. Жажда течения Силы внутри их тел.       Не идеальные. Может даже и не красивые. Но притягательно живые. С трещинами морщинок вокруг глаз от улыбок, с мимикой, что вечно в движении, с голосом, который может звенеть и ломаться, звучать и пугать своим отсутствием.       Живые. Жи-вы-е. Иначе и не скажешь. Живые, здесь и сейчас.       Он ненавидел, презирал, просто на дух не переносил подобных джедаев. А этих людей... Нет, не... Хотя, наверное, они ему просто интересны. Он никогда не жил без плана своей жизни, расписанного на годы и десятилетия вперед – вот поэтому то его к ним и тянет: ведь интересно, как это может быть: по-другому. – Вы выглядите таким обходительным, мистер Палпатин, – издалека начала миссис Уизли, когда всех её чад и их друга удалось разогнать по комнатам, – что я даже не могу поверить в ваше хамство по отношению к Снейпу. – А я могу. – вмешался Блэк. – Любому живому человеку неприятно его присутствие: постоянно ходит с видом побитой собаки. Это сейчас он еще приемлем, а вот в юности – эх и жалкое существо, что просто ходит за Лили, как тень, как призрак, отравляет её бесконечным нытьём, и надеется что за выслугу лет ему... что-то обломится.       Под пристальным взглядом миссис Уизли, крадущейся к двери, окончание этой тирады воспоминаний было явно изменено.       Она рывком распахнула дверь, схватила в охапку какие-то странные приспособления, в форме человеческого уха на длинной трубе, и втащила их в комнату, под аккомпанемент громких ругательств, произносимых женским голосом: – Грязнокровки! Не достойные предатели крови! Прелюбодеи и прелюбодейки! – Я так и знала, что у них еще осталась эта подслушивающая дрянь. – заявила она с победным видом, глядя сверху вниз на сидящего Сириуса, – Надо было мне рассмотреть все вещи в их комнатах! – Нет! Этого делать категорически нельзя. – ответил Сириус, – Даже моя мать, не отличавшаяся никакими педагогическими талантами: даже она никогда не рылась в моих вещах! Скажите же, что это просто испортит их с ней отношения. – Дождавшись утвердительного кивка со стороны единственного педагога он продолжил, – Тем более, что не обязательно, что у них оставались готовые "уши", твои рукастые парни могли их изготовить за те несколько минут.       Миссис Уизли неодобрительно смотрела на них, переводя взгляд с одного, на другого: – Если бы мне удалось обойти их комнаты, я бы обязательно нашла и... – Вы правильно сделали, что не стали обыскивать их вещи. Ведь у себя дома вы так не делали, а здесь... это бы подорвало их доверие. Вы просто устали, и вам страшно за мужа, поэтому их выходки так сильно злят вас, но вы забываете, что они тоже волнуются за своего отца.       Та на несколько секунд закрыла лицо. Но никто не может так быстро взять себя в руки, как многодетная мать. – Да, вы правы. Я совсем забыла об этом... Все мы просто устали, завтра будет лучше.        Было решено, что Сириус разделит комнату с прибывшим к ним гостем. Как только они вышли в соседнюю комнату, и половицы заскрипели под их ногами, раздался громкий женский голос, озвучивавший отборную брань для всякого хорошего волшебника: – Предатели крови! Грязнокровки! Ублюдки! – Я тебя тоже очень люблю, мам.        Отозвался Сириус. На ничего не понимающий взгляд своего гостя он ответил: – В портрете за черным занавесом моя мать. Удивительно горячая женщина... была. Горела в пламени своего фанатизма чистоты крови – я позор её семьи и рода. Возможно, она стала счастливее, когда меня упекли в Азкабан, вместе с Пожирателями... – Печальная история. А занавес зачем повесили? – Чтобы не расстраивать её нашими гостями, а наших гостей тем, что столь красивая женщина уже мертва. – Он усмехнулся, словно настоящий заговорщик, выдав с потрохами тот пункт, что что-то из сказанного – ложь.       Следующий день был чуть благосклоннее к ним. Шив познакомился еще с двумя "рыцарями" Ордена Феникса, и лишь один из прибывших оказался последователем Живой Силы. – Тонкс, – коротко представилась она ему, – просто Тонкс. – Интересное имя. – Ответил он прекрасной, живой девушки с короткой, ярко розовой шевелюрой. – Это не имя, это звание, – прозвучал откуда-то позади голос Сириуса, – как и у всех потомков легендарного магического рода Блэк, имя у неё с претензией. – Я не Блэк, и никогда ей не была. – Упрямо возразила ему Тонкс. – Очень жаль, что ты оставляешь меня одного наедине с Малфоями и некоторыми другими фанатиками... Мне не с кем разделить звание "последние нормальные люди в семействе Блэк", – ехидно отозвался Сириус. – Можешь исправить звание на "последний нормальный человек в семействе Блэк", – ответил ему с улыбкой голос рядом с дверью, – тебе всегда нравилось быть единственным. – Лунатик, дорогой, не обвиняй меня в тщеславии, хотя бы не при гостях. Кстати, можете обсудить учеников и школьные программы. Ну или что там обсуждают два преподавателя ЗОТИ: один в отставке, другой настоящий? – То, что некоторым очень наглым псинам, ни в коем случае не следует выходить из дома в полнолуние.       Римус Люпин, а это несомненно был именно он, обезоруживающе улыбался. Ему это шло, несмотря на то, что шрамы пересекали лицо, делая его в обычной жизни несколько устрашающим. – Господи, спасибо семейству Блэк за Сириуса. – Произнесла Тонкс и уточняющие добавила, – В твоем присутствии, он становится похож на человека... а не на мрачное, заледеневшее изваяние, памятник печали и самому себе.       Дальше последовал рассказ, как при их первом знакомстве, Нимфадора Тонкс – именно так её звали, (Только не давай ей понять, что ты знаешь её имя, а если спалишься, не говори, что рассказал тебе его я. Она нас убьёт.) – невзлюбила Римуса Люпина, на первом совместном патруле мракоборцев и "рыцарей" Ордена Феникса: он показался ей слишком холодным и мрачным, лишь после раскрывшись как надёжный друг и верный соратник.¹       Было что-то в их отношениях совершенно не дружеское, но делать упор на это вряд ли кто-то из заметивших подобное, хотел: может быть, она прореагирует на это так же, как на упоминание того, что её мать – урожденная Блэк, а само её имя очень созвучно обычным именам рода, что отказался от её матери и от неё, благодаря личности её отца, несомненно, более достойной во многих отношениях, нежели некоторые отпрыски семейства Блэк.       Только завидев Джинни Уизли, и несколько позже прибывшую Гермиону, Нимфадора начала развлекаться: её внешность менялась с невероятной скоростью, глаза становились то косоватыми, то миндалевидными, то угловатыми, ни на что не похожими. Нос превращался то в крючок профессора Снейпа, то в пятачок, а иногда и вовсе в собачий. Рот превращался в утиный, затем в рваную рану, а после еще во множество вещей, нередко непонятных. Она поднимала девчонкам настроение как могла, и последние отвлеклись от мрачных и не радужных мыслей о возможной пенсии по потере кормильца. "Метаморф. Метаморф." – пробовал на вкус новое слово Шив, пытаясь понять: почему люди с подобной способностью никогда не встречались ему ранее?        А к вечеру пришли подарки, что, к сожалению, уже были отправлены в школу: никто не ожидал подобного происшествия.       Если так пройдут все рождественские каникулы, это будет прекрасно.       Есть что-то совершенно особенное в весне: ведь еще совсем недавно казалось, что ничего не получится, и жизнь ни за что не сложится (возможно, не без участия курсов легилименции профессора Снейпа), а вот, наступил май, и начинаешь думать – стоит всего немного потерпеть, и всё наладится. Все обязательно будет хорошо, просто потому что всегда плохо быть не может...       Вечером, они, как всегда, сидели в библиотеке и выполняли домашнее задание. Дафна и Гермиона сидели спиной к окну, во главе стола, Невилл, Луна, Джинни, Гари и Рон расселись по длинным сторонам. Гарри читал домашнее задание по чарам, в момент, когда услышал шутливые слова Джинни, обращенные к Полумне: – Вот, весна наступила: нам осталось только выбрать – расцвести, или распуститься.       Расцвести, или распуститься? Интересный вопрос. А что выбрала бы Гермиона – вот уж точно кто сделает правильный выбор в любом возможном вопросе.       Он поднял голову, чтобы посмотреть на неё, но взгляд упал на Дафну: светлое, безоблачное небо за её спиной, лучи закатного солнца, запутавшиеся в светлых волосах, игравшие на пылинках и лепестках цветущих яблони и вишни, поднятых лёгким, майским ветром в извечный пляс... Это один из тех моментов, которые остаются в памяти навсегда; которые вспоминаются в самые жуткие моменты – как то, ради чего вообще следует жить.       Дафна подняла свои яркие глаза на него в ответ, безнадёжно испортив ему весь момент: ведь , когда ты чем-то любуется в тайне, вся суть этого любования – что оно тайное... Гарри смутился, и отвёл свой взгляд.       В любом случае, теперь у него на одно мгновение жизни, в которое ему захочется вернуться, больше.       А иначе, зачем жить там, где никогда не расцветает май?

Восемнадцатое июня 1996 года

      В момент, когда он ожидал результаты последней части своих студентов, уже заранее зная, что Винсент Кребб и Грегори Гойл не способны достойно сдать его предмет даже абсолютно нетрезвому экзаменатору.* – Профессор! Профессор, нужна ваша помощь.       Разумеется, бежал и обращался к нему главный студент школы по проблемам, Гарри Джеймс Поттер. – Что случилось, мистер Поттер?       Подойдя уже совсем близко, подросток тихо ответил: – Сириус. Я видел, как его пытали в том же месте, где было совершено нападение на мистера Уизли... – Вам известно не хуже меня, что Сириус не может быть дозорным в Отделе Таин: отправить его в министерство, всё равно, что обвязать подарочной лентой и отнести в Азкабан... – Да, я знаю... но я видел это все так чётко и точно, а еще он не отвечает ни на одно из возможных средств связи... Тем более, ведь профессор Снейп обучал меня окклюменции, мне бы удалось распознать обман... наверное. – Хорошо, мистер Поттер, я попробую связаться со всеми и каждым в Ордене, только с условием, что вы не проявите никакой самодеятельности.        Тот смотрел на него столь честными глазами: – Хорошо, профессор.       Когда через несколько десятков минут ни самого Поттера, ни кого бы то ни было из его друзей не могла найти вся школа, он отчётливо представил, как это "хорошо, профессор" ему припомнит миссис Уизли. – Пс, Люпин! Помнишь, я говорил, что Гарри пошел характером не в Джеймса – что он не умеет веселиться? Забудь мои слова, он настоящий сын своего отца. – фоном гордо ворковал Сириус.       Они подоспели как раз вовремя: Пожиратели радостно теснили горстку очень удачливых недоучек. Удачливых, но всё равно недоучек: будь здесь его ученик, от них бы и мокрого места уже не осталось.       В центре комнаты огромная арка, с рваным занавесом, созданным словно из дыма. В тихом шелесте занавеса, будто бы колыхавшемся под действием полностью отсутствующего ветра, слышался шёпот. Шиву показалось, что он слышал голос своей матери... Странный предмет, не внушавший ничего хорошего в сердце.       Орден Феникса со всей силы кинулся в бой, и на гребне атаки, разумеется, был совершенно изголодавшийся по действиям Сириус.       Он ждал этой схватки слишком долго. И это было заметно. В своей жажде жизни, в своей страсти к сражению, Сириус терял голову, как и чувство пространства.       Шив очень вовремя отвлекся от своей схватки с неизвестным Пожирателем Смерти, в серебряной маске, чтобы с помощью заклятья изменить траекторию пятившегося от попадания проклятья в грудь Сириуса: – Сириус! Мать твою! – Мать мою не трогай, она хоть и горячая женщина, а отчим мне не нужен! – оскалился он в ответ.       Возможно, он очень зря отвлекся на Сириуса, потому что не заметил атаки как своего пожирателя, так и той, что сражалась с Сириусом.       Ни одно из проклятий, ударивших в него не было смертельным, но вот их совместное действие...        Последнее, что он увидел – тьма.       Открыв глаза, он обнаружил себя лежащим на мосту. Том самом мосту, рядом с меньшим космопортом Тида: когда-то, он очень любил свешиваться с перил этого прочного моста, пытаясь разглядеть макушку своего отражения в далёкой воде.       Учителя больше не было в его сознании.       Это несомненно был Тид. Все то же самое, только чище и светлее.       Значит, он наконец умер?       Этот вопрос удивил его – человека, уверенного, что он будет жить вечно, строя Империю, на благо будущих поколений.       Вряд ли кто-то плакал по Императору, когда ученику удалось всё-же убить его.        А станет ли кто-то плакать по школьному учителю?       Будут ли о нем вспоминать, или забудут, так же, как он сам забыл того мальчишку, что оказался слишком слаб для жизни?       Ему был дан шанс прожить вторую жизнь, а он почти потратил её на старые ошибки. Почти, потому что погиб раньше.       Сейчас у него было странное ощущение. Такое, словно он никогда и не жил раньше. Просто существовал, не разворачивая свою жизнь на максимум. Сколько эмоций он не пережил, сколько ситуаций он не встретил...       Интересно, может быть его отец таким образом желал ему добра? Может, он хотел ему хорошей, пусть и не великой жизни. Может, в его глазах, она была счастьем, и он любил его?       Может быть. Но он уже никогда не узнает: его отец мёртв.       Если он очнулся рядом с космопортом, значит это еще не конечная точка его путешествия. Значит, ему нужно внутрь, а оттуда – куда глаза глядят. Пусть только в посмертии, но он наконец станет свободным от графиков, регламентов и планов.       Автоматическая дверь космопорта пропустила его внутрь, он прошел по удивительно светлому залу, который никогда не был таким чистым на его памяти. – Сынок?...       Он повернулся на голос его матери и увидел их с отцом. Они сидели вместе, как когда-то давно, когда собирались в отпуск, на солнечное, песчаное побережье, где когда-то ранее провели свой медовый месяц. – Как ты вырос, сынок.       И прежде чем он успел хоть что-то сказать, извиниться, (хотя извинения ему точно вряд ли помогут) или просто открыть рот, его отец прямолинейно, впрочем, как всегда, продолжил: – У нас мало времени, не будем тратить его на очевидное... – Простите меня. – Он все же смог что-то из себя выдавить, – Я был не прав... я ошибался. – Давно простили, – ответила мать. – Ты ошибался, как и все мы, сын. Не ошибается лишь тот, кто ничего не делает. Кто не живет. – отец грустно улыбался. – Тебе дан шанс прожить новую жизнь, так проживи её с новыми ошибками, – улыбнулась ему мать, – так проживи её. – Иди, и живи как хочешь ты, а не как следует, или как нужно исходя из общего блага. Живи так, как хочешь ты. Ведь никто больше за тебя умирать не станет...       На последних словах, мир вокруг померк, словно выплюнул его обратно.       Он лежал на каменном полу и... плакал. От боли, от обиды, от несправедливости – ведь спустя целую жизнь, у него снова был шанс поговорить с ними, обсудить больше, чем он успел обсудить.       В новой жизни он очнулся лишь на секунду позже своего падения. То есть, весь этот путь занял лишь секунду.       Какое жестокое же Существо, Эта Сила. Ведь секундой раньше, секундой позже: кому какая разница? Но Ей, видимо, большая.       Он встал, сильно разозленный на весь этот мир, в его пальцах плескалось электричество.       Вот у магглов говорят: пуля, даже если попадает в зад, делает удивительные изменения в голове.       А если молнией?       Когда все наконец закончилось, и в процессе, пока они трансгрессировали или переправлялись в школу через камины, к нему громко обратился Фред Уизли: – Что это было, профессор? – Это был лимит моего терпения, мистер Уизли. Всего лишь лимит моего терпения. – Нам всем остается только радоваться, что вы не довели его раньше. – Усмехаясь заявил Сириус Блэк.       Как бы дальше не шла история, что бы там не происходило, было совершенно ясно одно:       Теперь он будет жить. Чего бы ему это не стоило.       А мировое господство – зачем ему лишние хлопоты и проблемы? Пусть им занимается кто-то еще, может, этот кто-то потом тоже получит второй шанс от Многоуважаемой Госпожи Силы.       К нему-то Она, уже точно не будет столь великодушна. 1 Этот абзац полностью обязан своим существованием двум девушкам, и их мнению, что в книгах и фильмах между Тонкс и Люпином не хватало искры. Попытались добавить, специально для вас. * согласно информации в шестой книге, они и не сдали ЗОТИ, оставшись на второй год на пятом курсе.