Иммунизированный

В восемь утра Ло узнаёт, что у него положительный результат теста. «Ну что же, операция по удалению почки подождёт», — думает он и безразлично начинает перетаскивать вещи в одну из более-менее чистых палат, где рано или поздно умирали его коллеги. Обычную одежду вроде джинс и футболок он не находит, потеряв ее где-то год назад в общих шкафчиках, когда отделение решили расширить, и поэтому единственное, в чем он мог бы выглядеть более-менее прилично — это хирургичка. Ло уже настолько все безразлично, что он никак не реагирует на эту новость. Конечно, обидно, но во всей этой ситуации были и положительные моменты — вроде тех, что он мог больше не надевать этот дурацки комбинезон, а так же нормально мочиться не в памперс, а как все нормальные люди. Если он не задохнётся в ближайшие несколько дней, можно досмотреть сериал, на который все никак не хватало времени. Все смотрят так жалобно, что аж тошнит. Все эти умирающие люди жалеют его, Трафальгара Ло, который ноет и вздыхает из-за своей незавидной судьбы и хреновой работы меньше всех, просто пялит в потолок и время от времени ест тошнотную больничную еду. Без костюма он очень худой, сгорбленный и немного дёрганный мужчина двадцати трёх лет без нормального образования, но со всеми необходимыми навыками начинающего хирурга, хуево выбритый и одетый в зеленую мешковатую хирургичку еще со студенчества, с огромным счетом на карте и без каких-либо дальнейших планов. Потерянный. Он не умирает ни на следущий день, ни через неделю. Вирус убивает его медленно, мучительно, без права спокойно выдохнуть — ему капают двойную дозу противомалярийного средства, это здорово бьет по печени и отбивает аппетит, которого и так в этом месте никогда не было (ну, может быть, только в первые недели работы). Интернет ловит очень плохо, но есть какая-никакая связь — только позвонить некому. Ло просто смотрит на больничные стены, слушает, как капает вода из крана в соседней палате, как его коллеги бегают с каталками туда-сюда и очень много спит. Полторы недели обращаются в странный одинаковый сон, пока в один из дней он не сталкивается с Донкихотом Дофламинго во внутреннем дворе, огороженном решетками. Он спокойно себе прогуливался по доступной территории, говорил с кем-то по телефону и болтал носком туфли в нетерпении, хотя, как и Ло, должен был уже откинуть коньки. При виде Ло он замирает, прощается с собеседником и бросает трубку, будто видит дикого зверя и готовится к его нападению. Но потом резко расслабляется и протягивает ему руку для пожатия — снова. — Мне сказали, что у вас отпуск, — Дофламинго сканирует взглядом, смотрит так, словно Ло какая-то драгоценная хрень из внешнего мира, которую здесь, в изоляции, не встретишь. Мед.персонал не умирал — если кто-то из пациентов интересовался судьбой своего лечащего врача, то принято было сообщать об отпуске, чтобы не угнетать и так жесткий лечебно-охранительный режим. Однажды так Ло сообщили об отпуске его родителей. — Ну, если это можно так назвать, — он пожимает руку слабо, его все еще мутит и клонит в сон. Донкихот выглядит здоровым, он опрятно одет в розовое хлопковое поло и светлые брюки и в целом не подаёт признаков ближайшей смерти, в отличие от самого Ло, который даже будучи здоровым больше походил на ходячего мертвеца. — У меня есть для вас предложение, доктор, — он машет рукой в сторону угрюмого кирпичного здания. Через четыре часа стемнеет, приходите выпить чего-нибудь, — он почему-то смеётся. — Вы же не на работе, а нам с братом смертельно, — акцентирует на этом слове внимание, — скучно. — Я не доктор, — Ло почему-то сопротивляется. Его холодные руки в карманах начинают теплеть. — У докторов светодиодная полоска с именем-отчеством на костюме. — Я знаю, — Дофламинго кивает. — Мы вас ждём. Ло пьёт антидепрессанты, которые ему прописал знакомый психотерапевт, поэтому до заката ему очень тяжело удержаться от того, чтобы не упасть лицом в подушку. Он играет в тетрис на своём древнем смартфоне, чтобы не уснуть, пытается отжиматься и не думать о том, сколько часов ему еще осталось. Кто-то сверху явно над ним смеётся — умер бы уже и умер, но как-будто что-то держит в полуживом состоянии и не даёт ни спокойно освободить палату, ни почувствовать хоть какое-то удовлетворение и спокойствие за прошедшие двадцать три года. Дофламинго и Росинанта перевели в двушку несколько дней назад, это Трафальгар узнаёт от своей коллеги, которая вместе с ним принимала пациентов с Северной ликвидации. В вечерние часы в больнице тихо, основной движ в реанимации, поэтому ему без труда удаётся проскользнуть в соседнее больничное крыло (благо, магнитная карта учреждения все еще действовала). В палату его затаскивает заспанный Росинант в нелепой пижаме и замыкает дверь изнутри (черт знает, как им удалось раздобыть ключ), а Ло начинает выворачивать от запахов нормальной более-менее домашней еды. Дофламинго смотрит футбол и уже что-то пьёт. Росинант виновато и с какой-то тревогой оглядывает гостя с головы до ног (как же задолбал этот изучающий взгляд!) и предлагает что-то из закусок. Ло с непривычки и на голодный желудок напивается сразу, и не в силах сопротивляться ест все, что в него запихивают (Донкихоты как-будто всерьёз озабочены вопросами его питания, но хоть понимают, что больничные «деликатесы» жрать невозможно). Дофламинго проявляет все признаки алкоголизма на первой стадии — он весел, не пьянеет и шутит шутки, от чего Ло расслабляется. Его спрашивают о какой-то ерунде вроде на каком он курсе и каким врачом хочет стать, и все это в настоящем времени, словно никто из присутствующих не собирается умирать в ближайшие сутки-двое. Ло не может винить ни Дофламинго, ни Росинанта в том, что он заболел (поскольку, если быть честным, вирус мог передаться не от них, да и никто не просил плевать на меры предосторожности), но чувствует, что Росинант дергается и смотрит щенячьими глазками каждый раз, когда диалог плавно перетекает к нему. Два абсолютно разных по характеру человека, которые называют себя братьями, каким-то чудесным образом раздобыли полноценный ужин на троих, запрещённый в больнице спирт и сигареты, которые Росинант не выпускал изо рта. Они пьют что-то крепкое (Ло никогда не был знатоком алкогольных напитков), смотрят телевизор, переключая вечерние новости на что-нибудь другое, смеются над чем-то очевидно грустным. Весь вечер Трафальгар Ло улыбается так тяжело, словно забыл, каково это, играет с мужчинами в карты и еще какую-то лабуду вроде экивоки, пытается не выблевать рис с мясом и слушает рассказы о жизни в старом мире, пока не отрубается на подушке, которую все это время Росинант держал у себя на коленях.