Иммунизированный

Тихо притаившись под дверью, лёжа на животе, Ло слушает диалог отрывками: — Вообще-то, он стал больше есть, ты заметил? — Добавлять майонез в доставку еды — это не значит есть больше. Ты сам-то в это веришь? — Если не уедем сейчас — он опять сбежит в свой госпиталь. У нас нет времени, — слышно, как Дофламинго медленно, с долей усталости, садится на скрипящий диван. — Он сказал, что поехал к сестре. — Да мне все равно! — старший Донкихот повышает голос. — Не кричи, — ноги Росинанта перемещаются к дивану, который тут же скрипит. Донкихоты переходят на шёпот, слышимость — нулевая. Ло поднимается на ноги и идёт в свою комнату и дальше притворяться спящим. Он добился того, чтобы у него отняли доступ в интернет. Одной прекрасной ночью (Донкихоты теперь просыпались рано) Трафальгар всё-таки вызвал машину к бывшей автобусной остановке, уже удобно разместился на переднем сидении, приготовившись дремать (дорога должна была занять около получаса), но назвать водителю точный адрес не успел — его грубо вытряхнули из машины, швырнули так, что он, запутавшись в своих длинных ногах, больно упал на спину и больше не смог встать. Сначала думал, что сломал позвоночник и разревелся от резко распространившейся боли, потом, ебнув подоспевшего Росинанта со всей силы ногой, всё же убедился, что ходить будет, с истерики попытался резко сесть, потерпел в этом поражение и терпел-терпел-терпел на себе изучающие шокированные взгляды. Грёбаное унижение и позор. Дофламинго, не включая свет, заходит в его комнату, садится на край кровати, скинув на рядом стоящий стул из икеи «Внутренние болезни. Том первый», трогает горячий лоб — Ло температурил несколько дней после неловкого происшествия, жаловался на межреберную невралгию и снова отказывался от еды. Руки со странными пальцами, очень длинными и какими-то фигурными, будто срисованными с древнегреческой скульптуры, острыми и тёплыми, теперь спускаются ниже, к подбородку, смыкаются на шее. Почувствовав, как Ло сглотнул, Дофламинго спрашивает: — Твои родители умерли, когда тебе было четырнадцать? Не открывая глаз, Ло отвечает — ничего его шею уже не передавливает, а какое-то чувство спазма всё ещё преследует: — Одиннадцать. Мы с Лами жили до моего совершеннолетия в интернате, а потом я пошёл работать и уговорил своего препода удочерить сестру. Мне опекунство не дали, так как работал я неофициально. Вместо привычных слов сожаления Доффи аккуратно, совсем не так, как в прошлый раз, берёт Ло за плечи и то ли обнимает со спины, то ли извиняется. — Понятно, ты застрял в возрасте одиннадцатилетки и всё никак не можешь вырасти, — чёрные волосы на загривке неприятно щекочет из-за смеха. — Ха-ха, очень смешно. Усыновишь меня? — Нет, — старший Донкихот весело хмыкает. — Предложи Росинанту, он согласится. Неловкий момент с объятием длится слишком долго — Ло старается не дышать, ему кажется, что пошевелись он хоть немного, Дофламинго уйдёт — и всё, он опять останется наедине со своей бессонницей. — Ты не спишь, потому что отпускают антидепрессанты? — словно прочитав его мысли, мужчина садится напротив и серьёзно смотрит в глаза. Ло чувствует, что он никуда уходить не собирается, пока не скажет что-то важное, или опять тупо не пошутит, да так, что парень и вправду уснуть больше не сможет. — Скорее всего, — Ло подпирает подбородок подушкой и нагло смотрит в ответ — кто кого переглядит. — Раньше всегда спать хотелось, а сейчас думаю о всяком, после чего не то, что спать, жить не хочется. Да и Росинант храпит так, что уши закладывает, — Ло смеется, но ответной реакции не получает. Дофламинго продолжает играть в гляделки, не особо реагируя на неудачные шутки. — Если твой брат меня усыновит, вы расскажете, что происходит? За окном завывает собака, так же, как и каждый вторник, проезжает патрульная машина, по-больному, несколькими буквами мигает режущим глаз синим вывеска пивного магазина, закрытого, может быть, год назад, но в сравнении с тем, что Ло ощущал в первую ночь здесь, изменилось очень многое — по крайней мере, теперь ему было уже не плевать и хотелось жить так сильно… Желание жить тогда, когда всё умерло, оказывается, причиняет невыносимую боль. Как связаться с тем самым хвалёным фармацевтом? Дофламинго прерывает гляделки, подходит сзади и обнимает, теперь уже по-настоящему, так сильно, что межрёберная невралгия снова даёт о себе знать. Есть что-то у братьев общее в прикосновениях — например, желание сломать рёбра или выдавить кишки. — Насколько ты помнишь, мы не местные, — откуда-то сверху слышится смешок. — Всё это путешествие несколько затянулось. Ты бы хотел скататься до Мариджоа? — вопрос опять произносится в волосы. — Последний месяц мы, честно, думали, что дорогу ты не переживёшь. И вот опять — температуришь. Это, конечно, было бы прекрасно, но любая мысль о том, чтобы покинуть эту квартиру, не вызывала никаких эмоций, кроме ужаса — Ло привык, что все его проблемы, вся его жизнь были заключены строго в стенах госпиталя, и, казалось бы, проблемы всего остального мира никак не могли его достать. Теперь же оказалось, что территория госпиталя — всего лишь маленькая часть этого мира, а все те проблемы, которые когда-то волновали — вообще сущие пустяки по сравнению с тем, сколько всякого говна ещё предстоит. Нужно было думать о том, чтобы искать работу. Лами успела снять деньги с карточки, но надолго ли их хватит с такими ценами на продукты? Неизвестно, сколько придётся заплатить за электричество зимой… Даже если Донкихоты ничего не говорят, оставаться в должниках Ло не привык — это тоже было проблемой, причем больше моральной, чем финансовой. Вылазка к сестре вообще с треском провалилась — неизвестно, что с ней, как быть дальше и можно ли им всё-таки встречаться? Может быть, Ло был носителем новой формы вируса. Может быть, он всё ещё болен, просто из-за своего хвалёного иммунитета умирал медленнее, чем другие люди. Нужно было есть больше, чтобы не выглядеть действительно умирающим. Ещё неплохо было бы оформиться на другое имя и получить паспорт. — Я знаю, о чём ты думаешь, можешь не отвечать. Но ты не один. Тебе не нужно решать всё это в одиночку, хорошо? Просто приходи в норму и перестань прокручивать в голове всё то, что ты и так не успеешь сделать. — Ты мне приказываешь, — Ло морщится. — С тобой по-другому никак. — Мне всё равно нихуя не понятно, — парень поджимает под себя ноги, так, чтобы было удобнее. В такой позе можно было бы и уснуть. — Вы странные. Боитесь, что я сдохну, ждёте чего-то, — от своих же слов становится невыносимо больно. — Нихуя не объясняете, смотрите так, словно оцениваете музейный образец. На тебя я вообще в обиде, — слышно, что репетировал. Дофламинго спихивает ногой мешающий «Спутник терапевта», усаживается удобнее, прижимает Ло к себе так, словно тот только что очнулся от комы. — Ты тоже хорош, — в голосе звучит наигранная обида. — Но я рад, что тебе не всё равно. Через какое-то время после непродолжительного молчания поступает приказ: — Просто расслабься и спи. И Ло засыпает.