*****
Майки и Лили обмениваются взглядами, кивают головами и начинают шептать. – Джон, – шепчут они. – Джооооннн. Джон открывает глаза и садится прямо, как Дракула. – Что? На самом деле ты не можешь сказать, что Джон просыпается. Он спит, а затем не спит, там нет типа никакого промежутка между. А еще ты можешь разбудить его, тихо прошептав его имя из самого дальнего конца комнаты. Одна из тех вещей, почему он чрезвычайно особенный, жуткий белый чувак. – Угадай, какой сегодня день? – говорит Лили. – Твой любимый день! – говорит Майки. – Сегодня день личной гигиены! – говорит Лили, и Майки делает джазовые ручки, потому что у него сейчас какой-то особый музыкально-театральный момент. Лили щипает его. – Это не. Мой любимый день, – говорит Джон и делает Берт-фейс. Типа Берт и Эрни? Именно то лицо. Майки думает, что оно очаровательно, потому что Майки просто сходит с ума, когда дело доходит до парней. Если бы бабушка Лили знала, с какими стремными гомосексуалистами живет ее внучка, она бы выпала из инвалидного кресла. – Нет, твой любимый день – никогда-не-снимать-одежду-потому-что-я-слишком-параноидальный-чтобы-оказаться-раздетым день, – говорит Лили. Сходство с Бертом усиливается. У чувака есть пара очень сердитых бровей, но Лили плевать, она не боится Джона или его бровей. – Ты можешь пойти по своим делам сегодня, а потом забрать нас после школы! – говорит Майки. – Это идеально, потому что мне, например, нужно остаться после школы и поговорить с учителем математики, так что все в полнейшем порядке, если ты придешь позже. – Нехарактерное поведение, – говорит Джон. – Что? – говорит Лили. – Как правило, день обмена игл и день п-п-п-персональной гигиены объявляются, когда мы находимся в двух кварталах от пункта обмена или МХО. Временной п-п-период не определяется досрочно. К тому же. Я принимал ванну. Недавно. Вы пытаетесь. Избавиться от меня? Он обращает к ней грустное лицо. Она чувствует, как Майки вот-вот сдаст позиции. Она снова щипает его и обращает к Джону свое грустное лицо, потому что она не будет заманипулирована им и его большими глупыми глазами принцессы, похожими на прозрачные лазурные лужицы. Кроме того, когда он говорит, что недавно принимал ванну, он имеет в виду пять дней назад, и это отвратительное поведение, которое нельзя поощрять. – Джон, мы не пытаемся избавиться от тебя, мы беспокоимся о тебе. Ты очень странно вел себя прошлой ночью, мы просто хотим убедиться, что ты хорошо заботишься о себе. Он весь напрягся. – П-п-простите, – говорит он. Затем: – Я пойду в МХО. В 15:15. Затем я пойду в п-п-п-пекарню. Буду пить кофе в течение 15-ти минут. Затем заберу вас из школы. Это даст вам один час и д-д-д-десять минут, чтобы сделать любую с-с-секретную ш-ш-штуку, которую в-в-вы хотите сделать, – он смотрит на них, его голова дергается. – Если вы затеете какую-нибудь невъебенную глупость, я буду драть ваши жопы так сильно, что забью гол. Затем он встает и вылезает через окно, как будто у него куча важных дел, и он больше не хочет тратить на них двоих свое бесценное время. Что ж, это нормально. Он может быть таким. Лили плевать. – Ну, – говорит Лили. – Кажется, все прошло довольно неплохо? – Э, нет? – говорит Майки. – Я же говорил, мы должны были сказать, что сегодня день смены обуви. – Боже мой, мы пытаемся отвлечь его, а не вызвать у него паническую атаку, – говорит Лили. Никто не любит день смены обуви. Джон совсем, совсем не в порядке. Они тратят свои час и пятнадцать минут на библиотеку. Они садятся за компьютер, и Лили печатает: «металлическая рука капитан америка бой вашингтон» в YouTube. – Что?! – говорит Майки. – Ш-ш, – говорит библиотекарь. Лили говорит: – Просто смотри. На видео Джон срывает дверь автомобиля с петель, а потом стреляет из ракетной установки. – Какого хера?! – говорит Майки. Библиотекарь говорит: – Мне попросить вас уйти? – Нет, мэм, – говорит Лили. – Извиняюсь за своего брата. У него проблемы с самоконтролем, потому что его в детстве уронили на голову. Библиотекарь сужает глаза. Лили добавляет: – Он приемный. – Сучка, это тебя в детстве уронили на голову, а моя мама работает в банке, – говорит Майки. Их выгоняют. Они садятся на скамейку возле библиотеки. – Он сказал, что только один парень может остановить его, и он не будет проблемой, – говорит Лили. – Это, должно быть, Капитан Америка, да? Джон собирается типа закончить работу. Майки плачет, потому что он любит Джона, а Джон находится в списке самых разыскиваемых террористов ФБР, и ни один из них не знает, что делать. Но именно Лили должна сделать звонок. Потому что, конечно же, она тоже любит Джона и хочет, чтобы с ним все было в порядке. Но Майки, он младше ее и оказался в системе только в двенадцать лет, когда умерла его мама. Лили же крутится в системе с шести, когда ее бабушку пришлось поместить в дом престарелых. Она знает правило: никогда не привязываться, особенно к наркоманам. Вы можете хотеть только лучшего, вы можете любить кого-то всем сердцем, но вы не должны привязываться. Майки просто еще не выучил этот урок. – Мы должны кому-нибудь рассказать, – говорит она. – Мы не можем сдать Джона сраным копам, – говорит Майки. – Он попадет в тюрьму, он слишком сумасшедший для тюрьмы, они не будут следовать правилу «никаких прикосновений», кто-нибудь попытается дотронуться до него, и он прикончит всех в тюрьме, и его посадят на электрический стул. О мой бог, пошла ты к черту, стукачка. – Майки, ты испытываешь мое терпение, – говорит Лили. – Прекрати истерить, ты ведешь себя как ходячий стереотип. – Ты ведешь себя как сучка, – говорит Майки. Этот мальчик, чертыхается Лили, чем она это заслужила? – Послушай, идиот, я не говорю, что мы должны вызывать полицию, я думаю, мы должны поговорить с большим парнем. – Санта-Клаусом? – Капитаном Америка, болван. Слушай, это же идеально, он же должен быть весь такой хороший, верно? Типа он ведь суперхороший и переводит маленьких пожилых леди через дорогу и все такое? Так что, если мы пойдем к нему, и я такая «хэй, этот парень спас меня и моего младшего брата, он действительно милый, заботится о нас, водит в школу и прочее, хотя до этого мы были просто грустными и голодными сиротами, живущими на улице и готовыми каждую секунду замерзнуть до смерти. Но, кажется, у него есть психические заболевания, поэтому он сильно запутался, и мы думаем, что, возможно, однажды он пытался навредить вам, когда в очередной раз сильно запутался. Может, вы могли бы спасти нашего приемного папочку, которого мы правда очень-очень любим, чтобы нам не пришлось умереть с голоду, Капитан Америка, сэр?» Майки выглядит уже не таким безумным. – Ага, окей, но как нам поговорить с Капитаном Америка? Написать ему в Фэйсбуке или что? Твитнуть ему? – Ты не можешь твитнуть Капитану Америка, ему около сотни, старики не сидят в Твиттере. Ты что, думаешь, он все время снэпчатит? Уверена, у него даже нет нормального телефона, – говорит Лили. – Погоди, он реально старый. Думаешь, у него есть стационарный телефон? С номером в телефонной книге и прочим? Они смотрят друг на друга. – Типа под буквой А, как Америка? – говорит Майки. – Ты серьезно думаешь, что его фамилия – Америка? Он Роджерс. Например, Фрэнк Роджерс, что-то вроде того. Разве ты не должен был узнать сегодня об этом на уроке истории? – Я не обратил внимания, – говорит Майки. – Ты, прям, как безумная фанатка супергероев, как те чуваки, которые повсюду носятся за Мстителями. – О боже, Майки, ты такой невежественный, не удивительно, что тебя не берут на работу в МакДональдс, – говорит Лили. – У тебя с собой учебник по истории? У Майки он с собой. Они достают его, а потом находят маленький раздел в главе о Второй мировой, посвященный Капитану Америка. Стивен Грант Роджерс – говорится там, и еще есть фотография. Лили хмурится: – Он не кажется тебе знакомым? – Все черно-белые люди выглядят одинаково, – говорит Майки. – Он просто выглядит старым. Лили достает свой телефон и открывает фотографию парня Джона, которую они заставили отправить им, когда он в последний раз привел их в Старбакс, чтобы украсть немного вай-фая и позволить Лили накачать для него еще больше музыки (Лили видела по телевизору, как ученые, ухаживающие за брошенными орлятами, одеваются, как орлы и делают всякие орлиные штуки, чтобы орленок не запутался и не подумал, что это человек; так что она думает, что, возможно, должна была скачать ему что-то типа кантри-музыки или типа того, но она категорически против, так что Джон сейчас целиком поглощен «The Weeknd». Еще они с Майки показали ему «Hit the Quan», потому что думали, что это будет смешно, но он просто посмотрел его около 15 секунд с лицом-кирпичом и повторил танец, затем закатил глаза и сказал: «Это не. Сложно». Майки чуть не умер). Она редактирует фотографию, чтобы сделать снимок черно-белым. Потом кладет на учебник рядом с фотографией Капитана Америка. Они смотрят. – Вот дерьмо! – говорит Майки. – Стив. Стив – это на самом деле имя белого дедушки, о мой бог, здесь написано, что он родился в 1918 году. Он же типа старше самой Америки. – Ох, у меня нет слов, как хорошо, что Джон заставляет тебя ходить в школу, а то еще немного и ты станешь самым невежественным ребенком на земле, – говорит Лили. – Ладно, но это ведь имеет смысл? Он сказал, что стрелял в Стива, верно? И он переживал из-за этого, поэтому мы помогли ему выбрать цветы, и Джон написал ту открытку? Как думаешь, Джон, эм, следит за ним? – Подруга, если чокнутый робот-сталкер врывается в твою квартиру и фотографирует тебя, ты будешь улыбаться на камеру? – Фото может быть из интернета, – говорит Лили. – Мы могли сделать поиск по картинке, если бы из-за тебя нас не выгнали из библиотеки. Разве похоже, что у меня есть вай-фай на этой скамейке? Майки не выглядит впечатленным. – Ладно, тогда откуда взялась та кожаная куртка? – Что, по-твоему, чувак может грабить наркоторговцев, но не может подойти к стойке в Нордстроме и украсть одну несчастную куртку? – Или, может, они и правда встречаются, – говорит Майки. Лили закатывает глаза. – Это самая глупая вещь, которую я только слышала, я начинаю думать, что тебя на самом деле в детстве уронили на голову. Супергерои не могут просто встречаться с людьми, которые стреляли в них. – Бэтмен встречается с Женщиной-кошкой, – говорит Майки. – Значит, Бэтмен дебил, его тупую задницу стопроцентно ограбят. Ты не можешь просто взять и пригласить сексуальную преступницу в свою бэтпещеру и надеяться, что все твои вещи останутся на месте к утру. Женщина-кошка выйдет оттуда со всеми его ролексами. Мужчины такие тупые, и в любом случае Бэтмен даже не настоящий, – говорит Лили и чувствует себя немного лучше. – Джон сказал, что Стив идиот, – говорит Майки. – Может, он и правда туповат и не считает Джона совершенно безумным, и он не будет проблемой, потому что они часто собираются вместе, чтобы посмотреть кино. Лили не знает, что будет дальше с этим мальчиком, он похож на невинного ребенка, который вырос в лесу, и ничего не знает о жестоких реалиях человеческой природы или типа того; в конце концов его застрелят, и это будет чертовски грустно, а все остальные получат ценный урок о терпимости. – Майки, у чувака есть суперсила, если бы он был настолько туп, правительство посадило бы его в клетку и никогда не выпустило, он был бы опасен для общества, – говорит она и вздыхает. – Мы правда должны найти его, если бы мы только могли поговорить с ним... – Кого. Вам нужно найти. Они взвизгивают. Лили захлопывает учебник. Джон шевелит пальцами металлической руки. В другой руке у него стаканчик кофе. – Привет, – говорит он. – Я. Могу помочь. Я. Очень хорош в выслеживании. – Мы знаем, Джон, – говорит она. – Ты вроде как лучший в выслеживании. Но это что-то типа личного проекта? Он смотрит на нее самой жалостливой сучкой в мире. – Очень... – он задумывается, подбирая слово. – С-с-с-снисходительно. Если вам когда-нибудь понадобится выследить кого-то. На 600 километрах вражеской местности. Спросите, может быть, я, черт возьми, смогу помочь. Ни Лили, ни Майки не могут ничего сказать по данному поводу. – Эй, Джон, – говорит Майки. – Ты выглядишь, э-э, очень хорошо. Потому что – о да; он снова побрился, уже второй раз за неделю, и уложил волосы в этот маленький пучок, на его лице появился легкий румянец, как будто он на самом деле съел что-нибудь в той русской пекарне, которая ему так нравится, а не просто выпил миллион чашек кофе с четырьмя пакетами сахара, заодно приняв участие в странных молчаливых соревнованиях по «мерянью членами» с жуткими чуваками из мафии, которые зависают там. Что было бы здорово, потому что он всегда выигрывает соревнования по «мерянью членами», но если ему захочется увидеть других жестоких, сбрендивших людей, то он может просто встать рядом с буквально любой станцией метро Нью-Йорка и сделать это бесплатно, вместо того чтобы платить за пять чашек действительно ужасного кофе, так что решение съесть что-нибудь также делает это занятие менее расточительным. – Я бы не выгнал себя из постели, – говорит Джон и подмигивает. Лили пинает Майки, пока тот не успел опозориться. – Эй, вы уже закончили заниматься своими секретными делами, о которых мне нельзя знать? Нам нужно зайти в магазин. Сегодня у него действительно все хорошо. Лили просто улыбается ему, потому что, да кого она обманывает, она почти так же глупа, как и Майки, когда дело касается приемного папочки, и когда он такой милый, веселый и нормальный, как сейчас, она так радостно взволнована; и потом все становится только хуже, когда он начинает трястись и дергаться, или забывает, как говорить по-английски, или забывает их, и это реально страшное дерьмо, которое случалось пару раз. – У меня что-то на лице? – говорит Джон. – Красота, – говорит Майки. Джон секунду тупо смотрит на него, затем смеется своим громким хриплым смехом, похожим на собачий лай. Этот звук ужасен. Лили любит его. – Блядский Иисусе, дети, – говорит он, качая головой. – Хватит нести чушь. Если бы я сказал такое какому-нибудь парню, когда был ребенком, то получил бы по морде. – Кстати, а где ты вырос? – говорит Лили. – В смысле, где именно в городе. Потому что, очевидно, что чувак родился в Нью-Йорке, и он, скорее всего, зарезал бы тебя или еще что, если бы ты начал утверждать обратное. – Бруклин, вниз по Винегар-Хилл. Раньше это был жестокий район. Господи, я выбил столько зубов, пока рос, что мог бы сделать ожерелье. Лили может в это поверить. – Давайте, пошевеливайтесь, чоп – вашу мать – чоп. Я не знаю, что случилось с дисциплиной в этом подразделении, я не справляюсь со своей гребаной работой. Они идут в продуктовый магазин. Джон пообещал, что они смогут остаться на новом месте намного дольше, чем обычно, что он «справился с ситуацией». Прошлым вечером он допоздна занимался каким-то странным дерьмом, ползая по соседнему зданию с проводами и другими штуками, но теперь у них есть электричество, хотя им и разрешено подключать только одну вещь за раз. Так что Джон берет маленькую электроплиту и кастрюлю, пачку овсянки и пачку риса, немного сахара и банку кофе и затем направляется в овощной отдел, а Майки и Лили бегают вокруг и хватают лапшу быстрого приготовления, макароны с сыром и прочие вещи, которые они не ели целую вечность. И это прекрасно, потому что они тратили так много денег на еду на вынос, что Джон начинал выглядеть слегка напряженным каждый раз, когда отправлялся за деньгами. Лили почти уверена, что он ненавидит грабить людей и занимается этим дерьмом только потому, что он наркоман. Но сейчас у него было больше наркоты, чем даже он мог бы принять, так что если они смогут не тратить слишком много денег, то, возможно, Джон сможет просто расслабиться и не стрелять ни в кого некоторое время. Вечером Джон готовит им лапшу быстрого приготовления с нарезанной капустой, яйцами и прочим, так что есть вероятность, что она намного полезнее, чем обычно. Он оставляет капусту и яйца просто, эм, на полу, потому что у них нет холодильника, но он говорит: – Они не испортятся. Он ест лапшу двумя палочками от китайской еды на вынос: они всегда дают ему слишком много палочек, потому что Джон всегда заказывает две коробки белого риса для себя и ест его просто так. Он также приготовил себе пустую лапшу и варил ее так долго, что она стала чересчур мягкой и мерзкой. Его желудок так же испорчен, как и все остальное: Лили сотню раз видела, как он пытался молча блевать в переулках. – Я сегодня р-р-разговаривал с тетей Хуан, – говорит он. Тетя Хуан – пожилая леди, которой что-то около миллиона лет, она управляет дерьмовым магазином «все за доллар» в паре кварталов отсюда, куда они постоянно заходят за дешевой зубной пастой. Она любит Джона, потому что он всегда флиртует с ней на китайском и говорит, как молодо она выглядит и все такое. Если по-настоящему горячий чувак флиртует с Джоном, он просто пристально смотрит на него, пока тот не убегает в слезах, но стоит Джону оказаться в комнате с какой-нибудь пожилой леди, и он становится весь такой кавалер с шампанским, галантным с ног до головы и прочее дерьмо. – Она говорит, – говорит он, – что может п-п-п-платить мне. За помощь в магазине. Она говорит. Неполный рабочий день. Неофициально. – О мой бог, приемный папочка! – говорит Майки. – Ты решил вести честный образ жизни? Прям, по-настоящему? Погоди, это значит, что мы можем переехать в настоящую квартиру? Голова Джона дергается, и он тихо смеется. – Я не. Я не буду зарабатывать много денег, малыш. Грабить наркоторговцев прибыльнее, чем перемещать к-к-коробки в долларовом магазине. Иногда мне придется п-п-п-пополнять наши доходы другим путем. – Нет, не надо, – быстро говорит Лили. – Я могу снова начать работать в МакДональдсе, мне не сложно... – Черта с два ты будешь работать в МакДональдсе, – говорит Джон, и внезапно он весь здесь, взбешенный и сосредоточенный, никаких запинок, никакого заикания. – Черта с два я позволю гребаному ребенку делать мою работу, потому что я кусок дерьма, гребаный психопат, который не может удержаться на чертовой работе. Ты идешь в школу, Лили, и продолжаешь получать свои чертовы оценки, и ты поступишь в гребаный университет, даже если мне придется застрелить блядского декана, да поможет мне Господь, черт подери. На секунду все замолкают. – Ты не кусок дерьма, Джон, – говорит Майки. Его голос тихий и дрожащий. – Ты – нет. Мой настоящий папа... – он с трудом сглатывает. – Мой настоящий папа провел в тюрьме всю мою жизнь. Он получил три срока за продажу травки, когда мне было два года. Он даже не знает, как я выгляжу. Моя мама заботилась обо мне, и теперь она мертва. Ты – все, что у меня есть. Лили говорит: – Мой папа наркоман. Мама тоже. Они старались, знаешь? Типа они иногда приходили с подарками, когда я была маленькой, и я каждый раз думала вау, в этот раз они по-настоящему возвращаются домой. Я так злилась на бабушку за то, что она сказала им уехать. Она была единственным человеком, которому было на самом деле не наплевать на меня, и теперь у нее Альцгеймер. Им пришлось поместить ее в дом престарелых. Вы, ребята, все, что у меня есть. Джон сглатывает. Его голова дергается. Он говорит: – Мой отец. Он был. Он был пьяницей. Б-б-б-бил меня и моих сестер. В детстве я не мог продержаться на гребаной работе дольше пары месяцев. Злился... Злился на маму за то, что она еврейка, за ее манеру говорить и все остальное, за то, что он, блядь, женился на ней, зная, кто она такая. Он часто напивался и называл меня мелким гребаным ж-ж-ж-ж-жидом. Потом я вырос и съехал от них, а он бросает пить. Устраивается на работу. Покупает семейную, блядь, машину. Как будто он никогда не ломал мне руку, с-с-с-сбросив с лестницы. Как будто ничего не было, – он делает глубокий вдох и смотрит на пол. – П-п-п-простите. Лили думает, что все они переломанные. – Джон, – говорит она. – У тебя есть сестры? Они все еще живут в Бруклине? Ты можешь, эм, навестить их или типа того? Мысль о том, что у Джона есть семья, которую можно навестить, уже приводит ее в восторг. Он слегка улыбается: – Наверное, я могу. Думаю, они все сейчас в Грин-Вуде. – О мой бог, – говорит Майки. – Все они? – говорит Лили. – Что... что случилось? Джон откидывается на одеяло и тянется за рюкзаком. Его рука довольно сильно дрожит, когда он вытаскивает необходимое. На пакете с его новыми наркотиками стоит печать с двумя пистолетами. Стрелки. – Время, дорогая, – говорит он. – Время случилось.*****
Существо ложится на свое одеяло. Лечь на одеяло в 23:00 – это часть нововведенных инструкций по поддержанию физического здоровья. Существо внедрило новые инструкции в качестве тактического реагирования на информацию, приобретенную из большого зеркала в ванной комнате Стивенагрантароджерса и выражения ужаса на лице Стивенагрантароджерса, когда тот увидел его тело, которое выглядело, как будто оно только что выбралось из гребаного лагеря, срань господня, где-то на волоске от того, чтобы стать гребаным привидением. Инструкции по поддержанию физического здоровья заключаются в следующем: 1. Тело должно быть обеспечено не менее чем 800 калориями легко усваиваемых углеводов из расчета на 12 часов легкой активности. Руководящие принципы по боевым пайкам будут введены после дальнейшего рассмотрения. 2. Тело должно быть обеспечено не менее чем одним литром питьевой воды из расчета на 12 часов легкой активности. 3. Тело должно быть размещено в безопасное место, пригодное для сна, не менее чем на 5 часов в сутки. 4. Физическая форма тела должна поддерживаться путем ежедневного соблюдения режима упражнений, разработанного советскими кураторами для миссий продолжительностью более двух дней. 5. Существо не должно преднамеренно наносить ущерб телу, используя методы, включающие, но не ограничивающиеся представленными: рассечение тела ножами, поджигание тела зажигалками, попытки отделить левую руку от тела, введение в тело летальных доз героина, введение воздуха в вены тела, спрыгивание с Бруклинского моста или иных достопримечательностей, обливание тела бензином и последующее его поджигание или выстрелы в тело сквозь его поехавший дерьмовый мозг. Предварительные результаты после нововведения мандатов по поддержанию физического здоровья: положительные. Оно принимает наркотики. Оно чувствует... Ничего особенного. К черту это чертово тело с его чертовым штыком, как много наркоты нужно этому телу, черт подери? Оно слушает музыку в течение 15 минут. Наркотики стали ощущаться, как кофе без кофеина, говорит певец. Так точно, черт побери. Оно выключает музыку. Оно закрывает глаза. Сон проблематичен. Тело напряжено. Мозг демонстрирует аномальные уровни активности. Мозг постоянно воспроизводит образ Роджерса Стивена Гранта. Может быть, потому, что ты не дрочил уже семьдесят лет.*****
Так точно. Чертовы Дети спят. Существо берет одеяло и выходит в коридор. Ему нужно немного чертовой приватности. Оно ложится на одеяло, достает телефон и смотрит на фотографию Стива. Привет, дорогой. Он расстегивает ремень. Делает глубокий вдох. Ты справишься, чемпион. Данное поведение противоречит протоколу. Кто, блядь, узнает? Приступить к заданию. Думай о Роджерсе Стивене Гранте. Стиве. Стиве. Думай о Стиве. Подумай о том, как Стив трахает тебя. Он хватает тебя за волосы, прижимает к стене, и если ты будешь сопротивляться, он сломает тебе еще больше зубов... Отмена миссии. Быть трахнутым – чрезвычайно негативно. Возобновить миссию. Стив лежит на кровати, ты целуешь линию его позвоночника, толкаешься в него, и твой куратор говорит: заставь ее кричать, солдат, и отмена отмена отмена... Трахать кого-то другого – чрезвычайно, чрезвычайно негативно, нет ничего более негативного, никогда никогда никогда снова, и твой член стал твердым, когда ты убил Сару Рут Голдберг, тебе понравилось видеть ее с вышибленными мозгами, и пожалуйста Господи пожалуйста Господи помилуй меня помоги помоги помоги Отмена миссии. Глубокий вдох. Думай о позитивных вещах. Поездка на метро. Течение воды. Чистый выстрел в глаз. Ужин с Чертовыми Детьми. Прогулки в парке. Тупак. Молочные клубничные коктейли. Белый китаец. Стив. Глубокий вдох. Ты в безопасности. Ты в безопасности. Дыши. Возобновить миссию. Стив позитивен. Думай о Стиве. Его руки. Позитивно. Его голос. Позитивно. Его глаза. Крайне позитивно. Его рот. Чрезвычайно позитивно. Его грудь. Экстремально позитивно, черт подери, я хотел засосать эти блядские сиськи еще со времен Западного фронта... Позитивно. Миссия продолжается. Он скользит рукой вниз по штанам и слегка обхватывает себя ладонью, просто чтобы понять ситуацию, и боже, он такой твердый, он не был таким твердым с тысяча девятьсот семьдесят, мать его, шестого, он даже не знал, что его член все еще способен на это после Камбоджи (не думай о Камбодже, не думай о Камбодже). Так что все в порядке, вперед, дрочи, думай о Стиве. Боже, Стиви, мой малыш, с его умелым блядским ртом, так сильно хочу этот рот на себе, дорогой, хотел этого с тех пор, как вообще узнал, что люди могут делать так друг с другом. Он облизывает ладонь, вытаскивает свой член и дрочит его сильно и жестко, прямо так, как ему нравится, и думает о Стиве, думает о его тощем маленьком теле, думает о его огромном, похожем на ебучий танк, теле со всеми этими плечами и сиськами. Да, хорошо, это работает, черт подери. Подумай о том, как ты будешь сосать эти сиськи, подумай о нем, стоящем на коленях. Он думает о краснеющем Стиве, о его рте, растянутом вокруг члена Баки, и кончает так быстро, что это даже позорно, вашу мать. Потом Бак просто лежит и смеется, потому что, господи, он стихийное бедствие, он ходячая мусорная свалка, он автомобильная катастрофа, он молотилка, завернутая в кожу мертвеца, и он чувствует себя лучше, чем когда-либо, с тех пор как они вырвали его душу из этого куска мусора, из этого покореженного тела семьдесят гребаных лет назад.*****
Стив не может уснуть. Он получил четкий и ясный приказ от Сэма (иногда он почти уверен, что Сэм на самом деле его командир, и все вокруг просто вежливо притворяются, что это не так, ради субординации) и исполняет его. Прими горячий душ, надень пижаму, выпей горячего молока, ложись в кровать, смотри в потолок. Сэм не сказал, что ему делать в конце. Стив импровизирует. Иногда Сэм сильно напоминает ему Пегги. Что странно, думает он: это должно быть странным. Господи, Пэг. Факт, который, став достоянием общественности, спровоцировал бы обмен нескольких миллионов долларов в тотализаторах с высокими ставками: технически Стив все еще девственник. Но. Когда он дрочит, то думает о Баки. Вот, вот оно, он может это признать. Он чертов стопроцентный квир. Теперь доволен, Сэм? Но. После освобождения города в Париже шел дождь. Возможно, звучит немного романтично. Но нет. Когда идет дождь, город, по которому прошлась война, покрывается всеми видами грязи. Он изобретает новые виды грязи, о которых раньше даже не догадывался. Он удивляет сам себя. Он должен был пригласить Пэгги на танцы. Конечно же, он этого не сделал. Может, ему стоило настаивать сильнее. Но ни один из них не был так уж сильно взволнован подобной идеей, со всей этой грязью и прочим. И город только-только был освобожден. И они оба все еще были живы. Стив вращался вокруг Баки с тех пор, как ему исполнилось семь. Бак был так глубоко в нем, застрял под ногтями, прочно засел под кожу. Он научился хотеть из-за него, выяснил, как прикасаться к себе, представляя эти сладкие ямочки у самого основания спины Баки, маленькие белые растяжки на верхней части мышц его икр. Думать о нем – слишком большая привычка, чтобы даже задуматься о том, чтобы прекратить: это все равно, что пытаться дрочить член какого-то другого парня. Но. Она уложила его на кровать и забралась сверху, чтобы поцеловать, ее маленькие коленки были по обе стороны от его бедер. Она пахла и была на вкус, как все хорошее в мире после месяцев крови и смерти, а Баки иногда вел себя так, будто едва мог смотреть на него. Она была тяжелой, и, господи, это делало что-то с ним, тяжесть ее тела, его руки слишком сильно впивались в плоть ее бедер, его собственные бедра невольно дернулись навстречу. – Пэг, – сказал он. – Я израсходовал свой запас презервативов на ствол винтовки. Она сказала: – Это какой-то эвфемизм? – Нет, в смысле, я правда использовал их для винтовки, чтобы спасти от воды... – Я знаю, Стив. Я просто дразнила тебя, – она присела на корточки. – Что ж! Это несколько осложняет положение вещей, не так ли? – Не обязательно, – сказал он и покраснел. Она улыбнулась ему: – Что именно вы планируете, капитан Роджерс? – Секретная информация, – сказал он. – Ты можешь, э-э, слезть с меня? Именно Бак рассказал ему об этом. Нет, не делай такое лицо, Роджерс, они сходят с ума от этого, клянусь. Если ты все сделаешь правильно, она будет кричать, как блядская кошка. Она легла на кровать. Он потянулся к ее бедру, чтобы стянуть чулок. Он тянется вниз, чтобы коснуться себя. Бак сказал, что они сходят с ума от этого, а не ты сойдешь с ума. Но, господи, это было нечто: его лицо там, его рот, ее запах и вкус, то, как дрожали ее бедра. Он думает об этом. Он думает о ее голосе, ее словах: – О боже, О боже, да, именно так, Стив. Он думает о том, как она дернула его за волосы и сказала: – Остановись, я еще не хочу заканчивать. Я хочу увидеть тебя. Он думает о том, как она расстегнула его брюки и улыбнулась, будто получила подарок. Он думает о том, что она развернула его, словно подарок, и посмотрела на него так... боже, он не знал, что женщина может так смотреть на мужчину. – У тебя есть хоть малейшее представление о том, насколько ты прекрасен? – сказал она, и он покраснел, сказав, что это всего лишь сыворотка, и она уверенно покачала головой. – Это ты, – сказал она. – Ты настоящее чудо. Он думает о том, как она направила его пальцы в нужное место (нет, дорогой, чуть выше), и он сделал то же самое для нее (эм, может быть, немного сильнее, я.... да-да, вот так, ох, воу), и они довели друг друга до оргазма, а потом просто сидели и ухмылялись, как будто только что сделали нечто захватывающее, как будто они только что возглавили армию освобождения, они гордились собой не меньше, чем улицы Парижа изобретением пяти новых видов грязи. Он думает обо всем этом. Затем его мысли как всегда уплывают. Если ему так понравилось делать это для Пегги, понравилось бы ему сделать то же самое для Баки? Он смотрел несколько порно-роликов: только с девушками и только с двумя парнями. Он знает, как выглядит парень с другим парнем, когда делает подобное. Он пытается представить, как бы выглядел он, если бы решился на такое. На коленях, возможно. Бак мог присесть на край кровати, а Стив – поцеловать внутреннюю часть его бедер, как он делал с Пэг. Он всегда был таким сильным, крепким парнем: в этих бедрах было что-то особенное. Больше нет. Боже, он такой худой сейчас. Не знать, в порядке ли он, все равно, что быть раздавленным насмерть. Ладно, ага, может, ему не стоит так много думать. Просто – Пэг. Ее запах, ее вкус, ее раздвинутые бедра, ее мягкие тяжелые груди, ее смех, ее прекрасные большие карие глаза. У Сэма большие карие глаза. Нет, нет, это неприемлемо. Сэм твой друг, он даже не квир, ты не можешь... Может, только чуть-чуть. Ладно, итак, Сэм. Боже. Ладно. Его руки. У него очень красивые руки, вот и все, большие и нежные, и у него есть такая манера смотреть на Стива, как будто он по-настоящему слушает его, а не строчит воображаемые твиты о том, что он только что разговаривал с Капитаном Америка. Он рассказывает самые нелепые в мире шутки, и его объятия действительно хороши, такие крепкие и теплые, и ты знаешь, что в постели он все еще будет дарить тебе все это тепло, что он обхватит тебя своей большой рукой и улыбнется так ярко, что ты сможешь увидеть (боже) щербинку между его зубов. Он будет так хорош с Баки, когда они встретятся, так нежен и терпелив, и это неприемлемо, это определено неприемлемо, думать так о своих лучших друзьях, это не то, что ты должен делать, и о боже, о нет, Бак... Стив встает и снова принимает душ. Затем он идет рисовать. На этот раз он намного лучше представляет себе, что именно хочет нарисовать. На самом деле это была идея Баки, кое-что из того, что он сказал Стиву на днях. В последнее время Стив просматривал много комиксов: иллюстрации прекрасны, намного лучше того, к чему он привык, вся эта великолепная детализация и идеальные линии, динамичные сцены, пылающие энергией. Он пытается сделать нечто подобное. Он рисует Сэма с крыльями, взмывающего вверх на фоне блочных серых небоскребов. Сэм, в своем красном костюме Сокола, самая яркая деталь картины. Он улыбается, смеется, охваченный чистой радостью полета. В правой руке он держит пылающий меч. Святой Архангел Михаил, пишет он в нижней части холста. Покровитель десантников. Затем он забирается обратно в постель и вырубается.