*****
Новая миссия Стива – заставить Баки поесть. Он возлагает ее на себя примерно после двух семейных ужинов. В первый вечер, когда дети приходят вместе с ним домой, он просто заказывает несколько сэндвичей, потому что чувствует себя изнуренным и оглушенным, а сэндвичи кажутся отличной пищей для подобного состояния. Он получает один из тех празднично украшенных подносов с пятью разными вкусами на выбор, чтобы никто не остался голодным, если они вдруг окажутся одними из тех детей 21-го века, которые не едят продукты на букву Б или что-то в этом духе. Что в итоге совсем не оказывается проблемой: помимо очень громко выраженной нелюбви Майки к лососю, дети, похоже, едят вообще что угодно и даже оказываются крайне вежливыми и благодарят его за ужин. Привычки бедных детей, думает он: даже ругаясь, как сапожники, они знают, как быть благодарными, когда кто-то покупает им еду. Он замечает, что Бак смотрит на еду так, словно боится, что она взорвется, и придвигает свой стул поближе. – Эй, Бак, – говорит он. – Я знаю, что после слов Майки, кажется, будто это самая ужасная вещь на свете, но ты всегда радовался, когда твоя мама приносила домой немного лосося. – Плавленый сыр, – говорит Баки. – Молочные продукты. Проблематичны. – Ох, – говорит Стив. – Значит в итоге от того молочного коктейля тебе стало плохо? – Да, – говорит Бак и слегка усмехается. – Оно того стоило. Он заканчивает тем, что берет себе веганский сэндвич, разбирает его и выскребает то, что на взгляд Стива, похоже на случайный набор ингредиентов (лук, песто, отдельные семечки из хлеба), затем медленно ест его крошка за крошкой, обсуждая с детьми прошедший день. К этому времени дети доедают по второму сэндвичу, а Стив расправляется с пятым. Лишь многим позже, он осознает, что это была единственная еда Баки за весь день, но к тому времени тот уже давно исчез за окном. На следующий день Стив решает приготовить мясной рулет, картофельное пюре и шпинат со сливками, потому что ему нравится делать что-то своими руками, когда он волнуется, и хотя он не бог весть какой шеф-повар, он вполне способен следовать простым, расписанным по пунктам инструкциям. Около шести вечера дети поднимаются наверх, здороваются с ним с расстояния в несколько футов, а затем, крадучись, проскальзывают в гостиную смотреть телевизор. Они немного робеют в его присутствии: он не определился, что чувствует по этому поводу – досаду или облегчение. Через пару минут в дверях появляется Сэм с шестью бутылками пафосного рутбира (зацени, насколько я, черт возьми, дружелюбен к детям!) и домашними мамиными булочками на ужин. Он с детьми играет в Уно в гостиной, пока Стив заканчивает ужин на кухне. Судя по улюлюканью и насмешкам детей, Сэм выигрывает. Баки появляется ровно в 18:35, Стив знает время с точностью до минуты, потому что Майки издает вопль, напоминающий сирену воздушной тревоги, когда тот залезает в окно. Через минуту Бак прокрадывается на кухню и притирается к боку Стива. – Привет. – Привет, – говорит Стив, сопротивляясь внезапному дикому желанию повернуть голову и поцеловать его вместо приветствия. – Взорвал какие-нибудь базы Гидры ради меня сегодня? – Нет. Но я п-п-передвинул около двадцати ящиков с колой. Если буду продолжать в том же духе, моя единственная рука будет выглядеть просто отлично через пару недель. – О, – говорит Стив, пытаясь придать лицу какое-то более осмысленное выражение, чем бурная душераздирающая радость. – Ходил на работу сегодня? Это здорово, Бак. – Э, ага, – говорит Бак. – Они говорят, что для нас, психически неполноценных лиц, полезно иметь какую-нибудь работу. Подметать подсобки и тому подобное. Заставляет нас чувствовать себя значимыми. – Ну, – говорит Стив, – помни, что ты разговариваешь с безработным парнем, который время от времени надевает огромную мишень и кидается на взрослых мужиков в плащах. Если я начну подметать подсобку, то, скорее всего, умудрюсь словить пулю до того, как закончу. Баки издает хриплый лающий смешок, затем обнюхивает шею Стива. – Ты сегодня очень хорошо пахнешь, дружище. Новое мыло? – Новый гель для душа. На него была скидка. На самом деле он изначально был слишком дорогим, но он может оправдать себя тем, что купил его за полцены. Бак снова смеется: – Конечно, черт подери. Ты не был бы собой, если б-бы купил что-нибудь по полной цене. Я даже не стану шутить о том, кто из нас еврей, – он обнимает Стива за талию и слегка прижимает к себе. Стив же просто пытается не развалиться на части, потому что, как мало оказывается им надо, чтобы вернуться в 1939-й. Хотя раньше Бак никогда не обнимал его так, тем более столь долго. Он бормочет: – Нормально, что я так? Трогаю тебя и все такое. Стив задумывается, как ответить, и спустя мгновение говорит: – Более чем нормально, Бак. Поверь, я никогда не буду против того, чтобы ты прикасался ко мне. – Хм, – говорит Бак. Какое-то время они просто смотрят друг на друга, и Стива все устраивает. Его глаза наконец могут отдохнуть, а лицо Баки просто отличное место для этого. – Джон, что ты там делаешь, мы уже... О мой бог! – говорит Майки, и Стив с Баки отскакивают друг от друга. Лицо Стива горит так, что он почти чувствует боль от ожога. – О боже, мне так жаль, я ужасен, – говорит Майки и несется обратно в гостиную: – Лили! Они собирались поцеловаться, а я все испортил, я настоящее чудовище, теперь им понадобится еще восемьдесят лет, чтобы снова добраться до первой базы! Стив слышит, как Сэм хихикает в соседней комнате. Бак выглядит задумчивым. – Знаешь, кажется, дети действительно п-п-пошли в меня характером. – Конечно, черт побери, это точно не от меня, – говорит Стив. – Я лишь внес свой посильный вклад в прекрасную внешность. Эй, мясной рулет вызовет проблемы? – Ага, – говорит Бак. – Почти все мясо. Ты хочешь сказать, что я неказистый или что? – Я так и предполагал: можешь взять двойную порцию пюре. И я бы никогда не назвал тебя неказистым. Ты был бы просто нарасхват, если бы не эта штука, растущая у тебя на лице. – Не смей так г-г-г-говорить о моем носе, Роджерс, – говорит Баки, изо всех сил стараясь сохранить серьезное выражение лица. Старая шутка, только для них двоих, которая родилась из кривого, много раз переломанного носа маленького Стива, который по нелепому стечению обстоятельств оказался самой большой частью его тела. Люди, не знавшие их, каждый раз терялись, когда слышали, как костлявый маленький сопляк безжалостно насмехается над несуществующим дефектом лица высокого красивого парня, идущего рядом с ним, что в итоге только сильнее подстегивало их: чем сильнее шокированы были люди, тем язвительнее становился Стив, в то время как Бак изображал задетые чувства перед удивленной толпой, всякий раз скрывая за кашлем, прорывающиеся наружу смешки. – Это антисемитизм. Я солью все прессе, и ты н-никогда больше не сможешь найти работу в этом г-г-г-городе. – Разве кто-то сказал, что у тебя еврейский нос? – говорит Стив, перекрикивая шум толкушки, растирающей пять фунтов вареной картошки. – Этот твой ужасный, похожий на картошку шнобель достался тебе прямо от твоего ирландского папаши пьяницы. Хихиканье в исполнении Баки звучит даже хуже, чем у Сэма. – Знаешь, – говорит он, как только перестает смеяться, – за все то время, пока я был у Гидры, никто не сказал мне ни единого плохого с-слова о моем носе. Они были гораздо лучшего м-м-мнения о нем, чем ты, – по его лицу пару раз проходит судорога, он резко дергает головой вправо, а затем усмехается. Стив секунду колеблется, беспокоясь, что Бак может говорить серьезно или принять шутку слишком близко к сердцу. Но Баки усмехается ему и выглядит расслабленным, счастливым и готовым к новому раунду, а так как Стив никогда не умел ни в чем отказывать Баки, он выдает: – Наверное, потому, что у Красного Черепа его не было. Управляя нацисткой организацией, основанной безносым мегаломаньяком, вы примете любые носы, которые можно заполучить, даже такие уродливые. Бак снова хохочет, на этот раз звук его смеха заставляет смеяться и Стива тоже, пока они просто не наваливаются друг на друга, тыкая друг друга под ребра и хихикая. Стив все еще держит в руке толкушку. – О боже, – говорит Лили. Они оглядываются. Майки, Лили и Сэм стоят в дверях, уставившись на них. – Я не знала, что лицо Джона способно на такое. – Я никогда раньше не видел, чтобы Стив так смеялся, – говорит Сэм детям. – Чувак, это адски странно. Как будто его подменил его по-настоящему счастливый брат-близнец, Капитан Хохотун. – Я бы лучше сказал Капитан Ахахамерика, – говорит Баки. Стив стонет. – Что? – говорит Бак. – По-моему, отлично звучит. Стив указывает толкушкой на дверь. – Убирайся из моей кухни. Давай, сматывай удочки, Барнс, не могу тебя видеть. – Ты даже не можешь оценить настоящий к-к-к-классический юмор, – говорит Баки. Затем он прокрадывается в гостиную, потому что, похоже, теперь это единственный способ, которым он умеет передвигаться. Сэм все еще смотрит на него, но теперь он тоже улыбается. – Ты только что сказал ему сматывать удочки? – Ага, тебя это тоже касается, – говорит Стив, угрожающе размахивая толкушкой, пока остальные наконец не пускаются наутек. За ужином Сэм и дети с восторгом принимаются за мясной рулет, но Стив наблюдает за Баки, отмечая, что именно он ест и в каком количестве. Он положил себе в тарелку немного картофельного пюре и методично поглощает его с тем же отстраненным безразличием, как и овсянку с сэндвичами до этого. Стив берет одну из бутылок пафосного рутбира Сэма и протягивает ему. – Эй, ты уже пробовал его? – Нет, – говорит Бак и подцепляет крышку пальцем левой руки. – О, чертовски полезная штука, – говорит Сэм. – Ага, теперь ты знаешь, кого стоит пригласить на свою следующую в-в-в-вечеринку, – он делает глоток рутбира и закашливается. – Что это? – Рутбир, – говорит Стив. – Раньше тебе, э-э, очень нравился. Наверное, больше нет? В голосе Баки слегка прорезается русский акцент: – Нет, я просто... удивился. Почему-то я думал, что он будет на вкус как квас, – он делает еще один глоток. – Мне нравится. – Хорошо, – говорят Стив и Сэм одновременно. Майки и Лили с жаром шепчутся о чем-то на другом конце стола, не обращая никакого внимания на взрослых. Баки пьет еще рутбира и размазывает пюре по тарелке. Стив мысленно подсчитывает калории и подкладывает ему на тарелку булочку. – Вот. Очень вкусно. Мама Сэма испекла. Баки не выглядит впечатленным, но отрывает небольшой кусочек хлеба пальцами и отправляет в рот. – Ты не т-такой хитроумный, как думаешь, чемпион, – он отрывает еще кусочек от булочки, потом хмуро смотрит не нее, словно пытается понять, что это перед ним. – Н-неплохо. – Слушай, если ты хочешь чего-то более хитроумного, то ты выбрал не того обряженного в костюм борца с преступностью, – говорит Стив. Затем он говорит: – Да ладно тебе, Бак. Одна булочка и бутылка рутбира, остановимся на этом для начала, хорошо? – Для начала, – повторяет Бак и слегка улыбается уголком рта. Стив хочет провести пальцем по этим губам. – Ага, для начала. Ты знаешь, сколько калорий ты потребляешь в день? Лицо Баки теряет всякое выражение: – Тело должно быть обеспечено не менее чем 800 калориями легко усваиваемых углеводов из расчета на 12 часов легкой активности. – 800? – говорит Стив, и в то же самое время Сэм говорит: – Тело? – Сэм откидывается на спинку стула. – Не хочешь остановиться на этом поподробнее? – Не лезь в мою голову, – говорит Бак. – Чувак, я недостаточно квалифицирован, чтобы лезть в твою голову, – говорит Сэм. – Честно говоря, тут, наверное, понадобится целая команда специалистов. Или может, даже уменьшающий луч. – 800 калорий, – снова говорит Стив. – Майки будет голодать на такой диете. – Пока не умер же, – говорит Баки. Стив хмурится: – Ты также доешь свое пюре. – Джон, – говорит Лили, и трое взрослых оборачиваются к ней. Она говорит: – Мы с Майки хотим, чтобы ты остался здесь на ночь сегодня. – У нас сепарационная тревога, – говорит Майки. – Никто из вас не настолько, блядь, хитроумен, как он думает, – говорит Баки. – И. Нет. Лили начинает что-то говорить. Баки прищуривает глаза: – Я выйду. Через. Окно. Майки говорит: – Тьфу, да пусть отказывает себе в близости, мне уже все равно. Лили говорит: – Ну почему с тобой так тяжело... – она останавливается на секунду, а затем очень медленно говорит: – ...Баки? – и усмехается. Честно говоря, она заставляет Стива немного нервничать. Бак слегка вздрагивает. Затем он говорит: – Я был убийцей Гидры. Семьдесят лет. Ты даже не знаешь, что такое тяжело. – Знаешь, не надо так драматизировать, все это о, взгляните на меня, я такой страшный, я всегда выпрыгиваю из окна, я слишком крут, чтобы пользоваться дверьми, как все нормальные люди, – говорит Лили. Баки говорит: – Двери, – он сглатывает. – Меня от них мутит. Стив хмурится: – Тебя мутит от дверей? Баки пристально смотрит на свой рутбир. – П-п-п-протокол. Проснуться. Инъекции. Зонд. Обмывка из шланга. Экипировка. Обувь и приказы. Оружие. Маска. Пройти за д-д-д-дверь для начала миссии. Конец миссии. Дверь, обувь, отчет по миссии. Проверка оружия. Обмывка из шланга. К-к-клизма. Ремонт. Зонд. Инъекции. К-к-кресло. Вернуться в криокамеру. – Вот дерьмо, – говорит Сэм. Дети выглядят потрясенными до глубины души. – Ох, – говорит Стив. – Конечно же, ты ненавидишь двери. И все эти проблемы с обувью. Имеет смысл. Баки смотрит на него. – Нет. Не правда. Гребаный псих. Стив берет еще одну булочку и начинает намазывать ее маслом. – Я всегда пропускаю последнюю ступеньку на лестнице. Помнишь, как ты проломил верхнюю ступеньку в том доме, где мы последний раз жили вместе, и я пару раз чуть не провалился в дыру, пока не привык и не начал перепрыгивать ее? Я продолжаю так делать и сейчас. То паршивое место признали непригодным для проживания шестьдесят лет назад, но я все равно продолжаю перепрыгивать через дыру в лестнице. – О, – говорит Сэм. – Так вот почему ты это делаешь. Я просто считал, что в твоей походке слишком много суперсолдатской прыти. – Ты когда-нибудь замечал, чтобы я делал так в конце пробежки? – говорит Стив и пару раз хлопает себя ладонью по груди. – Проверяю, не забыл ли я свои сигареты от астмы. Всякий раз, когда я начинаю тяжело дышать, какая-то часть меня ждет, что мои дыхательные пути внезапно закроются. И никто не бил током мне по мозгам, чтобы я так думал. – Я понял, Стив, – говорит Бак. – Иисусе. Стив разрывает булочку пополам. – Я все равно давно собирался снести стену на кухне. – Какого хера, – говорит Баки. – Теперь ты будешь громить свой дом, потому что я сумасшедший ублюдок, которому не нравятся двери? – Да, – настаивает Стив. – На кухне хорошее освещение, но по утрам в гостиной, как в гробнице, и теперь, когда я живу не один, вряд ли я буду часто обедать на кухне. Стоять рядом с холодильником, пялиться внутрь и ничего не есть. – И так будет лучше для рисования, – он протягивает половину булочки Баки. – Сделай мне одолжение и съешь ее, приятель. – Заноза в моей б-блядской заднице, Роджерс, – бормочет Бак. – О мой бог, – говорит Майки. – Ты прям как приемный папочка Джона. – Черт возьми, – говорит Баки. Сэм хохочет. После ужина Стив вынуждает Баки встать на весы в ванной. 84. Стив хмурится: – Как такое возможно? – Рука, – говорит Баки. – И. Кости. Титановые укрепления. Примерный вес 25 килограмм. – О, Бак, – говорит он. Баки не говорит ничего. Тем же вечером Стив заказывает в интернете коробку высококалорийных протеиновых коктейлей на основе сои. Их очень рекомендуют на форуме для веганов-культуристов. Затем он опускается на колени. – О, благая Святая Димфна, великая чудотворница во всякой скорби душевной и телесной, смиренно прошу твоего великого заступничества перед Иисусом через Марию, которая есть здоровье всех больных, в моей нынешней нужде об исцелении Джеймса Бьюкенена Барнса. Святая Димфна, непорочная мученица, покровительница страдающих нервными и психическими недугами, возлюбленное дитя Иисуса и Марии, помолись Им за меня и исполни мою просьбу. Он делает глубокий вдох. Pater noster, qui es in caelis, sanctificetur nomen tuum... Молитва о заступничестве. Отче наш. Аве Мария. Слава Отцу нашему. Молитва о заступничестве. Отче наш. Аве Мария. Слава Отцу нашему. Снова. Снова. Снова... Он засыпает на полу рядом с кроватью.*****
Хуан Фумэй не идиотка. Она знает, что другие так думают. Она знает, что из-за того, что ее английский не так хорош, люди думают, что у нее дыня вместо мозгов. Нетушки. Она умная женщина. Она приехала в Америку, открыла магазин и вырастила своих детей – и все сама, раз в неделю слушая голос мужа по телефону, пока он не умер. Она имела дело с пьяными клиентами, недобросовестной полицией и работниками, ворующими деньги из кассы. Она вырастила двух девочек в одном из худших районов Бронкса. Она видела, как застрелили человека, и он истек кровью на тротуаре возле долларового магазина. Она знает, от кого ждать неприятностей, лишь раз взглянув. Тот лаовай], которого она наняла? Он огромный источник ужасных неприятностей. Когда она впервые видит его, он приходит с девушкой, которая выглядит, как его дочь от какой-нибудь китаянки. Он выглядит так, будто обрюхатил множество девушек, пока не подсел на наркотики. Потому что он наркоман. Она может сказать это по его тощему телу и особенно по глазам. Они бегают из стороны в сторону, как будто ищут иглу. Хуан Фумэй разговаривает по телефону с дочерью, которая живет в Калифорнии, но продолжает наблюдать за ним, чтобы убедиться, что он ничего не украдет, потому что это именно то, что делают наркоманы. Они крадут вещи, спят в переулке возле долларового магазина и заставляют своих матерей плакать. Как старшая дочь Хуан Фумэй заставляет ее плакать, когда говорит, что хочет сделать нечто под названием «творческий отпуск» и поехать в Китай. – Я хочу узнать больше о своих корнях, мама, – говорит ее дочь, потому что она глупая девчонка с отсутствием здравого смысла. – Почему ты хочешь узнать о своих корнях? Я переехала в Америку, чтобы тебе не пришлось иметь дела с этими плохими корнями. Я пожертвовала собой, чтобы ты смогла пойти в школу и найти хорошую работу, и сейчас ты хочешь остаться безработной в развивающейся стране, – говорит Хуан Фумэй. – Ты профессор в американском университете, но хочешь поехать в Китай и присоединиться к плавающему населению. Мне кажется, у тебя разжижение мозга. Но мне сейчас некогда с тобой разговаривать, в моем магазине наркоман, и он собирается украсть все, что у меня есть, и оставить меня на улице. Может быть, тогда мы сможем вместе работать на полях в Китае, – говорит она и вешает трубку. Наркоман подходит к стойке. Он говорит: – 你中草牌牙膏还有吗? Она говорит: – Ай-я! Затем она говорит по-английски: – Ты говоришь по-китайски. Почему ты говоришь, как старик из Хэбэя? Он говорит: – Я н-н-н-не. Знаю. Она говорит: – У тебя инсульт? Вызвать скорую? Он говорит по-китайски: – Я всегда заикаюсь, когда разговариваю с хорошенькой девушкой, – и подмигивает одним из своих больших голубых лаовайских глаз. Она шлепает его по руке. Это больно. Либо у него фальшивая рука, либо самые сильные мышцы в мире. – 小混混!– говорит она. Она разговаривает с ним по-китайски, потому что, кажется, ему это нравится, а от избытка английского у нее устают губы. – Не стоит покупать китайскую зубную пасту, там полно яда. Об этом говорили в новостях. – Но. Вы продаете ее. В своем магазине, – говорит он. Она говорит: – Я закупила ее до того, как узнала про яд! Хочешь, чтобы я все выбросила? Слишком расточительно. Мои покупатели умны, они не проглотят ее. Твоя девчушка? Ее мама научила тебя китайскому? – Она не. Моя, – говорит он. – И. Она мексиканка и хмонг. Не китаянка. Хуан Фумэй говорит: – Слишком сложно. Торчок говорит: – Люди. Слишком сложные. Затем он начинает постоянно приходить в магазин за мылом и ядовитой зубной пастой, хотя она стоит всего на один доллар дешевле, чем обычная. Он называет ее Тетя Хуан (или товарищ, в дни, когда он запутан сильнее обычного), она называет его торчком, потому что это то, кто он есть. Он не возражает. Он довольно забавный торчок. Иногда, когда он приходит в магазин, он любит говорить ей, какая она красивая и приглашать ее на свидания. Она всегда говорит, что она добропорядочная девушка, которая не ходит на свидания с такими плохими liumang мужчинами, как он. Он смеется в ответ. В иной раз, когда он приходит, и она пытается поговорить с ним, он говорит: «П-п-п-простите?», или «Что?», или просто похлопывает рукой по губам и смотрит в пол, что означает, что сегодня он либо не говорит по-китайски, либо вообще не говорит ни на одном языке. Когда Хуан Фумэй была маленькой девочкой, она видела, как красногвардейцы пинали доктора по голове, пока все его тело не дернулось и не скрутилось, а изо рта не вырвались розовые пузырьки. После этого глаза доктора стали какими-то неправильными. Когда она стала старше и уже жила в Америке, она видела, как мальчики возвращаются из тюрьмы. Их глаза тоже выглядели как-то неправильно. Она не знает, получил ли этот торчок удар по голове или сидел в тюрьме. Но, судя по тому, насколько он странный, возможно и то, и другое. Он хороший человек, пусть и доставляет много хлопот. Он добр к детям, которые таскаются за ним повсюду. Он добр к Хуан Фумэй. И вот, однажды, когда он говорит, что ему нужна работа, она отвечает, что он может помочь в магазине. Она уволила своего последнего работника, потому что все, что он делал – это сидел, пердел и смотрел грязные картинки на телефоне; она не думает, что торчок будет заниматься чем-то подобным. Она говорит ему: – Ты можешь работать здесь. Я буду платить тебе минимальную зарплату, неофициально. Но ты должен усердно работать, или я уволю тебя, как уволила пердуна, который работал здесь до тебя. И ты не можешь колоться в магазине. Торчок говорит: – Хорошо. Она говорит: – Мне нужно как-то называть тебя. Я не могу звать тебя торчком, это плохо для бизнеса. Все покупатели разбегутся. Он говорит: – Вы можете звать меня Баки. – Какое глупое имя, – говорит она. – Это имя для пса. – Как насчет Джона? Она думает, что оно подойдет. Хорошее имя для иностранца. Если она не помнит имени лаовая, она зовет его Джоном, или Крисом, или Майком и почти никогда не ошибается. Однажды у нее было три доставщика подряд, и всех их звали Майк. Все остальные доставщики после них, возможно, имели другие имена, но она продолжает называть их Майком, потому что так удобнее и экономит время. Они не поправляют ее, потому что она пожилая рассеянная китаянка, которая в одиночку управляет долларовым магазином. Джон – хороший работник. Он работает усердно и без перерывов, не ворует из-под прилавка сигареты и лекарства от кашля и не колется в долларовом магазине. Иногда он расстраивается и отсиживается в подсобке или забывает, как говорить на любом языке, кроме русского, но все в порядке. Никто из покупателей не может увидеть его в подсобке, и ему не нужно разговаривать, чтобы раскладывать товары по полкам. Хотя ему действительно стоит есть, так что каждое утро она варит дополнительную порцию рисовой каши в подсобке, чтобы они смогли потом пообедать. Они отлично понимают друг друга, потому что у обоих плохие зубы. Затем однажды за ним приходит полицейский. На нем нет формы, но она уверена, что он коп. Он стоит, как коп, ходит, как коп, и осматривает магазин острым взглядом, словно ищет, кого бы арестовать. Он крупный симпатичный блондин, похожий на тех копов, которых изображают на плакатах рядом с чернокожим копом и женщиной-копом со словами, что они твои друзья и не будут стрелять в тебя. Хуан Фумэй не любит копов. Они постоянно арестовывают ее клиентов, а это плохо для бизнеса. Он делает вид, что смотрит на шампунь. Она говорит: – Сегодня специальное предложение на бренд «Suave», купите один и получите второй бесплатно. Он выглядит заинтересованным. Затем он говорит: – Я, эм, я ищу парня, который работает здесь. Джон? Он здесь? Она говорит: – Ты здесь, чтобы арестовать его, или он твой стукач? Он моргает. – Я хотел пригласить его на ланч. Он сказал, что у него перерыв в два часа. Значит, стукач. – Он никогда не берет перерывы, – говорит она. – Он хороший работник. Затем она кричит в сторону подсобки по-китайски: – Джон! Пришел человек, который говорит, что хочет пригласить тебя на ланч и не арестует! Джон выходит из подсобки. Он говорит: – Привет. Коп улыбается ему. Большой счастливой улыбкой. Он говорит: – Привет, Бак. Готов идти? Этот коп – гей из-за своего стукача. Это не доведет его до добра. Он может потерять работу. Тогда им придется искать нового копа для своих плакатов. Джон улыбается ему в ответ. Он говорит: – Ага, только з-з-з-заберу куртку, чемпион. Этот коп и торчок, оба геи друг из-за друга. Когда Джон возвращается со свидания, она говорит: – Ты гей из-за этого копа. Все нормально. Тетя Хуан – современный человек. Меня не волнует, что мои работники геи. Но когда его друзья-копы придут арестовывать тебя, убедись, что они не арестуют тебя в магазине. Это плохо для бизнеса. Джон говорит: – Подтверждено. Он очень странный иностранец. Несколько дней спустя Хуан Фумэй видит копа на обложке «Us Weekly». Он выглядит так, будто только что вышел из спортзала. На нем футболка и шорты детского размера. Заголовок гласит: «Виват его шортам!» Она покупает журнал и приносит его в магазин. Она показывает его Джону. Она говорит: – Ты гей с Капитаном Америка. Он улыбается широкой американской улыбкой во все зубы. Он говорит: – М-м-м-могу я оставить его? В следующий раз, когда она видит Капитана Америка, она загоняет его в угол в задней части долларового магазина. Он смотрит на стаканчики с пудингом. Она говорит: – Этот пудинг никуда не годится. Попробуй другой. Затем она говорит: – Ты гей из-за моего работника. Все нормально. Тетя Хуан не против геев. Но ты не должен быть с таким проблемным парнем. Он и тебя втянет в неприятности. Это очень плохо для имиджа. Капитан Америка улыбается. Он говорит: – Да, наверное. Но, я думаю, он того стоит. Она говорит: – Ты хороший мальчик. Ты должен покупать одежду подходящего размера. Хуан Фумей и Капитан Америка обмениваются номерами, чтобы обсуждать торчка без его ведома. Теперь тетя Хуан тоже стукач.*****
Он уже не помнит, что такое голод. Иисусе, как же глупо. Ужасно глупо, даже чертовы животные знают, что такое блядский голод. Но ему нужен был Стив. Стив сует ему в руки бутылки с этими странными бобовыми коктейлями. Стив сидит перед ним и смотрит, как он давится очередным куском хлеба с маслом, очередной ложкой арахисового масла. – Давай, чемпион, еще немного. Тебе надо поесть. Ты голоден. Уверяю, что ты голоден. Куратор... Боже. Роджерсстивенгрант... Ебаный боже. Стив. Иногда он (Бак, его зовут Баки, Саша, Джон, ему позволено иметь имя) думает, что куратор (Стив, блядь, не куратор, а его друг, его друг) знает его лучше, чем он сам. Потому что он был голоден, он, черт возьми, умирал от голода и даже не замечал этого, пока вдруг не прошла тошнотворная головная боль. Боже, он так привык к ней, что даже не понимал, насколько она ненормальна, и теперь он, внезапно, снова может думать. По крайней мере, гораздо лучше, чем раньше. Впервые, когда он просыпается с этим ощущением в животе, то пишет Стиву: «Я голоден». Стив отвечает пятью улыбающимися лицами подряд и приписывает: «Иди съешь что-нибудь!» И хотя больше всего на свете он сейчас хочет ширнуться, сначала он заставляет себя проглотить протеиновый батончик, потому что именно этого от него хочет Стив, а делать то, чего от него хочет куратор – самая простая вещь в мире. И это хорошо, потому что этот придурок никак не оставит его в покое. Существо принимает дозу, ложится на одеяло и слушает музыку в течение 15 минут. Я пытаюсь убежать, но ничего не выходит / Мне не скрыться от тебя, – говорит певец. Так точно. Оно отправляет песню Стиву с припиской: «припев». Через пару секунд Стив присылает другую песню. Дорогая моя, моя сладкая / Ты же знаешь, я болен тобой / И ничего не могу с собой поделать, – говорит певец. Затем Стив посылает фотографию самого себя, ухмыляющегося во все свое мудацкое лицо. Баки громко смеется и так сильно пугается, что у него вываливаются наушники. Временами он думает о том, чтобы стать лошадью. Он думает о том, чтобы быть обузданным, о том, чтобы ощутить тяжесть удил во рту. Он думает о весе на спине. Он думает о тяжелой работе, о том, чтобы быть оседланным, о работе его мышц. Он думает о том, как его вычистят. Он думает о руках на его теле. Он думает о том, чтобы брать еду из ладоней. Он думает о том, чтобы его кормили. Он не знает, что чувствует, когда думает об этом. О Стиве, который кормит его. О руках Стива на его теле. Он идет в квартиру Стива, заходит в ванну, раздевается и смотрит на тело. Тело... Тело негативно. Уилсонсэмюэлтомас сказал бы, что его чувства по отношению к телу негативны. Бак думает, что это какая-то брехливая чушь. Тело держит нож. Тело нажимает на курок. Тело сидит в кресле. Тело выплескивает свое содержимое. Тело кричит и бьется. Тело воняет и сочится. Тело должно быть усовершенствовано. Тело оснащено новейшими модификациями. Тело чертовски отвратительно. Тело берет все, что ему дают. Стив не должен прикасаться к телу. Он хочет, чтобы Стив прикоснулся к телу. Во второй вечер после того, как дети переехали к нему, Стив говорит: – Можешь встать на весы для меня, Бак? Он встает на весы, не снимая ботинок. Весы говорят: 84. Тело сделало Стива несчастным. Две недели спустя Стив смотрит на него. Он выглядит... Счастливым? Он говорит: – Хочешь снова запрыгнуть на весы? Весы говорят: 86. Тело сделало Стива счастливым. Стив протягивает руку к телу. Затем опускает. Неприемлемо. – Ты можешь д-дотронуться до меня, – говорит Бак. – Я не прирежу тебя. – Я знаю, что ты не прирежешь меня, Бак, – говорит Стив. – Я просто хочу... уважать твое личное пространство. – Потому что ты думаешь, что меня изнасиловали? Лицо Стива приобретает странный оттенок. Это довольно забавно, на самом деле. – Так и есть, – говорит Бак. – Если тебе правда интересно. Из меня вытрахали все дерьмо. Только один куратор, но н-н-н-несколько... боже, может, пять или шесть раз. Вроде он трахнул меня пять или шесть раз, пока я не сорвался, не откусил ему член и не сбежал. – Что? – говорит Стив. – Я откусил ему член, свернул шею, убил шестерых техников и сбежал. Оказался здесь. В Нью-Йорке. Я соскочил с того дерьма, на котором Гидра держала меня, ну знаешь, муравьи ползают по телу и все такое. Наверное, это были семидесятые: многие парни оказались на улицах сразу после Вьетнама. Увидел, как парень колется, и подумал, что это п-п-поможет. Исправит меня, и все будет в порядке. Господи, в этот раз я вспомнил о героине раньше, чем вспомнил с-с-с-свое блядское имя. – Баки, – говорит Стив. – Мне жаль. Мне так, так жаль. Неприемлемо. – Не. Извиняйся, – говорит он. – Ты и эти чертовы дети – единственная причина, почему я не пустил себе пулю в лоб. Он думает, что раньше мог легко читать лицо Стива. Он не понимает выражения лица Стива. – Они, – говорит он. – Они оставили меня в одиночестве. В камере. На. На шесть месяцев. Боль. Выражение на его лице – это боль. Он знает, как это ощущается на его собственном лице. Стив говорит: – Что? – Когда они л-л-л-ломали меня. После того, как они забрали мою руку. Я был один. В течение шести месяцев. Было темно, – он сглатывает. – Потом они выпустили меня. Свет, он... я закричал. Там был врач. Психолог. Она задавала мне вопросы. Я не мог. Я не мог говорить. Она дотронулась до меня. Вот так, – он кладет руку на щеку Стива, затем опускает ее. – Они дали мне пистолет. Они привели гражданскую. Они сказали. Они сказали – выстрели в нее и до тебя снова дотронутся. Ты не вернешься в темноту. Так что я выстрелил, – он останавливается. – Позже. Человек, который изнасиловал меня. Поначалу я думал... я думал, что он добр. Потому что прикасается ко мне. Он смотрит на Стива. Он пытается заглянуть ему в глаза. О. Стив обнимает его. Он говорит: – Пожалуйста, не останавливайся. Стив говорит: – Я убью любого, кто попытается меня остановить.*****
Сэм по самые запястья в курице, когда Стив пишет ему. Они не общались уже пару недель, если не считать двух визитов Сэма, чтобы убедиться, что Баки никого не зарезал. На самом деле, это совсем не похоже на них: переехав в Нью-Йорк, они сильно сблизились. Уничтожить злобную нацистскую организацию, отправиться на общенациональную охоту за советским убийцей, словить ужасное пищевое отравление в пенсильванском «Applebee», прежде чем решиться на следующий шаг в их отношениях и вместе переехать в Нью-Йорк. Да, неудивительно, что после всего они сблизились. (Фактически, Сэм отравился, а Стив растирал ему спину, поил имбирным пивом и заламывал руки, наблюдая за его страданиями, как самая настоящая гигантская святая ирландская мамочка, но Сэм решил вычеркнуть некоторые детали – когда его, возможно, стошнило на хаки Капитана Америка – из истории их отношений. Стив, в свою очередь, любезно воздерживается от упоминаний об этом, точно так же, как Сэм никогда не упоминает о случае, когда Стив забыл, что он сверхчеловек, споткнулся о собственные ноги, упал с лестницы в метро и приземлился на туриста из Айовы, который все продолжал вопить: «Пожар! Спасите, пожар!», пока пятеро других снимали все это на телефоны, а пьяный бездомный джентльмен прошел мимо и сказал: «Эй, парень, почему ты кричишь на Кэпа? Это не круто, мужик, он же типа умер за наши грехи или типа того». Ну, или по крайней мере, он не упоминает об этом слишком часто, может, только раз в месяц, потому что не рассказывать эту историю никогда и никому было бы настоящим преступлением против веселья). В общем, обычно они не разлей вода. Но сейчас Стив слишком занят, одухотворенно пялясь в глаза Баки и мучая несчастных маленьких сироток, которые, вероятно, заслуживают лучшей участи. Сэм же вступил в закрытую лигу по доджболу и посетил три действительно фантастических свидания с прекрасной дамой, которая до сих пор не поняла, что он идиот, который в новостях постоянно пикирует на чудаков с лучевыми пушками, а потом дает пять Халку (Что ему сказать? Он просто очень нравится Большому парню. Железный Человек может продолжать беситься из-за этого, сколько душе угодно). Так что в основном они оба были слишком заняты. На самом деле, прекрасная дама и есть настоящая причина всей этой куриной эпопеи: Сэм пригласил Клэр на домашний ужин в пятницу, а значит, у него остается еще пять дней, чтобы научиться жарить курицу так же хорошо, как и его мама. Он рассказал маме об этом по телефону, и она так сильно смеялась, что он искренне забеспокоился о ее здоровье и благополучии. А также о рассудке, потому что для матери ненормально проявлять больше благосклонности к Капитану Америка, чем к собственной плоти и крови. Он уверен, что если бы Стив пытался научиться жарить курицу, то она бы уже была у него дома с противнем и полным мешком лука. Итак, телефон Сэма несколько секунд проигрывает «Blitzkrieg Bop», которую он поставил на текстовые сообщения от Стива в основном потому, что она смущает людей. Сэм думает, что-то вроде: «Да! Стив! Я скучаю по Стиву!», потому что у них очень страстный броманс, и они, скорее всего, спали бы друг с другом, если бы Стив был прекрасной дамой, а не человеческим эквивалентом быка Фердинанда. Сэм, конечно же, может оставаться таким как есть, потому что Капитан Америка думает, что Сэм Уилсон, цитата: «Очень красивый парень с обаятельной улыбкой». Но рука Сэма в заднице мертвой курицы, так что ему требуется некоторое время, чтобы дотянуться до телефона. «Blitzkrieg Bop» успевает сыграть еще пару раз, а значит Стив, скорее всего, нашел еще больше видео с выдрами на YouTube. Затем он наконец вычищает всю куриную гадость из-под ногтей, берет в руки телефон и читает: Стив: Баки только что сказал, что один из его кураторов насиловал его. Стив: И что сразу после того, как они отрезали ему руку, они заперли его в полном одиночестве в темной камере, лишив человеческого контакта на шесть месяцев. Стив: Я не знаю, что делать. Вот дерьмо. На одну, действительно омерзительную секунду, Сэм очень хочет проигнорировать эти сообщения. Он веселится и хорошо проводит время последние пару недель, а иметь дело с травмой такого невероятного уровня? Совсем не весело. Но потом он напоминает себе, что это Стив, парень, который не рассказал ни одной живой душе о дне, когда Сэм лежал на полу в ванной комнате отеля «Holiday» в Пенсильвании и плакал от острой боли и отвращения к себе. Так что он собирается с духом и пишет в ответ. Я: ты сейчас с ним? Стив: Нет. Он только что ушел. Я: ок, чел, шаг 1 не сходи с ума, это ничем не поможет. Шаг 2 встретимся в той закусочной с пирогами, которую ты нашел, через час Стив: Ты хочешь пирога? Я: пироги очень полезны, когда дело идет о травмах Я: поверь мне, я профессионал Я: не спорь со мной, Стивен Сэм добирается до закусочной ровно через час после отправки сообщения. Стив уже там, отравляет воздух страданиями, и их так много; по крайней мере на 75% больше, чем может выжать из себя неусовершенствованный человек. Сэм проскальзывает в кабинку и садится напротив. – Привет, приятель. Еще не заказывал? Стив просто смотрит на него. – Время обеда, – говорит он. – Закажи что-нибудь. Стив заказывает оладьи, скорее всего, потому, что самое большое и яркое слово в меню это «оладьи», а не потому, что он действительно хочет их. Одна из суперспособностей Капитана Америка – превращать вкусную еду в какую-то странную форму самонаказания. Сэм заказывает чизбургер, потому что он действительно хочет его и потратил много времени на терапию. – Хорошо, – говорит Сэм, когда приносят еду. – Что он тебе сказал? Стив говорит. Это ужасно, но есть и положительные моменты. – Значит, он сказал, что хочет, чтобы ты прикасался к нему? Это же здорово, Стив. Он доверяет тебе, что может быть почти невозможным для людей, переживших подобное. Плюс он говорит о своих нуждах. Все это очень хорошие новости. Теперь ты знаешь, в каком направлении двигаться, верно? Прямо сейчас у тебя есть хоть какие-то ориентиры. Стив выглядит чуть ли не оскорбленным: – Так что, мне стоит чаще его обнимать? Вот и весь ответ? Вот и все решение? – Не существует никакого решения, Стив. Он не кубик Рубика. Твоя задача – быть рядом, слушать, если он хочет поговорить, и не переводить все на себя, что означает не говорить о том, как ты хочешь убить парня, который сделал это с ним. – Не могу. Он уже убил его. Откусил член и свернул шею голыми руками, – говорит Стив и откусывает кусочек оладьи. Он выглядит немного счастливее. – Ну, – говорит Сэм, – да, думаю, это определенно один из действенных способов разорвать все контакты со своим обидчиком. Потом он просто ест свой бургер, потому что ему нужно немного передохнуть. – Ладно, хорошо, в любом случае лучшее, что ты можешь сделать – слушать его, когда он говорит, и дать ему понять, что ты любишь его и здесь ради него. Вот и все в основном. Стив выглядит так, будто они вторглись в область астрофизики: – Как? – Что ж, – говорит Сэм. – Это, конечно, безумная и неожиданная идея, но выслушай меня. Я слышал, что в некоторых культурах (знаешь, как например, те изолированные племена в Амазонии?), если они хотят сказать кому-нибудь, что любят их, они подходят к этому человеку и говорят: «Я люблю тебя». Теперь Стив выглядит так, будто Сэм только что предложил ему обрасти маленькими ракетными двигателями и переименовать себя в Железную Америку. – Я не могу сказать Баки, что я люблю его, мы не... мы не такие. – Да ладно тебе, серьезно, чувак? Ты Капитан Америка, на каждом шагу продаются фигурки с тобой, думаю, твоя мужественность выдержит подобный удар. Стив выглядит невпечатленным. – Обычно, когда мы хотим выразить свою любовь, я говорю, что его лицо похоже на брокколи, прибитое к столбу, а он называет меня сосунком и пытается ударить по яйцам. Если я вдруг начну говорить, что люблю его, он, скорее всего, подумает, что Гидра добралась и до меня. Сэм просто пялится на него с секунду. – Знаешь, когда они сказали, что ты из прошлого, я не понял, что они имели в виду среднюю школу. Ладно, хорошо, я придумаю что-нибудь еще. Обучение геев-героев войны говорить о своих чувствах друг другу: просто еще одна из множества услуг, предоставляемых Сэмом Уилсоном. – Я не гей, – говорит Стив. Сэм просто вздыхает. Стив подается вперед, немного насупившись. – Сэм. А вот и Капитан-Америка-предельно-серьезен тон. Сэм слегка наклоняется, чтобы показать, что он слушает: – В чем дело? Стив сглатывает. – Я любил Пегги. Она не была рекламным трюком, или бородой, или что ты там думаешь. Я был влюблен в нее. А Бак... Я тоже его люблю. И не просто, как лучшего друга детства. Я не люблю его как брата. Я люблю его так же, как я любил Пегги. Насколько я знаю, это делает меня бисексуалом, а не геем. Если ты настаиваешь, чтобы я как-то называл себя, пусть это хотя бы будет правильное слово. Он краснеет так сильно и сидит настолько прямо, широко расправив свои нелепые плечи, будто готовится к удару, что Сэму безумно хочется затискать его до смерти. – О, Стив, ты только взгляни на себя! Нет, эй, Стив, давай, дружище, не прячься под стол. Спасибо, что рассказал мне. Я очень рад, что ты почувствовал, что можешь мне рассказать. Так что ты чувствуешь, произнеся это вслух? Стив морщит нос. – Странно, – говорит он. Сэм ждет пару секунд, но Стив больше ничего не говорит. – Странно. Что ж, отлично. Учимся говорить о нашей сексуальности сегодня: учимся говорить о наших чувствах завтра, – он замолкает и щелкает пальцами. – Да. Я понял! Как насчет того, чтобы сказать о том, как ты рад, что он здесь? – Что? – Да ладно тебе, это идеально! В следующий раз, когда ты будешь пялиться на него, как будто он поднялся из океана, стоя на раковине моллюска, ты можешь сказать: «Эй, Бак, я очень рад, что ты здесь. Здорово быть рядом с тобой. Спасибо, что остаешься со мной». Думаешь, справишься? – Да, – говорит Стив и слегка улыбается. – Да. Думаю, может сработать. – Отлично, – говорит Сэм. – Чувак, чувства – сложная штука. Не хочешь обсудить последнюю игру «Метс»? – Господи, да, спасибо, – говорит Стив. Так что они обсуждают «Метс» следующие полчаса, а Стив даже доедает свои оладьи. Через пару дней в квартиру Сэма приходит большая квадратная посылка от Стива, что очень здорово, потому что Сэм любит подарки. Он срывает бумагу, а затем просто смотрит. Это картина маслом, и на ней Сэм. У него крылья, и он смеется, держа в руках пылающий меч. А в самом низу, хорошо знакомым почерком Стива, выведено: Святой Архангел Михаил. Покровитель десантников. Сэм думает о Стиве, о поезде в Альпах, как он протягивает руку кому-то, кого он любит, и не может удержать. Он думает о матери, которая идет рядом с его отцом и слышит выстрел и последние прерывистые вдохи мужа. Он думает о себе, слишком поздно оглянувшемся назад, о дыме в носу и звоне в ушах. Он думает о Стиве, изо всех сил цепляющемся за то, что он любит, с этим совершенным молодым телом и растерзанным сердцем. Он думает о матери в ее лучшем церковном наряде и ее вере, крепкой, как танк, в мире, полном пуль. Он думает о себе, усталом и опустевшем, возвращающемся домой с жетонами лучшего друга в кармане. Он думает о том, чтобы идти вперед, продолжать идти, не опуская головы. Он думает о бумажной работе и нескончаемом чувстве беспомощности. Он думает: «Я пытаюсь, я хотя бы пытаюсь». Он думает: «Это все, что у меня есть: прошу, примите это». Затем он опускает задницу на свой красивый удобный диван и кричит так, как не кричал с тех пор, как умер Райли. На следующий день он вешает картину, но не в своем кабинете. Он вещает ее в гостиной, чтобы видеть каждый день. Так что в худшие дни, когда все будет валиться из рук, он сможет посмотреть на нее и увидеть себя глазами Стива. Увидеть, что для Капитана Америка, его хорошего приятеля Стива, Сэм не потрепанный жизнью солдат, не пустое место, не никудышный психотерапевт. Что в один прекрасный день Сэм сможет помочь кому-то, стать заступником, ниспосланным самим Богом.*****
Стив читает в гостиной и думает о том, что пора бы ложиться спать, когда Баки просачивается через окно, крадется по комнате и плюхается на диван рядом с ним. На нем тактическое снаряжение и очки, заляпанные запекшейся кровью. К этому моменту Стив уже привык. – Сними очки, – говорит он. – Ты же помнишь, что мы говорили насчет очков в доме. – Маска запрещена в общих помещениях дома, – говорит Бак, снимая очки. Они оставили тонкие красные линии вокруг глаз. – Инструкций в отношении других элементов тактической экипировки не поступало. Иногда ему требуется время, чтобы прийти в себя после... чем бы он там ни занимался, когда исчезает по ночам. На прошлой неделе группа полицейских из Лонг-Айленда пришли на работу и нашли местного бухгалтера и по совместительству волонтера в приюте для бездомных, дожидающегося их на ступеньках участка. Человек сказал, что к нему пришел Ангел Смерти и велел прийти с повинной. В кармане у него лежала флешка с видеозаписью, на которой он напал на семилетнюю девочку в кладовке приюта, а также три его отрубленных пальца. Стив не до конца одобряет методы Богослова, но не может не признать, что они приносят результат. – Что ж, я ввожу новые инструкции. Никакого тактического снаряжения в доме, за исключением времени на очистку и переодевание. Баки выглядит полным страданий. – Обувь. Снимать? – Да, – говорит Стив и опускается на пол. Они уже поднаторели в этом. Сегодня Стив снимает первый ботинок достаточно быстро, чтобы к тому времени, когда Бак начинает спрашивать его о приказах, он уже добирается до второго. Стив потирает его икру одной рукой. Он понимает, насколько это ужасно и унизительно для Баки, но Стив всегда старается сделать все, как можно более безболезненным. – Приказы, да? Ну, думаю, тебе стоит принять ванну, как только мы покончим с обувью. Потом ты можешь надеть что-нибудь поудобнее, чем тактический костюм, и вернуться сюда, чтобы мы могли немного поболтать перед сном. Хорошо? – Неясные параметры миссии, – бормочет Бак. Похоже, он сильно вымотался. Стив снимает второй ботинок и говорит: – Прими ванну, солдат. Бак возвращается довольно быстро, все еще мокрый и одетый в спортивные штаны Стива и футболку, которую Старк прислал ему на следующий день после их знакомства. На ней написано «БЕРЕГИ ШЕЮ», что, по-видимому, является какой-то отсылкой. Баки без ума от нее. Стив не слишком горд, чтобы отрицать: его до чертиков бесит, что единственная любимая вещь Баки была подарена Старком. Он пытался найти классную футболку с Тупаком в интернете, чтобы сравнять счет. Было трудно. Он узнал у Баки, что главные черты, которые он ценит в этом человеке это: «он не страдал гребаной ерундой» и «его ресницы длиннее, чем мой член», что не особенно полезно для поиска на Amazon. Обычно Бак надолго пропадает в ванной, но сегодня он, кажется, гораздо больше заинтересован в том, чтобы залезть на Стива. Он иногда ведет себя так после вылазок в роли Богослова: как будто отчаянно нуждается в любом ненасильственном контакте. Бак забирается к Стиву на колени, утыкается лицом в его шею и трясется. Стив обнимает его. Бак бормочет что-то по-русски и трясется еще сильнее, Стив гладит его по спине и тихо повторяет несколько успокаивающих фраз на том же языке. Вскоре Баки вздыхает, скатывается с его колен, растягивается на диване и говорит: – Боже. – Тяжелая ночь? – Д-д-да, – говорит Баки. Он начинает рассеянно похлопывать себя по карманам спортивных штанов. – Ты оставил сигареты на кухне, – говорит ему Стив. – Если ты их ищешь. Баки идет на кухню. Стив слышит, как включается плита: Бак зажигает сигарету от газовой горелки. Он возвращается назад с сигаретой в одной руке и пустой кружкой в другой, без понуканий открывает окно и садится на диван, снова прижимаясь к Стиву. Стив разминает его плечо из плоти и крови. – Напомни купить тебе пепельницу. – Кружки. Достаточно. – Вау, ты в своем репертуаре, Бак. Ты просто прелесть, – говорит Стив. –Так точно, – говорит Бак. – Ты можешь? Стив дает ему минуту, затем мягко уточняет: – Что я могу? – Ты можешь почитать мне? У Баки проблемы с чтением: от любого текста длиннее абзаца у него раскалывается голова, а в глазах двоится. Он говорит, что они сделали это для того, чтобы он не смог прочитать собственные файлы или любую другую информацию, которую Гидра считала вредной для него. Он не говорил об этом Стиву, пока не рассказал об изнасиловании: Стиву кажется, что Баки чувствует себя более оскорбленным невозможностью читать, чем чем-либо еще. Он просто обожал книги. Ему нравились бульварные романы, но и хорошие книги тоже: Стив помнит, как он читал ему вслух Генри Джеймса. «Ты только послушай, Стиви, как этот парень умудряется говорить о вещах так, как будто ты никогда раньше не видел их, но вдруг, бац, они все перед тобой, прямо у тебя перед носом». Несколько дней назад Стив пообещал, что они будут вместе читать вслух, как Бак всегда делал для Стива, когда тот болел. Он говорит: – Ага, конечно, Бак, – и берет в руки книгу, которую взял в библиотеке. – Она была опубликована в 1939 году, но, наверное, сейчас уже считается классикой. Я не помню, читал ли ты ее до войны. Наверное, ты тоже не помнишь, да? Баки лишь пожимает плечами. – Во всяком случае, я подумал, что тебе должно понравиться, – говорит Стив и начинает читать. – «Была половина октября, около одиннадцати утра – хмурый, типичный в это время года для предгорья день, предвещавший холодный секущий дождь. На мне была светлоголубая рубашка, соответствующий галстук и платочек в кармашке, черные брюки и черные носки с голубым узором. Я был элегантен, чист, свежевыбрит, полон спокойствия и не беспокоился о том, какое впечатление это производит». Бак коротко смеется и кладет голову Стиву на плечо. – Почему т-т-ты остановился? Стив улыбается ему, голова кружится от звука его смеха, и ему приходится заново искать строчку, на которой он остановился. – «Я выглядел точно так, как должен выглядеть хорошо одетый частный детектив. Я шел с визитом к четырем миллионам долларов». Книга срабатывает так же, как и клубничный молочный коктейль. Бак в полнейшем восторге и уже полностью пришел в себя: отвечает персонажам, заставляет Стива читать на разные голоса и громко смеется над каждым забавным отрывком. В итоге ему приходится прерваться, потому что Бак говорит исключительно дурацким голосом гангстерши, и Стив смеется так сильно, что не может читать. – Эй, – говорит Бак, когда они немного поуспокоились. – Помнишь, что я сказал на днях? О том, как из меня вытрахали все дерьмо? Стив откладывает книгу. – Подобный разговор не просто забыть, Бак. Что ты хочешь сказать? – Ты х-х-х-хочешь меня, да? В том самом смысле? – Эм, – говорит Стив, чей мозг только что, возможно, взорвался. Бак пристально смотрит на него: – Просто ответь на вопрос, здоровяк. – Я, э-э, – говорит Стив. – В смысле, ага. Ему кажется, что, вероятнее всего, это не тот ответ, который он должен дать на подобный вопрос от его травмированного и психически нестабильного лучшего друга, но разумная часть мозга Стива сейчас, похоже, совсем отключилась. – Черт подери, слава богу, – говорит Бак. – Я т-т-тоже. В смысле, хочу тебя, н-не себя. Я не настолько самовлюблен. В любом случае я подумал, что должен дать тебе знать, что я сломан. – Бак, – мягко говорит Стив. – Я знаю. Я только что помогал тебе снять обувь. Баки бросает на него взгляд, который Лили зовет Берт-фейсом. Стив нашел видео с Бертом и Эрни на Youtube, чтобы понять, что она имела в виду, и ага, именно это лицо. Стив и Майки согласны, что это очаровательно. Лили и Сэм думают, что они вконец спятили. – Спасибо, умник, теперь я чувствую с-себя намного лучше. Нет, я не о том, черт подери. Я н-н-н-не могу заниматься этим. Не могу позволить, чтобы нечто подобное было внутри меня. И, эм, не думаю, что смогу воткнуть эту штуку в кого-нибудь другого. Или сосать член. – Бак, – говорит Стив. – Ты знаешь, что мы еще ни разу даже не целовались? – Ага, я знаю, и еще я знаю, что ты наивная душа, поэтому я х-х-х-х-х... – он замолкает, хмурится и переводит дыхание. – Я хотел предупредить тебя, что не поскачу на твоем ч-ч-члене в закат, – он дергает головой, будто для выразительности. Стив краснеет. – Тебе обязательно нужно так говорить? – Как? Что не так со мной, прыгающем на твоем члене? Тебя это с-с-смущает? – он ухмыляется. Небось, считает себя самым умным. – Я не должен г-г-говорить о том, как готовлю себя пальцами и соскальзываю на твой большой твердый... Стив бьет его в плечо. Бак тычет ему в щекотное место под ребрами. Стив извивается как угорь, затем тянет Баки за волосы, чтобы тот наконец прекратил. Бак визжит. – К-какого хрена, тебе что с-семь лет? Д-дерись как мужчина, Стивен. – Никогда, – говорит Стив и бьет его подушкой по голове. Баки делает Стиву мокрого Вилли. Стив выкручивает правый сосок Баки через футболку. Затем они как бы просто вслепую шлепают друг друга, потому что два одинаковых набора суперсолдатских рефлексов усложняют поиски подходящего места для крапивки. Они объявляют перемирие, с трудом переводя дыхание. – Значит, когда ты говорил, что не можешь... – говорит Стив. – Ты имел в виду, э-э... – Я не имел в виду, что он с-с-сломан, – говорит Баки. – Я все еще могу кончить и прочее. Он просто очень застенчивый, понимаешь? Как благородная девица с чувствительными нервами. – Ну, что ж, теперь все понятно, – говорит Стив. – Именно это я всегда и представляю, когда думаю о малыше Баки. Благородная девица. С чувствительными нервами. – О, ты д-д-думал о моем члене, милый? Я польщен. – О да, – говорит Стив. – Это же одна из четырех вещей, о которых я постоянно думаю. Ну ты знаешь: свобода, справедливость, твой член и придурок, к которому он приделан... Баки сбрасывает его на пол. Они брыкаются некоторое время. Стив позволяет пригвоздить себя к полу, а потом просто лежит на спине, пока они хихикают друг другу в лицо, как парочка пустоголовых детей. Баки по-прежнему не смотрит ему в глаза, но он выглядит таким же счастливым, как и до начала войны. Маленький глупый кусочек мозга Стива думает: «Это моя заслуга». – Ты чертовски хорошенький, – говорит Бак и целует Стива в щеку. Стив поднимает брови. – Для снайпера ты ужасно целишься. – Да ты что? – он улыбается, мягко и легко. – И где моя цель? Стив вытягивает губы и хлопает ресницами, потому что проще шутить, чем пытаться быть серьезным, когда его сердце так бешено колотится. Бак говорит «фу-у» и прикрывает рот Стива рукой. Стив говорит: – Я оближу ее, спорим? – выходит приглушенно. Бак убирает руку и целует его. Это... ну, немного разочаровывает после стольких лет ожидания. Быстрый маленький поцелуй, Стив даже не успевает задуматься, как он заканчивается. Но все равно. Он примет его. Баки паникует и сбегает через окно. Спустя десять минут он забирается обратно, выглядя немного пристыженным. Стив ставит на паузу «Вызовите акушерку» и отказывается выглядеть пристыженным. Это отличный сериал. – Это было излишне драматично даже для тебя, умник. – Я не. Драматичный, – говорит Баки. Похоже, у него опять проблемы с речью. – Ага, как скажешь, – говорит Стив. – Хочешь посидеть со мной? – Да, – говорит Баки и беззвучно подходит ближе. Они обнимаются и смотрят «Вызовите акушерку». Баки ненавидит этот сериал. – Он. Скучный. Никого не. Убили. – Боже, парень, разве тебе не хватает этого на работе, зачем нести это в дом? Баки фыркает, пинает Стива в лодыжку, а затем ложится головой на колени Стива и говорит: – Потрогай. Мой волосы, – как будто он царица Савская. И это здорово: актив Гидры никогда бы не стал так командовать людьми, но Бак чертовски уверен, что это сойдет ему с рук. И ему всегда сходило, со Стивом. – Дасэр, – говорит Стив и начинает расчесывать пальцами спутанные волосы Баки. Поначалу кажется, что это провоцирует тики; подергивания и хрюканье настолько сильные и частые, что Стив почти пугается. Но, кажется, Бак чувствует себя спокойно и уютно, и постепенно тики сходят на нет. Он утыкается лицом в колени Стива, словно большой кот, и издает тихие забавные звуки каждый раз, когда пальцы Стива касаются нового места на его голове. В конце концов он засыпает, пуская слюни на спортивные штаны Стива. Стив кладет руку ему на плечо: – Эй, Бак? Бак открывает глаза, и его лицо мгновенно приобретает настороженные черты. – Что? Стив сжимает волю в кулак: – Я просто... спасибо, что остался, Бак. Спасибо, что ты здесь. Я очень рад, что ты рядом. Баки моргает. Задумывается. – Я тоже, – говорит он. – Рад. Тоже рад, что я здесь. Стив уверен, что это лучший день в его жизни.*****
Майки и Лили думали, что жить с Богословом плохо, но тогда они были просто глупыми детьми, потому что жить с Капитаном Америка? Намного, намного хуже. По словам Кэпа, они с Джоном были лучшими друзьями уже миллион лет, так что Лили думала, что Стив будет (он хочет, чтобы его звали Стивом, что очень странно, ведь он буквально Капитан Америка) похож на Джона. Ну, типа схожее воспитание и прочее дерьмо. Но он нисколечко не похож. Он полная противоположность Джону, и это ужасно. Итак, что из себя представляет Стив: как рано бы ты ни встал, он уже проснулся и, скорее всего, весь светится после своей утренней пробежки, допивает вторую чашку кофе и читает настоящую газету, как будто на дворе все еще прошлый век. И поначалу он весь такой милый, ну знаешь, типа приглашает наверх, готовит тебе завтрак в не по размеру маленькой обтягивающей футболке, боже, Майки хочет скончаться на месте, чтобы это было последним, что он видел в этой жизни. Но потом, если ты во второй раз просыпаешь будильник и опаздываешь в школу, он становится воплощением дьявола. В конце первой недели их пребывания в доме Стива они слышат стук в дверь, они открывают ее и там Стив, который выглядит совершенно мило и невинно, он говорит: «Бак сказал, что вы уже дважды на этой неделе опоздали в школу почти на полчаса». И они в ответ: «бла-бла, слишком долго добираться, бла-бла, мы исправимся!» Кэп скрещивает руки на своей дурацкой гигантской груди и говорит: «Хм». А через два дня они снова опаздывают в школу. Тем же вечером они устраивают семейный ужин в каком-то странном веганском ресторане. Идею предложил Стив, и он ужасно взволнован, потому что ты можешь есть любые блюда тут, Бак, они уже избавились от большинства проблемных для тебя продуктов. Ладно, это и правда мило, а Джон весь такой вздыхает, закатывает глаза, но втайне наслаждается ужином. Затем Джон говорит: – Чертовы дети. Снова опоздали. Их классная руководительница. Накричала на меня. Он немного устал сегодня: Лили уверена, что он пристрелил кого-то, прежде чем забрать их из школы. Его взгляд блуждает по залу, будто ищет дозу, но рука, которой он обычно жмет на курок, не дрожит. В отсутствии наркотиков его рука перестает дрожать только тогда, когда он держит пистолет. Стив слегка улыбается, потому что он всегда, как дурак, улыбается Джону. Иногда Лили хочется взять его за шкирку, хорошенько встряхнуть и сказать, чтобы он прекратил это дерьмо, потому что Джон уже больше не тот симпатичный парень в военной форме, он сбрендивший наркоман, и Стив никогда не жил вместе с ним в дерьмовом притоне, не должен был помогать ему, напуганному и кричащему по-китайски. Какое право он имеет так улыбаться Джону все время? Но вы не можете взять Капитана Америка за шкирку, скорее всего, это незаконно, и вы бы наверняка повредили спину, потому что он размером где-то с трех нормальных людей. Так что она просто сверлит его взглядом. Стив говорит: – Она накричала на тебя? Серьезно? Джон делает Берт-фейс: – Она накричала. Взглядом. – Что ж, – говорит Стив. – Нам просто нужно немного поменять распорядок. Майки говорит: – Детка, я не буду бегать с тобой посреди ночи, это слишком похоже на пытку. – Ты будешь только задерживать меня, – говорит Стив, самодовольный придурок. – Завтра подъем в пять сорок пять. – Иисусе, – говорит Бак. – Вот вы и допрыгались, дети, мама составила план. Был рад знакомству. Майки говорит: – Погоди, что? На следующее утро Лили просыпается, потому что наступил конец света. «Я ПОНЯЛ СООТВЕТСТВИЕ ПАРАБОЛЫ И ФАБУЛЫ, ПРОЧЕЛ Я В БИБЛИСТЕКЕ ВСЕ В МИРЕ ИНКУНАБУЛЫ», – вопит омерзительный голос. Она выбегает в гостиную прямо в пижаме, пытаясь понять, откуда доносится звук и убить его. Майки тоже там, бегает кругами по комнате в полном бешенстве, зажав уши руками и всем своим видом говоря: «О мой бог что это заставьте это заткнуться ааааааааа!» Стив выключает магнитофон. Затем он улыбается и говорит: – Доброе утро, новобранцы. Они пялятся на него. Он продолжает улыбаться. – Завтрак... – он смотрит на часы, – через тринадцать минут. Столовая закроется в шесть-двадцать. Один из вас может подняться и воспользоваться моей ванной или вам придется научиться умываться быстрее. Постарайтесь успеть за пять минут: на флоте на это дают только две. Затем он типа просто уплывает в неизвестном направлении. На завтрак французские тосты. Они действительно хороши. Хотя Лили и Майки все еще ненавидят Стива, который сидит за столом, попивая кофе и улыбаясь в газету, будто считает себя самым умным. Лили отправляет Джону сообщение: он отвратительный и злой я ненавижу его почему ты так поступил с нами иди к черту джон Джон отвечает мгновенно; наверное, ползает где-нибудь по крышам, где хорошо ловит сеть. Он посылает ей картинку с американским флагом. Затем он посылает ей эмоджи с какашкой. Лили ненавидит их обоих. Спустя пару дней наступает суббота, Лили и Майки прохлаждаются в своей гостиной. Лили смотрит «Оденься к свадьбе». Майки пытается нарисовать пару модных эскизов цветными карандашами, которые недавно купил, но он не умеет рисовать людей, так что они все получаются шишковатыми и странными. Затем раздается стук в дверь, и они кричат: – Входите! Стив просовывает голову в дверь: – Бак придет на обед где-то через час. Хотите присоединиться? – Да! – кричит Майки. Лили закатывает глаза: – Эм, само собой? Мы не виделись уже два дня. Он был занят каким-то таинственным дерьмом, так что не забирал их после школы и не появлялся на семейных ужинах. – Хорошо, – говорит Стив. – Будет гороховый суп. Лили корчит недовольное лицо, потому что иу. Стив говорит: – Вы можете отправить свои жалобы капеллану. Затем он видит, чем занят Майки, и становится весь такой задорный и заинтересованный. – Эй, чемпион, что рисуешь? – Ничего, просто какое-то дебильное дерьмо... О мой бог, я ужасен, прости, я должен тебе по меньшей мере миллион центов. Стив садится на пол рядом с Майки. – Знаешь, я когда-то рисовал модные иллюстрации. В основном для каталогов выкроек. Майки смотрит на него так, как будто он только что признался, что был коровой или типа того. – Ты? Но ты же типа такой... мускулистый и мужественный, и хорошо стреляешь в людей, и... прочее. Стив фыркает и оглядывает себя, будто и сам толком не знает, что ожидает увидеть. – Да, наверное? Довольно странно. Только не говори, что я хорошо стреляю в присутствии Баки. У него на этот счет несколько иная точка зрения, – он смотрит на рисунки Майки. – Ты хорошо разбираешься в цветах. Майки плюхается на пол и кричит в ковер. Стив смотрит на Лили. – Я сказал что-то не то? – Нет, он просто очень рад, что ты похвалил его, – говорит Лили. – Потому что он думает, что ты милый и сексуальный, и он вроде как хочет выйти за тебя или что-то вроде. – О мой бог, закрой свой рот, шлюха! – говорит Майки. Затем он еще с большим энтузиазмом кричит в ковер. Капитан Америка выглядит немного озадаченным. Наконец Майки берет себя в руки, и Стив говорит: – Кто-нибудь учил тебя рисовать эскизы? В итоге Стив показывает Майки, как рисовать моделей для модных иллюстраций и объясняет, что такое линия баланса, девять голов и прочее. Майки внимательно слушает, но Лили уверена, что все, чего он хочет на самом деле, это просто кричать в ковер до конца своей жизни. Стив прорисовывает каждый этап, чтобы помочь Майки лучше запомнить, и в конце у него получается настоящая иллюстрация с моделью в старомодном платье и большой широкополой шляпе. Он говорит: – Я знаю, что одежда самая интересная часть, но все же постарайся побольше практиковаться в прорисовке моделей, прежде чем двигаться дальше. Затем он смотрит на часы. – Мне нужно закончить обед. Я напишу вам, когда придет Бак, – говорит он и уходит. Майки катается по ковру. – Он прекрасный ангел, и я никогда не буду достаточно хорош для него, почему моя жизнь так ужасна, о дорогой Иисус, забери меня отсюда, – говорит он. Затем он рисует эскизы снова и снова, чтобы не разочаровать Капитана Америка своими ужасными модными иллюстрациями. Проходит как минимум час, но Стив не пишет и не отвечает ей, когда она в сотый раз спрашивает: джон уже здесь? Это немного странно, но иногда он просто забывает, что живет в будущем, и не проверяет телефон, особенно когда проводит время с Джоном, и они перебрасываются дурацкими шутками и колошматят друг друга, потому что они такие инфантильные. Поэтому Лили поднимается наверх, чтобы узнать, что происходит. Дверь Стива как всегда открыта, так что она просто заглядывает внутрь и о черт. Потому что о да, Джон здесь, и они со Стивом в пяти минутах от того, чтобы сделать это прямо в гостиной. Они сидят на диване, и Джон целует Стива в шею, расстегивая пуговицы на его рубашке металлической рукой, а Стив держит руки за головой, как будто его сейчас арестуют, что очень странно. Но его глаза закрыты, а голова запрокинута назад, он говорит: – Господи... Бак, мы не можем, дети... – своим хриплым сексуальным голосом. Затем Джон смеется и говорит: – Давай, милый, ты упустишь с-с-с-свой шанс, эта благородная девица не собирается торчать здесь весь день. Лили очень тихо сматывается оттуда, пока ее не застукали, наблюдающей за ними, как извращенка. Она спускается вниз и говорит Майки: – Джон и Стив целуются на диване, как парочка тринадцетилеток. Майки даже не кричит. Он просто встает, очень тихо выходит за дверь и поднимается наверх, потому что он извращенец. Он возвращается спустя две минуты. Он говорит: – Лили. Лили. Я видел свет. Я вернусь на путь истинный. Я стану таким хорошим, Лили. Я буду вставать вовремя каждый день, доедать все овощи, я прочту весь учебник по истории, никогда больше в жизни не скажу бранного слова, не дав Стиву ни цента, и в один прекрасный день, когда я вырасту, Бог позволит мне стать ветчиной в этом сэндвиче. Лили говорит: – Брр, я уверена, что Бог ничего знать не хочет о твоих странных гомосексуальных фантазиях. – Я только что видел Стива без футболки, – говорит Майки. – Бог полностью на моей стороне, – его взгляд становится мечтательным. – Он краснеет типа прямо до самого низа. – Это странно, – говорит Лили. – Ты странный отвратительный ребенок, и Бог, наверное, смотрит сейчас на тебя с небес и качает головой. А ангелы заливаются слезами, и все из-за тебя. – Ты такая антиподдерживающая, – говорит Майки. – Я иду к себе. – Угх, только не дай мне услышать, чем ты там занимаешься, – кричит Лили ему вслед. Десять минут спустя Стив пишет ей, что гороховый суп готов.