*****
Вся эта тема с больницей совсем не в духе Тони. Конечно, это не обычная больница, это медицинский комплекс в Башне Мстителей, так что само собой разумеется, что он впечатляет. Иногда забредая сюда после долгого отсутствия, Тони всякий раз заново поражается, насколько технологически продвинута его башня. Но этаж все еще полон больных людей, с которыми нужно взаимодействовать и утешать, и все это чересчур напряжно, если быть честным. Но вот он здесь, с бутылкой Лафройга в руках и улыбкой на лице, старается не дышать через нос. – Джарвис, – говорит он, – напомни мне создать какую-нибудь систему фильтрации, чтобы избавиться от больничного запаха. – Да, сэр, – говорит Джарвис. – Стоит ли мне подготовить чертежи, которые вы разработали во время выздоровления мистера Хогана? Хм. Тони совсем забыл о них. Он добирается до комнаты Саши и стучит в дверь, но заходит, не дожидаясь ответа. – Дорогая! Я дома! – Привет, Гостфейс, – говорит Саша с кровати. Кэп приветственно салютует ему. Он сидит в кресле рядом с кроватью, держа в руках бумажный экземпляр «Mother Jones», ну а что еще можно ожидать. Тони собирает фотографии Кэпа в компрометирующих социалистических позах, просто на случай, если ему понадобится небольшой рычаг давления на Капитана Америка. У него есть пара снимков, где он выглядит расстроенным из-за Говарда Зинна, который, по его мнению, хорошо бы смотрелся на заглавной страннице сайта «Fox News». – Полегче, Том Уэйтс, – говорит Тони. Голос Саши звучит просто ужасно. – Ты снова ел битое стекло? Ты же понимаешь, что на самом деле это не сделает тебя круче в бою. – Зонд для искусственного питания, – хрипит Саша, показывая на свое горло. – Бак был немного не в себе последние пару дней, – говорит Кэп. – Единственный раз, когда он проснулся, он вырвал все трубки и попытался выпрыгнуть в окно. – Он звучит... больше как нью-йоркец, чем обычно. Тони мог бы пошутить об этом, но его парень, Зимний Солдат, прямо тут. Он мог бы оторвать Тони руки и ноги и приделать их обратно так, что руки окажутся на месте ног, а ноги на месте рук, и хотя идея стать буквально Железным Человеком реально сэкономила бы время, затраченное на вход и выход из костюма, ему кажется, что Пеппер это бы не понравилось. Кроме того, Кэп выглядит совершенно измученным, и даже Тони видит границы, чтобы не изводить человека, который провел последнюю неделю так же отвратительно, как Кэп. – Я, блядь, ненавижу п-п-питательные трубки, – говорит Зимний Солдат. Оу, он такой сердитый. Мегасердитая, маленькая, героинозависимая советская машина для убийств. Звучит как хорошая детская книжка. Тони говорит: – Я приготовил подарок к твоему условно-досрочному освобождению! – и машет Саше бутылкой виски. Стив говорит: – Он зависимый! Саша говорит: – Заткнись, С-стив. Тони, дорогой. Ты просто ангел, детка, иди к папочке. – Знаешь, в этот раз я действительно могу понять тебя, Кэп, – говорит Тони. – Твой парень – настоящая жемчужина. Неограненный кровавый алмаз, если можно так сказать. Я искренне удивлен наличию такого хорошего вкуса у парня, который заправляет рубашки в клетку в брюки хаки. – Позволить тебе прийти было ужасной идеей, – говорит Кэп. – Не т-т-такой ужасной, как твои рубашки в клетку, – говорит Зимний Солдат. Тони дает ему пять. Стив сверлит их патриотическим взглядом. Саша говорит: – Ой, избавься уже от своей кислой физиономии, милый, ты гораздо красивее, когда улыбаешься. Кэп еще с секунду гневно сверкает глазами, а затем говорит: – Как, черт возьми, я могу улыбаться, когда я подвергаюсь воздействию разрушенного обелиска, торчащего из твоего лица? Пусть какой-нибудь парень в пробковом шлеме покопается вокруг этой штуковины. Саша с хрипом выдыхает смешок, затем говорит: – Слушай, куколка, я не обязан слушать ни одного проклятого с-слова от тебя. С тех пор, как я здесь, я успел посмотреть несколько реально дерьмовых ф-фильмов, и если я и узнал что-то из них о б-будущем, то это то, что каждый должен играть свою роль. – Он показывает на Тони, на себя, потом на Кэпа. – Мозги, чтобы взламывать всякое дерьмо. Злобный п-придурок покрытый шрамами, в-взрывающий кучу парней, которого потом убивают за двадцать минут до конца. И наконец, сиськи и задница, чтобы мотивировать героя, пока я до смерти истекаю к-к-кровью. У тебя есть около пяти реплик, кроме «Я люблю тебя» за весь фильм, дорогой, ты точно не командир м-миссии. Кэп хихикает. Что, честно говоря, немного тревожит. Тони сожалеет, что не запрограммировал в Джарвиса какой-нибудь антисамозванец-протокол. Саша лениво улыбается Кэпу. – Иди домой и немного поспи, здоровяк, все будет в п-порядке, Гостфейс присмотрит за мной. Обещаю, что не буду распивать в-виски в больничной палате, если ты немного вздремнешь. – Ты уверен? – говорит Кэп, весь такой милый, улыбчивый и мягкий. Кто этот человек, и что он сделал с Капитаном Америка? – Д-да, дорогой, я уверен. Иди ко мне, а? У Тони случается краткий приступ паники, когда ему кажется, что они сейчас поцелуются, но Саша просто хватает Кэпа в охапку и обнимает его. Он даже слегка похлопывает его по спине, ну просто лучшие бро. – Спасибо, что остался со мной, чемпион. Увидимся позже? – Ага, – говорит Кэп. – Увидимся позже. Тони очень надеется, что никогда не выглядел так, как Кэп сейчас. Довольно смущающе, если честно; слишком много чувств выставлено напоказ. Но ему определенно случалось чувствовать нечто похожее. Кэп выглядит так, будто мог бы запустить ядерную бомбу в космос, если бы думал, что это обезопасит Барнса. Впервые за все время, Тони испытывает некоторое взаимопонимание, когда дело касается Кэпа. Кэп выходит, и Барнс падает обратно на кровать и хрипит: – Иисусе. – Эй-эй, – говорит Тони. – Мне вызвать медсестру? – Н-нет, Иисусе, они отберут виски. Просто, э-э. Ну, ты понимаешь. Я н-не в лучшей форме. И они, блядь, н-не выпускают меня отсюда. – Что ж, это имеет смысл. Джарвис сказал мне, что на днях у тебя было четыре припадка, пока ты не стабилизировался. И твой организм все еще истощен. И мне, наверное, действительно не стоит давать тебе виски, ты на препаратах сейчас? – Где-то около д-д-двадцати из них, чемпион. Даже не знаю, когда теперь мы с моей новой д-деткой сможем хорошо провести время вместе, – говорит он, бросая горящий взгляд на Лафройг. Затем он говорит: – Эй, сделаешь мне одолжение? – Какое невероятное совпадение, – говорит Тони. – Я хотел спросить о том же. Чего ты хочешь? Уверен, мы сможем прийти к взаимовыгодному соглашению. Барнс говорит: – Я хочу, чтобы ты чипировал меня. Хм. В анналах истории «Одолжения, о которых люди просят Тони Старка» это определенно что-то новое. – Как собаку? – К-как чертову собаку. Так что, если я сойду с ума и начну взрывать всякое дерьмо, вы все могли бы отследить меня и убрать. О да, и это тоже. Думаешь, ты бы смог выстрелить мне в голову, если понадобится? Тони прищуривается. – Это вопрос с подвохом? Мне кажется, что это какой-то тест. – Н-нет. Мне просто нужно знать, что к-кто-то выведет меня из игры, когда придет время. Стив, конечно, нихрена не сделает, о-о-обычные люди не смогут подобраться ко мне. Я думаю, у тебя есть неплохие шансы в этом твоем костюме, и тебе, скорее всего, х-хватит духу избавиться от меня, если я подвергну опасности твоих людей. – Я не уверен, стоит ли мне чувствовать себя оскорбленным, – говорит Тони. – Считай, что это к-к-комплимент, – говорит Саша. – Обычно я так и интерпретирую все, что люди говорят обо мне. Барнс твердым взглядом сверлит точку слева от головы Тони. Тони говорит: – Эй, теперь, когда я пообещал чипировать тебя, а затем пристрелить, как бешеную собаку, давай поговорим о том, что я получу от этой сделки. – Что угодно, – говорит Саша. – Тебе нужно кого-то убрать? – Что? Нет, это определенно не то, чего я хочу. Почему ты вообще решил, что мне нужно кого-то убрать? Саша приподнимает брови. – Я, конечно, знаю, что ты гений, но это чертовски т-тупой вопрос. В течение последних восьмидесяти лет моими основными функциями были убийства, уничтожение имущества и получение члена в задницу без какого-либо намека на согласие, и я решил, что ты больше всего будешь нуждаться в первом. – Воу, – говорит Тони. В списке вещей, которые Тони Старк Не Делает, утешение жертв изнасилования стоит даже выше, чем посещение больниц. Возможно, оно даже попадает в первую пятерку наряду с возложением цветов на могилу отца и вступлением в группу анонимных алкоголиков. – Слишком много информации, мне жаль слышать об изнасиловании, у Кэпа на телефоне будет список лучших психотерапевтов в городе через... Джарвис, мы можем сделать это за две минуты? Скажем, через две минуты. Саша, детка, все, чего я хочу, это провести немного времени с тобой. И твоей рукой. В моей лаборатории. А также в этом медицинском крыле, потому что я хочу провести сканирование мозга. Я видел, как открылись пластины на этой штуке, когда ты обнял Кэпа, и тот факт, что твоя протезированная рука реагирует на патриотические объятия твоего парня, а я не знаю, как и почему это происходит, до глубины души оскорбляет меня. Барнс пожимает плечами. – Делай что хочешь. Только н-не вскрывай меня заживо, в остальном мне плевать, – он протягивает правую руку. – Мы договорились? Они пожимают руки. – Итак, – говорит Тони, – давай отвлечемся от твоей невероятно унылой жизни, я обещал тебе прекрасные фильмы, которые Кэп никогда не покажет тебе. Так что выбирай отраву по вкусу: твоя любимая Вторая мировая или Дикий Запад? – Хочешь показать мне какое-то дерьмо о З-з-западном фронте? Я н-начинаю думать, что ты и правда плохой человек, как говорят в интернете. – Ты пользуешься интернетом? Нет, стой, забудь, я никогда не задавал этого вопроса, конечно, ты пользуешься. И меня безмерно ранят твои слова. Я замечательнейший из людей, и ты полюбишь этот выдающийся фильм о Второй мировой войне, который я принес только для тебя в своей... сети. Барнс поражает его самым впечатляющим пустым выражением лица вкупе с угрожающим взглядом. – Мы, блядь, еще посмотрим. Когда несколько часов спустя возвращается Кэп, они уже на третьем эпизоде Дедвуда. Барнсу чертовски понравился сериал, но он ставит его на паузу, когда заходит Кэп. – Стиви! Привет! Ты должен дать мне обещание, милый. Стив выглядит вполне понятно настороженным. – Какое обещание? Саша ухмыляется. – Если мне придется драться с гребаными инопланетчиками вместе с вами, сумасшедшими придурками, я сам выберу себе позывной. – Ах да? – говорит Кэп, скрещивая руки на груди. – И какой же? – Он классный, Кэп, – говорит Тони. – Совершенно уместный и подходящий, тебе понравится. – Я уже ненавижу его, – говорит Кэп. – Говори. – Жид-Медведь, – хором говорят Тони и Барнс. Кэп говорит: – Мне не нравится. – Безнадежен, – говорит Тони. – У твоего мужчины нет вкуса, Саша, ни капли вкуса. Это и правда печально. Я сочувствую ему, правда, сочувствую. Должно быть, это ужасно напрягает – быть настолько невероятно неправым во всем. Кэп говорит: – Я больше не хочу, чтобы вы двое виделись. – Ты не можешь разлучить нас, мама, мы любим друг друга, – говорит Саша. Кэп только вздыхает.*****
Наташа делает глубокий вдох. Затем выдыхает. Тишина. Спокойствие. Саша на стрельбище. Баки. Джеймс Баки Барнс. Она ненавидит это. Он на стрельбище. Он выглядит ужасно, она еще никогда не видела его в таком плохом состоянии: худой, бледный, постаревший, щеки ввалились, глаза потемнели и впали. Старк сказал ей, что ему только вчера разрешили покинуть больничную койку, но они оставили его под наблюдением в башне, чтобы проследить, не упадет ли он снова, прежде чем вечером отпустить его домой. Она не смогла заставить себя пойти в больничное крыло, к нему, лежащему на кровати с торчащими по всему телу трубками. Он метает ножи так же уверенно и спокойно, как и всегда. Знакомый звук. Обнадеживающий. Тук, тук, тук. Он настроил мишени так, чтобы они двигались наугад, и каждый раз попадает точно в центр. Тук, тук, тук. Он не Клинт (она видела, как он попал мимо цели один или два раза), но близко. Он всегда был особенно красив, когда работал с ножами или винтовкой. Холодный и отстраненный, вся страсть и тревога исчезли из глаз. Прекрасный и недосягаемый. Как нечто, что можно увидеть только в музее. Она дает себе две минуты понаблюдать за ним. Затем делает еще один вдох. Тишина. Спокойствие. Она входит на стрельбище. Она говорит по-русски: – Саша. Выглядишь дерьмово. Он бросает последний нож, прежде чем обернуться. Оглядывает ее с ног до головы. Это не кокетливый взгляд: это оценка, определение уровня угрозы. Кажется, она проходит проверку, потому что он лениво улыбается ей. – Извини, дорогая, сегодня русский не годится, – Он постукивает пальцем по виску. – Если захочешь поболтать на г-гребаном хинди – я весь твой. У него сильнейший нью-йоркский акцент, что неудивительно, но все равно звучит пугающе чужеродно, будто она смотрит дублированный фильм. Ее предупреждали о заикании, но она все равно не может справиться с удивлением. Это слишком мягко, слишком уязвимо для мужчины, которого она когда-то знала. Теперь он пристально разглядывает ее. Знакомая морщина между бровями заставляет что-то сжиматься у нее в горле. Он говорит: – Наташка? Срань господня, милая, это ты? Потом он обнимает ее, крепко прижимая к груди. Она чувствует силу, которая все еще остается в его слишком худом теле, чувствует запах сигарет и пороха на его футболке. Она обнимает его в ответ, потому что ее тело не знает, что еще делать, когда Саша так близко, а его запах забивает нос. Она говорит: – Ты помнишь меня. – Да, – говорит он. – Да, милая, я помню тебя. – Он делает шаг назад и еще раз разглядывает ее с ног до головы. Его взгляд почему-то кажется странным. Почти... гордым. – Боже, только взгляни на себя, уже совсем взрослая. Когда ты успела стать такой красавицей, а? Какое-то мгновение она не может понять, что происходит. Ее бросает в жар и холод одновременно. Реакция на стресс. Бей или беги. Она вдыхает и выдыхает. Она говорит: – Что? – Господи, милая, – говорит он, – когда я видел тебя в п-п-последний раз, сколько тебе было, тринадцать? Наконец она снова может говорить: – Саша, когда мы виделись в последний раз, ты стрелял в меня из гранатомета. До этого – ты выстрелил в цель сквозь меня. Еще до этого – я была взрослой женщиной, и мы были любовниками. – Что? – говорит он. Затем: – Нет. Ни хрена, милая, н-н-нет, я бы не стал... – он проводит рукой по волосам. – Т-т-ты была моим маленьким чемпионом, мы познакомились, когда тебе было шесть, я вытирал тебе нос, дорогая. Ты несколько раз называла меня папой, когда была совсем маленькой, и мне пришлось заставить тебя прекратить, чтобы они не разлучили нас. Как я мог... ч-черт, – он сглатывает. – Черт. Кажется, мне н-н-н-нехорошо. – Спасибо, – говорит Наташа. Она чувствует себя слабой. Пустой. Очень, очень усталой. – Ох, милая, я не это имел в виду, ты самая красивая леди, которую я только видел. Но, боже, дорогая, мне пришлось объяснять тебе, что такое, э-э, месячные, когда тебе было двенадцать, потому что н-н-никто никогда не думал о тебе, как о м-маленькой девочке, а не о гребаном роботе. Я никогда... Иисусе, п-п-последнее, что тебе было нужно, это еще один у-ублюдок, использующий тебя. – Ты не был таким, – говорит Наташа. – Мы были... – она замолкает. – Я заботилась о тебе. А ты заботился обо мне. Саша с минуту молча смотрит на нее. В этот момент он выглядит старым, таким же старым, каким и должен быть на самом деле. Он намного старше Стива. Он человек, думает она, которого раздели догола, у которого не осталось секретов от самого себя. – Мы были влюблены? – Любовь – для детей, – говорит она. Автоматически. Реакция на стресс. Бей или беги. – Ох, милая, – говорит он. – Какой т-тупой мудак тебе это сказал? Тогда она вспоминает, внезапная красная молния. Слезы, крики. Саша, Саша, не уходи, куда вы его уводите, не трогайте его, пожалуйста, не трогайте его... Она дрожит. Непроизвольное сокращение мышц. Он снова притягивает ее в объятия. Он пахнет так знакомо. Более знакомо, чем ее самые старые воспоминания. – Конечно, мы были в-влюблены, – говорит он. – Я чертовски любил тебя, милая. Должно быть, я помнил это, хоть и забыл причину. – Мне казалось, что я знаю тебя с первого дня, как мы встретились, – она позволяет ему обнимать себя. – Наверное, теперь это имеет больше смысла. Он смеется. Скрипуче-ржавым смехом, совсем как у нее. – Иисусе, милая, – говорит он. – Мы действительно парочка шлимазлов, да? Стиви тоже, Иисусе. Одна х-херня за другой. Она улыбается. – Ты зовешь его Стиви? – Ага. Что? Что в этом такого с-с-смешного? – Ничего, – говорит она и позволяет себе прижаться к нему. – Это очень мило. Я рада, что вы есть друг у друга. Он кладет металлическую руку ей на затылок, безошибочно находит и надавливает большим пальцем на мышцу, которую всегда сводит, когда она напряжена. Он делал так каждый раз, перед тем как расстегнуть на тебе рубашку, нашептывает мозг. Она велит мозгу пойти нахрен и прижимается лбом к его груди, чтобы дать ему лучший доступ. Она говорит: – Я скучала по тебе, Сашка. Затем она говорит: – Не так я представляла себе наше воссоединение. Он издает еще один хриплый смешок. – Да? И как же ты это представляла? – Было несколько версий. Та, где ты снова стреляешь в меня. Та, где ты не нападаешь, но и не помнишь меня. Та, где ты бросаешь Стива, и мы сбегаем вместе. Я не горжусь последней, – добавляет она, когда он слегка напрягается. – Но ты спросил, так что. – Ради тебя, Наташенька, я готов бросить кого угодно, но только не Стива и д-д-детей. Она улыбается. – Думаю, если уж мне и суждено быть на втором месте, то только после Капитана Америка. – Нахуй К-кэпа, – говорит Саша. – Я без ума от этого тупого засранца по имени Стив. И ты не на втором месте, милая, мне просто нужно хорошенько подумать, как расставить все по своим местам. Не могу же я бросить своего парня ради младшей сестры? Ты же видела, во что он превращается, стоит мне на секунду оставить его одного? Да на него страшно смотреть. – Младшая сестра, – говорит она, перекатывая слова во рту. Он кивает, прорабатывая закаменевшее место на ее плече. – Ага. Мне жаль, милая, правда, жаль. Мне очень ж-жаль, что я не тот парень, которого ты ищешь. – Нет, – говорит она. – Мне нравится. – Она почти удивляется, услышав такое от себя. – В моей жизни не так уж много людей, которые заботятся обо мне и не хотят ни убить, ни трахнуть, ни использовать меня. – Она задумывается на мгновение. – На самом деле, возможно, Стив, один из них. Не думаю, что я когда-либо еще встречала мужчину, который был бы настолько не заинтересован в сексе со мной. Саша фыркает. – Этот мелкий слюнтяй-католик просто хорошо это скрывает. – Нет, – говорит она. – Тут что-то другое. – Ему нравятся брюнетки, – говорит Саша. – Ему никогда особо не нравились б-б-блондинки или рыжие. – Ему нравятся темпераментные, – говорит она. – Я слишком холодная. Бесстрастная. Как ящерица. Он кладет руки ей на плечи – металлическую и плотскую. – Наташка, – говорит он. – Я знаю, что многое забыл. И я знаю, что я больной на голову сукин сын. Но я знаю тебя, милая. И это точно не про тебя. Это всего лишь лесть, конечно. Просто он слишком добрый. Она кладет голову ему под подбородок. Она говорит: – Приятно слышать это от тебя.*****
Бак возвращается домой как раз к ужину. Стив хотел остаться с ним в башне на весь день, но Баки быстро поставил крест на этой идее. Кто-то должен был приготовить ужин для детей, и Бак хотел вернуться домой к чему-то, что пахнет лучше, чем больничная стряпня. Так что сейчас, когда он входит – через дверь, превозмогая тошноту, потому что он еще не достаточно оправился, чтобы карабкаться по стенам, – он находит Стива на кухне. Играет какая-то старая пластинка, и Стив напевает себе под нос, пока режет луковицу. Пританцовывая на носочках. Боже, у парня до сих пор нет ни капли чувства ритма. Баки тихо подходит к нему со спины и обнимает за талию. Стив кричит, как Майки. Бак хихикает ему в затылок. Затем он говорит: – Приветик, м-м-милый. – С меня хватит, – говорит Стив. – Я приклею четвертаки к подошвам твоих ботинок. Бак потирает правой рукой промежность Стива. Это кажется приемлемым, когда они оба одеты и стоят на кухне. Стив не двигается. Он говорит: – Воу, привет, Бак. – И тебе п-привет, – говорит Бак. – Вот, что ты получаешь за то, что такой чертовски милый. – Кажется, я читал о чем-то подобном в памятке для сотрудников ЩИТа, – говорит Стив. – Кажется, меня только что сексуально домогались. – Все эти говнюки были Гидрой. Что они, черт возьми, понимают? Стив хихикает. А как еще можно назвать эти странные звуки? Все в порядке. Бак умеет хранить секреты; он никому не скажет, что Капитан Америка хихикает больше, чем Черная Вдова в шесть лет. Он хочет сказать: «Я люблю тебя так сильно, что мне становится чертовски хреново», но от мысли сказать об этом, ему тоже становится хреново. Поэтому он просто прижимается губами к шее Стива, прямо над воротником рубашки, пока Стив не пихает его локтем со словами: – Из-за тебя я отрежу себе пальцы. Бак подходит к стойке. – Позволь мне. Я. Очень хорошо обращаюсь с ножами. При Стиве не стыдно испытывать затруднения в речи. Стив не подумает, что он тупой. – Да уж, красавчик, я заметил еще тогда, когда ты попытался зарезать меня. – Нечестно, – говорит Бак. – Обвинять парня. За д-д-дерьмо, которое он творил, когда ему п-промыли мозги. – Я не обвиняю, – говорит Стив. – Просто констатирую. Я так чертовски сильно люблю тебя, маленький ухмыляющийся засранец. – Позволь мне нарезать этот б-б-блядский лук, Стив. Стив позволяет ему нарезать лук. Это же проявление настоящей любви. Позволить убийце с промытыми мозгами нарезать для тебя блядский лук. Оказывается, Стив готовит фрикадельки. Бак говорит: – Теперь ты наконец будешь. Среди с-своих, – и Стив хихикает так сильно, что не может дальше нарезать овощи, и Баки приходится взять это на себя. Стив смеется так сильно, что не может готовить, и это чрезвычайно позитивно. Готовить ужин вместе приятно. Позитивно. Слушать пластинки Стива – позитивно. По большей части они слишком слащавые, но есть одна дама, от голоса которой у Баки волосы на затылке встают дыбом. – Кто она? Стив выглядит немного встревоженным. – А что? Тебе не нравится? Я могу сменить пластинку... – Успокойся, милый. Мне нравится. Так кто она? Стив улыбается всем своим тупым фрикадельным лицом. – Это Билли Холлидей. Она, э-э. Раньше она тебе очень нравилась. – Да. У меня чертовски х-хороший вкус во всем. Кроме. Парней. – Ага, – говорит Стив. – Та же проблема. У того парня, с которым я сплю, нос похож на дом после бомбежки... Бак бросает ему в голову луковицу. Затем он говорит: – Я г-говорил с Наташей сегодня. Стив становится очень тихим. – О? – Ага, – говорит Бак. – Было хорошо. – О? – снова говорит Стив. Ну что за болван. – Да, я сказал ей, что помню ее шестилетней, и думаю о ней, как о младшей сестре. – О, – говорит Стив. Бак бросает ему в голову еще одну луковицу. Они готовят. Они едят семейный ужин. Они раздражают чертовых детишек. Они читают Гарри, мать его, Поттера. Баки... Счастлив. Он чертовски счастлив. Дети спускаются вниз, чтобы лечь спать, и они со Стивом остаются одни. Этот подлый ублюдок точно что-то замышляет. Он копошится вокруг, сверкая хитрыми глазами. Говорит: – Хочешь посмотреть фильм? Можешь выбрать. Мне, эм, нужно кое-что сделать на кухне. Он смывается на кухню. Бак изучает «Netflix». Сплошной мусор. Он ерзает, затем ложится на диван, закинув ноги на подлокотник. Он выкрикивает: – Стив, я тут с ума схожу от скуки. – Неужели ты не можешь развлечь себя чем-то одну минуту? – выкрикивает Стив в ответ. С кухни доносится какой-то ужасный шум. Бак говорит: – Я достаточно наразв-в-влекал себя в криокамере. Стив высовывает голову из кухни и смотрит на него огромными глазами. Бак фыркает: – Б-боже, дорогой, я просто издеваюсь. Я не был в сознании, пока находился там. – Хорошо, – говорит Стив. Затем он снова исчезает. Приблизительно через 53 секунды он возвращается со стаканом, заполненным до краев чем-то розовым. Он отдает его Баки. Он говорит: – Это, э-э. Это веганский клубничный молочный коктейль. Ты знал, что у них теперь есть веганское мороженое? Я попробовал несколько видов, и они были довольно странные, но это действительно отличное, почти как настоящее. Так что, э-э, ты можешь выпить его, и с твоим желудком должно быть все в порядке. Когнитивная ошибка. – Ты сделал его. Для меня. – Ну да. Я хотел сделать тебе сюрприз. Все в порядке? Там есть соломинка. Бак дает напитку шанс. Затем он дает ему еще несколько шансов. Затем он пьет прямо из стакана, потому что соломинка мешает успешному завершению миссии. Он говорит: – Позитивно. Почему Стив так чертовски мил к нему? Стив говорит: – Могу я, в смысле, я просто, я бы очень хотел... В смысле, если ты не против... – Что. Стив опускается на колени. Бак говорит: – Ты делаешь мне п-предложение, чемпион? Стив говорит: – Я делаю предложение отсосать тебе, – и его лицо приобретает цвет сырого стейка. Когнитивная ошибка. Бак отпивает еще немного молочного коктейля. Переоценка имеющихся разведданных. – Ты. Приготовил мне молочный коктейль. А сейчас. Ты хочешь знать, не против ли я. Если ты отсосешь мне. – Именно. Бак говорит: – Я. Я не знаю. Я не знаю, смогу ли я. Стив кивает, как будто совсем не удивлен. Затем он вытаскивает из-под дивана чертов сверток. – Ты, блядь, спланировал все это, – говорит Бак. Стив говорит: – Я Звездно-Полосатый Человек с... – Просто дай сюда мой п-проклятый подарок, сопляк. Стив отдает ему сверток. Бак открывает его. Когнитивная ошибка. – Что это еще за чертовщина? – Ну, – говорит Стив. – Вещь, которую ты держишь в руках, называется веревкой. Бак сердито смотрит на него. – С-спасибо, умник. Гребаные наручники я тоже узнал. Мы кого-то п-похищаем? Стив краснеет еще сильнее. Бак готов поспорить, что он уже покраснел до самых сисек. Не самая худшая в мире мысль для размышлений. – Это для тебя, чтобы использовать на мне, Бак. Чтобы тебе не было, эм, ну ты понимаешь. Некомфортно. Ты можешь командовать парадом. Просто зафиксируй меня, как тебе хочется, а дальше мы разберемся по ходу дела. Баки вытаскивает из коробки какую-то странную штуковину. – А это для чего? Стив сглатывает. – Это, эм-м. Это называется кольцевой кляп. Потому что я вспомнил твои слова насчет того, э-э, чтобы откусить тому парню член, и я подумал, что такая мысль может придти тебе в голову, так что если хочешь, я могу просто надеть его, и ты будешь знать, что ты, эм. В безопасности. От меня. – Ебаный боже, – говорит Бак. Они смотрят друг на друга. Стив говорит: – Прости. Мне не следовало... Неважно. – Н-нет, чемпион. Я просто удивился. Давай попробуем, черт возьми. – Да? – Да, конечно. Почему бы и н-н-н-нет? – он морщится. – Прости. З-заикание. Не очень с-с-с-сексуально. Стив слегка склоняет голову. Теперь у него даже уши розовые. – Я бы, э-э, так не сказал. Когнитивная ошибка. – Тебе н-нравится? Стив смотрит на него снизу вверх. Эти чертовы большие голубые глаза. – Просто это звучит как ты. Затем он говорит: – Я, эм, я действительно хочу... ну ты знаешь. – Он не может снова сказать вслух «отсосать тебе», что за балда. – Но, думаю, что должен предупредить, что не буду знать, какого черта я делаю. Баки моргает. – Правда? Ты никогда... Хорошо. Все в порядке, чемпион. Ты ведь знаешь, что тебе нравится, верно? – У меня есть множество предпочтений в жизни. Ну ты знаешь, Кэтрин Хепберн, а не Рита Хейворт. Карандаш, а не уголь. Кольт, а не Зиг Зауэр. Любые пироги, кроме яблочного. – Ты чертов сумасшедший придурок, – говорит Бак. – Ты все еще сраный д-д-д-девственник, да? Стив пожимает плечами. – Хочешь сказать, что не б-был ни с кем с тех пор, как отлизал Картер? Стив сердито смотрит на него. – Все еще не могу поверить, что ты вынудил меня рассказать тебе об этом. – Ты р-рассказываешь мне все, сопляк, ничего не можешь с собой поделать. Почему я, черт возьми, н-н-не знал, что ты девственник? – Я не кричу об этом с крыши, – говорит Стив. – Люди все равно будут думать обо мне то, что хотят. Да, конечно, мать твою. Такое лицо, такое тело. Конечно, он популярен у дам. Никто больше не знает его так, как Баки. Никто больше не знает, как сильно он хотел, чтобы кто-нибудь смотрел на него и видел его. Никто не прикасался к нему. Никто не был с ним. Позитивно. Баки улыбается. – Я Христофор, мать его, Колумб. – Я бы предпочел думать о тебе, как о Лиге ирокезов, – говорит Стив, затем поправляет себя через штаны. – Я очень хочу поцеловать тебя, Бак. Я могу поцеловать тебя? – Ты м-м-можешь, – говорит Бак. – Но я н-не знаю, можно ли тебе. Он чувствует, как начинается тик, и отпускает себя, пару раз сильно дергая головой. Стиву, кажется, все равно. – Спасибо, сестра Мэри Бриджит, – говорит он и забирается на диван, чтобы поцеловать Баки в шею. – Можно ли мне поцеловать тебя? – Конечно, – говорит Бак. – Подожди. Сними рубашку. Стив снимает. Баку нужно немного времени, чтобы насладиться зрелищем. Стив говорит: – Ой, да ладно тебе, Бак, давай прекращай. – Н-не могу, – говорит Бак. – Ты как чертова С-сикстинская капелла. Положи руки за с-спину для меня. Стив повинуется. Баки надевает на него наручники, потому что он до чертиков любит Стива, но вряд ли сможет продолжать в том же духе, если какая-то часть его мозга будет постоянно отслеживать, где находятся руки цели. Стив издает хныкающий звук, который сразу же отдается в члене Баки, и затем прижимается губами к его рту. Они целуются. Без языка, потому что Стив – чертов чемпион, и ему никогда не нужно говорить дважды о вещах, которые вызывают у Баки рвоту. Из-за наручников, сковавших руки за спиной, равновесие Стива немного нарушено, поэтому Баки поддерживает его, положив руки на ребра, затем поднимает их выше, чтобы потереть металлическим пальцем сосок Стива. Стив шипит. Затем он говорит: – Ты можешь, э-э, снять джинсы? Вся эта тема с наручниками с технической точки зрения оказывается намного сложнее, чем он думал. Он встает, раздевается, делая из этого скромное представление для Стива. Он не уверен, насколько сексуально то, как он вытаскивает из потайных мест все свое скрытое оружие и раскладывает его на кофейном столике. По крайней мере, у Стива, кажется, нет с этим проблем. Бак говорит: – Ты б-б-б-берег себя для меня, милый? Стив говорит: – Будет сексуальнее, если я скажу «да» или «нет»? Баки пристально смотрит на него. Стив говорит: – Берт-фейс на самом деле не так уж привлекателен. Баки смотрит еще пристальнее. Стив говорит: – Я думал, ты мертв. Я оплакивал тебя, Бак, я не берег себя. Я просто не хотел... не хотел никого другого. Ох. Чрезвычайно негативно. Ох, Стиви. Он садится на диван с глупым видом и голой задницей. Он говорит: – Прости. Что о-оставил тебя. – Я дал тебе упасть, – говорит Стив. Похоже, он хочет обнять Баки, но не может из-за наручников. Эта миссия становится все более и более сложной с технической точки зрения. Снятие наручников со Стива в целях объятий на этом этапе потенциально приведет к провалу миссии, что стало бы наиболее негативным из возможных исходов данного сценария. Баку не отсасывали с 1976 года; он не хочет все испортить. Он должен придумать что-то, чтобы исправить ситуацию. У Стива начинают блестеть глаза. Слезы не сексуальны, если ты, конечно, не извращенец, а Баки не извращенец. Хоть он и безумнее кошки в ванной, но все еще остается человеком непритязательных вкусов (задницы, сиськи, виски, сигареты и жаждущий рот на его члене; все просто). – Я л-л-люблю тебя, – говорит он. – Я так чертовски сильно люблю тебя. Стив падает на пол, будто услышал воздушную тревогу. Дж. Б. Барнс – чертов гений. И боже, Стив целует внутреннюю поверхность бедер, будто эта мусорная свалка на месте его тела – что-то приятное и хорошее, что-то от чего, черт возьми, невозможно оторваться. Бак разводит ноги чуть шире, как бы предлагая. Стив бормочет: – Попридержи лошадей, мне здесь нравится. Не хочу торопиться. – Что, н-наслаждаешься изысканным ароматом моих шаров? – Ага, – говорит Стив и прижимается лицом к складке между бедром и пахом. Баки кажется, что он вот-вот потеряет сознание. Стив говорит: – Мне нравится твой запах, Бак. Затем он говорит: – Я могу взять его в рот? Бак говорит: – Нгх. В Смитсоновском музее определенно говорится, что Дж. Б. Барнс был настоящим повесой и дамским угодником. Хорошая работа, продолжай в том же духе, чемпион. С другой стороны, у этого жалкого ублюдка никогда не было рта Капитана Америка на члене, и во время Великой, мать ее, депрессии у них не было веганских клубничных молочных коктейлей. Судя по воспоминаниям, у них было только сухое молоко и скотское отношение, хотя большая часть этого отношения, возможно, заслуга Стива. Бак думает, что в итоге все получилось к лучшему, если не считать восемьдесят лет пылающего пиздеца в середине. – Я не буду ничего делать без разрешения, – говорит Стив. Бак не может определить, какая из двух сильных сторон Стива проявляется здесь: быть лучшим парнем на свете или занозой в заднице. – Пожалуйста, черт подери, – говорит Бак. Стив хихикает. Определенно заноза в заднице. Затем он говорит: – Просто, эм, скажи, если я делаю что-то не так, ладно? – Ох, да, конечно. Прекрати сосать мой ч-член, Капитан Америка, твоя техника не на высоте... ох, И-и-исус, м-м-м-м-м-мать его, Христос, Стиви, черт, Стиви... Хорошо. Ох, Иисусе, как же хорошо. Он не может. Он не может быть так чертовски хорош в этом. Дело не в технике (техники и нет никакой), дело в том, что это Стив, и Бак провел хуеву тучу времени дроча и фантазируя об этом. И Стив смотрит на него сквозь ресницы, и тихо постанывает, и извивается, будто хочет потрогать себя, но не может из-за наручников, и блядь, блядь... – М-милый, – говорит Бак. – Дорогой, ты должен... милый, я скоро... Стив немного отстраняется. – Хорошо, – говорит он, весь покрасневший и с остекленевшими глазами. – Я хочу, я хочу это у себя в рту... Бак кончает на шею Стива. Пауза. Затем они оба прыскают от смеха. Бак снимает наручники со Стива, который дрочит, пока Бак целует его и говорит кучу грязной ерунды. Затем они вытираются и тащат свои старые усталые задницы в постель. Стив забирается под одеяло с книгой, и Бак смотрит и не верит своим глазам, когда понимает, что это за книга. – Боже, Стиви, я знаю, что у тебя в голове т-творится какое-то странное дерьмо, но отсосать мне, а потом притащить Б-б-библию в нашу постель – это слишком даже для тебя. – Заткнись, – говорит Стив. – Все совсем не так. Я просто. – Он хватает Баки за руку. Металлическую. Баки никогда не мог понять, что, черт возьми, он получает, когда держит эту штуковину, будто это настоящая часть реального человека. – Когда тебя не было, молиться было очень трудно. Я был... Я был очень зол на Бога. За то, что он привел тебя ко мне, а потом снова отнял. И я пытался читать Библию, чтобы найти хоть какое-то... какое-то утешение. Или объяснение. И я нашел. Я вспомнил, как в ту ночь, когда ты душил меня, ты цитировал Книгу Иова, и как в детстве ты помогал мне заучивать ее, так что на самом деле это вроде как моя вина, что все эти вещи засели у тебя в голове. Нет, подожди, не спорь, я еще не закончил. Я просто хотел прочитать тебе кое-что. Чтобы у тебя в голове было что-то хорошее. Потому что это заставляет меня чувствовать себя лучше, и, возможно, заставит чувствовать лучше и тебя, особенно с тех пор, как ты написал ту записку. Я не могу... я не могу, как и ты, красиво и связно говорить о таких вещах, Бак. Я действительно бездарен в этом. Так что, э-э. Я могу? Прочитать тебе? Чертова гигантская фрикаделька. Бак не смог бы сказать «нет», даже если бы захотел. – Конечно, милый, – говорит Бак. – В-вперед. Стив прочищает горло и начинает читать, его глубокий голос звучит необычайно мягко и ласково. – На ложе моем ночью искала я того, которого любит душа моя, искала его и не нашла его. Встану же я, пойду по городу, по улицам и площадям, и буду искать того, которого любит душа моя; искала я его и не нашла его. Встретили меня стражи, обходящие город; «Не видали ли вы того, которого любит душа моя?» Но едва я отошла от них, как нашла того, которого любит душа моя, ухватилась за него, и не отпустила его.*****
Стив просыпается, и Баки здесь. Он здесь. Теплый и мягкий, слегка извивается и сонно покряхтывает. Живой, не в больнице, не накаченный наркотиками и не пытающийся задушить Стива (пока что). Просто здесь. Стив счастлив этому, вот и все. Бак говорит: – Хватит на меня пялиться. – Откуда ты знаешь, что я смотрю на тебя? – Ты всегда смотришь на меня, чемпион, не надо быть Шерлоком Холмсом, чтобы заметить. Стив поглаживает шею Баки. – Хочешь есть? – Н-не-а, – говорит Бак, затем хрюкает пару раз. Стив хотел бы, чтобы этот конкретный тик не появлялся снова, но, похоже, нет никакой логики в том, когда они приходят и уходят. Бак сейчас принимает какое-то успокоительное средство, которое, по словам медиков Тони, должно помочь сократить тики и панические атаки, но Стив не ожидает многого. Бак сейчас принимает кучу лекарств. Каждый раз, когда Стив видит, как Бак глотает все эти таблетки, у него внутри все переворачивается, хотя он знает, что они должны помочь ему. – Тебе нужно что-нибудь съесть, чтобы принять лекарства, дружище. – Тьфу. – Да, я знаю. Бобовый молочный коктейль? – Ага. – Кофе? – Не будь таким м-милым, еще чертовски рано. – Приму это за «да», – говорит Стив и неторопливо идет на кухню, чтобы взять одну из этих ужасных соевых штуковин и поставить кофе. Он направляется в гостиную, чтобы подождать, пока приготовится кофе, и с минуту разглядывает свое новое полотно. Сейчас он пишет портрет Брюса, и это занимает больше времени, чем он рассчитывал, потому что на нем изображен лев. У него никогда не было обширной практики в рисовании диких животных, если не считать голубей и Баки. Может, им с Баки сходить в зоопарк? Он мог бы делать скетчи, а Бак изучать странные факты о животных. Было бы неплохо. Как настоящее свидание. Он краснеет, затем переключает телевизор на новостной канал, чтобы отвлечься и убедиться, что никакие национальные памятники не засасывает в космос тяговыми лучами. Затем он обращает внимание на речь диктора и замирает. «Анализ двух фотографий подтверждает, что нью-йоркский линчеватель, известный среди местных жителей как Богослов, является человеком, который в настоящее время разыскивается за многочисленные террористические акты в Вашингтоне, округ Колумбия, а также за попытку покушения на капитана Стива Роджерса, также известного как Капитан Америка. Многие требуют, чтобы капитан Роджерс был помещен под охрану, пока продолжается розыск... – Знаешь, – говорит Стив телевизору, – а утро так хорошо начиналось.