Капитан Гондора

      Когда-то давно этот обнесенный стеной сад был частью летнего пристанища знатной семьи, предпочитавшей зеленые просторы и радость охоты летнему зною в Минас Тирите. Позже, когда семья пришла в упадок, дом утратил свое великолепие, а когда-то заботливо ухоженный сад постепенно одичал.       Остановившись у полуразрушенного арочного прохода, ведущего в тень сада, Боромир прислушался, уловив слабые звуки арфы, дрожащие в еще холодном воздухе. Затем, словно во сне, запел знакомый голос, теплый и богатый в своем звучании, и он увидел в дальнем углу сада, под раскинувшимися ветвями вишневого дерева, стройного молодого человека с арфой на коленях. Фарамир. Некоторое время он стоял, слушая его пение, и глаза его жгли подступившие слезы, ибо он вспомнил другой голос и другую арфу, что вместе покинули этот мир       Его поступь была неслышной, ибо он был воином, и пока он шел вдоль покрытой мхом полуразрушенной стены, певец в тени дерева продолжал петь. Шел Берен от холодных гор, Исполнен скорби, одинок; Он устремлял печальный взор Во тьму, ища угасший день. Его укрыл лесной чертог, И вспыхнул золотой узор Цветов, пронзающих поток Волос летящих Лютиэн. Он поспешил на этот свет. Плывущий меж густой листвы…       — Приветствую, брат, — произнес он хриплым голосом. — Ты неплохо поешь для умирающего.       — Боромир!       Они радостно обнялись — смеясь, он отстранил брата, держа его на расстоянии вытянутой руки.       — О да, я! Но правда ли, что это Фарамир, или мои глаза лгут мне?       — Конечно! — рассмеялся Фарамир. — Неужели я так изменился с прошлого лета, что ты не узнаешь собственного брата?       — Да, это так, ибо я вижу нечто новое в твоем взгляде. Ты повзрослел, младший, — ответил Боромир с легкой улыбкой. Он положил руку на плечо брата: — Прости, что не приехал раньше, но из-за дождя дороги в Лоссорнахе превратились в болото.       — Ты здесь сейчас, и я счастлив. — просто ответил Фарамир и поспешно начал собирать нотные листы, упавшие с его колен, когда он вскочил. — Ты останешься надолго? О, Боромир, мне так много нужно рассказать тебе!       — Нет, я останусь лишь до завтрашнего утра, — ответил Боромир, с разочарованием наблюдая, как радость сходит с лица брата. — Я должен вернуться по делам отца. — И после некоторого колебания он добавил: — Но перед тем, как мы отправимся в путь, я должен поговорить с Халдором. Я послал за ним и…       — Мы? — спросил Фарамир резко. — Что ты имеешь в виду?       — Мы. — Сердце его упало, когда он увидел прежнюю настороженность в глазах брата. — Брат, присядь на минуту. Я должен что-то сказать тебе.       Они сели на потрепанный плащ Фарамира, расстеленный на влажной скамье, и, глубоко вздохнув, Боромир начал:       — Наш отец желает, чтобы ты отправился домой со мной. Он хотел бы — очень хотел бы — видеть тебя вновь.       Последовала напряженная пауза. Наконец Фарамир повернулся к нему и произнес с осторожным безразличием в голосе:       — Правда? Он видел меня четыре ночи назад — этого недостаточно?       — Фарамир…       — Пожалуйста, Боромир, не продолжай. Он приказывает мне явиться, и, как воин Гондора, я обязан подчиниться моему Лорду Наместнику, дабы не нарушить клятву. — И едва слышно, он добавил: — Я не забыл своей клятвы.       — Нет, брат, не так. Он зовет тебя домой, как отец зовет домой сына.       — Домой? — Воскликнул Фарамир, и ему стоило больших усилий взять себя в руки. — Скажи мне лишь, как долго я должен оставаться в Минас Тирите? Когда я смогу вернуться в Итилиен, в мой отряд?       Слова застряли у Боромира в горле, и долгое время он боролся с собой, ибо со дня смерти матери верность брату и верность отцу находились в состоянии войны в его душе. Но сегодня, в этот день, он не смог найти в себе сил не ответить на вопрос в глазах Фарамира. Так легко было забыть, что ему было всего девятнадцать лет — он был еще почти ребенком.       — Мне нельзя было говорить тебе этого, но я чувствую, что должен, — сказал он с осторожностью человека, ступающего по неизведанной местности. — Видишь ли, младший брат, я никогда не умел скрывать от тебя что-либо. Я не знаю, что именно отец задумал для тебя — быть может, место среди Стражей Белой Башни, или в Гарнизоне Осгилиата. Но в любом случае ты должен будешь покинуть итилиенский отряд — опасность в Итилиене слишком велика, и теперь он понимает это.       Все это Фарамир выслушал без единого слова, держа арфу в руках, словно бесконечно дорогую вещь, с которой ему предстояло проститься навсегда. И если Боромир ожидал взрыва, его не последовало — лишь ужасающая тишина.       Он почувствовал, что не знает, что делать, ибо этот новый Фарамир был чужим для него.       — Я думал, ты будешь рад. Ты мог бы служить со мной, и никто не навредил бы тебе — никто, пока я рядом. Разве ты не хотел, чтобы он позвал тебя, разве не этого ты ждал все три года?       — Я ждал этого, как умирающий от голода жаждет пищи, это правда. Жажда остается, но я нашел иные источники для ее утоления. Это был тяжелый урок. — Он повернулся к Боромиру. — Я писал песню, — сказал он глухо, — О, это ничего особенного — просто несколько рифмованных строк, лишь ради радости создания чего-то нового. Правда, это бесполезное занятие. — Отложив арфу, он с большой осторожностью сложил вместе руки — старая детская уловка, чтобы скрыть напряжение. — Боромир, знаешь ли ты, каково это, когда у тебя забирают то, что тебе дорого? Три года назад я сложил с себя свою прошлую жизнь и заново родился для новой. Это было нелегко, но теперь я обрел семью, и я полюбил ее. Халдор стал как отец для меня, я обрел братьев по оружию, и здесь я нашел нечто еще… — он замолчал, и щеки его окрасил румянец.       — Эти несколько дней были самыми счастливыми в моей жизни. Но это ничего не значит для него, не так ли? — Голос его стал глухим. — Ему никогда не было до меня дела. Не после ее смерти. Я не позволю ему забрать это у меня, Боромир. Я буду сражаться с ним, если придется. Но я знаю, что ты любишь его так же, как люблю тебя я, и поэтому я не прошу тебя о помощи. Лишь обещай мне, что ты не встанешь у меня на пути, ибо я уже взрослый человек и сам могу избрать свой путь. И ты не должен бояться за меня, я уже могу сам постоять за себя.       Глубоко потрясенный, Боромир ответил не сразу. Всю свою жизнь он был первым в сердце своего брата, а теперь появился другой человек. Халдор. Человек, который ему никогда не нравился — человек, чей разум и сердце подчинялись лишь его собственной воле и ничьей более; человек, хранивший древние привилегии и независимость следопытов с хитростью лиса, в честь которого он и получил свое прозвище.       «Он умный и опасный человек. Остерегайся его, Боромир, и держи его рядом, ибо я не доверяю ему», — сказал ему однажды отец, и Боромир безмолвно добавил к проступкам Халдора еще одно преступление, ибо он украл у него то, что он любил больше всего на свете. Любовь, вина и сострадание боролись в его сердце с ненавистью и черными проблесками ревности. Но он не мог отказать Фарамиру — нет, связь их никогда не разорвется, и он не допустит, чтобы Халдор или кто-либо другой встал между ними.       Взяв себя в руки, он тихо ответил:       — Если ты уверен — точно уверен — я даю тебе слово.       — Благодарю тебя, — ответил Фарамир, и в глазах его блеснула радость. — Я никогда не был более уверен.       — Что ж, теперь, когда мы договорились, думаю, нам нужно вернуться в дом — мы слишком надолго оставили хозяйку в одиночестве, это противоречит хорошим манерам. Надеюсь, она хорошо готовит, ибо клянусь, я не протяну долго, если мне не приготовят жаркого.       Фарамир задумчиво ответил:       — Тогда тебе лучше попросить Морвен. — Он иронично поднял светлую бровь и лукаво усмехнулся. — Я чуть не сломал зуб о медовое печенье Ниенны вчера. Кем бы она ни была, она точно не повар.