Blood bond

       Театр “Ноктюрнал” я помнила в первую очередь по названию на афишах, которые развешивали на кампусе, и буквально вскользь – по лаконичным алым креслам в партере и лепнине на бортиках лож. Но я никогда не видела его с подмостков. И что-то мне подсказывало, что все происходящее отнюдь не было спектаклем, хотя манеры окружающих меня людей (людей ли?) очень походили на какое-то классическое представление.        Хорошо одетый блондин невысокого роста вещал десятку разнородных зрителей о “чрезвычайных обстоятельствах, заставивших всех собраться здесь и решить их безотлагательно”. Мои колени затекли, плечи и руки сжимали чьи-то ледяные конечности и жесткий шероховатый канат. Периферийным зрением я увидела Феникса, также стоявшего ничком, руки связаны за спиной.        Театр. Сцена. И мы на ней, но не в качестве актеров.        В какой-то момент я осознала, что не чувствую ни страха, ни боли, словно все ощущения затянуло коконом, окутало цельнометаллическим саркофагом. Моя челюсть саднила, как будто я получила в нее кулаком, но это мелочи.        Из монолога блондина, к которому я начала прислушиваться, следовало, что существует некое тайное сообщество, Камарилья – со своими порядками и правилами, и Феникс, будучи почетным и вполне уважаемым членом Камарильи, эти самые правила нарушил. Наказание – смерть. (Прям какая-то Монголия при Чингиз-хане, ей-богу). Все это казалось совершенно нереальным. Даже когда нечеловеческого вида и размеров Громила опустил меч на шею Феникса, рассекая искры и пепел, оставшиеся от его тела, исполняя Приговор. Мне все это казалось сном, выдумкой, какой-то жуткой нереальностью, порождением сонного паралича и безумной фантазии, зараженной лавкрафтианскими образами.        Но было одно но: я осознавала, что не дышала, при этом запахи пепла и горения оставались чрезвычайно отчетливыми. Пугающая новая реальность опутывала меня своими болезненными щупальцами. Я подняла взгляд и сощурилась, пытаясь сфокусироваться и разглядеть зрителей: какая-то ссутуленная блондинка в деловом костюме в первом ряду, цветноволосая барышня в кружеве в тон волосам поодаль, группа активистов левого толка в правой части партера, – компания зрителей была слишком разношерстной, чтобы сходу поддаваться какой-то конкретной характеристике. И все же, они все сидели тут, недышащие, бледные. Как и я. Я – как они. Теперь – одна из них, наверное.        Так кто же я?        Блондин продолжал мерять шагами сцену и жестикулировать. Я осеклась, поскольку речь пошла про сира и дитя. И что за уничтожением сира должно следовать уничтожения дитя. Ведь правила…        - Это все дерьмо собачье! – вскрикнул брюнет из толпы активистов, яростно вскакивая с места. Рыжеволосая девушка и темнокожий лысый парень по обе стороны от него спохватились, хватая его за руки, усаживая назад, успокаивая.        Зал замолчал, все глядели на него. Тот свирепо сощурился, нервные желваки ходили из стороны в сторону, ладони стиснуты в кулаки, напряженные до выступающих вен. Казалось, дай ему команду – и он натурально перегрызет блондину со сцены глотку. Как большой темный мстительный зверь.        - Если, – драматическая пауза, – мистер Родригез позволит мне закончить предложение. – Высокомерно продолжил выступающий, – я хотел бы объявить о своем решении. – Он драматично взмахнул рукой. – даровать этому дитя шанс на жизнь. Наверняка ее появлению здесь и сейчас была причина и мы должны ее выяснить. С этого момента она находится на попечении Камарильи и под моим личным надзором. На сегодня все. Всем хорошего вечера. – Блондин в легком полупоклоне обвел рукой зал, намекая, что пора расходиться.        Мистер Родригез, яростно вскинув руки, подчинился воле блондина и ушел, остро зыркнув напоследок льдисто-светлыми глазами. Все остальные также незамедлительно направились к выходу.        Меня подняли за руки и вывели за кулисы. Наконец-то я смогла хоть немного размять затекшие ноги. Почти сразу же с кистей сняли веревку и я смогла размять не только нижние, но и верхние конечности.        - Я прошу прощения за весь этот спектакль, что мне пришлось устроить, – блондин начал говорить самой добродушной и убедительной интонацией, будто бы и вовсе не отдавал приказа убить парня с самыми прекрасными глазами несколько минут назад, будто все это было лишь пустой формальностью, необходимостью, которая лежит на нем таким же болезненным бременем, как и мой временный дискомфорт.        – Мое имя Себастьян ЛаКруа. – Представился мужчина. – Я князь Лос-Анджелеса, Даунтаун – мой домен. Переводя на человеческий язык, я – глава этой территории, все действия Сородичей, местных или приезжих, должны совершаться под моим надзором и с моего одобрения.        Слово “сородичи” мелькнуло передо мной снова и отдалось флешбеками из дворика возле клуба, где я разговаривала с Фениксом. Казалось, это было так давно...целую вечность назад. Так вот о каких сородичах он говорил на самом деле!        Из пышной приветственной тирады этого ЛаКруа я не поняла ничего, кроме того, что он – важная шишка, и это он отдал приказ убить Феникса. И не отдал приказ убить меня. Все это было максимально странно и максимально непохоже на какой-либо паттерн взаимодействия в моей прежней жизни. Но, судя по всему, прежней жизни у меня больше не будет, а вот вопросов прибавится. Но эта мысль отозвалась во мне любопытством наравне с зарождающейся ноющей болью в области сердца.        - Ты, однако, должна понимать, – в голосе послышались ледяные нотки, – твое помилование – не привилегия, но испытание. Докажи, что ты достойна той чести, которую оказал тебе твой сир, наделив своим могуществом и своим статусом.        Мой сир, честь, испытание...Что? Какое достоинство, какое испытание? Войдя вновь в отрицание, мой мозг вновь попытался списать все происходящее на затянувшийся пранк.        В Санта-Монике тебе встретит наш связной, Меркурио. С ним вы сможете обсудить детали твоего задания. Не медли и не пытайся сбежать. Как только выполнишь задание – немедленно сообщи мне. Таксист возле главного выхода театра доставит тебя во временное убежище в Санта-Монике. Там ты найдешь все, что нужно для первых ночей. Всего доброго.