За перевал

— Второй день — это чересчур, — подумал вслух Белег. — Не хотел бы бросать его среди леса, и тем более — везти куда-то спящим. — Если то, что мы поняли — правда, это не чересчур, — возразила Лутиэн. — Как бы ни был дух силен, тело может требовать покоя. Дух после многих испытаний — тоже. Ты же не требовал бы от Маэдроса Феанариона быстрого выздоровления? — Старшего Феанариона пытали годами, он долго и встать не мог. А этот сумасшедший бежал и дрался, как драуг. — Поверь, работа в рудниках Моргота тоже пытка. Монотонная, способная растянуться на много десятилетий. Я как целитель знаю, что она делает с телами и душами. — Королевна, мы можем лечить его, сколько сочтем нужным, но что, если король сочтет нужным воздать кому-то за сделанное Феанором и его верными полной мерой? — Он спас почти дюжину наших сородичей. Отец не будет настолько несправедлив. Белег взглянул на нее в упор. — Знаешь ли ты, почему король не отозвал согласие отдать Аглон и восточные земли уцелевшим сыновьям Феанора? — Потому что все равно не сможет их защищать. Ничего не изменилось. — Тингол приказал нам, своим военачальникам, разузнать обо всех оставшихся силах Феанарионов, — сказал Белег медленно. — Не будь разгрома у Ангбанда, и задумываться бы не стоило. Но их осталось не больше половины прежних войск. И король размышляет и подсчитывает силы. Наши — и те, которые они приведут ближе к нашим землям. В отдалении от всех прочих нолдор. — Ты не говорил мне раньше, Белег... — Я нарушаю приказ Тингола, сообщая тебе. — Храбрость этого безумца тебе так по душе? — Не только. Королевна, я впервые увидел воина сыновей Феанора в деле. Возмездие подобным ему даже при численно близких силах — очень плохая затея. Уже не только потому, что лить кровь эльдар ещё раз — само по себе страшно, даже возмездия ради. — Моя мать никогда не поддержит такого решения. И я, когда о нем станет известно. — Госпожа Мелиан... Очень любит короля. Я не помню, чтобы она противоречила ему хоть в чем-то, — сказал Белег задумчиво. — Никогда. Она тоже молчит. И может молчать впредь. На лицо Лутиэн опустилась тень. — Но и такой причины возразить я прежде не припомню. Она не промолчит. Осуждать убийство сородичей и готовиться к нему же... — Не осуждать. Прийти в ярость… — сказал Белег. — Не могу это осуждать. — ...И остаться жить с нею вместе. — Разве ты ни разу не видел их в деле прежде? — Спросила Лутиэн, помолчав. — Ты воевал, ты был на их праздновании Воссоединения. И даже обычные их воины на такое способны? — Воевал, но не рядом с нолдор. А на празднике все радовались жизни, даже старшие Феанарионы, говорят, улыбались. — ...Он мог промолчать, — сказала Лутиэн, продолжая размышлять. — Назвать только имя. Не ответить тебе. — Мы бы все равно спросили, чей он верный. Не сразу, так позже. — Он мог ответить только нам. — Да, — признал Белег, — это все усложнило. Саэрос готов был убить его сразу. Прошелестели торопливые шаги, юный синда откинул полог шатра. — Мой командир, ты велел сообщить, когда пленный действительно проснется. Предводитель пограничной стражи нахмурился, снова услышав слово «пленный». Лутиэн тоже. * Кажется, его куда-то несли и даже окунули снова в воду, а потом что-то громко стучало. Кажется, он поднимался раз, и упал снова. При этом он не видел снов и был очень рад. Пробуждения он тоже не запомнил. Только понял вдруг, что лежит с открытыми глазами, разглядывая перекошенную стену и пытаясь понять, что перед ним такое. От этого стало привычно неловко. Вспомнилось, как он после бунта едва понимал, что с ним делали целители, настолько болью отшибло ум. Чтобы развеять мерзкое воспоминание, он протянул руку и коснулся неровной стены — та подалась под пальцами. Просто плотная ткань. Вокруг него — стенки низкого шатра. А потом он понял, что лежит без одежды, укрытый такой же плотной тканью, смутно вспомнил, как его окатывали водой — и уши так и полыхнули. Рауговы синдар! Нет бы оставить лежать на траве!! Будь он Майтимо, спасённый родичами со скалы, проще было бы терпеть, да и когда его самого вытаскивал Эльгаэр почти из Мандоса, ничто не стесняло. Но здесь, рядом с холеными синдар, без одежды, не будучи лежачим раненым, он себя почувствовал особенно ободранным и грязным. Когда стоял перед ними с копьём в руках и видел нацеленные в себя стрелы, было плевать. Но принимать от них помощь... Особенно если ему все же решат оттяпать голову... Выдохнув сквозь зубы, он медленно сел. Увидел свои ступни, обмотанные полосами чистой ткани, и почувствовал запах лечебного бальзама. Увидел, что наручника на левой руке больше нет — и очень смутно вспомнил, как его сняли. Тело одеревенело так, что раздайся при движении громкий скрип, он бы не удивился. Но болело меньше, чем он ждал. Свежие рубцы на рёбрах и поперек груди уже закрылись и не кровоточили, бальзам был тому причиной или долгий лечащий сон, уже неважно. Синяки покрывали тело, словно он сделался пятнистой лесной кошкой. Снаружи стоял ясный день, солнце просвечивало в щели у входа. Возле себя Дагмор нашел большую чашку воды и одну маленькую лепешку — думают, что он долго голодал, ну, почти верно думают... Или пожадничали? Тьфу, пропасть. Отломив кусочек, он задумчиво смотрел на него какое-то время, не решаясь положить в рот. А когда попробовал — едва поверил снова, что еда бывает настолько вкусной. Лембас. Настоящий. Не иначе, этот Белег вхож к королеве Мелиан, если ему дают с собой в дорогу лембас! Вкус напомнил уже совсем далёкие времена до войны и затмения. Казалось, эти крошки тают во рту, возвращая силы. Он бы лег снова, но полог колыхнулся, внутрь заглянул хмурый юный синда, бросил «с тобой хотят говорить» — и убежал. Часть Дагмора мрачно твердила, что для свободных синдар это пустяки, и он им не обязан ничем. Другая часть вредно напомнила, что давать ему лембас и укрытие тоже никто не обязан, особенно родичи тэлери, и стоит говорить с ними немного любезнее. Он ещё слушал этот глупый спор, когда Белег откинул полог маленького шатра, вошёл и по-хозяйски сел напротив, скрестив ноги. Рука у Дагмора так и дернулась выхватить удачно оказавшийся рукоятью к нему чужой нож. Он сам остановил движение на полпути, и Белег встречное — тоже. — Привычка? — Да. Удачу надо ловить, а орков пугать. — Осторожнее здесь... с привычками, — предупредил страж границ. — Если тратишь на меня настоящий лембас, убивать сейчас не собираешься. — Усмехаясь, Дагмор обмотал покрывало вокруг бедер, завязал узлом. Сел прямо. — Не собираюсь, — согласился Белег спокойно. — Ты мало ешь. — Это много. Что с моими эльдар? — Охотники нашли их. К вечеру будут здесь. — Уже! Так просто?.. — вырвалось у него. — А что ждал ты? — Недоверия. Долгой проверки. — Я не доверяю только словам, — кивнул Белег. — Но мы наткнулись на тело синда возле перевала, двинулись вниз по следам орков, находили их трупы один за другим. Ты бежал и не один, мог сказать правду в остальном. И... Дом Феанора по-прежнему сражается против Моргота, несмотря ни на что. В этом я могу быть уверен. Это помимо того, что я не услышал в твоих словах лжи. Дагмор скомкал покрывало. — Его звали Хитуэн, дориатец. Он меня еле терпел, но молчал. Работал и дрался рядом. — Как он погиб? — Уводил орков от остальных вместе со мной. По следу пустили волка. Догнали нас, убили его. — А ты? — Орки решили сыграть в догонялки. С безоружным, — он усмехнулся. — Радуешься? — Радуюсь. Чужая злая глупость дала мне шанс. А драка... я или сдох бы свободным, или свободным выжил. — Иные из нас думали увидеть рауга в конце следа. Не боишься сам уподобиться орку, вырастив в себе столько злости? Вопрос был таким спокойным, что невероятно бесил. Пришлось даже выдохнуть пару раз перед тем, как отвечать. — Слушай, Белег Куталион, — сказал он сквозь зубы, — я не знаю, на чем бы держался ты сам, когда от тебя требуют ковать оружие против своих, или спускают шкуру за отказ, или когда рубишь камень год за годом, а рядом кто-то умирает то и дело, или кого-то убивают за то, что плохо работает или не понравился надзирателям! Я держался, чем мог. Яростью. Злостью. Чужой помощью. Желанием вытащить тех, кто мне помог. «Сказал бы — гордостью, но гордость там отшибают неплохо. Как я хочу дать тебе в глаз, чистюля, словами не описать... Но я твой должник». — Считаешь меня темной тварью — убей. Но тогда ты зря тратил лембас. Или отпусти драться с Врагом дальше. Если вправе. Белег это выслушал все с тем же спокойствием и снова спросил: — За что дали имя Дагмор? Ну да, с такими именами не рождаются...* (Прим. * Дагмор — «темный убийца») «Я его должник», — снова сказал он себе, посмотрев на перевязанные ступни и половинку лембаса. — «Если не за себя, то за своих». — После неудачного бунта. С десяток эльдар вместе со мной после него прятались в старых штреках, убивали орков и искали выход. Навели страх. Тогда сверху снова привели гауров и отловили. Я выжил после наказания — опять отправили рубить руду. Но теперь меня боялись надзиратели и не смели убивать для развлечения тех, кто был со мной на одной цепи. Белег смотрел и слушал очень внимательно, изучая Дагмора с головы до ног словно заново. Так, не все же Белегу задавать вопросы! — Скажи, страж Дориата, что происходит с Домом Феанора? Последним вестям, которые до нас дошли, больше двух лет. — Была договоренность, чтобы Феанарионы основали укрепления к востоку от Дортониона, — ответил Белег. — Она остаётся, на Восточных Вратах или Аглоне однажды встанет их крепость. Маэдрос возглавляет свой Дом. Маглор и двое младших князей живы. Больших сражений не было в последние годы. — Благодарю. — Слишком кратко, но вряд ли можно ждать многого. И вряд ли стоит спрашивать подробнее. — Хотел бы снова встать рядом с ними? — Вдруг спросил Белег. — После такой дурости... Дагмор осекся. — После разгрома под Ангбандом я не слишком верю в их таланты военачальников, — сказал он, понимая, что размяк от благодарности и сказал лишнего. — Не хочу. Но должен. И, если начистоту... Где-то ещё мне места не будет. «После Ангбанда, пожалуй, тоже. Синдар и нандор опасаются беглецов, говорили они, не ко Вторым же или Третьим... Ты отлично разговорил меня, добрый и заботливый Белег Куталион. А я — болтливый дурак!» — И не остался бы с товарищами по несчастью? — добрый, заботливый Белег смотрел сейчас пронзительно и цепко. — В лесах нандор, гонять белок!? — фыркнул он. — Среди синдар, которые будут помнить и напоминать? Нет. Если вечером я их увижу живыми... «То я свое дело сделал». — ... то мне довольно. А Врага надо бить, пока есть силы. Нет, теперь удача отвернулась, и разговор его не вывел. — Кто ты, Дагмор? — спросил Белег негромко. Он пожал плечами. Лгать серым — не то, что допросчикам Ангбанда. — Ты не простой воин. Говорил со мной как равным. Судишь глав своего дома. — Ангбанд научил дурному, — усмехнулся Дагмор. — Там неважно, военачальник или простой воин сидит с тобой на одной цепи. Там важно, чтобы сейчас он помог встать тебе, а в другой раз ты ему. Там важно, что отчаяние кано Маглора, пославшего войска биться о двери Ангбанда, привело к гибели тысяч и плену многих сотен. Только со мной на одной цепи приковали больше сотни, когда гнали внутрь. Я и в лицо Феанарионам скажу, что думаю! — Назови свое настоящее имя. В горле Дагмора застряли оба имени сразу. Как при допросе там. — Я думаю, ты был среди военачальников сыновей Феанора, — подвёл итог Белег. — Ты привык командовать и отвечать за своих. И пугать тебя мне нечем, да я и не хочу. Но я должен знать твое настоящее имя. А главное, я должен знать, что ты не был сломан в Ангбанде и не несёшь в себе зла. Что мы здесь решаем судьбу свободного эльда. А раз ты не простой воин, сломать тебя пытались непременно. — Считаешь, и сбежать мне дали нарочно? — процедил Дагмор сквозь зубы. — Нам всем? — Нет, не считаю. Но ты всерьез думаешь, что мои опасения напрасны? Он очень хотел сказать да, швырнуть в лицо этому чистюле. «Взять их!», — снова звучит у него в ушах голос темного майа, и снова на вожаков бунта, собравшихся в штреке, спускают волков. Они все там, они все на виду, кто предал их — Дагмор уже никогда не узнает. Снова в мастерских кричит безостановочно Линдор, обещая рассказать что угодно, лишь бы его не тронули, Дагмор своими руками ломает ему шею, и тот вдруг смотрит с благодарностью ещё несколько мгновений... — Не думаю, — бросает он и замолкает. — Сейчас придет целитель, который лечил твои ноги, — заключил Белег, поднимаясь. — И не пренебрегай лембасом. Не то я решу, что он стал тебе невкусен. Говорят, сломанные Морготом от него плюются. — Да ты! Да ты!! — задохнулся Дагмор, не зная, как коротко объяснить, что наелся не меньше, чем до завтра. — Да ты раугов обжора! — бросил он вслед синда. Белег, сволочь, ещё засмеялся, уходя. Затем вошёл целитель в широком сером плаще с прорезями для рук. Вошла. Дагмор мысленно взвыл и попытался замотаться в остаток покрывала, чувствуя каждый уродливый шрам на шкуре, каждое пятно ещё не сошедшего старого ожога на щеке и каждую частицу недосмытой грязи. Клеймо на груди зазудело так, словно его поставили совсем недавно. Провалиться бы сквозь землю... Потому что даже с полускрытым капюшоном лицом целительница казалась невероятно хороша. Подбородок и губы ее словно Вана из цветочных лепестков сложила, а коса на грудь ей спускалась иссиня-черная, толще кулака. — Да вы тут с ума посходили, что ли? — вырвалось у него. Губы синдарской красавицы отвердели. — Я ещё слова не успела тебе сказать... И голос у нее нежный и теплый. Хорошо, что не слышал, как она поет. — Я успел. Я что, должен пустить себе в голову нежный цветок из-за вашего забора, ковыряться в воспоминаниях о том, как режут орков, рубят эльда живьём на куски и травят волками? — Дагмор с трудом сдерживал желание вскочить и убежать. «Белег, сволочь драугова, убоище, скотина, ты меня пугать не хотел!? А удалось!» — Ты решил меня оскорбить в благодарность за лечение? — отозвалась синдэ холодно. Мягкий голос зазвенел льдом. Сжала косу, стал виден синий рукав одежд. — Я ученица Мелиан, а не ребенок. Я лечила раненых и бежавших из плена уже много лет, ещё до закрытия Дориата. Я осмотрела твои раны, пока ты спал, и видела все, что ты пытаешься прятать. Не думала, что придется напоминать храброму воину, что боевые шрамы его не позорят. — Боевые — нет! — Они все получены на твоей войне с Морготом. Или тебе есть что скрывать? — От тебя — да, — отрезал Дагмор. — Я стерплю, если мужчина увидит воспоминания о том, как я ору от боли и порой прошу пощады, и о том, как я убивал в темноте и как чуть не сдох сам в луже крови и грязи. Мужчине можно обещать голову оторвать за болтовню об этом. Но тебе я не хочу угрожать, и не хочу сгореть перед тобой от стыда. Синдэ невозмутимо села, скрестив ноги, как до этого Белег. — Здесь нет таких целителей-мужчин, Дагмор. В другом отряде тоже. Но главное, я не собираюсь рыться в твоих воспоминаниях. Мне хватит лишь соприкосновения, чтобы узнать достаточно. На первый раз я готова простить твою грубость. От беглеца из Ангбанда мы не ждём учтивых речей. Но других оскорблений я не потерплю. Кажется, его лицо запылало, как от жара костра. — Сожалею, — заставил он себя выговорить. — Нет. Мне будет сложно удержать это под замком. — С другими целителями, не учениками Мелиан, удержать что-то под замком будет ещё сложнее, Дагмор, — сказала она мягче. — Подумай об этом. И о том, хочешь ли ты сам узнать ответ, и не боишься ли его. — Был бы рад сказать, что не боюсь ничего, — он снова стиснул ткань в кулаке. — Увы. Но боюсь я только плена, а не того, о чем говоришь ты. — Подумай об этом, — сказала она ещё раз, поднимаясь и выходя. Дагмор остался наедине с пустой чашкой, половиной лембаса — и с чувством того, что он на редкость злой дурень. Вот рауги принесли проклятых синдар, даже целителя с собой не могли обычного взять, вместо этой стальной нифредили! Выругавшись шепотом, он лег, завернувшись в свое покрывало. И лежал без движения, отгоняя назойливые мрачные воспоминания, пока солнце не опустилось, и не раздался перестук копыт, возвестивший о возвращении другого отряда синдар, с беглецами. Шатер Дагмора снаружи стерегли двое, и выйти ему не дали. Один страж говорить не пожелал, второй был добросердечнее и спросил, что он хочет узнать. — Среди беглецов были ещё двое нолдор. Они живы? — Я узнаю, — сказал страж. — Если не будешь пытаться покинуть шатер. И Дагмор нехотя подчинился. Сделки, хмуро подумал он, закинув в рот ещё крошку лембаса. Сделки здесь возможны, но предложить ему нечего. Скверно. Потому что после отдыха и драгоценного лембаса начинают прибывать силы и возвращается желание жить, будь оно неладно, а что с ним будет, ещё не решено. Казалось, про него все забыли. Солнце опускалось за горы невероятно долго, и сумерки почти закончились, когда вновь послышались шаги, и появился Белег, придерживая что-то под плащом. — Я рад передать, что почти все твои спутники уцелели, — сказал он. — Мне сказали, ты волнуешься о них. — Все живы? А двое нолдор? — спросил Дагмор, не в силах сдержать беспокойства. — Нолдо по имени Нарион и нандо Ласэдин тяжело ранены волком, их несли на носилках. Нандо Куэлин погиб. Остальные целы или хотя бы на ногах. ...А до этого Нарион едва не погиб, вытаскивая Куэлина из расщелины под водой, а до того — приняв вину за недоработки Дагмора, пока готовили побег, а ещё до того... Глупец, сумасброд! Стой. Сделка. Они идут на сделки, несмотря на то, что назвали Первый Дом преступниками. Но так быстро!.. Да, решать придется прямо сейчас. — Я обязан Нариону своей рауговой жизнью. Спасите его, и... Тогда я буду говорить с целителем, раз вам это нужно, — сказал он, словно прыгая в ледяную и очень грязную воду. — Я рад слышать, — сказал Белег, помолчав. — И будет ещё лучше, если все же назовешь свое имя. — Моррамэ, — бросил он, чувствуя, что врать получается скверно. В Ангбанде это звучало куда убедительнее и искреннее. — Здесь не Ангбанд, Дагмор, — Белег говорил даже сочувственно, и Дагмор невольно проверил прочность своей аванирэ. Все было в порядке! — Я сейчас слышу, как ты лжешь, — продолжал Куталион. — И как созвучно лжет Нарион, называя тебя этим именем. Да, я понимаю. Он тоже просил спасти тебя, знаешь ли. Полог шатра колыхнулся. Там стоят двое, один из которых терпеть не может нолдор. — Тогда, — сказал Дагмор тихо, — это имя услышит разве что король Тингол. — Почему? — синда тоже понизил голос. — Потому что у синдар отличный слух и слишком длинные языки. Сотня нолдор с моей цепи однажды не выдали меня, и я не хочу, чтобы выживших резали на куски за это. Взгляд Белега стал ещё внимательнее и цепче. — Обидно такое слышать! Что ж, я тебя понял. Целители сделают все, чтобы спасти Нариона. И он помогал жителям Дориата. Он откинул плащ и протянул Дагмору свёрток зеленоватой ткани. — По росту никто не подходит, кроме меня, — сказал Белег. — Штаны и рубашка. Целительница придет утром. — Или никто не хотел делиться с убийцей, — добавил Дагмор, мрачно усмехаясь. — Благодарю. Кровь снова бросилась в лицо от неловкости. Он устал быть все время кому-то обязан, и особенно синдар! Но отказаться от возможности скрыть свои уродливые шрамы от глаз синдарской нифредили... это выше его сил. Сумрачно кивнув, Белег исчез, а Дагмор поймал себя на глухой, злой зависти к его лёгкости движений, даже сам удивился. «Надеюсь, это говорит усталость, а не что-то похуже». Он доел лембас, понимая, что силы лишними не будут, завернулся в покрывало и приказал себе спать. И не воображать, что раз выбрался из рудников, необходимость временами терпеть и ждать куда-то испарилась. Он подождёт. Чем дольше будут решать его судьбу, тем больше сил к нему вернётся. Неизвестно, можно ли бежать из-за завесы Мелиан, но здесь, как и с Ангбандом, главное — попытаться. А если успеть раньше... Проснувшись на рассвете, он попросил стражей сопроводить его к реке, и что удивительно, они согласились. Добрел туда и торопливо выкупался и умылся под прицелом двух синдарских стрел. Сидя в холодной воде, оттер грязь песком везде, где смог это сделать, не тревожа свежие рубцы. Надел чистую одежду — впервые за все время. Восхитился этому ощущению. Одежда Белега на нем висела. Заодно он с удивлением понял, что грязь для узника Ангбанда — это защита, лишний способ скрыть лицо, и что полностью умытым и чистым он чувствует себя среди синдар более беззащитным, чем раньше, едва ли не голым, несмотря на штаны и рубашку. Хоть волосами лицо закрывай. Отражение даже подсказало, что остаток ожога на щеке разглаживается и, не пройдет и двух лет, исчезнет. Если будут эти два года. Впрочем, с таким зажившим лицом их и в Ангбанде могло не быть. «Я отдохнул и захотел жить. Не поторопился ли?» Отросшие ниже плеч волосы роняли на рубашку капли воды. Разбитые ступни болели меньше, и идти удавалось почти ровно, только слишком уж медленно. Целительница подошла к шатру одновременно с ним — он видел, как женщина в серой накидке вышла из-за большого шатра в верхней части поляны и спустилась, пока он медленно поднимался. Ее лицо, как и в прошлый раз, оставалось полускрыто, и от этого почему-то было легче. Что бы она ни узнала, они разойдутся, и не нужно будет вспоминать ее. — Ты все же захотел узнать ответ? — спросила она, садясь. — Нет. Я изменил решение. — Почему? — Решил, что от этого зависит жизнь моего спутника, которому я очень многим обязан. Или я неправ? — Если ты о нолдо по имени Нарион, его жизнь теперь в безопасности, — сказала она. — Тогда я готов. И... Я сожалею о вчерашних резких словах. Он тоже сел, скрестив ноги на манер синдар. Закатал было левый рукав слишком просторной рубахи, чтобы не мешал, но посмотрел на шрам на запястье и поспешно разгладил рукав снова. — Что нужно сделать? — Просто дай мне руку и попытайся открыться. А затем посмотри изнутри на меня. Ничего больше. Он не смотрел ей в лицо — только на руки. И теперь видел, что эти руки умеют держать не только цветы. Что руки привычны к напряжению, на пальцах небольшие уплотнения, и это говорит о частых усилиях, и что на указательном пальце у нее след от кольца для стрельбы из лука. У иной нолдэ руки нежнее. ...И что он пытается тянуть время и не думать о защите, которую не снимал больше двадцати лет ни на мгновение. — Маленькая дверь. Или окно, — подсказала целительница. — Подумай о них. — Окно, — повторил он с досадой. Потер лоб левой рукой. Сосредоточился снова. ...Ощутил себя словно бы за глухим забором в темноте. Торопливо укреплённым и заколоченным изнутри забором. Где-то вовне он ещё чувствовал прикосновения прохладных тонких пальцев целительницы — и попытался захотеть взглянуть на это изнутри наружу. ...протереть изнутри стекло, заросшее пылью... ...открыть много лет запертое маленькое окно мастерской, в ней мусор и темнота по углам... ... приоткрыть изнутри большой сундук, в который он забрался... ...отворить изнутри низкую дверь в садовом домике для игр, который давно забросил старший брат... Глухо. Он пробовал снова и снова. ...дверь каюты на корабле... ...приоткрыть окно своей комнаты... ...или узкое высокое окно в Форменоссэ... ...или маленькую ставню в доме на Митрим... ...которой словно мешает снаружи насыпавшийся снег... ...это не снег, это осыпь... ...осыпались края трещины в потолке штрека... ... если просунуть туда руку и проверить, проходят ли плечи... ...в трещину виден свет далеко наверху, и он протискивается и тянется туда из-под земли... ... медленно и упорно, стараясь лишь, чтобы оставалось место в груди на полвздоха... ...такие трещины зовутся шкуродеры, и главное, не застрять... ...он упорно протискивается все дальше к свету, и солнце безжалостно бьёт ему в глаза, так что он видит лишь на мгновение склон холма и деву в синем платье, а затем пронзительный свет вышибает слезы, и все расплывается, но он вслепую тянется и тянется к нему вперёд... ...пока не касается снова прохладных тонких пальцев... Своей грязной, ободранной, покрытой кровью рукой. ...Орк наступает ему, лежащему, на пальцы сапогом и давит, ломая, он выдергивает руку, ободрав кожу до мяса, хватает у низкого орка из-за пояса нож и бьёт снизу вверх, вгоняя лезвие врагу в пах по самую рукоять, орк воет так, что в ушах звенит... ...В ушах звенит от собственного крика «Нет! Не надо!.. Не надо!..», уже не хватает дыхания, а кто-то смеётся, и тело словно горит в огне, и снова вспыхивает огненная полоса поперек спины, вгрызаясь вглубь, и пахнет кровью... ... пахнет кровью, у Нариона лицо окровавлено и перекошено, и он все дальше тащит его, и Дагмор шепчет «убей меня, дурень, чего тебе стоит», и тот кричит безостановочно «Убью! Убью, сволочь! Держись!! Только посмей сдохнуть! Приду в Мандос и башку тебе откручу!!»... ...он прыгает, обхватывает орка ногами и крутит ему голову, словно рукоять тяжёлого ворота, шея того хрустит, что-то лопается и брызгает темным... ...темная вода вдруг бьет из стен, мимо него, в трещину, и Нарион исчезает под ней... ...из трещины брызжет туда, наверх, где солнце... ...он поворачивается, как может, заклиниваясь в этой трещине, затыкая поток собой, потому что больше нечем. Оставляет темноту колыхаться позади, и все, что в ней — тоже. Тяжело дыша, словно едва вынырнув на поверхность, мокрый от пота. Ещё стискивая в руке чужие пальцы. Понимает, что произошло, что не удержал воспоминания — и стыдом его ошпаривает, как из котелка. Горят разом лицо, шея и даже уши. Отчаянно хочется выбежать вон. «Могло быть хуже, — твердит он себе, скрипя зубами, — могло быть куда хуже...» Разжимает руку через силу. Вытирает рукавом и вправду слезящиеся глаза. От его пылающих ушей можно лучины зажигать. А лицо наверняка выглядит так, что имя и называть вслух не надо. Он знает, как это раньше было в зеркале. И целительница напротив него потирает руку, которую он сдавил слишком сильно. — Ты не был сломан, — говорит она тихо, прячась в тени капюшона, — морготовой тьмы в тебе нет. Только твоя собственная. Твой кусок рудников, с которым ты привык сражаться в темноте. Который ты унес с собой наружу. Так бывает. И... Другая темнота, которая была с тобой прежде Ангбанда. Дагмор вспоминает свет солнца за трещиной, и настоящего, и мысленного, закрывает глаза на несколько мгновений. Он знает, из какой темноты выполз и знает, что на нём кровь эльдар. Но первый раз подумал о том, насколько мог к темноте и крови привыкнуть, чтобы мысленное прикосновение обычного эльда показалось... Таким ярким. Или не совсем обычного? Или это ученичество у Мелиан? Ему ещё трудно думать связно. Вернуться к этому позже. Говорить трудно, челюсти свело, как от злости. Даже безо всякого «как». Да, этого он и боялся. Так и случилось. И... Могло быть хуже, повторяет он снова и снова. Вся стройность мыслей, которая была когда-то, потеряна. За броней аванирэ и тела не нужно было ими управлять... Так, наверное, учатся ходить заново после переломов. Осторожно, шаг за шагом. Маленькая рука синдэ снова касается его собственной на несколько мгновений. Все в порядке, говорит эта рука без слов и соприкосновения разумов. Он заставил себя дышать размеренно, и ядовитый стыд за себя, державший его со вчерашнего дня, словно бы сделал шаг назад. И даже уши начали остывать. Дело сделано. И он даже не сгорел от этого стыда, как грозил вчера, вот дурень. Это тоже можно пережить. Снова вошел Белег, переглянулся с целительницей. Почему-то снаружи раздались удаляющиеся шаги стражи. — Он цел, — повторила та. — Не сломан Морготом. — Я рад, — сказал Белег с улыбкой. Снял с пояса флягу, а в руках у него свёрток листьев дикого винограда. Ещё один лембас! Протянул еду и воду. А затем целительница откинула капюшон. И Дагмор почему-то подумал о ярком луге в белых и лиловых цветах. Под солнцем. В горах, в начале лета. Чтобы позади луга громоздился ледник, тогда цветы будут ещё ярче. На пологих уступах Пелори были такие места... Жаль, что она это сделала. Он перевел взгляд на ее руки. Предпочел бы помнить их. — Ты говорил, что назовешь свое настоящее имя лишь королю Тинголу, — улыбка Белега неотвратимо сулила подвох, и Дагмор подобрался. — Да. — Госпожа Лутиэн, дочь короля Тингола, готова выслушать тебя и принять решение. Здесь и сейчас решать вправе она, — сказал Белег. Теперь — серьезно. Дагмор успел подумать, что новостей сегодня некоторый перебор, и снова засмеялся. Негромким, кашляющим и долгим смехом. Отдышавшись, увидел, что Белег ждёт с некоторым удивлением, а целительница и дочь Тингола смотрит... С сочувствием даже. И это снова его дёрнуло неприятно, но уже не так остро. Он тряхнул головой. — Что ж, госпожа Стальной Нифредиль, я буду рад, если ты не станешь тянуть с решением. Говорить «к твоим услугам» не буду, толку от меня сейчас... — Выдохнул и медленно, через силу, выговорил: — Морифинвэ Карнистиро Феанарион. В Митрим синдар говорили — Карантир. Имя, казалось, должно было заскрипеть, заржавев за эти годы. — Или был им... Двадцать лет назад, — зачем-то добавляет он. — Двадцать пять, — поправляет Белег Куталион растерянно. Брови Лутиэн чуть приподнимаются, она удивлена — но не поражена. Словно успела нечто подобное подумать, но отвергла от недостатка сведений. А вот Белег несколько... Обалдел, припечатывает про себя Дагмор и усмехается. — Но, но... — говорит Белег, разводя растерянно руками, — тогда получается... В этот раз ты, кажется, не врешь. Предводитель стражи долго переглядывается с королевной, и кто знает, о чем они думают и говорят. Лутиэн кивает. — Это правда. — Хочешь сказать, ты его... Провел? Самого Бауглира? — переспрашивает Белег потрясённо. — Ты двадцать пять лет пробыл неузнанным у него под ногами? — Я провел? — тихо и зло отзывается Дагмор. Говорить с Белегом было проще, чем с ней. — Да сейчас! Сотня нолдор видели, как меня с обожженным лицом сажают на цепь рядом с ними — и ни один не выдал меня умайар. Пусть даже узнали не все, ожоги были сильные, пусть разглядели не все, сам же Враг своим огнем и дымом постарался! Моей заслуги здесь — с собачий хвост! Врать поучился, не заслуга вовсе! — Он выдохнул, чувствуя, что распаляется. — ...Бауглир, знаешь ли, не бегал осматривать каждую группу пленных. Но... Да. Я сидел неузнанным у него под ногами. А Моррамэ был моим тысячником, стоял рядом и погиб в огненной буре. — Тогда уверен ли ты, что другие братья... — Уверен. Тьелкормо... Келегорм и Куруфин стояли прямо там, куда ударил огонь. «Вспыхнули как факелы, и все, кто был рядом — тоже... Наверное, и Тьелпе… Молчи!» — Но одежда и доспехи могли выдать тебя! Терять Дагмору было уже нечего. — Белег, трусом меня успели назвать свои же братья перед дракой. А я их назвал тупыми баранами в ответ. И надел в битву доспехи без украшений, потому что выиграть такую битву было нельзя. Предчувствий у меня не было, только понимание ошибки. Но и бросить братьев я не мог. Считай, что это трусость, если хочешь. — Это странно, — согласился Куталион. — Но и трусом я тебя не назову. Они умолкают. Дочь Тингола тоже молчит, лишь вновь многозначительно переглядываясь с военачальником. Какое-то время стоит тишина, и только Дагмор медленно пьет воду из белеговой фляги — у него резко пересохло во рту. Нет видимой причины ждать дурного — но он слишком привык к тихой ненависти Хитуэна, и все равно готов услышать худшее. Особенно теперь, лишившись последней защиты — умолчания. — Тогда вот моё решение, — Лутиэн выпрямляется. — Ты свободен. В благодарность за спасение жителей Дориата ты и другие нолдо получили нашу помощь. Хотя твоя вспыльчивость может быть опасна в будущем, и тень Ангбанда надо изживать немало лет. Но тебе следует уехать немедленно, покинув земли короля Тингола. — Немедленно... — хмуро повторяет он, ещё не отойдя от удивления. — С нами охотились гости из Дортониона, уедешь с ними. Мы с Белегом сохраним твой секрет, о нем узнает лишь сам Тингол. Но перед тем я хочу услышать ответ ещё на один вопрос. — ...Альквалондэ, — опережает ее Дагмор, чтобы не ждать вопроса как ещё одного приговора. — Как это было возможно? Для тебя самого, Морифинвэ Карантир? Он смотрит на ее руки, потому что смотреть во внимательные серые глаза слишком тяжело. Вопросы ее — та ещё глыба камня. Слова не должны тяготить, но спина его ноет, как от тяжёлого груза. — Ты любишь отца, дочь Тингола? — Люблю, — спокойно кивает она. — Несмотря на то, что он становится в последние годы горделив и подозрителен. — Сколько я себя помню, дочь Тингола, — заговорил Дагмор очень медленно, — отец был для нас как ещё один Лаурэлин. Сейчас, наверное, скажут — как другое солнце. Свет, огонь и тепло, которого хватало на всех. Работа его, которая краше песен Макалаурэ, сравниться с нею было невозможно. За мыслью его не поспевали многие старшие и мудрые. За ним хотелось идти на край света. И мы пошли. Сперва — ковать оружие, потому что это интересная идея и новые задачи. Затем в Форменоссэ на север, в изгнание, потому что это было несправедливо. Затем мстить Морготу и готовиться к Исходу. Он зажигал нас — и мы горели его словами и делами, были счастливы их разделить. Он был... Лучшим. Мы любили его больше своей жизни. Разве что Майтимо порой находил решимость ему возражать. Его боль обожгла нас огнем, не хуже собственной. Его слова тоже жгли и пьянили. И когда отец позвал нас в Альквалондэ, мы снова загорелись — и пошли за ним, не зная ещё, насколько далеко. И снова очень тихо, и ветер колышет полог маленького шатра, а глаза Лутиэн мерцают в сумерке. Лицо ее неподвижно как маска. — Вести на преступления тех, кто любит и верит тебе безгранично — это или безумие, или предательство доверившихся, — говорит она негромко. — Нет! — вспыхивает Дагмор мгновенно. Сил на настоящую ярость ещё не хватает, быть может, к лучшему. — Слепых и детей там не было! И если обо мне... Для меня он был прав во всем — до того, как... — Он снова переводит дух и до крови прикусывает губы. — Остановимся здесь. Хватит! Иначе наговорю такого, что королевна трижды пожалеет о своем решении. Я ответил на вопрос! — Да, — кивнула Лутиэн, голос у нее был невеселый. — Уговор выполнен, и ответ услышан. Но... Мне показалось, или ты ждал от нас несправедливости по отношению к себе и Нариону? — Справедливость? — Он усмехнулся. — Наверняка среди вас немало тех, кто справедливым счёл бы снести мне голову. Хитуэн предупреждал. А ждать я привык худшего. И почему бы Тинголу не думать о справедливости именно так? Что он скажет, когда услышит эту историю? «Немедленно уехать, хм». Ух, что скажет Тингол, понял он вдруг. На квэнья и слов-то таких не было до Исхода. — Это уже будет не твоя забота, — заметил Белег. — Но ты, думая так, все равно вел беглецов на земли Дориата? — А что, у меня был выбор? — едко переспросил его Дагмор. — Через весь Ард Гален к горам Эйтель, наперегонки с погоней? В Дортонион, прыгать по скалам вместе с обессилевшими и ранеными, да среди диких орков? Через Восточные ворота в Оссирианд, куда идти выходило вдвое дольше? Половина моих — здешние синдар! Нам и так невероятно повезло выбраться ближе к Аглону и Химрингу, чем к Ангбанду! Он осекся, чувствуя, что снова напрасно распаляет свою злость. — А ты? — Не будь погони, я бы в этих местах уверился, что синдар доберутся домой без помех. Взял бы Нариона с Нимраном и все же ушел бы через Дортонион, на его западный край. К детям Арафинвэ. — Сумасброд! Дагмор пожал плечами. — В этом — вряд ли. Белег поискал слова, нашел с третьей где-то попытки — и припечатал: — Вот же... Феанарион! Дагмора тряхнуло. По спине пробежал холод, он невольно потянулся к поясу, ища хотя бы нож. Снова вспыхнул, залившись краской злого смущения. «Сколько мне это снилось? Вот и поговорили»... Отвернувшись, он сделал сразу несколько глотков из фляги, старательно следя, чтобы руки не дрожали. Усталость навалилась такая, словно он опять несколько лиг пробежал. И в этом неловком молчании они вдруг услышали приближающийся к лагерю синдар мерный топот копыт десятков лошадей. Белег нахмурился. — Мы никого не ждём, — начал он, обращаясь к Лутиэн — но та уже встала, растерянная и встревоженная. — Отец здесь, — сказала она хмуро. — Не знаю, почему, никто о нем не предупреждал. ...Сделалось очень досадно. История могла закончиться хорошо, но должно быть, он исчерпал свой запас удачи досуха. Или проспал ее. — У шатра нет стражи, — бросил Белег, торопливо выходя из шатра следом за королевной. Что он такое ему предлагает? — Я не стану прятаться по кустам! — крикнул он вслед. Но вряд ли тот услышал его. Дагмор увидел это невероятно ясно — вот он выбегает из шатра, вот бежит через кусты вверх по склону, пригибаясь и таясь, преследуемый криком ловчего сокола — и вот его, обессиленного, с позором тащат из зарослей следопыты короля Тингола... Так ясно, словно это уже произошло. Выругался — и встал на входе в шатер. Не слишком хороший обзор, но и отсюда он видел, как отряд всадников в серых плащах с плеском и грохотом пересекает реку, как взлетают они на склон и растекаются по маленькому лагерю Тинголиэн, одновременно защищая и занимая его. Им понадобилось немного времени, чтобы разобраться. Несколько всадников окружили маленький шатер, наклонив копья, трое спешились. Не охотники — хорошо вооруженные воины в броне. По меркам нолдор — в лёгкой броне, надо сказать. — Ты беглец с Севера, называющий себя Дагмор из верных Феанора? — на лице говорившего — лёгкое удивление, словно он ожидал увидеть кого-то более впечатляющего. — Я. Тот недовольно осмотрелся — без осанвэ можно стало понять, как его возмущает отсутствие охраны. Потом остановил взгляд на перевязанных ногах Дагмора и решил, что нашел объяснение. — Как только поставят шатры, я доставлю тебя на суд к королю Тинголу. Говорят, ты опасен и уничтожил в одиночку малый охотничий отряд орков, — во взгляде стража была насмешка, которую захотелось стереть. Дагмор осмотрел его с ног до головы. Представил, как выхватывает красиво отделанный нож у него из-за пояса, приставляет к горлу... Он бы успел. Страж нахмурился, Дагмор сел обратно на пол шатра, усмехаясь в ответ. — Да, я это сделал. Не надо бояться меня, воин Тингола, я здесь не первый день и никого ещё не съел. — Кажется, плен не отшиб тебе ум, — кивнул страж, не ведясь на насмешку. — И даже не укоротил язык. — Не то, чтобы не пытались. — Не советую упражняться здесь в остроумии, — страж отвернулся. — Охраняйте его и не вступайте в разговоры. ...Что он не просто прилёг ненадолго, а уснул, Дагмор понял, только когда его окликнули снова. И опять это была не греза, настоящий сон, пусть и недлинный. — Вставай, — повторил тот же страж. Вот теперь он смотрел с настоящим удивлением. А стоящий за ним синда с волосами цвета пшеницы — с ненавистью. Он встал, сделал шаг наружу — двое стражей схватили его за руки, быстро связав их впереди кожаным прочным ремнем. — Остановитесь! — потребовал Белег, возникая рядом. — Он не причинял вреда и подчинялся мне! — Он опасен, и это приказ короля, — этот голос Дагмор узнал. Тот, кто грозил ему при встрече. — Он добывал оружие у орков, чтобы сражаться, нельзя дать ему возможность выхватить чей-то меч! — Он в своем уме, — возразил Белег, глядя при этом на стража в доспехах, а не на своего спутника. — Это приказ короля, — подтвердил тот хмуро. Ему приказ тоже был не по нраву. — Не я добился его. — И как я не понял сразу. Это же королевские почести, — процедил Дагмор, чтобы хоть что-то сказать, а не скрипеть бессильно зубами. Одни стражи опустили глаза, другие посмотрели со злостью. — Ты заслужил и не такие, — сказал синда с пшеничными волосами. Дагмор посмотрел на него внимательно, подмечая мельчайшие детали облика, чтобы узнать даже в темноте. Отвернулся — и поймал требовательный взгляд Белега. Тот коротко сжал кулак, опустил руку. Не требовалось соприкосновения мыслей, чтобы его понять. «Держи себя в руках? — повторил он про себя и пожал плечами. — Ты довольно уже сделал для меня и не сможешь сделать большего. Хорошо. Я попытаюсь». Большой шатер, способный вместить и полсотни эльдар, поставили чуть выше по склону, а остальной лагерь был тих и пуст. Кроме стражи вокруг шатра и нескольких эльдар с лошадьми в отдалении, здесь не было никого. Среди последних входивших мелькнули синие одежды. Даже странно, неужели король Дориата не пожелал говорить с дочерью прежде всего прочего? ...Тингол был так высок, что, сидя в резном лёгком кресле, оказался вровень с иными стоящими синдар. Почти вровень с собственной дочерью. Он неприятно походил на Ольвэ лицом, такой же среброволосый, но тяжелее и куда шире в плечах. Если встанет — будет выше Майтимо и даже выше Турукано. Если возьмёт оружие, будет страшный противник... Против которого можно попытаться обернуть его собственные рост и манеру боя. Наверняка очень самоуверен. Хотя испытать его все равно не дадут, подумал он, зацепил взглядом Лутиэн, идущую к отцу, и стало неловко. Шатер был полон, надо сказать, но смотреть по сторонам не хотелось. Одни пришли поглазеть, другие, несомненно, позлорадствовать, а от Белега и дочери Тингола он и так получил куда больше, чем вовсе мог рассчитывать. Ещё хуже, их доброе дело пойдет крахом, скорее всего. Вспомнил снова жест Белега. Если сделать то, чего хочется больше всего, и послать Тингола к раугам со входа, Тингол может им и припомнить доброе дело. А ещё есть двое других нолдо, и Нариону хватило ума не кричать, что он верный Феанарионов. Тингол не отрывал от него тяжёлого взгляда. А, да. Стражи уже поклонились королю, а он — нет. Не нарочно, не из неуважения. Просто задумавшись. Вот смешно-то. — Нолдо, назвавший себя Дагмор из верных Дома Феанора, — произнес, наконец, Тингол, да так, что он снова почувствовал себя драным и грязным беглецом, едва из подземелий. Стражи шагнули в стороны, Дагмор остался один посреди шатра. — Да, — сказал он устало. — Это я. Благодарю за …королевские почести, Тингол, король Дориата. Не иначе, это награда за то, что я подчинялся воинам госпожи Лутиэн. Его ведь просили держать себя в руках, а не молчать. Взгляд короля уперся в кого-то из сопровождающих. — Этот нолдо опасный безумец, мой король! — повторил упрямо синда с пшеничными волосами. — Он сражался оружием, с легкостью отобранным у орков, я не могу подвергать опасности моих сородичей! Если решение короля будет неблагоприятным, кто знает, не выхватил бы он чужого оружия и не пригрозил им кому-то из нас, чтобы сбежать, прикрываясь им! Мы видели, на что он способен. Я беспокоюсь о тех, кого мы должны оберегать! Хмурый Тингол жестом велел ему замолчать. — Мне передали, ты был из приближенных сыновей Феанора, — заговорил король спокойно, словно и не было сказанных перед тем слов. Спокойствие его ничего хорошего не сулило. — Наверняка ты разделял их преступления. И отказываешься назвать свое настоящее имя. — Неверно, — отозвался Дагмор. — Я не из приближенных сыновей Феанора. И я сказал лишь, что назову свое имя только самому королю. — Тогда назовись. Здесь и сейчас. Отказываясь от своих князей, ты не станешь лучше в моих глазах. Что ж. Не выйдет умолчания. Дагмор все же поймал чей-то внимательный, изучающий взгляд. Его опознают, не сейчас, так позже, будь прокляты слишком хорошо зажившие ожоги, и позориться ложью он здесь не станет. Бессмысленно. — Я не отказываюсь ни от кого, и стать лучше в твоих глазах мне не грозит. Потому что я сын Феанора, Морифинвэ Карантир, — сказал Дагмор, вскидывая голову. Увидел, как расширились глаза Тингола — и вспыхнули огнем. Увидел, как тот снова перевел на кого-то взгляд. Удивленные возгласы побежали по шатру. Темноволосый синда появился слева и посмотрел на Дагмора в упор. — Мой король, я говорил в Хитлуме на празднике с сыновьями Феанора. Этот и впрямь очень похож на них. Не заговори он сейчас, попытайся скрыть имя, я вмешался бы. — Благодарю, — сказал Тингол холодно. — Подумать только. И какая же нечисть принесла тебя сюда, сын Феанора? — Бежал с Севера. — Вот как! — Мне уже известно все, — Лутиэн возникла слева из-за щитов королевской охраны. Должно быть, там и стояла, незаметная из-за небольшого роста. ...Лутиэн изложила все холоднее, короче и спокойнее, чем смог бы он сам. Даже о том, как успела расспросить остальных беглецов. Даже о том, почему он отказывался назваться сразу. И только странно было смотреть, как на лице Тингола при этом то и дело сменяют друг друга живое беспокойство — и королевская надменная неподвижность. — Мое решение было — дать ему уехать, отец, — закончила она. — Он спас твоих подданных. Он и его спутники истребили охотничий отряд. Этого достаточно, чтобы просто позволить всем вернуться домой. Поддержи мой выбор. Прошу тебя. — Я услышал тебя, — сказал Тингол. — Другие нолдор могут уйти свободно, кто бы ни были. Но это решение я приму сам. Замкнувшись, Лутиэн отступила. Вот так, подумал Дагмор, сдерживая усмешку. Хитуэн, ты был прав. Кое-кто проспал свою удачу, добросердечную Тинголиэн. Хотя бы остальных отпустят. Вот только если его убьют, Нарион не промолчит! — Под страхом смерти вам и вашим верным запрещен вход на мои земли, — начал Тингол. — И ты знал об этом от других пленных. — Я вбежал на твои земли, уводя орков от своих товарищей по несчастью, синдар и нандор. Чем короче он будет говорить — тем меньше лишнего скажет. Тем позже вспыхнет. — Причина запрета — ваше преступление против моих родичей, короля Ольвэ и его подданных. Твои руки в крови эльдар, сын Феанора. Будешь отрицать? — Нет, — сказал он. — Так просто и коротко? — Тингол сжал руки, рассматривая его презрительно и холодно. — Ни гордости, ни сожаления? Дагмор выпрямился, руки начали тихо ныть. — Ни гордость, ни сожаления никого не вернут, — сказал он, стараясь остаться спокойным. — Я следовал за отцом, чтобы драться с врагом в Среднеземье. И разделил с ним то, что мы сотворили по пути, и чего уже не исправить. Все, что я могу с этим сделать — драться с Врагом снова и снова. И, кроме мести, — за тех, кто живёт в Белерианде вне Дориата, без защиты невидимых стен. Ради этого я выжил на Севере. Ради этого сбежал. — Неплохо сказано. Возможно, ты хотя бы сожалеешь. Это был не вопрос, и Дагмор стиснул зубы, чтобы не сказать лишнего. — Я готов отпустить тебя при одном условии. — Тингол помолчал. — Покайся на коленях перед народом синдар в совершенном зле, проси прощения — и будешь свободен. Что!? Он ждал упрёков, угроз, обвинений... Но не этого! Собравшиеся в шатре частью притихли, частью, напротив, пораженно заговорили. Дагмор снова запретил себе смотреть по сторонам. Чтобы не подумали, что он взглядом просит помощи. — Я что, верну этим хоть одного убитого!? — спросил он, с трудом сдерживаясь. — Ты покажешь этим добрую волю Дома Феанора и готовность искупить совершенное зло, — Тингол был непроницаем. — Совершенное зло наш Дом искупает с мечом в руке на поле боя! — Дагмор снова почувствовал, как кровь бросается ему в лицо. — Когда меча нет — добываем прямо в бою!! А на колени любят ставить на Севере, тех, кого ноги уже не держат! И Тингол едва заметно улыбнулся. — Гордыня важнее любых жертв, верно, сын Феанора? — А увидеть кого-то на коленях важнее, чем получить помощь и союзников, я верно понимаю? — слова «король за забором», которые просились на язык, Дагмор с трудом, но удержал. — Важнее, чем ещё живые? — Живым, — был ответ, — нужна защита от вас самих. — Тогда защити от меня твоих подданных, спасшихся с Севера. И твоих стражей границы — я страшно угрожал им, убив десяток орков по дороге! — Север, — сказал Тингол тяжело, — проснулся из-за вас. * Дагмор вскинул брови и едва не засмеялся. — Пока не было вас и вашей войны, — продолжал тот, — мы очищали землю от орков, а Север сидел тихо! Это ваша вражда и месть растревожили враждебную Силу! И ты смеешь говорить о защите? «Если я выскажу все, моим братьям придется нелегко на восточных землях…» Тингол ошибался – и стоило попытаться это использовать. — А я думал, хоть дети Арафинвэ рассказали, с чего все началось, — не удержался он. — Этой Силе не нужны ни поводы, ни основания для войны. Эта Сила погасила свет целой земли потому, что могла и хотела, хотя жила там в мире и спокойствии! Первой пролила кровь – и сбежала туда, где ее власть не ограничит ничья другая! Здесь мы, или нет – из этих подземелий будут лезть только новые орки и твари, жаждущие жрать, властвовать и убивать. «Хотя возможно, за волшебной Завесой тебе это безразлично, и ты готов остаться на чудесном острове среди охотничьих угодий орков…» — едва не вырвалось у Дагмора. Он прикусил язык, чтобы не сказать это вслух. Тингол смотрел внимательно, стараясь взглянуть и глубже, но учился у жены-майа или нет, а мыслей его лесной король прочесть не мог. А что на лице все написано – и рауг с этим. У него вдруг заболело разом все. Перевязанные ноги стало жечь, от неподвижности заныли руки и плечи. И весь проклятый суд показался лишь представлением, устроенным Тинголом для своих верных. — После плена на Севере любая его угроза покажется тебе неодолимой, — усмешка Тингола стала пренебрежительной. — Многие беглецы выносят с собой этот страх. Впрочем, не будь они слабы – не оказались бы в плену. — Я не стану просить прощения, что не сложился под стенами Ангбанда! — огрызнулся немедленно Дагмор. — Какая досада для тебя, лесной король! Может быть, сложусь там в следующий раз! Если, конечно, выйду отсюда живым! — Для убийц моих родичей, ответивших на дружбу ударами мечей, и смерть не будет слишком несправедливой, — сказал холодно Тингол. — Особенно — для тех, кто вел их за собой. Дагмор скрипнул зубами и снова напряг руки, но ремень был прочным. — Если ты вел к этому всю дорогу, король, не стоило заходить так издалека. Тебе нужна месть, и ничего другого, иначе ты не предлагал бы сыну Феанаро встать на колени! Так прикажи уже убить меня и остынь! Может, моей жизни для возмездия тебе хватит, и ты моих братьев оставишь в покое! — воскликнул он. — Да и Север порадуется, сколько тварей выживут теперь. Прикажи доделать то, что оркам не удалось!! Порадуй Моргота! Тишина стала мертвой, только птицы снаружи посвистывали — Я начинаю думать, — произнес Тингол в этой тишине, — что избавить Белерианд от одного из безумных вспыльчивых глупцов будет не только справедливо, но и разумно. — Избавил бы меня сразу от такого суда!! — выкрикнул Дагмор. — Прислал бы стражу со словами «отрубим голову завтра», я бы спокойно спал, а не стоял здесь, тратя слова зря! — он вскинул голову, глядя в холодные, яростные глаза дориатского короля. Как в зеркало. Тингол встал, громко, на весь шатер, прошуршав серым плащом… Сбоку беззвучно мелькнули синие одежды, и Лутиэн без труда прошла между королевскими воинами в броне, стоявшими вроде бы плотным рядом. Прошла — и оказалась возле него. В ее руке блеснул короткий нож. Ремень на запястьях Дагмора скрипнул и распался, холодная рукоять ножа ткнулась ему в ладонь. А она встала рядом. Тингол замер, протягивая к ней руку, но сказать ничего не успел. — Пригрози мне ножом, — голос Лутиэн был как стылый осенний ветер в Хитлуме, а глаза непроницаемы. Ужас волной катился по лицам синдар вокруг них. — Тебя выпустят наружу и позволят взять коня. Не будет ни казни эльдар в Дориате, ни новой резни. Хотя бы так глупо, но не будет. — Ты с ума сошла! — крикнул Дагмор, отталкивая ее и делая шаг назад. Ему почудилось странное эхо, словно кто-то одновременно произнес те же слова. — Я в рудниках, может, и сдурел, но не озверел же! Да как ты смеешь мне такое предлагать, глупая девчонка! — закричал он в бешенстве. В ушах зазвенело. — Мне! Сыну Феанаро!! Ты лечила меня! Да отойди уже, наконец! В лицо ему посмотрели острия двух десятков стрел. Сейчас из меня сделают дырявую мишень, подумал он, напрягаясь и закрываясь рукой, как в поединке. Не опускать глаза. Сейчас! «От глупца слышу», беззвучно ответили ему. Лутиэн коротко улыбнулась, и не думая уходить. Обернулась к королю. Тингол стоял собственной статуей, так и тянулся к ней. А смотрел — в глаза Дагмору. Словно дыру в нем проделать хотел. Тинголовы лучники без приказа опускали луки, один за другим, пока не опустили все до единого. — Я все думала, как могла случиться усобица в Амане, — сказала Лутиэн звонко. — А потом увидела, как мой любимый отец хочет у меня на глазах затеять вторую — и никто ему не возражает. Государь мудрее и лучше знает, думаем мы, государь справедлив. Государь ранен в самое сердце. Государь рассудит верно. Я сейчас думаю — а если сыновья и верные Феанора считали так же, когда отец повел их захватывать корабли? Рука Тингола бессильно упала. — А если бы у них хватило духу спросить, — продолжала Лутиэн, — «Отец, что ты творишь?» Вот я, пожалуй, и спрошу. Отец, ты хочешь Вторую резню эльдар в отместку за первую? Это правда? Дагмор понял: что бы он ни плел вчера, но сгореть от стыда — это не слова. Лицо и уши пылали, как от морготова огня. Лучше бы из него сделали мишень несколько мгновений назад... — Это такая справедливость по-королевски? — продолжала Лутиэн. — Выбрать именно того, кто спас от Врага одиннадцать наших сородичей — и выместить на нем твою боль? Ведь твоя боль сильнее всего, она важнее, чем жизни, мой король. Тем более — жизни бывших рабов, которых у нас в Дориате не жалуют... Наверное, Феанор думал очень похоже. Ауле, лучше бы твой камень расступился прямо сейчас и сожрал его! Пальцам стало мокро, Дагмор взглянул — он сжал слишком короткую рукоять ножа в кулаке, порезался и не заметил. «Она сейчас уничтожит все. И мою гордость, и его...» — подумал он устало. Нет, действительно, что сказал бы Феанаро, начни ему возражать не один Майтимо, а хотя бы... Трое? Пятеро? Проклял бы как предателей. Кто знает, как в Альквалондэ, а в Лосгар, при сожжении кораблей — уже проклял бы наверняка. Кого проклянет сейчас Тингол за такое, вот вопрос. Король Дориата был как мраморная статуя, белым и неподвижным. Полсотни синдар молча смотрели на него, и воздух в шатре, казалось, гудел — не то от напряжения, не то от чужих мыслей. На себе Дагмор чувствовал лишь сочувственный взгляд Белега. Затем Белег сделал два шага вперёд, к Дагмору. Нет, к Лутиэн. Молча. За ним двинулся невысокий как подросток, очень худой синда, у которого мелькнули шрамы на руках, под кромкой вышитого рукава, и оставалось только гадать, тот просто побывал у орков в руках, или тоже пережил Ангбанд. А потом ещё кто-то высокий, среброволосый, как сам Тингол. И четвертый. И ещё двое, нет, уже четверо. И ещё один из следопытов Белега. Все это в полной тишине, не возразив ни словом. Горсть синдар на глазах разделилась — не надвое, но по живому. «Это не про меня. Это против крови...» Дагмору мучительно хотелось провалиться сквозь землю. Тингол сверлил его взглядом. И кажется, видел сейчас насквозь. — Убирайся, — сказал он, наконец. — Убирайся с глаз моих и с моих земель! Немедленно! «Молчи! — требовал его яростный взгляд без малейшего соприкосновения разумов. — Молчи! Или я сам тебя убью!» Под взглядами всех синдар Дагмор склонил голову перед Лутиэн, повернулся — и медленно пошел прочь, так и сжимая в ладони ее короткий нож. Вышел из шатра — стража раздалась в стороны, глядя с опаской. Его шатало, как пьяного, на свежем ветру, остудило горящее лицо. И он увидел, что поодаль стоят два десятка нолдор в охотничьих одеждах, беспокойно переговариваясь. Не иначе — дортонионцы, которых упоминала дочь Тингола. А от них стремительным шагом ему навстречу идёт женщина, ее золотые волосы развеваются стягом Третьего дома, и других знаков уже не надо. — Морьо! Ты?!.. — Я, Артанис, — сказал он устало. ...Среброволосый синда провожал Артанис и казался очень счастливым. Белег — должно быть, пришел проследить. И все. Кроме них только бывшие беглецы, не зная о случившемся в королевском шатре, открыто желали трем нолдор доброго пути. Беспокоились о торопливом отъезде и помогали Нимрану усадить к себе на седло перевязанного и беспокойного Нариона. Благодарили тихо за приглашение встретиться в землях Феанарионов, если не уживутся дома... — Король потребовал молчать, — сказал Белег, когда уже садились на коней. — Надеюсь, твои пленные сородичи пока в безопасности. — А лет через полсотни их может и не остаться, — отозвался Дагмор. — Если королевский гнев будет слишком силен, ты знаешь, где меня искать. И другим передай. — Не думаю, — предводитель стражей границы покачал головой. — Все может быть. Феанарион обмотал короткое лезвие дориатского ножа остатком ткани вместо ножен и заткнул под рубахой за пояс белеговых штанов. С усилием поднялся в седло, серая лошадка обфыркала его, недовольная запахом крови от перевязанной руки. — Все может быть, — повторил он.